- 07.11.2013
- 788 Просмотров
- Обсудить
Я не хотел бы утверждать, что отмеченные именами Шопенгауэра и Вагнера
Несвоевременные могут особенно служить к уяснению или хотя бы только к
психологической постановке вопроса об обоих случаях - исключая, по
справедливости, частности. Так, например, с глубокой уверенностью-инстинктом
здесь обозначен главный элемент в натуре Вагнера, дарование актера,
извлекающее из своих средств и намерений свои собственные следствия. В
сущности, вовсе не психологией хотел я заниматься в этих сочинениях: не
сравнимая ни с чем проблема воспитания, новое понятие самодисциплины,
самозащиты до жестокости, путь к величию и всемирно-историческим задачам еще
требовали своего первого выражения. В общем я притянул за волосы два
знаменитых и еще вовсе не установленных типа, как притягивают за волосы
всякую случайность, дабы выразить нечто, дабы располагать несколькими
лишними формулами, знаками и средствами выражения. Это отмечено напоследок с
особой тревожной прозорливостью на стр. 350 третьего Несвоевременного. Так
Платон пользовался Сократом, как семиотикой для Платона. - Теперь, когда из
некоторого отдаления я оглядываюсь на те состояния, свидетельством которых
являются эти сочинения, я не стану отрицать, что в сущности они говорят
исключительно обо мне. Сочинение "Вагнер в Байрейте" есть видение моего
будущего; напротив, в "Шопенгауэре как воспитателе" вписана моя внутренняя
история, мое становление. Прежде всего мой обет!.. То, чем являюсь я теперь,
то, где нахожусь я теперь, - на высоте, где я говорю уже не словами, а
молниями, - о, как далек я был тогда еще от этого! - Но я видел землю - я ни
на одно мгновение не обманулся в пути, в море, в опасности - и успехе! Этот
великий покой в обещании, этот счастливый взгляд в будущее, которое не
должно остаться только обещанием! - Здесь каждое слово пережито, глубоко,
интимно; нет недостатка в самом болезненном чувстве, есть слова прямо
кровоточащие. Но ветер великой свободы проносится надо всем; сама рана не
действует как возражение. - О том, как понимаю я философа - как страшное
взрывчатое вещество, перед которым все пребывает в опасности, - как отделяю
я свое понятие философа на целые мили от такого понятия о нем, которое
включает в себя даже какого-нибудь Канта, не говоря уже об академических
"жвачных животных" и прочих профессорах философии: на этот счет дает мое
сочинение бесценный урок, даже если, в сущности, речь здесь идет не о
"Шопенгауэре как воспитателе", а о его противоположности - "Ницше как
воспитателе". - Если принять во внимание, что моим ремеслом было тогда
ремесло ученого и что я, пожалуй, хорошо понимал свое ремесло, то
представится не лишенный значения суровый образец психологии ученого,
внезапно выдвинутый в этом сочинении: он выражает чувство дистанции,
глубокую уверенность в том, что может быть у меня задачей, что только
средством, отдыхом и побочным делом. Моя мудрость выражается в том, чтобы
быть многим и многосущим для умения стать единым - для умения прийти к
единому. Я должен был еще некоторое время оставаться ученым.
Теги
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.