- 1214 Просмотров
- Обсудить
4. Гендерный порядок как история До сих пор я обсуждал главным образом понятийный аппарат, термины, в которых наука и обыденное сознание описывают и осмысливают психические свойства и социальное положение мужчин. Эти слова и представления тесно связаны с историческим развитием гендерных отношений. Хотя гендерный порядок, то есть «исторически конструируемый образец властных отношений между мужчинами и женщинами и определений фемининности и маскулинности» (Connell, 1987. P. 98–99), никогда не был таким однозначным и монолитным, коим он порою кажется, его главные принципы и элементы очень устойчивы. Историко-антропологические данные по этим вопросам группируются вокруг трех автономных, но взаимосвязанных сюжетов: 1) гендерное разделение труда, 2) отношения власти и 3) гендерная сегрегация. Разделение труда и властные отношения. Историко-антропологическая интерлюдия Гендерное разделение труда, то есть специфические для мужчин и женщин виды деятельности, социальные роли и функции, которым соответствовали соционормативные образы маскулинности и фемининности, существовало в любом древнем обществе и представлялось вечным, естественным и нерушимым. По словам древнегреческого историка Ксенофонта, «природу обоих полов с самого рождения… бог приспособил: природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчины – для внешних. Тело и душу мужчины он устроил так, что он более способен переносить холод и жар, путешествия и военные походы; поэтому он назначил ему труды вне дома. А тело женщины бог создал менее способным к этому и потому, мне кажется, назначил ей домашние заботы». Это подкрепляется ссылкой на обычай, что «женщине приличнее сидеть дома, чем находиться вне его, а мужчине более стыдно сидеть дома, чем заботиться о внешних делах» (Ксенофонт. Домострой. VII. 22–23, 30–31). В рассуждениях Ксенофонта представлена трехступенчатая схема: 1) божественный замысел устанавливает четкое гендерное разделение труда; 2) ему соответствует разная телесная и душевная организация мужчин и женщин; 3) общественные нормы и правила морали освящают и закрепляют предустановленный порядок, придавая ему постоянство и легитимность. Представление об универсальности и «естественной дополнительности» полов господствовало в социологии вплоть до середины 60-х годов ХХ в. Согласно теории Парсонса и Бейлза, дифференциация мужских и женских ролей в семье и общественно-производственной жизни основана на естественной взаимодополнительности полов. Мужские роли и мужской стиль жизни являются преимущественно «инструментальными», а женские – «экспрессивными». Мужчина бывает кормильцем, «добытчиком», а в семье осуществляет общее руководство и несет главную ответственность за дисциплинирование детей, тогда как более эмоциональная по своей природе женщина поддерживает групповую солидарность и обеспечивает необходимое детям эмоциональное тепло. Радикальное изменение этой структуры невозможно. Как бы ни вовлекалась современная женщина в общественно-трудовую жизнь, женская роль «продолжает корениться прежде всего во внутренних делах семьи, где женщина выступает как жена, мать и хозяйка дома, тогда как роль взрослого мужчины коренится прежде всего в профессиональном мире, в его работе, которая обусловливает и его функции в семье – обеспечение ей соответствующего статуса и средств к существованию. Даже если, что вполне возможно, средняя замужняя женщина начнет работать, в высшей степени маловероятно, чтобы это относительное равновесие было нарушено, чтобы мужчина и женщина поменялись ролями или чтобы качественная дифференциация ролей в этих отношениях полностью изгладилась» (Parsons, Bales, 1955. С. 14–15). Эта теория подтверждалась не только материалами исследований современной семьи. Этнографические данные тоже свидетельствовали о том, что такой тип ролевой дифференциации распространен в обществах разного типа. Проанализировав под этим углом зрения этнографические описания 56 обществ, М. Зелдич выяснил, что материнская роль была экспрессивной в 48 из них, инструментальной – в 3 и смешанной – в 5. Отцовская роль оказалась инструментальной в 35, экспрессивной – в одном и смешанной – в 19 обществах (Там же. С. 348–349). Подтверждали эту теорию и данные дифференциальной психологии, согласно которым женщины субъективнее и чувствительнее к человеческим взаимоотношениям и их мотивам, тогда как мужчины больше тяготеют к предметной деятельности, связанной с преодолением физических трудностей или с развитием абстрактных идей. Наконец, антропологи указывали, что особое положение женщины в семье обусловлено ее материнскими функциями, которые детерминированы биологически и от социальных условий не зависят. Тем не менее в разных человеческих обществах нормы гендерного разделения труда не совсем одинаковы. Геродот с удивлением писал: «Подобно тому, как небо в Египте иное, чем где-либо в другом месте… так и нравы и обычаи египтян почти во всех отношениях противоположны нравам и обычаям остальных народов. Так, например, у них женщины ходят на рынок и торгуют, а мужчины сидят дома и ткут» (Геродот. История. II. 35). Существенное отличие человека от остальных приматов состоит в том, что половое разделение труда распространяется у него не только на уход за детьми и защиту от врагов (первая функция у всех приматов является главным образом женской, а вторая – преимущественно мужской), но также на добывание и приготовление пищи и других средств существования. Как показывают кросскультурные исследования, здесь есть некоторые универсальные моменты (Ember, 1981). Например, охота и ловля крупных водных животных – занятия почти исключительно мужские. Мужской работой в большинстве обществ считается также выпас крупного скота, рыболовство, сбор меда, очистка земли и подготовка почвы для посева. Исключительно женской производственной деятельности не обнаружено, но женщины преобладают в собирании дикой растительной пищи. В сложных земледельческих обществах гендерное разделение функций более подвижно. Что касается ремесел, то мужчины почти монопольно занимаются обработкой и изготовлением изделий из металла, дерева, камня, кости, рога и раковин; они также доминируют в строительстве домов и изготовлении сетей и веревок. Исключительно женских ремесел нет, но прядением и большей частью также ткачеством, плетением корзин, циновок, шитьем одежды и изготовлением керамики почти везде занимаются женщины. Однако это в большой степени зависит от уровня общественного разделения труда. В более специализированных ремеслах преобладают мужчины, тогда как приготовление пищи в большинстве обществ поручают женщинам (хотя межкультурные вариации очень велики), они же выполняют основную домашнюю работу, включая заготовку топлива и воды, и основной уход за детьми (см.: Murdock, Provost, 1973). Долгое время ученые объясняли такие различия, с одной стороны, большей физической силой и энергией мужчин, а с другой – несовместимостью некоторых видов трудовой деятельности с уходом за детьми. Кроме того, отмечалась внутренняя взаимосвязь, ковариативность некоторых видов деятельности (например, если мужчины занимаются рыболовством, то они же плетут веревки и сети). Однако гендерное разделение труда означает не просто дифференциацию социальных функций, но и определенную иерархию, стратификацию этих видов деятельности и категорий людей, которые их осуществляют. Характер общественных взаимоотношений между полами зависит не столько непосредственно от круга специфических обязанностей мужчин и женщин, сколько от распределения власти, меры общественного признания, престижности мужских и женских занятий (см.: Schlegel, 1977). По ироническому замечанию Маргарет Мид, мужчины могут стряпать, ткать, одевать кукол или охотиться на колибри, но если такие занятия считаются подходящими для мужчин, то все общество, и мужчины, и женщины, будут признавать их очень важными. Если то же самое делают женщины, такие занятия объявляются менее важными (Мид, 2004. С. 154). По-видимому, в этом есть свои стадиально-исторические закономерности. Историки первобытного общества полагают, что в раннеродовой общине естественное половозрастное деление не создавало стабильных отношений господства и подчинения. Мужчины и женщины специализировались в разных, но в равной степени общественно полезных и уважаемых сферах деятельности, а выдающаяся роль женского труда в хозяйственной жизни общины в сочетании с матрилинейной (определение происхождения по материнской линии), «материнской» организацией рода обеспечивала женщине высокое общественное положение (Першиц, Монгайт, Алексеев, 1982. С. 99). Социальное угнетение женщин и признание их низшей по сравнению с мужчинами категорией возникает только вместе с патриархатом, частной собственностью и системой наследования имущества. Однако свести социальные взаимоотношения полов к одной-единственной системе детерминант, будь то биосоциальные константы или угнетение женщин мужчинами, невозможно. Социально-структурные факторы тесно переплетаются с культурно-символическими. Замечено, что все народы, осознанно или неосознанно, ценят объекты, виды деятельности и события, порожденные человеком или находящиеся под его контролем (культура), выше, нежели неподконтрольные и данные извне явления (природа). И поскольку женское начало воспринимается как более близкое к природе, чем к культуре, оно ставится ниже мужского. Представление о «природной» сущности фемининности покоится на трех кажущихся универсальными предпосылках: 1. Биологическая зависимость женского организма от осуществления физиологических функций, связанных с продолжением рода (беременность, рождение и выкармливание детей). 2. Социальная зависимость женщин от их а) вынужденной связи с детьми в период лактации, кормления грудью и б) обусловленной этим преимущественной локализации женской деятельности (например, стряпни) в домашней среде. 3. Психологическая зависимость, возникающая вследствие идентификации девочек с конкретными женщинами, начиная с собственной матери, за деятельностью которой, большей частью домашней, они наблюдают и участвуют в этой деятельности на протяжении всего детства, тогда как мальчики должны в конечном счете идентифицироваться с мужчинами, деятельность которых развертывается вне семьи, это дает мальчикам больше вариативных возможностей и, следовательно, степеней свободы. Но такое объяснение представляется чересчур общим. Чтобы понять конкретные исторические типы гендерной стратификации, американский антрополог Эрнестина Фридл (Friedl, 1975) сопоставила систему доступных мужчинам и женщинам социальных ролей в обществах охотников и собирателей и в земледельческих обществах, выделив возможные детерминанты гендерных ролей и степень господства одного гендера над другим в следующих контекстах: а) контроль за производством, особенно за домашним и внедомашним распределением стратегических экономических ресурсов; б) право участвовать в политической, ритуальной и религиозной деятельности и быть ее руководителем; в) степень автономии в принятии решений, касающихся сексуальных отношений – брака, местожительства, развода и воспитания детей. Оказалось, что дифференциация занятий мужчин и женщин и характер их взаимоотношений зависят прежде всего от хозяйственной деятельности общества. У охотников и собирателей основу власти мужчин над женщинами составляет мужская монополия на охоту за крупными животными, а в земледельческих обществах – преимущественное право на расчистку и распределение земли. Впрочем, даже в самых древних обществах гендерное разделение труда не везде одинаково. Среди охотников и собирателей существуют четыре главные формы гендерного разделения труда. У одних народов (хадза в Танзании, пали в Юго-Западной Индии) мужчины и женщины индивидуально собирают пищу каждый для себя, причем только малая часть мужской энергии уходит на охоту; гендерное разделение труда здесь слабое, но главная ответственность за детей лежит на женщинах. У других народов (североамериканских индейцев вашо, конголезских пигмеев мбути) охота, собирательство и рыбная ловля осуществляются силами всей общины, при участии как мужчин, так и женщин, хотя последние играют вспомогательную роль. У третьих (бушменов кунг из пустыни Калахари и североавстралийских аборигенов тив) мужчины и женщины добывают пищу порознь, причем женское собирательство обеспечивает свыше половины, а мужская охота – 30–40 % пищевых ресурсов. У четвертых (эскимосов) практически единственным способом добывания пищи является мужская охота, женщины только обрабатывают мясо и шкуры. Еще больший разброс существует среди земледельческих народов. У одних народов (папуасов гурурумба в Новой Гвинее, африканцев ибо в восточной Нигерии, бемба в Замбии и др.) землю расчищают мужчины, а обрабатывают мужчины и женщины совместно. У других (тирики западной Кении, американских ирокезов и др.) мужчины расчищают землю, но обрабатывают ее исключительно женщины. У третьих (южноамериканских индейцев яномамо, североамериканских индейцев хопи) все основные земледельческие работы выполняют мужчины, женщинам остаются только подсобные функции. Соответственно варьирует и разделение домашних обязанностей. Чем объясняются эти межкультурные различия? По мнению Фридл, монополия мужчин на большую охоту – результат не столько их большей физической силы, сколько трудностей, связанных с необходимостью удаляться далеко от дома, что заставило бы людей, если бы в охоте участвовали женщины, переносить на большие расстояния также детей и запасы пищи. Там, где в силу экологических условий охота на крупных животных возможна вблизи жилья (например, у филиппинских негритосов агта), женщины участвуют в ней так же успешно, как мужчины. Мужская монополия на расчистку земли тоже обусловлена, по-видимому, не только физической трудоемкостью этой работы, но и тем, что новые земли часто приходится осваивать на границе племенной территории, которую необходимо защищать от врагов. А ведение войны – всюду прерогатива мужчин, не только вследствие их большей силы и агрессивности, но и потому, что популяция легче переживает потерю мужчин, чем женщин. Природные условия и хозяйственная жизнь во многом определяют и гендерную социальную иерархию. По данным Фридль, как среди охотников-собирателей, так и среди земледельцев относительное могущество женщин возрастает, если они участвуют в добывании пищи, а также во внедомашнем распределении и обмене ценимых благ и услуг. Там, где женщины вовсе не участвуют в обеспечении пищевыми ресурсами или, много и долго работая в сфере жизнеобеспечения, не несут непосредственной ответственности за внедомашнее распределение, их личная автономия и влияние на других наиболее ограничены. Напротив, там, где мужские права по распределению благ и услуг не намного больше женских, значительно меньшая разница наблюдается и в социальном статусе обоих полов. Эти факторы влияют и на дифференциацию воспитательных функций мужчин и женщин. Фридл подчеркивает, что местопребывание детей и распределение ответственности за выхаживание младенцев зависят от отведенных обществом женщинам производственных задач, а не наоборот. Биологические функции зачатия, вынашивания, деторождения и выкармливания взаимосвязаны, поэтому главная ответственность за выращивание детей всюду принадлежит женщинам; не случайно во многих языках понятия «женщины» и «дети» образуют единый блок. Но сколько детей женщина рожает, кому они принадлежат, кто тратит время и энергию, надзирая за их активностью, где содержат детей и до какого возраста надзор за ними считается необходимым – все эти вопросы и ответы на них систематически связаны с целостной социальной и культурной системой общества. Новейшие кросскультурные исследования гендерного разделения труда не принесли особых сенсаций (Ember, 2007, личное сообщение), но появились новые теоретические идеи. Прежде всего, улучшилось взаимопонимание сторонников биоэволюционного и социокультурного подходов. Их исходные позиции противоположны. Эволюционные биологи и психологи выводят половые различия в человеческом поведении и психике из законов полового отбора, считая их неизменными и всеобщими. По их мнению, почти все различия в поведении и мотивации современных мужчин и женщин – «пережитки» нашего эволюционного прошлого (Buss, Kenrick, 1998. P. 983). Представители социального конструктивизма, к числу которых относятся и феминистки, напротив, отдают предпочтение изменчивым социокультурным факторам. Обе теории утверждают, что имеют хорошее эмпирическое подтверждение. В пользу эволюционистов говорит тот факт, что при всех исторических переменах мужское и женское поведение по-прежнему ориентируется на «эволюционные универсалии», общие у человека и животных. Однако кросскультурные исследования показывают, что гендерные различия относительны. Даже в древних обществах разделение мужского и женского труда не было абсолютным, женщины не только выращивали детей, но и вносили существенный вклад в материальное жизнеобеспечение своей общины. Кроме того, с изменением характера общественного производства меняются формы брака и семьи. Сексуальный «двойной стандарт», мужское сексуальное насилие и право собственности на женщин – не эволюционные универсалии, а «побочные продукты патриархатных форм социальной организации, которая появилась при определенных социально-экономических условиях» (Wood, Eagley, 2002. P. 716). Серьезный вызов эволюционной психологии бросают и современные общества, в которых традиционные формы полового разделения труда и связанные с ними психологические свойства претерпевают радикальные изменения. Отсюда – поиск новых, не столько альтернативных, сколько интегративных теорий, пытающихся преодолеть оппозицию эволюционизма и конструктивизма. Биосоциальная теория половых различий и сходств Алис Игли и Венди Вуд (Eagly, 1987; Eagly, Wood, 1999; Wood, Eagley, 2002) ставит в центр своего внимания интерактивные отношения между физическими свойствами мужчин и женщин и социальными контекстами, в которых они живут. Важнейшие отдаленные, внешние детерминанты полодиморфических ролей в обществе – это, с одной стороны, половые различия, характерные для каждого пола физические свойства и соответствующее поведение (например, вынашивание и выхаживание младенцев у женщин и большая масса тела, скорость движений и физическая сила у мужчин), а с другой – средовые факторы, то есть действующие в каждом конкретном обществе социальные, экономические, технологические и экологические силы. Хотя перечисленные факторы присутствуют и взаимодействуют всегда, сам процесс взаимодействия может происходить по-разному, а конкретные различия в социальном поведении мужчин и женщин возникают в результате того, что они распределены по разным социальным ролям. Например, в индустриальном и постиндустриальном обществе женщины чаще мужчин оказываются в роли домохозяек и воспитательниц детей, в то время как мужчины больше заняты оплачиваемым трудом. Однако, в отличие от Парсонса и Бейлза, Вуд и Игли не считают, что эти роли мужчин и женщин обязательно будут взаимоисключающими или имеющими особое экспрессивное или инструментальное содержание. Напротив, они полагают, что эти роли меняются в зависимости от изменения тех домашних и внедомашних задач, которые типичны для мужчин или женщин. Именно неодинаковое место мужчин и женщин в социальной структуре формирует, благодаря целому ряду опосредствующих процессов, полодиморфическое поведение, которое затем становится нормативно-стереотипным. Например, если мужчины чаще женщин выполняют роли, связанные с экономическо-производительной деятельностью, то соответствующие навыки, ценности и мотивы становятся для них стереотипными и инкорпорируются в мужскую гендерную роль. Иными словами, мужчины и женщины не потому занимаются разными видами деятельности и выполняют разные социальные роли, что имеют больше способностей к тем или другим, а, наоборот, соответствующие интересы и способности формируются потому, что общество «развело», «распределило» их по разным ролям и видам деятельности. Гендерные роли направляют социальное поведение мужчин и женщин посредством а) социализационных процессов (обучение и воспитание) и б) социально-психологических процессов подкрепления ожиданий и саморегуляции. Механизмы, посредством которых общество распределяет между мужчинами и женщинами жизненные задачи, бывают более или менее гибкими. Психофизиологически их гибкость обеспечивается выработанной человеком способностью к сложному социальному обучению (Flinn et al., 1998) и усвоению культуры. Опираясь на эту способность, общество социализирует мальчиков и девочек, готовя их к будущим жизненным ролям, с учетом как общих транскультурных констант, вроде женской репродуктивной функции и мужской силы и энергии, что подчеркивает эволюционная психология, так и специфических социально-экономических условий (которые акцентирует социальный конструктивизм). Плодотворность такого подхода подтверждается и социальной психологией, и антропологическими кросскультурными исследованиями. Например, доказано, что в традиционных обществах при социализации девочек наибольшее внимание уделяется формированию такой черты, как заботливость. В классическом исследовании воспитания детей в 110 культурах (Barry, Bacon, Childs, 1957) приводятся такие данные: больше поощряли быть заботливыми девочек, чем мальчиков, в 82 % обществ, а в остальных культурах требования к мальчикам и девочкам в этом отношении были одинаковыми. Напротив, мальчиков, в полном соответствии с их собственными желаниями, всюду поощряют заниматься соревновательными силовыми играми. Однако степень этих социализационных различий зависит от степени жесткости гендерного разделения труда. По мере вовлечения женщин в производственную деятельность, а мужчин в уход за детьми социализационные нормы маскулинности и фемининности становятся более гибкими и перестают казаться взаимоисключающими. Именно это происходит в современном обществе. Общественное разделение труда тесно связано со структурой власти. Суть этой зависимости остается спорной. По мнению Вуд и Игли (Wood, Eagley, 2002), разделение труда между полами и патриархат (порядок, когда мужчины обладают большей властью, более высоким статусом и более свободным доступом к ресурсам, чем женщины) относительно независимы друг от друга, но взаимосвязаны. Возникновение патриархата исторически связано с войнами, развитием интенсивного сельского хозяйства и появлением сложных экономических систем. Все это вместе взятое благоприятствовало сосредоточению богатства в руках мужчин и повышению их статуса, оттесняя женские занятия и роли на второй план. На эту тему имеется обширная марксистская литература – от Фридриха Энгельса до Ю. И. Семенова. Новейшие исследования убедительно показывают, что общества, которые часто находятся в состоянии войны, отличаются резко выраженным гендерным неравенством (Goldstein, 2001). Сложность проблемы (и самого понятия) патриархата состоит, в частности, в том, что это слово обозначает, с одной стороны, господство мужчин в обществе, а с другой – власть отца в семье. Но это не совсем одно и то же. Даже в пределах семьи патриархат «имеет два главных сущностных параметра – правление отца и правление мужа, именно в таком порядке» (Therborn, 2004. P. 13). Но и там, где властные функции в семье и обществе определенно принадлежат мужчинам, последние не всегда управляют миром, в том числе своими детьми, непосредственно и единолично (о соотношении мужской и женской власти см. подробнее: Здравомыслова, Темкина, 2007а). Сталкиваясь с традиционными моделями гендерной стратификации, где мужчинам отводится ведущая, главенствующая роль, а женщины выглядят зависимыми, подчиненными, ученые подчас не замечают стоящей за этим более тонкой дифференциации публичной и домашней сфер. В патриархальных обществах публичная сфера, как правило, составляет привилегию мужчин, участие женщин в ней строго ограничивается, что создает впечатление их полного бесправия. Но такое впечатление может быть ошибочным, поскольку в другой, домашней сфере бытия правом принятия решений иногда столь же монопольно обладают женщины, и мужчины не могут в них вторгаться. Наряду с разделением труда и прочих социальных функций важным аспектом гендерного порядка является гендерная сегрегация. Чем больше мы углубляемся в прошлое, тем жестче и непроницаемее границы мужского и женского миров, причем тенденция к обособлению и созданию закрытых однополых сообществ, в рамках которых формируются специфические системы ценностей, самосознание и стиль жизни, выражена у мужчин гораздо сильнее, чем у женщин. Такое явление ученые называют гомосоциальностью (общение с себе подобными) или мужской тенденцией к группированию (male bonding).
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.