Меню
Назад » » 2013 » НОЯБРЬ » 5

Испытывал жалость к людской любви, видя, как она скудна и как слепа

                  

Чем более  психолог - прирожденный, неизбежный психолог и разгадчик душ
- начинает заниматься выдающимися случаями  и людьми,  тем более грозит  ему
опасность задохнуться от сострадания: ему нужна твердость сердца и веселость
больше, чем кому-либо другому. Гибель, падение высших людей, чужеродных душ,
есть именно  правило: ужасно иметь  такое  правило постоянно перед  глазами.
Многообразные мучения  психолога,  который  открыл эту гибель,  который  раз
открыл и затем почти  беспрерывно снова  открывает в объеме всей истории эту
общую  внутреннюю  "неисцелимость" высшего  человека,  это  вечное  "слишком
поздно!" во  всех смыслах, может, пожалуй, в  один прекрасный день сделаться
причиной того,  что он с ожесточением восстанет на свою собственную судьбу и
сделает попытку истребить себя,  -  что он  сам "погибнет". Почти у  каждого
психолога замечается  предательское  пристрастие  и склонность к  общению  с
заурядными и уравновешенными людьми: этим  выдает себя  то, что он постоянно
нуждается в исцелении, что ему нужно нечто вроде забвения и бегства от того,
чем  отягощают  его совесть его  прозрения и  разрезы,  его  "ремесло".  Ему
свойственна боязнь собственной  памяти. Он легко становится безгласным перед
суждением  других:   с  бесстрастным  лицом  внимает  он,  как  поклоняются,
удивляются,  любят, прославляют  там,  где он видел, -  или он даже скрывает
свое безгласие, умышленно соглашаясь с  каким-нибудь поверхностным  мнением.
Быть  может,  парадоксальность  его  положения  доходит  до такой  ужасающей
степени, что  как раз  там, где  он научился великому состраданию и вместе с
тем великому презрению, толпа, образованные люди, мечтатели  учатся великому
почитанию - почитанию "великих  людей" и  диковинных животных, ради  которых
благословляют и чтут отечество, землю, человеческое достоинство, самих себя,
- на  которых указывают юношеству, по  образцу которых  его воспитывают... И
кто знает, не случалось ли до сих пор во всех значительных случаях одно и то
же,  именно, что толпа поклонялась богу, а "бог" был лишь бедным  жертвенным
животным!  Успех всегда был величайшим  лжецом,  - а ведь и само  "творение"
есть успех;  великий  государственный муж,  завоеватель,  человек, сделавший
какое-нибудь   открытие,   все   они  замаскированы   своими  созданиями  до
неузнаваемости; "творение",  произведение художника  или философа,  только и
создает вымышленную  личность  того,  кто  его  создал,  кто должен  был его
создать; "великие люди" в  том  виде, как их  чтут, представляют собою после
этого ничтожные, плохие вымыслы; в мире  исторических ценностей господствует
фабрикация  фальшивых монет. Эти великие поэты, например эти Байроны, Мюссе,
По, Леопарди, Клейсты, Гоголи (я не отваживаюсь назвать более великие имена,
но  подразумеваю  их),  -  если взять их такими, каковы  они на  самом деле,
какими  они,   пожалуй,  должны  быть,  -  люди   минуты,  экзальтированные,
чувственные,  ребячливые, легкомысленные  и  взбалмошные  в  недоверии  и  в
доверии; с душами, в которых обыкновенно надо  скрывать  какой-нибудь изъян;
часто мстящие своими произведениями за внутреннюю загаженность, часто ищущие
своими взлетами забвения от слишком верной памяти; часто заблудшие в грязи и
почти  влюбленные в  нее, пока  наконец  не уподобятся  блуждающим  болотным
огням,  притворяясь в  то  же время звездами,  -  народ начинает называть их
тогда  идеалистами;  часто  борющиеся   с  продолжительным  отвращением,   с
постоянно  возвращающимся  призраком  неверия,  который   обдает  холодом  и
заставляет  их  жаждать gloria  и пожирать  "веру в  себя" из рук опьяненных
льстецов. - И каким мучением являются эти великие художники  и вообще высшие
люди для  того, кто наконец  разгадал  их! Вполне  понятно, почему именно  в
женщине  -  отличающейся  ясновидением  в  мире  страданий  и, к  сожалению,
одержимой  страстью помогать  и  спасать, страстью, далеко  превосходящей ее
силы, - вызывают они так легко  те вспышки  безграничного и самоотверженного
сострадания, которых масса, и прежде всего масса почитателей,  не понимает и
снабжает   в   изобилии  любопытными  и  самодовольными  толкованиями.   Это
сострадание регулярно обманывается в своей силе: женщине хочется верить, что
любовь  все может,  -  таково  ее  своеверие. Ах, сердцевед прозревает,  как
бедна, беспомощна, притязательна,  склонна к  ошибкам и скорее пагубна,  чем
спасительна, даже самая сильная, самая глубокая любовь!  - Возможно, что под
священной  легендой  и  покровом  жизни  Иисуса  скрывается  один  из  самых
болезненных случаев мученичества от  знания, что  такое любовь: мученичество
невиннейшего и глубоко страстного  сердца, которое не могло  удовлетвориться
никакой людской любовью, которое  жаждало  любви,  жаждало  быть  любимым  и
ничем,  кроме  этого,  жаждало  упорно,  безумно,  с  ужасающими   вспышками
негодования на тех, которые отказывали ему в любви;  быть может, это история
бедного  не  насытившегося любовью  и ненасытного в  любви человека, который
должен был изобрести ад, чтобы  послать туда тех, кто не хотел его любить, -
и  который,  наконец, познав  людскую  любовь,  должен был  изобрести  Бога,
представляющего   собой  всецело  любовь,  способность  любить,   -  который
испытывал жалость к людской любви, видя, как она скудна и как слепа! Кто так
чувствует, кто  так  понимает  любовь  - тот  ищет смерти. -  Но зачем иметь
пристрастие к таким болезненным вещам? Допустив, что этого вовсе не нужно. -

Фридрих Ницше"По ту сторону добра и зла"   



Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar