Меню
Назад » » 2013 » ОКТЯБРЬ » 16

Волею к мыслимости всего сущего — так называю я вашу волю!








О самопреодолении

      «Волею к истине» называете вы, мудрейшие, то, что движет вами и возбуждает вас? 
      Волею к мыслимости всего сущего — так называю я вашу волю! 
      Всё сущее хотите вы сделать сперва мыслимым: ибо вы сомневаетесь с добрым недоверием, мыслимо ли оно. 
      Но оно должно подчиняться и покоряться вам! Так водит ваша воля. Гладким должно стать оно и подвластным духу, как его зеркало и отражение в нём. 
      В этом вся ваша воля, вы, мудрейшие, как воля к власти, и даже когда вы говорите о добре и зле и об оценках ценностей. 
      Создать хотите вы ещё мир, перед которым вы могли бы преклонить колена, — такова ваша последняя надежда и опьянение. 
      Но немудрые, народ, — они подобны реке, по которой плывёт челнок, — и в челноке сидят торжественные и переряженные оценки ценностей. 
      Вашу волю и ваши ценности спустили вы на реку становления; старая воля к власти брезжит мне в том, во что верит народ как в добро и зло. 
      То были вы, мудрейшие, кто посадил таких гостей в этот челнок и дал им блеск и гордые имена, — вы и ваша господствующая воля! 
      Дальше несёт теперь река ваш челнок: она должна его нести. Что за беда, если пенится разбитая волна и гневно противится килю! 
      Не река является вашей опасностью и концом вашего добра и зла, вы, мудрейшие, — но сама эта воля, воля к власти неистощимая, творящая воля к жизни. 
      Но чтобы поняли вы моё слово о добре и зле, я скажу вам ещё своё слово о жизни и свойстве всего живого. 
      Всё живое проследил я, я прошёл великими и малыми путями, чтобы познать его свойство. 
      Стогранным зеркалом ловил я взор жизни, когда уста её молчали, — дабы её взор говорил мне. И её взор говорил мне. 
      Но где бы ни находил я живое, везде слышал я и речь о послушании. Всё живое есть нечто повинующееся. 
      И вот второе: тому повелевают, кто не может повиноваться самому себе. Таково свойство всего живого. 
      Но вот третье, что я слышал: повелевать труднее, чем повиноваться. И не потому только, что повелевающий несёт бремя всех повинующихся и что легко может это бремя раздавить его: 
      Попыткой и дерзновением казалось мне всякое повелевание, и, повелевая, живущий всегда рискует самим собою. 
      И даже когда он повелевает самому себе — он должен ещё искупить своё повеление. Своего собственного закона должен он стать судьёй, и мстителем, и жертвой. 
      Но как же происходит это? — так спрашивал я себя. Что побуждает всё живое повиноваться и повелевать и, повелевая, быть ещё повинующимся? 
      Слушайте же моё слово, вы, мудрейшие. Удостоверьтесь серьёзно, проник ли я в сердце жизни и до самых корней её сердца! 
      Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином. 
      Чтобы сильнейшему служил более слабый — к этому побуждает его воля его, которая хочет быть господином над ещё более слабым: лишь без этой радости не может он обойтись. 
      И как меньший отдаёт себя большему, чтобы тот радовался и власть имел над меньшим, — так приносит себя в жертву и больший и из-за власти ставит на доску — жизнь свою. 
      В том и жертва великого, чтобы было в нём дерзновение, и опасность, и игра в кости насмерть. 
      А где есть жертва, и служение, и взоры любви, там есть и воля быть господином. Крадучись, вкрадывается слабейший в крепость и в самое сердце сильнейшего — и крадёт власть у него. 
      И вот какую тайну поведала мне сама жизнь. «Смотри, — говорила она, — я всегда должна преодолевать самое себя. 
      Конечно, вы называете это волей к творению или стремлением к цели, к высшему, дальнему, более сложному — но всё это образует единую тайну: 
      Лучше погибну я, чем отрекусь от этого; и поистине, где есть закат и опадение листьев, там жизнь жертвует собою — из-за власти! 
      Мне надо быть борьбою, и становлением, и целью, и противоречием целей; ах, кто угадывает мою волю, угадывает также, какими кривыми путями она должна идти! 
      Что бы ни создавала я и как бы ни любила я созданное — скоро должна я стать противницей ему и моей любви: так хочет моя воля. 
      И даже ты, познающий, ты только тропа и след моей воли: поистине, моя воля к власти ходит по следам твоей воли к истине! 
      Конечно, не попал в истину тот, кто запустил в неё словом о «воле к существованию»; такой воли — не существует! 
      Ибо то, чего нет, не может хотеть; а что существует, как могло бы оно ещё хотеть существования! 
      Только там, где есть жизнь, есть и воля; но это не воля к жизни, но — так учу я тебя — воля к власти! 
      Многое ценится живущим выше, чем сама жизнь; но и в самой оценке говорит — воля к власти!» — 
      Так учила меня некогда жизнь, и отсюда разрешаю я, вы, мудрейшие, также и загадку вашего сердца. 
      Поистине, я говорю вам: добра и зла, которые были бы непреходящими, — не существует! Из себя должны они всё снова и снова преодолевать самих себя. 
      При помощи ваших ценностей и слов о добре и зле совершаете вы насилие, вы, ценители ценностей; и в этом ваша скрытая любовь, и блеск, и трепет, и порыв вашей души. 
      Но ещё большее насилие и новое преодоление растёт из ваших ценностей: об них разбивается яйцо и скорлупа его. 
      И кто должен быть творцом в добре и зле, поистине, тот должен быть сперва разрушителем, разбивающим ценности. 
      Так принадлежит высшее зло к высшему благу; а это благо есть творческое. — 
      Будем же говорить только о нём, вы, мудрейшие, хотя и это дурно. Но молчание ещё хуже; все замолчанные истины становятся ядовитыми. 
      И пусть разобьётся всё, что может разбиться об наши истины! Сколько домов предстоит ещё воздвигнуть! — 
      Так говорил Заратустра.

Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра.   



Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar