- 882 Просмотра
- Обсудить
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Свадебный пир царя Кизика
Аргонавты обнаружили, что царь Эней уже несколько месяцев как умер, и престол унаследовал его старший сын Кизик, примерно в возрасте Ясона. Кизик только что женился на прекраснейшей женщине во всей Азии. Ее звали Клета, и она была дочерью царя перкосиев, белостенный город которого на троянском берегу Геллеспонта аргонавты миновали по пути из Сестоса. Отец Клеты, Мероп, мало того, что не назначил ей приданого, что, как он сказал, было бы все равно, что поливать медом медовые соты, но дерзко заявил, что ни один мужчина не добудет ее себе в жены, если только не возьмется заплатить тяжелую дань, наложенную недавно на Перкоту Лаомедонтом Троянским. Кизик, который случайно увидел однажды Клету, когда плыл по проливу, и не мог после этого изгнать ее образ у себя из памяти, тут же уплатил дань — немалую сумму золотым песком и скотом и, что вполне естественно для молодого мужчины, считал, что остался в выигрыше. Но его брат Александр назвал его расточителем и не явился на свадьбу, ссылаясь на болезнь. Возможно, он ревновал. И как раз на второй день из пяти, отведенных для празднества, прибыл «Арго». Кизик, пославший приглашение всем грекам принять участие в торжестве и наготовивший угощений, с радостью приветствовал корабельную команду, состоящую из выдающихся воинов Греции, среди которых был и великий Геркулес, союзник его отца.
Спустя час после высадки аргонавты были вымыты, умащены и надушены и в своих лучших одеяниях возлежали на мягких ложах с другими многочисленными свадебными гостями. Сотня хорошеньких мальчиков приносили им еду и питье и возложили им на головы венки из весенних цветов, а музыканты, сидевшие над ними в галерее, играли нежные лидийские мелодии. А лучник Фалер и птицегадатель Идмон несли вахту на борту «Арго», готовые при малейшей необходимости затрубить тревогу в раковины.
Клета была и впрямь так прекрасна, как о ней рассказывали: бледное лицо, густые черные волосы и серые глаза; но красота ее заключалась, главным образом, в осанке и жестах, в низких тонах голоса и полных губах, которые никогда по-настоящему не улыбались. Кизик был светловолос и краснолиц, любил посмеяться от души и питал склонность к авантюрам. Они с Клетой казались совершенной парой, и, когда они проходили вместе вдоль лож и любезно спрашивали у каждого, хорошо ли его угостили, вслед им звучали несдерживаемые вздохи восхищения.
Кизик оказал наибольшее уважение Геркулесу, которого счел командиром экспедиции, хотя Эхион утверждал иное. Он собственными руками налил Геркулесу вина в чеканный кубок, на котором был изображен сам силач, державший в каждой руке по мужчине-Медведю и весело стукавший их головами друг о друга. Когда Геркулес, разглядев кубок, разразился смехом, Кизик повернул кубок другой стороной, где были выбиты отчаянно сражающиеся люди и другие, прыгающие в воду с плота.
— Это пеласги из Проконеса, — сказал Кизик, — союзники людей-Медведей. Вскоре после того, как ты ушел, они напали на наш город. Мы потеряли немало своих товарищей, прежде чем их отогнали. Если бы они атаковали нас, пока вы у меня в гостях — вот была бы потеха! Тогда бы и впрямь любители рыть яму другим сами в нее попались.
Геркулес ответил:
— Царь Кизик, то свое посещение вашего города, когда еще был жив твой отец Эней, я считаю исключительно приятным; не менее приятно и это посещение. Но, молю тебя, обращай свои мудрые и лестные речи к предводителю похода, Ясону Иолкскому — взгляни вон туда, вон на того мужчину с длинными светлыми волосами — а не ко мне. А мне оставь этот великолепный говяжий бок, и да пребудет удача с тобой и твоей прекрасной женой! Я счастлив слушать твои слова, пока ем, но не менее счастлив просто есть. Зря ты тратишь свое красноречие на Геркулеса, старого обжору.
Кизик улыбнулся и отошел. Он пригласил Ясона возлечь у столика с позолоченными ножками напротив себя и Клеты. Когда Ясона устроили с пуховыми подушками под головой и богато расшитым ковриком, покрывающим колени, а под рукой у него стояло ароматное лесбосское вино, Кизик попытался вызвать его на откровенность касательно цели плавания. Ясон не склонен был откровенничать. Он сказал лишь, что некий бог вложил в его сердце и в сердца его товарищей желание отважиться на плавание по Черному морю.
Кизик вежливо ответил:
— В самом деле! Какую часть этих пустынных и негостеприимных вод счел этот бог наиболее достойными вас? Быть может, вам предстоит посетить Крым, где живут дикие тавры, которые любят человеческие жертвоприношения и украшают частоколы своих городов головами убитых? Или Геркулес взял вас с собой, чтобы навестить своих старых недругов-амазонок? Или цель ваша — земли Ольвии в устье благородной реки Буг, где производят лучший в мире мед?
Ясон, оставив без внимания все эти вопросы, воспользовался тем, что был упомянут мед, и пригласил Бута принять участие в разговоре, пересказав ему, что сказал Кизик о меде Ольвии. Бут потребовал от Кизика сведений о цвете, запахе, вкусе и тягучести этого меда, Кизик ограничился невнятными и случайными ответами, но тот не обиделся, а долго и учено распространялся о поведении пчел.
Он спросил:
— А вы заметили, ваше величество, что пчелы никогда не берут нектар из красного цветка? Будучи подателями жизни, они избегают цвета смерти. — Затем, немного захмелев, Бут начал резко отзываться об Аполлоне как покровителе пчел, которые еще недавно были слугами Великой Богини.
— Он был когда-то мышиным демоном на Делосе! Мыши — прирожденные враги пчел. Они вторгаются в ульи зимой и крадут мед, бесстыжие ворюги! Я так порадовался в прошлом году, когда нашел в одном из своих ульев мертвую мышь! Пчелы ее до смерти зажалили и неплохо набальзамировали пчелиным клеем, чтобы избежать трупного запаха.
И пошел, пошел; но когда он сделал паузу, чтобы выпить еще кубок вина, Ясон начал расспрашивать Кизика о мореходстве в восточной части Мраморного моря и о течениях в Босфоре. Но Кизик не стал давать подробные ответы и с удовольствием вернулся к разговору о меде. Так они оба отбивались друг от друга некоторое время, пока Ясон не вернулся к своему прежнему ложу. Немного погодя Бут из чувства приличия последовал за ним.
Клета сказала Кизику:
— Мой дорогой, ты заметил, что у этого Ясона — белые ресницы? Мой отец Мероп в свое время предостерегал меня от людей с белесыми ресницами. Он говорил, что все они недостойны доверия. А может, этот миний явился разграбить наш город и дожидается, пока ты и верные тебе люди не уснут покрепче после обильной еды и питья?
— Моя дорогая, — сказал Кизик, — возможно, это и так.
— И Геркулес, и Ясон — оба, по-моему, что-то от нас скрывают, — сказала Клета, — и это ты должен признать. И этот мужчина Пчела с явным неуважением говорил об Аполлоне, словно бы искушал нас его поддержать, и тем самым ввергнуть в беду. Сознайся, что тебе это кажется странным!
— Сознаюсь, — ответил Кизик. — Итак, мудрая, что ты посоветуешь?
— Предупреди Ясона, — сказала Клета, — что место нынешней стоянки его корабля небезопасно, если только не раздобыть более тяжелые якорные камни. Упомяни северо-восточные шторма. Посоветуй ему переменить стоянку, а твои люди тем временем пусть принесут ему парочку действительно тяжелых камней. Предложи ему устроиться в защищенной бухточке как раз по ту сторону перешейка — она называется Хитос, верно? Предложи ему лодку, чтобы отбуксировать туда корабль. И если он замышляет какое-то коварство, ему придется пересмотреть свой замысел, ибо не так-то легко ему будет бежать из дворца, когда корабль его так далеко.
Кизик последовал ее совету и вскоре сделал это предложение. Ясон счел его разумным и принял сразу же с явной признательностью. Но Геркулес, заподозрив, что у Кизика что-то на уме, провозгласил, что куда бы ни ушел корабль, туда должны также пойти он с Гиласом; то же самое сказали Пелей и Акаст; и Полифем сказал, что не желает разлучаться с Геркулесом, которого боготворил превыше всех живых из смертных. Эти пятеро оставили пир и были отбуксированы на «Арго» в бухту Хитос, где поставили судно на якорь; веселье во дворце продолжалось всю ночь.
Кизик по неосторожной обмолвке Ясона предположил сперва, что целью плавания была торговля в Синопе или другом порту на Черном море, где восточные товары можно купить по более дешевой цене, чем в Трое. Но если так, почему на борту так много царей и знати? Возможно, замышлялось нечто более важное. А не могут ли они посетить одно за другим все «карликовые» царства Мраморного и Черного морей с намерением обменяться клятвами и создать союз против Трои и Колхиды?
Он в открытую задал Ясону этот вопрос, и когда Ясон заколебался, стоит ли ему доверять, объявил, что если бы греки пошли войной на Трою, он и его тесть Мероп Перкотский со многими другими соседними монархами с радостью примкнули бы к ним как союзники. Ясон позабавился, позволив Кизику поверить, будто тот верно догадался. Он даже намекнул, что первый ближайший порт, куда он заглянет, покинув Кизика, — во владениях тинийского царя Финея, пасынки которого Калаид и Зет (как он сказал) явились в Грецию, чтобы предложить войну против Трои, и теперь возвращаются на «Арго». Но Клета по его глазам и рукам поняла, что он лжет.
На заре послышался отдаленный крик и рев боевых рогов. Долионы и аргонавты немедленно бросились к оружию, и каждая сторона не сомневалась, что другая вероломно готовит атаку. Но аргонавты были проворней долионов и нагнали на них страхи. Ясон стоял над Клетой с обнаженным мечом и угрожал убить ее, если Кизик не велит своим людям сложить оружие. Кизик подчинился. Тогда вестник Эхион выбежал из дворца, сопровождаемый Кастором, Поллуксом и Линкеем, чтобы посмотреть, что происходит.
Шум исходил из бухты Хитос по ту сторону залива, и Линкей, вглядевшись, крикнул:
— Там в разгаре схватка между нашими стражами и большой оравой людей, у которых, кажется, по шесть рук: они одеты в медвежьи шкуры, с которых свешивается по четыре лапы. На помощь!
Эхион побежал с новостями обратно во дворец, и Ясон, когда услыхал их, вложил меч в ножны и попросил у Кизика прощения, которое тот ему охотно дал. Затем все вместе устремились к берегу, спустили на воду лодки и галеры и поспешно поплыли на выручку.
Когда они прибыли в Хитос, оказалось, что схватка уже кончена. Люди-Медведи надеялись застигнуть стражей спящими, но Гилас поднял тревогу. Это вышло случайно. Гилас, после отплытия с Лемноса все выжидал возможности бежать из-под присмотра Геркулеса и вернуться к Ифиное. До сих пор это не было возможным: на Самофракии его вскоре снова поймали бы, а в Сестосе его уход заметили бы двое, которые постоянно несли вахту. Но теперь он подумал, что настал решающий час. Он хотел выбраться на берег Медвежьего острова, пройти, карабкаясь, по прибрежным скалам, пробежать через перешеек (как будто Геркулес послал его с поручением), а затем скрыться в глубине суши, в холмах Фригии. Он надеялся добраться до Трои за несколько дней, а там, предложив серебряную пряжку от ремня за услуги, уговорить афинского или кадмейского судовладельца высадить его на Лемносе.
Гилас выждал, пока его спутники не уснули. Затем наполнил мешок припасами, положил туда же свою серебряную пряжку и кое-какие золотые украшения, схватил дротик, перебрался через фальшборт слева близ носа, когда услыхал что-то вроде сдавленного чихания в ближайших зарослях. После чего люди-Медведи, проклиная своего товарища, который чихнул, устремились вперед. Один вскарабкался на плечи другому и перевалил бы через фальшборт справа, если бы Гилас не налетел на него и не пронзил ему горло дротиком, так что тот с громким криком упал. Гилас воззвал:
— К оружию! К оружию!
Акаст и Пелей схватили копья, а Полифем — свой бронзовый топор и, встав на планшире, эти трое отбросили людей-Медведей. А пьяный Геркулес вскарабкался на место кормчего и велел подать ему лук и стрелы. Гилас принес их, и Геркулес открыл стрельбу. Странно, но вино ускорило темп стрельбы, не сказавшись отрицательно на ее меткости. Акаст и Пелей убили копьями по два врага каждый, Геркулес поразил стрелами не менее тридцати, а уцелевшие бежали. Мертвые лежали на бреге и в воде, словно множество бревен, сушившихся на верфи в Пагасах.
Геркулес поклялся, что обязан жизнью бдительности своего Гиласа и обнял его со своим обычным неистовством. Гиласу были присуждены боевые трофеи: тридцать пять прекрасных медвежьих шкур, десять из которых скреплялись золотыми застежками, два греческих шлема прекрасной работы, которые люди-Медведи отняли у стражей царя Энея, бронзовый кинжал, и инкрустированный четырьмя зелеными лошадьми, скачущими в галоп, три ожерелья из медвежьих когтей и одно из больших раскрашенных терракотовых бусин. Но оружием большинства дикарей были дубовые копья с закаленными на огне наконечниками, грубые дубовые палицы и острые камни. Гилас разделил медвежьи шкуры между аргонавтами. Только Бут отказался от предложенного ему подарка, сказав, что если он наденет хоть раз шкуру медведя, пчелы его об этом услышат и не станут больше ему доверять.
Все вернулись в город. «Арго» снабдили более тяжелым якорным камнем, а легкий был возложен как приношение по обету в храме Посейдона, где его и ныне можно увидеть. Затем всем Олимпийским богам и богиням по очереди предложены были кровавые жертвы. Но ни одного приношения не сделали Триединой Богине, ибо ей поклонялись люди-Медведи, пеласги Проконеса и троянцы. Кизик ненавидел ее. Лишь за несколько дней до того он возглавил вооруженный поход на Медвежий остров, жители которого бежали от него, и там застрелил одного из львов, посвященных Богине под именем Реи, которые бродили по горе Диндим. Он дерзко сделал из шкуры зверя покрывало для своей брачной постели.
Орфей побудил Ясона удалиться тайно с ним и несколькими другими и умилостивить Богиню приношениями на ее священной горе и сказать ей в молитве, что в жертвоприношении ей было отказано по причинам политическим, а не из вражды или презрения.
Ясон и слушать его не стал, ссылаясь на то, что должен добиться полного доверия Кизика и тем самым обеспечить себе щедрое пополнение корабля припасами; сказал, что тайный уход из города на Медвежий остров, конечно же, будет понят как измена. Так что никаких переговоры с Богиней места не имели, и свадебный пир продолжался под покровительством Олимпийцев. К концу его один из аргонавтов, кто именно неизвестно, выдал секрет их поездки в Колхиду. Несколько долионов тут же вызвались добровольцами, но Ясон не смог найти для них места на «Арго». Сам Кизик выразил желание плыть с ними и, будучи опытным кормчим, который дважды хаживал в Колхиду, стал бы желанным членом экипажа; ибо Тифий страдал от колик и не мог ни есть ни пить ничего кроме овечьего молока и ячменной каши. Кизик предложил, что Тифий останется во дворце, где о нем позаботятся, а он возьмется за руль. Но Тифий заявил, что он вполне здоров и что не уступит руль самому Посейдону, пока плавание не завершится, ибо богиня Афина вверила рули его особому попечению. А царица Клета, в частности, поклялась, что если Кизик отплывет с Ясоном, она немедленно отправится в отцовский дом в Перкоте и больше не вернется; ибо она не останется в одном доме с глупцом, а только глупец может доверять Ясону — человеку с белесыми ресницами.
Таким образом, на пятый день аргонавты снова приготовились к отплытию. Кизил пожелал, чтобы все Олимпийцы благословили «Арго», и преподнес экипажу богатые подарки: кувшины с вином и зерном, рубахи из египетского полотна и расшитые плащи. Ясону он подарил копье с широким наконечником и древком, инкрустированным раковинами, которое принадлежало некогда царю Энею; а Ясон отдарил его золотым кубком (одним из прощальных даров Гипсипилы), на котором был выгравирован непрерывный орнамент из бегущих оленей, и фессалийскую уздечку с серебряными удилами. Они ударили по рукам и стали братьями. «Я надеюсь никогда больше не увидеть этого человека», — пробормотала Клета, едва увидала широкую спину Ясона.
Веяло свежим ветром с юго-запада. Когда они вкатили на борт оба якорных камня и Аргус вручил долионам концы тросов, чтобы держали их, пока экипаж не займет места, внезапный порыв ветра, обрушившийся с горы Диндим, завертел «Арго», как волчок, и сбросил в воду людей. Никто не пострадал, и Кизик сказал, смеясь:
— Кажется, вашему «Арго» не хочется покидать наш гостеприимный берег. Взгляните, как он вертит носом!
Клета предупредила Кизика еще до того, как «Арго» скрылся из глаз:
— Дорогой мой, позаботься, чтобы еще несколько ночей на берегу стояла бдительная стража. Ветер, который завертел корабль Ясона, — предупреждение от бога, что Ясон намерен вероломно вернуться теперь, после того, как разнюхал наше местоположение, и умертвить нас во сне.
Кизик ответил, что если бы любая другая женщина сказала что-то в таком роде, он назвал бы ее невеждой, способной накликать беду. Клета сказала:
— Но, если уж так говорю я, а никто другой, почему ты пренебрегаешь предупреждением?
И настояла на том, чтобы стража дежурила день и ночь.
Бриз утих на заре, когда «Арго» прошел немало. Суши нигде не было видно. Небо было пасмурным, хотя дождь почти что перестал. «Арго» окружали серо-зеленые воды — и ни корабль, ни скала, ни риф не нарушали их однообразия до самого горизонта. Ни Тифий, ни Аргус, ни старый Навплий (прадед и тезка которого первым научился править судном по Полярной звезде) не могли точно определить их местонахождения.
Ясон спросил Навплия:
— Какой погоды нам сегодня ждать?
Тот покачал головой.
— Я выходил в море и мальчиком, и мужчиной каждый сезон вот уже тридцать лет — и все же не беру на себя смелость тебе ответить. Море для меня — словно лицо старой бабушки для ребенка. Я никогда не могу прочесть по ее чертам, что творится у нее в душе и чем она разразится в следующий миг — только что могло быть полное спокойствие, и вдруг — шторм. Спроси Корона — его ворона может безошибочно предсказывать погоду.
Идас рассмеялся и сказал:
— Кто много смыслит в погоде, ни на что другое не годен.
Ясон задал свой вопрос Корону, который ответил просто:
— Жди шквала с северо-востока.
В разгар утра на северо-востоке у горизонта начало проясняться, и ветер задул внезапно то с одной стороны, то с другой.
Усталый Тифий сказал своим товарищам:
— Несомненно, это — начало шквала, который предсказал Корон. По моим подсчетам мы уже в одном дне пути до Босфора. Но мы не можем надеяться проплыть через него при северо-восточном ветре. Я слыхал, когда такой ветер дует день или два, течение в Босфоре набирает скорость в пять-шесть узлов; нам против него не подняться, даже если сам ветер затихнет. Когда шквал нас нагонит, давайте пойдем по ветру, обойдем Бесбикосские острова и подойдем к песчаным пляжам близ устья реки Риндакос, которое расположено к юго-западу отсюда. Это для нас — самый разумный курс, если мы желаем избежать кораблекрушения. Давайте лучше снова замаскируем корабль: поднимем темный парус и скроем Овна под Белой Лошадью.
Аргонавты принялись кричать:
— Нет! Нет! Почему бы нам снова не воззвать к Амфитрите, чтобы еще раз даровала нам для плавания этот превосходный юго-западный ветер? Ну, Орфей, соверши обряд!
Орфей покачал головой.
— Наш предводитель Ясон, — сказал он, — отказался принести жертвы Богине в то время, когда мы почтили Олимпийцев, не последовал он и моему совету — не взошел на гору Диндим, чтобы ее там умилостивить. Он даже дерзнул стать кровным братом царя Кизика, который убил священного льва Богини и открыто провозгласил себя ее врагом. Как мы можем теперь надеяться, взывая к ней под именем Амфитриты, добиться от нее хотя бы улыбки? Неспроста порыв ветра примчался давеча с горы Диндим и завертел наш «Арго». Я сразу же прочел в нем предупреждение Богини: мы не должны отплывать, пока не заслужим прощения; но об этом слишком поздно говорить. То было дурное дело, и мы все должны терпеливо принять его последствия!
Пока он говорил, северо-восточный ветер налетел на них, свистя, словно десять тысяч стрел, холодный и жестокий посланец отдаленных скифских степей. Они поспешно развернули судно и пустились по ветру. Вскоре море покрылось белопенными хребтами, по который «Арго» бежал, подскакивая и ныряя, словце вовсю разогнавшийся перепуганный олень; но парус держался, и судно не набрало воды благодаря плотно пригнанным фальшбортам. Корабль несся все дальше, и Аргус закричал:
— Друзья, вот вы и убедились в преимуществах сколоченного корабля! Судно, всего лишь связанное на древний лад, давным-давно рассыпалось бы на дощечки, и мы бы в отчаянии вычерпывали зеленую воду, которая лилась бы во все расширяющиеся щели.
Однако даже Линкей не мог разглядеть Бесбикосский остров, а когда в сумерках они приблизились к южному берегу, тот оказался крутым, и волны разбивались, шипя о безжалостные скалы. Они поплыли дальше в поисках устья Риндакоса. Была уже ночь, ущербная луна еще не взошла, прежде чем они увидели впереди то, что показалось им плоской равниной, раскинувшейся меж двух холмов. Огоньки мерцали у подножия холма по левому борту, и Аргус сказал:
— Это — Даскилион, небольшое троянское поселение, примерно из двадцати домишек. Надеюсь, берег окажется ровным и без подводных камней!
— Отвага превыше всего, — сказал Пелей. — Давайте выскочим на берег с боевым кличем. Мы захватим здешних жителей врасплох и одолеем их.
Ясон согласился. Они надели шлемы и броню, и вскоре ветер пригнал корабль к полосе прибоя, а далее — к гостеприимному песчаному брегу. Они вытащили судно на сухой песок, укрепили его у гладкого камня, словно именно для этого и предназначенного, затем всем скопом бросились к огням, вопя: «Сдавайтесь! Сдавайтесь!»
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.