СТИЛЕВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА / РИТОРИКА

102082 Просмотра

СТИЛЕВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА / РИТОРИКА

Труды М. М. Сперанского как источник изучения особенностей формирования
стилевой организации русского литературного языка

«Семинарист, сын попа, составляющего status in Stato, а теперь уже и отщепенца от общества, а казалось бы, надо напротив. Он обирает народ, платьем различается от других сословий, а проповедью давно уже не сообщается с ними. Сын его, семинарист (светский), от попа оторвался, а к другим сословиям не пристал, несмотря на все желание. Он образован, но в своем университете (в «Духовной академии»). По образованию проеден самолюбием и естественною ненавистью к другим сословиям, которые хотел бы раздробить за то, что они не похожи на него. В жизни гражданской он многого внутренне, жизненно не понимает, потому что в жизни этой ни он, ни гнездо его не участвовали, оттого и жизнь гражданскую вообще понимает криво, лишь умственно, а главное отвлеченно… С уничтожением помещиков семинарист мигом у нас воцарился и наделал много вреда отвлеченным пониманием и толкованием вещей и текущего» – так писал Ф. М. Достоевский в «Записной тетради» 1876–1877 гг. фактически о своем современнике М. М. Сперанском . Противоположное мнение об этом человеке было высказано нашим современником В. А. Томсиновым в книге «Светило российской бюрократии. Исторический портрет М. М. Сперанского » спустя более, чем сто лет: «Жил в России умный, развитый душою, славный характером, прекрасно образованный юноша, из которого вполне мог выйти или крупный ученый, великий философ или большой поэт. Но этот юноша отдал себя чиновной службе и не вышло из него поэта, а получился просто ученый, просто философ и великий бюрократ» (7, 107).
Такие полярные взгляды на личность и творческую деятельность М. М. Сперанского высказывались как его современниками, так и в последующие периоды развития русского общества и русской культуры вплоть до настоящего времени, чем, естественно, обусловлен наш интерес к личности М. М. Сперанского .
И не только этим. Если учесть, что М. М. Сперанский оставил после себя большое количество работ, среди которых были и проекты государственных реформ, и многочисленные записки и заметки, касающиеся философских, религиозных, политических, правовых, филологических вопросов, и литературные произведения1, которые создавались на рубеже XVIII–XIX веков в период становления русского литературного языка, становится понятным наш интерес к работам М. М. Сперанского , всестороннее исследование которых будет способствовать изучению вопроса об историческом развитии литературного языка, об основных особенностях формирования его функциональных стилей, о жанрово-стилистических формах речи. Целью настоящей работы является освещение особенностей некоторых работ М. М. Сперанского как филологических памятников, в которых, с одной стороны, запечатлелись представления об искусстве речи, ее правильности и стилистическом совершенстве и которые, с другой стороны, сами появились благодаря искусству речи М. М. Сперанского .
Русский язык первой половины и середины XVIII в., эпохи, предшествующей появлению будущего реформатора, «представлял собою причудливое смешение разностильных элементов. Наряду с народно-просторечными пластами лексики в высоком слое широко использовались уже устаревающие церковно-славянские элементы. Заимствованная терминология, хлынувшая еще в петровское время, продолжала жизнь в языке и требовала упорядочения и с точки зрения более строгого и точного толкования значений» (4, 65), в связи с чем «вопрос о дальнейшем развитии литературного языка, способах укрепления сложившихся литературных норм приобрел общественное значение и звучание» (4, 66) и активно обсуждался в известной литературно-общественной политике XVIII в. При этом демократические взгляды Ломоносова, настаивавшего на народной основе литературного языка, претили представлениям Тредиаковского. Под влиянием теории Ломоносова, взглядов Тредиаковского и сложившихся к тому времени представлений о взаимоотношении церковно-славянских и русских элементов в речи в теории словесности складывались в дальнейшем понятия о слоге, «чистоте штиля» и жанрово-стилистических формах речи (4, 35–36).
В это время происходила смена эстетических идеалов, обусловленная основными тенденциями развития русского общества, которые определялись, с одной стороны, наследством времени, восходящим своими корнями к традициям древней и средневековой русской культуры, с другой стороны, стремлением к европеизации всего уклада общественной жизни. Наследие предшествующих эпох и активное пробуждение в русском обществе собственно литературного образования определили, в свою очередь, своеобразие работ в области теории и практики речи, стилистики, среди которых внимания заслуживают не только работы первостепенных исследователей, но и работы тех, «которые вносили, на первый взгляд, скромную, но в действительности достаточно весомую лепту в общее дело развития отечественной филологии» (4, 31), становление литературного языка.
Одним из таких деятелей русской культуры является М. М. Сперанский , больше известный как государственный деятель, реформатор и почти неизвестный как мастер слова, работы которого являются воплощением его филологических взглядов, отражают его мировоззрение, представленное в его филологическом труде «Правила высшего красноречия». Под таким названием в 1844 году (через пять лет после смерти М. М. Сперанского ) был опубликован курс словесности, рукопись которого была создана в 1792 году во время преподавательской деятельности М. М. Сперанского в главной семинарии при Александро-Невском монастыре в Петербурге (автору было 20 лет) и которая в свое время была широко известна и популярна: она ходила по рукам и в стенах Академии, и вне ее; под названием « Риторики Сперанского » существовала в нескольких списках; с нее снимали копии все, кто интересовался красноречием (4, 114).
Как отмечает Л. К. Граудина, «по выходе» в свет «Правила» были замечены и высоко оценены просвещенными деятелями середины XIX в., например, известным юристом А. Ф. Кони, который писал, что книга представляет собой «систематический обзор теоретических правил о красноречии вообще, изложенных прекрасным языком» (4, 115).
Виссарион Белинский откликнулся на публикацию этой книги такими словами: «Правила высшего красноречия» важны еще и как доказательство, что сильный ум сохраняет свою состоятельность, даже и следуя по избитой дороге, и умеет сказать что-нибудь дельное даже и о предмете, всеми ложно понимаемом в его время».
В политической и государственной деятельности М. М. Сперанского называли законником и теоретиком. Данная филологическая работа также относится к роду нормативно-риторической литературы. «…красноречие есть дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий. Первое последствие сего определения есть то, что, собственно говоря, обучать красноречию не можно, ибо не можно обучать иметь блистательное воображение и сильный ум. Но можно обучать, как пользоваться сим божественным даром; можно обучать (…), каким образом сии драгоценные камни, чистое порождение природы, очищать от их коры, умножать отделкой их сияние и вставлять их в таком месте, которое бы умножало их блеск», – пишет в своей работе М. М. Сперанский , подчеркивая регламентирующий характер этого филологического труда, принадлежность его к учительской литературе (6, 75), хотя трудно назвать эту работу учебником или учебным пособием по риторике. Ее можно назвать рекомендациями по совершенствованию культуры речи, когда язык используется не столько для целей обыденного общения и сообщения, сколько как орудие активно-преднамеренного воздействия. В этом отношении показательными являются такие названия глав книги, как «О страстном в слове», «О высоком в мыслях», «О высоком в страстях», «О красивом в мыслях», «О чувствительности вкуса» и др.
Однако значительная часть книги посвящена проблемам стилистики языка и стилистики речи, авторский взгляд на которые представлен в главе под общим названием «О слоге». По мнению Л.К. Граудиной, М.М. Сперанский , обнаружив прекрасную осведомленность в области того, что было создано В. Тредиаковским и М.В. Ломоносовым, представил в этой главе теорию трех стилей с опорой на категории эстетики и в тесной связи с особенностями восприятия, т. е. фактически создал свою теорию стилей (4, 118–119). «Слово есть род картины, оно может быть превосходно в своей рисовке или в первом очертании. Но без красок картина будет мертва. Одно выражение может дать ему жизнь. Оно может украсить мысли низкие и ослабить высокие» (6, 83). Рассуждая о качествах и свойствах слога, или стиля, М. М. Сперанский опирается на классические представления о качествах хорошей речи: хороший слог должен характеризоваться «ясностью», «разнообразием», «единством», «равностью с материей» (6, 84–85). Внимания заслуживают следующие мысли М. М. Сперанского , имеющие непосредственное отношение к сути закона стилистического тождества и косвенное отношение к разновидностям стилистической сочетаемости и типам стилистических контекстов: «Надобно, чтобы части были разнообразны, а целое едино; надобно, чтобы в сочинении царствовал один какой-нибудь главный тон, который бы покрывал, так сказать, собою все прочие. Так в музыке все голоса различны, но все подчинены главному тону, который идет в продолжение всей пьесы. Сей-то род гармонии, разнообразной в частях и единой в целом, необходимо нужен в слоге. Отрывы и падения из слога высокого в слог низкий, из красивого в посредственный не могут ничего другого произвесть, как разногласие и дикость»; «…возвышеннейшие материи, предложенные слогом низким, равно как и низкие, предложенные слогом высоким, делаются смешными…» (6, 85). Слова М. М. Сперанского «сколько родов выражения, столько может быть родов слога» свидетельствуют о создании М.М. Сперанским своей теории идеолекта (индивидуально-авторского стиля), понятие которого не предлагалось и не разрабатывалось в других риториках , а также поэтиках конца XVIII в. Современно и актуально звучат такие слова М. М. Сперанского : «И вот что называется не знать своего языка: это есть не знать общей цены слов. Итак, можно обезобразить мысль словами, предложить ее неверно или приняв к выражению ея не те знаки, как употребление повелевает».
Сам автор «Правил высшего красноречия» владел тайнами слова в совершенстве, благодаря чему создал труд, написанный в изящной художественной манере и воспринимаемый как уникальный памятник русского красноречия на рубеже XVIII–XIX вв. (4, 121), который выгодно отличается от книг по риторике , созданных другими авторами как до книги М.М. Сперанского , так и после нее. Это видно из сопоставления речевых отрывков, с одной стороны, из «Правил высшего красноречия» М. М. Сперанского , с другой стороны, из риторики М. В. Ломоносова и риторики А. И. Галича, первая из которых появилась на 40 лет раньше, а вторая – на 40 лет позже риторики М. М. Сперанского :
1. «Теперь я предполагаю, что оратор, углубившись в свой предмет, открыл в нем богатую жилу своему размышлению, что дар его обозрел все поле, где он должен собирать свои материалы, что вкус его отделил в них изящное от блистательного, истинное от ложного, сообразил все с главным видом своего предмета и таким образом собрал известное количество мыслей и рассуждений…Но если дух порядка подобно духу творческому, носясь над хаосом мыслей и рассуждений, не приведет его в движение и не расположит предметы сходственно природе их, все представит тогда одно только безобразное смешение понятий, покрытое глубоким мраком» (М. М. Сперанский . Правила высшего красноречия) (6, 79).
2. «Расположение есть изобретенных идей соединение в пристойный порядок. Правила о изобретении и украшении управляют совображение и разбор идей; предводительство рассуждения есть о расположении учение, которое снискателям красноречия весьма полезно и необходимо нужно, ибо что пользы есть в великом множестве разных идей, ежели они не расположены надлежащим образом?» (М. В. Ломоносов. Краткое руководство к красноречию) (5, 65–66).
3. «Речь, как и все в природе, получает свою прочность и красоту от порядка и органической связи частей, без чего она должна многие вещи повторять, другие пропускать; без чего не умеет ни прилично начать, ни удачно кончить и предоставлена более случаю, нежели здравому рассудку и природе». (А. И. Галич. Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений, извлеченная из немецкой библиотеки словесных наук) (3, 178).
Не случайно «Правила высшего красноречия» являются первой научной работой М.М. Сперанского и касаются прежде всего такой разновидности красноречия, как церковная проповедь: по роду своей профессиональной деятельности (он готовился стать проповедником, обучаясь в Александро-Невской семинарии, но по ее окончании остался работать в ней в должности учителя математики, физики, философии и красноречия) он всегда придавал огромное значение искусству речи и свои практические наблюдения и теоретические мысли по искусству церковно-богословского красноречия представил в этой филологической работе.
Церковно-богословское, или духовное, красноречие в XVIII в., несмотря на Петровские преобразования, секуляризацию быта, культуры, отказ от церковной авторитарности мышления (2, 11–12), оставалось важным оружием духовенства и правительства, и мастерству церковной речи придавалось огромное значение. При этом именно проповедническое красноречие, опирающееся на вековые традиции, было одним из наиболее сильных средств массового воздействия.
По мнению Г. З. Апресяна, основу проповедничества составляет вера в бога, в сверхъестественные силы, в сумму определенных, раз навсегда установленных «сверху» представлений и понятий, не имеющих реального содержания; проповедь, неизменно исполненная убеждения в том, что она воплощает «абсолютную истину», хотя и не исключает раздумий слушателей над «смыслом жизни», типична в своей морально-этической назидательности; ритор, произносящий проповедь, говорит «словом Божиим», а оно, как принято по церковному катехизису, «не подлежит проверке»; слово проповедника рассчитано на эмоциональное воздействие на прихожан с целью внушения им нужной веры (1, 83). Поэтому стилистика церковной проповеди в отличие от других видов красноречия более всего скована традицией и риторическими предписаниями, ориентированными на тяжелый и архаичный стиль церковнославянских речений. Следовал этим канонам и молодой М. М. Сперанский . Одна из его первых проповедей, которую он в восемнадцатилетнем возрасте произнес в 1791 г. в Алексанро-Невской лавре, была написана на евангельский текст и в целом построена по законам проповеднических речей того времени. Однако по своей направленности, общему духу, соответственно набору языковых единиц, вплоть до терминов правового характера, эта проповедь скорее является политической, а не церковно-богословской речью. Можно выделить такие ее качества, как: программность, призывность, эмоциональность, публицистичность. Показательно в этом отношении то место из проповеди, где автор говорит о правителе: «… есть ли ты не будешь человек, есть ли сердце твое не познает обязательств человечества, есть ли соделать ему любезными милость и мир, не низойдешь с престола для отрения слез последнего из твоих подданных; есть ли твои знания будут только пролагать пути твоему властолюбию; есть ли ты употребишь их только к тому, чтоб искуснее позлатить цепи рабства, чтоб неприметнее наложить их на человеков и чтоб уметь казать любовь к народу и из-под занавеси великодушия искуснее похищать его стяжание на прихоти твоего сластолюбия /так!/ и твоих любимцев, чтоб изгладить совершенно понятие свободы, чтоб сокровеннейшими путями провесть к себе все собственности твоих подданных, дать чувствовать им тяжесть твоея десницы и страхом уверить их, что ты более, нежели человек; тогда со всеми дарованиями, со всеи сим блеском ты будешь только счастливый злодей. Твои ласкатели внесут имя твое золотыми буквами в список умов величайших, но поздняя история серною кистию прибавит, что ты был тиран твоего отечества. Будь судья и наилучший правоведец, открой истинный разумов закон, выведи из существа дела их употребление, умей развязать узел дел наиболее соплетенных, найди самое тончайшее различие между пороком и пороком, между казнию и казнию, упражняйся чрез всю твою жизнь в истории человеческих заблуждений и пронырств, знай, каким образом согласить строгость с милосердием и в одном и том же преступлении наказать порок, отпустить неосторожность».
Содержание этой проповеди, названной в литературе о М. М. Сперанском «отважной филиппикой», было чрезвычайно прогрессивным для своего времени. Высказанные им политические мысли, намекающие на фаворитизм Екатерины II, в соединении с идеями добра, равенства, справедливости производили нужный эмоциональный эффект. Как писал в 1902 году академик И. А. Бычков, «… ни в одно из последующих царствований, ни от одного из наших проповедников не слышалось уже подобных разборов в церкви» (8, 116).
Эту речь можно назвать смелой не только по содержанию, но, естественно, и по выбору языковых средств, выражающих это содержание и свидетельствующих о глубоких филологических познаниях М. М. Сперанского – он не просто употреблял в речи те или иные языковые единицы, он употреблял эти единицы, оценивая их семантические и стилистические свойства с нормативной точки зрения. В своих замечаниях на издание Славяно-российского словаря М. М. Сперанский заметил по поводу слова августейший, переведенного на русский язык словом высочайший, что латинское augeo не значит «умножаю, увеличиваю» и, следовательно, перевод должен быть другим: великий и величайший (4, 119).
Таким образом, русское барокко петровского времени отразило его напряженность и противоречивость, ломку старых и становление новых форм во всех сферах общественной и культурной жизни. В дальнейшем это нашло позитивное применение в различных областях русской культуры, в том числе и филологической, и способствовало появлению людей, стоявших у истоков новых традиций в частности, традиций создания письменных и устных текстов разных жанров, которыми в целом мы руководствуемся и в настоящее время. Именно к таким людям относится М.М. Сперанский , чье литературное наследие свидетельствует о существенном вкладе этого человека в создание новых стилистических традиций русского литературного языка и русской речи.

МИФОЛОГИЯ
СИЛА И МУДРОСТЬ СЛОВА