Меню
Назад » »

И.Р. Сушков. Основы психологических отношений человека в социальной системе(42)

ОСНОВЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ ЧЕЛОВЕКА В СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ
























Д-р психол. наук 
​СУШКОВ ИГОРЬ РУДОЛЬФОВИЧ




  
 
Российская академия наук Институт психологии И.Р. Сушков.

  
 
Издательство «Институт психологии РАН» Москва — 2007
Основы психологических отношений человека в социальной системе
(Геометрия человеческих отношений)




 
     СУШКОВ ИГОРЬ РУДОЛЬФОВИЧ

 
 
     

Глава 2
Взаимоотношения людей
как коллективных субъектов
жизнедеятельности


 

Психологическая сущность конфликта взаимоотношений



Второй этап регулирования, иными словами — этап межгруппового конфликта, наступает тогда, когда средств саморегуляции для разрешения ситуации у групп не хватает и они вынуждены прибегать к внешним силам, субъектам более высокого уровня организации, чтобы обеспечить более или менее удовлетворительный межгрупповой обмен.

Проблема конфликта — самая разработанная в социальной психологии в области исследований организации взаимодействия субъектов. Мы не будем рассматривать конфликт детально, но отметим лишь те его стороны, которые кажутся наиболее важными и связанными с взаимоотношениями социальных групп.

Сам термин «конфликт» происходит от латинского слова conflictus  —  столкновение. В этом заложен сам смысл конфликта — взаимоисключение групп, вовлеченных в противостояние. Поэтому естественно развивающийся итог конфликта, если нет внешних сил, способствующих его урегулированию, заключается в уничтожении более слабой группы или в «разбегании» конфликтующих групп, т.е. физической и психологической изоляции их друг от друга и полном прекращении взаимообмена.

Некоторые авторы рассматривают конфликт как пример нарушения равновесия социальной системы, требующее возврата к гомеостатическому состоянию как «...эскалированная естественная конкуренция между двумя или более партиями в связи с дефицитом ресурсов, власти и престижа».

Существуют разные подходы к определению цели конфликта:

– в соответствии с «реалистической теорией группового конфликта» целью конфликта являются ограниченные ресурсы, попадающие в сферу интересов групп, во многом аналогично конкуренции, происходящей в сообществах животных ;

– Парк и Барджесс понимали под конфликтом борьбу за статус. Льюис Козер, один из наиболее цитируемых конфликтологов, считал конфликтом борьбу за ценности, влекущую за собой поведение, имеющее целью нанесение вреда другому участнику;

– иногда для определения возможных целей конфликта используется «принцип прецедента», т.е. анализ случаев конфликтов и группировка этих случаев по типам целей;

– более широкий подход к пониманию конфликта заключается в том, что его присутствие допускается в любых ситуациях, где человеческим существам препятствуют в реализации их потенциала. Такой подход больше имеет дело с измерениями социальной структуры и условиями, приводящими к появлению участников с несовместимыми целями.

Два основных подхода акцентируют различные взгляды на источники конфликта:

– субъективный подход подчеркивает конфликт как субъективный феномен, ориентируясь на ценности как явления, зависящие в конечном итоге от культуры группы и процессов социального восприятия ситуации;

– объективный подход выделяет в качестве источников конфликтов объективные свойства структуры ситуации.

Этот конспективный взгляд на широкий спектр подходов к проблеме дает возможность оценить зыбкость пределов понимания феномена конфликта. В принципе любое проявление конкуренции можно рассматривать как проявление конфликта и любое противоречие между группами обозначить как конфликт. В лучшем случае мы можем ввести лишь количественное разграничение, определяемое величиной жертв и ущерба.

Вероятно, есть основания рассматривать конфликт между группами как нечто существенно иное, чем конкуренция в живой природе или обществе, связанная с дефицитом ресурсов, будь то пищевые ресурсы, территория, объект любви или социальный статус и власть. Более уместно, с точки зрения авторской модели, рассматривать социальный конфликт как продолжение спектра регулирования взаимоотношений социальных групп и его выражение.

Состояние межгруппового конфликта удачно интерпретируется с помощью математической теории катастроф, к которой обратились П. Болл, Г. Джайлс и М. Хьюстоун при анализе процесса приобретения индивидом второго языка [332]. Эта теория имеет дело с прерывистостью поверхностей, происходящих из-за складок, образованных по тем или иным причинам. Эти складки превращают психологические границы между группами жесткими и непроницаемыми, т.е. происходит разрыв социальной структуры и возникает эффект «айсберга», при котором наверх всплывают огромные пласты скрытой энергии межгрупповых отношений и снимаются все объединяющие группы факторы.

Такая интерпретация позволяет более отчетливо понять, что решающими изменениями в ситуации конфликта являются изменения категоризационной системы.

Эдвард Азар, анализируя такие продолжительные конфликты, как конфликт между СССР и США, приходит к выводу, что наиболее полезной единицей анализа конфликта служит не государство, а групповая идентичность: расовая, культурная, религиозная. Длительный социальный конфликт возникает из-за отрицания некоторых социальных идентичностей, включенных в социальный процесс; отсутствия безопасности групповых ценностей; препятствия эффективному участию в политической жизни.

И материальные ресурсы, и власть, и статус, конечно, могут вызывать конфликтные ситуации, но только вторично, если они порождают угрозу системе ведущих социально-психологических отношений.

Наиболее важной целью конфликтов из тех, что обычно приводятся в литературе, служит защита или уничтожение групповых ценностей, так как они определяют аффективный аспект социально-психологических отношений. Поэтому классик конфликтологии Льюис Козер, утверждая ценности как причину конфликта, был, вероятно, наиболее близок к истине. Бельски и Добл приводят данные опроса американцев об отношении к Советскому Союзу. Респондентам предлагали ответить, боятся ли они военной угрозы СССР или боятся угрозы убеждениям и ценностям — свободе, демократии, религии. Только 26% выбрали военную угрозу, а 69% отметили угрозу ценностям [334].

Тойнби пишет, что при распаде цивилизации ее экономический элемент первым из трех заменяется вторгающимся чужеземным. За ним следует политика. И только потом как последний бастион сдается культура народа — непосредственное отражение социально-психологических отношений общности.

Различие между конкуренцией и конфликтом заключено в том, что конкуренция как более широкое понятие предполагает воздействие на партнера ради достижения групповой цели, а конфликт как крайнее выражение конкуренции, ее вырождение ставит целью воздействие на партнера для соответствующей изоляции или его уничтожения. Иначе говоря, средства и цели оборачиваются местами. А общим итогом конфликта служит изменение социальной структуры.

Незначительные отклонения во взаимодействии конфликтующих групп компенсируются с помощью системы управляющих воздействий, которые формируются особыми элементами социальной структуры, представляющими власть. Однако в большинстве случаев, требующих радикальных перемен, властные воздействия не в силах вернуть группы к состоянию эффективного межгруппового обмена, так как необходимые изменения будут затрагивать сами властные структуры и их жизненно важные интересы. Кроме того, факторы, порождающие сложность взаимодействия, могут не улавливаться властью, но затрагивать группу неосознаваемыми влияниями. Изменение в этом случае требует дополнительного напряжения социальных полей, которые заставят социальную систему трансформироваться в направлении нового состояния равновесия.

Такое необходимое напряжение создается оппозицией, т.е. частью группы или внешней группой индивидов, имеющих отличные социально-психологические отношения по аспектам, затрагивающим принцип существования группы, от социально-психологических отношений актуальных в ней в данный момент. Оппозиция, по точному замечанию Квинси Райт, как в смысле конфликта, так и в смысле конкуренции — необходимый фактор человеческого сообщества, не менее важный, чем кооперация [359].

Наиболее часто в качестве оппозиции выступает меньшинство. В 1985 г. вышел сборник « Perspectives son Minority Influence » [438], в котором обобщены доминирующие направления в исследованиях меньшинства.

Большинство исследований проблемы «группа — оппозиция», по мнению Московиси, ограничивает пределы социальной системы этой дихотомией. В результате оппозиция выступает не как меньшинство, а как девиантная (отклоняющаяся) единица. В качестве девиантов могут выступать криминальные группировки, молодежные сообщества, различные объединения, борющиеся за изменение своего социального статуса. Их активность направлена в основном на улучшение своей социальной позиции по отношению к позиции доминирующего большинства.

Меньшинство нередко озабочено изменением собственной позиции, но оно связывает это с одновременным улучшением позиции других социальных категорий. Так, «новое» пробивает себе дорогу. Главный вектор их активности можно выразить словами упомянутого автора: «Они скорее защищают нечто, чем борются с чем-то» [438, р. 11].

Проблему взаимоотношений большинство–меньшинство, следовательно, можно раскрыть только в границах более широкой системы, чем та, которая замкнута полем взаимодействия этой диады.

Взаимодействие оппозиции будет зависеть от того, воспринимает ли она доминирующее большинство как членов своей же группы, как «со-братьев» или как членов внешней, противостоящей группы. Оно будет зависеть также и от того, как само меньшинство рассматривается большинством — как диалектически противоречащая часть групповой структуры, предлагающая иной путь реформ, иные принципы отношений или как девианты, противостоящие большинству. Первый этап регулирования сохраняет свою эффективность до тех пор, пока и меньшинство, и большинство ощущают друг друга членами одной социальной системы, требующей отклика со стороны этих сообществ.

Формирование меньшинства требует гораздо меньше усилий со стороны социальной системы, чем формирование обычных групп. Повышенная тревожность личности на этапе регулирования сама стимулирует силы, влекущие ее в меньшинство, так как межгрупповая конкуренция, в которую вовлечено меньшинство, ведет к повышению групповой сплоченности, укреплению самооценки и снижению индивидуальной тревоги за счет членства в меньшинстве [389].



Психологические последствия конфликта взаимоотношений



Одно из закономерных следствий конфликта является повышение тревожности субъектов.

Уолтер и Куки Стефаны проанализировали сопутствующие факторы групповой тревоги [469]. Они обратили внимание на три вида ее последствий: когнитивные, аффективные и поведенческие. Учитывая их опыт и опыт других исследований, мы можем сделать ряд интересных обобщений.

Когнитивные последствия групповой тревоги заключаются в том, что «...межгрупповая тревога должна ассоциироваться с увеличением опоры на когнитивную стратегию, которая предусматривает упрощенный и предубежденный процесс получения информации о других» [468, р. 168].

Базовым изменением в групповом сознании в состоянии конфликта является резкое повышение социоцентричности групп.

Меняются и качества основных психических процессов личности, таких, например, как память и внимание. Левайн и Мэрфи делили студентов на антикоммунистов и прокоммунистов и проводили с ними 5 еженедельных 15-минутных занятий и изучали по одному просоветскому и одному антисоветскому тексту. В итоге прокоммунисты помнили гораздо больше просоветских, а антикоммунисты — антисоветских текстов [417], т.е., внимание и память становятся избирательными и подтверждающими антагонистические установки групп.

Происходит изменение структуры внимания. Группа становится чувствительной к ожидаемым качествам партнера и начинает искать подтверждения этому при любой возможности, одновременно игнорируя противоположные примеры [504]. Иначе говоря, из-за угрозы нарушения межгрупповой стабильности нетерпимость когнитивного диссонанса в ситуации тревожности существенно возрастает.

Одновременно происходит поляризация воспринимаемых качеств внешней группы. И образ ее будет приобретать все более контрастный характер. Так, Мэрилин Брюер упоминает исследования эффекта длительной статусной дифференциации, показавшие, что члены низкостатусной группы делали гораздо больше выборов, максимально увеличивающих разницу между результатами активности группы членства и внешней группы, чем члены группы высокого статуса [344]. Кроме того, Петтигрю отмечает феномен «ошибки максимального атрибутирования» [450], который заключается в стремлении обесценить позитивное поведение партнера вместо позитивного изменения его образа. Противоположные тенденции будут обнаруживаться при оценке поведения собственной группы. Эта тенденция подталкивает группу к психологической изоляции от других.

Мышление индивидов смещается к интерпретации мира как биполярного бытия: истина — не истина, или — или. И самые первые реакции на любую оппозицию возникают как реакции на девианты, т.е. структуры, принадлежащие другому миру — миру зла. Происходит перекатегоризация социальной структуры с выталкиванием оппозиции в сферу инобытия. Господь и Сатана, Моцарт и Сальери, Свет и Тень.

При устойчивом проигрыше одной из групп может происходить и иное по характеру изменение, например, лингвистической структуры и системы знаков проигрывающей группы. Она начинает заимствовать слова, термины, жесты и знаки победителя. Трансформации происходят и в системе философских и религиозных взглядов, и в системе ценностей. При этом вторгающаяся культура неизбежно вульгаризируется. Особенно хорошо это видно на ряде примеров расцвета и распада исторических сообществ и современных процессов, происходящих в России.

Но слияние двух культур, а не их отторжение происходит только при определенных условиях. «Крушение барьеров между двумя религиями или двумя философиями во время распада, несомненно, происходит благодаря встречному движению равноактивных сторон» [267, с. 397]. За этими процессами можно предположить механизм достижения позитивной самооценки за счет присвоения поверхностных как материальных, так и духовных признаков группы-победителя и стремления к самоотождествлению с ним. Но одновременно — это и путь разрушения, исчезновения сообщества как уникального субъекта взаимодействия. В результате главный ущерб испытывает социальная система более высокого порядка.

Когнитивные процессы, в конечном счете, приводят и к более существенному влиянию на групповое сознание, так как затрагивают его категоризационные аспекты [454]. О кардинальных переменах в категоризационной структуры на этом этапе регулировании говорить не приходится, но нередко происходит изменение рельефности некоторых категорий.

Анализ теории социальной идентичности и исследований конфликтов показывает, что при интенсификации межгруппового конфликта происходит явление, аналогичное феномену «сужения сознания» личности в ситуации опасности. Сфера доступных актуализации социальных категорий настолько сужается, что в экстремальной ситуации остается только одно измерение, по которому категоризация и происходит, например, национальность или вероисповедание. Даже достаточно отчетливые проявления других измерений вытесняются из сферы восприятия и игнорируются сознанием членов групп. Только после смягчения конфликта возможно возвращение этих измерений в сферу групповой перцепции.

Более того, в ситуации конфликта старые категоризационные измерения не только вытесняются из группового сознания, но и своим последействием начинают усиливать доминирующую категорию, определяющую линию конфликта. Так, конфликт между бывшими друзьями будет более непримирим, чем конфликт между людьми, находившимися и ранее в напряженных отношениях друг с другом.

Майкл Биллиг отмечает, что в состоянии конфликта группы воспринимают социальную реальность относительно простой и все объяснения социальных явлений пытаются втиснуть в одну структуру логических связей [337]. Все остальное отступает на второй план. Такова основа групповой идеологии в период конфликта.

Аффективные последствия групповой тревоги выражаются в повышенной чувствительности группы ко всем событиям, которые затрагивают самооценку. Поэтому эмоциональность взаимоотношений резко возрастает. «Так как фрустрация становиться общей особенностью такого взаимодействия, выражения гнева могут подниматься на поверхность в межгрупповой ситуации более свободно, чем при внутригрупповом взаимодействии, особенно, если это сопровождается историческим конфликтом, негативными стереотипами или этноцентризмом» [404, р. 172].

Расширяется спектр и сила негативных оценок со стороны проигрывающей группы в отношении тех реакций внешней группы, которые выходят за пределы норм и мнений, бытующих в оценивающей группе. Это будет касаться и новых аспектов групповой активности, которые ранее в сферу межгруппового взаимодействия втянуты не были.

Результаты неблагоприятного сравнения непосредственно воздействуют на самооценку группы и ее самоидентичность. Усилия группы будут направлены на то, чтобы сложившуюся самооценку сохранить. Как и личность, группа будет пытаться трактовать неудачи с максимальной психологической выгодой для себя, приписывая причины внешним факторам и, в первую очередь, свойствам партнера.

Сила групповой идентификации членов группы будет существенно увеличиваться. Так, Дион, Эн и Йе обнаружили, что, если у членов группы появлялась возможность сделать ответственной за неудачу внешнюю группу, они это делали. Их стремление определять себя в групповых терминах значительно возрастало. Евреи, которые могли объяснить неудачи категоризацией других как «неевреев», сильнее идентифицировали себя с еврейским стереотипом в своем описании, чем субъекты, воспринимавшие себя просто индивидами [374]. В результате, как показали исследования Брюер и Кэмпбелла [347], африканские общности с самым низким социально-экономическим статусом имели самооценку гораздо выше, чем общности с самым высоким статусом. Брюер приходит к выводу, что, когда низкостатусную группу преследуют постоянные неудачи, но члены ее не меняются, она становится очень эгоцентричной [346].

Может сформироваться и другая аффективная тенденция. Ряд экспериментов обнаружили, что группы, потерпевшие неудачу, могут снижать свою самооценку вплоть до предпочтения внешней группы, даже несмотря на конкурентные условия взаимодействия [255, 333, 406, 507, 509].

В области геополитики эти полярные тенденции направляют общности или к агрессивному национализму, или к космополитизму, что, пожалуй, одинаково гибельно, в конечном счете, для жизни сообществ.

Поведенческие последствия групповой тревоги становятся отчетливо видимыми при обращении к нормативному аспекту межгруппового поведения. Поскольку ситуация тревоги затрагивает самооценку, то группы, имеющие меньшие шансы на успех, будут стремиться снизить риск новой неудачи и избегать неструктурированных ситуаций, т.е. ситуаций, в которых отсутствуют ясно очерченные нормы группового поведения.

Если избегание становится невозможным, то группа будет стремиться сокращать длительность таких ситуаций [468].

В целом же группы будут предпочитать высокоструктурированное взаимодействие, которое содержит строгие ролевые предписания, такие, например, как предписания взаимного поведения нанимателя и рабочего. Эти предписания несут ограниченное количество информации об индивидуальных свойствах группы, и риск ущерба самооценке становится минимальным [456]. Кроме того, ролевые предписания предполагают стереотипные поведенческие акты, которые являются естественной реакцией человека в состоянии фрустрации, так как они неоднократно приносили гарантированный успех в прошлом.

Существенно повышается нормативность поведения, особенно если оно вторгается в сферу взаимоотношений групп. Межиндивидуальный уровень организации поведения членов оппозиционных групп становится невозможным. Социальный обмен между ними в фазе мира будет строго регламентирован, беден в репертуаре и разместится строго в границах принятых норм, так как любое отклонение от них будет восприниматься противником как угроза, а группой членства — как предательство интересов группы.

Повышенные требования к сплоченности группы будут вызывать особую активность внутригруппового формального и неформального социального контроля, вплоть до создания специальных структурных единиц, оценивающих проявления чувства приверженности группы со стороны групповых членов и стимулирующего его. В результате в качестве главного критерия членства в группе вперед выходит не профессионализм или иные индивидуальные качества, а лояльность к группе, т.е. поддержка основного системообразующего социально-психологического отношения.

Следствием этого является повышенная степень деперсонализации индивидуальных членов и их взаимозаменяемость с точки зрения группы, как социальной системы.

При сохранении высокого уровня тревожности социальные нормы начинают расширять сферу своего влияния и обнаруживаться в ситуациях, ранее с ними не связанных. Кроме того, они начинают вызывать преувеличенно нормативное поведение, например, чрезмерную любезность при общении с представителями внешней группы.

Отсутствие норм в ситуации вынужденного общения приводит к усилению групповых различий. Агрессивные группы будут в большем количестве межгрупповых ситуаций проявлять свою агрессивность, пассивные — пассивность, эксцентричные — эксцентричность и т.д. [468].

Если припомнить, какими эпитетами обычно люди награждают своих противников в конфликте, среди которых слова «свиньи», «бараны», «козлы», «негодяи», «болваны» являются наиболее литературными, то станет очевидным, что происходит жесткая перекатегоризация противника как явления мира животных, неодушевленной природы или сил зла. И, соответственно, происходит сдвиг запрещающей линии в поведении, разрешающий агрессивные акты в отношении противника и морально оправдывающий подобные поступки как поступки против «нелюдей». Конфликты и их эскалация приобретают в сознании членов группы законную силу.

Логическая простота распространяется на трактовку мотивации действий противника, которые рассматриваются, в первую очередь, как целенаправленно связанные с повышением агрессии против группы членства, поэтому становятся реальными такие нерациональные и плохо контролируемые процессы, как «гонка вооружения».

Любой акт повышения обороноспособности какой-либо из сторон будет воспринят как подготовка новой агрессии и вызовет встречное повышение обороноспособности, так же воспринимаемое как преследование агрессивных целей. Этот встречный шаг заставляет поднимать обороноспособность на новый уровень, что, соответственно, порождает ответный виток вооружения. Классический примером этому служит развитие взаимоотношений США и СССР в 50–70-е годы. М. Дейч назвал это «злокачественным процессом враждебного взаимодействия» [401].


 
 
Перепечатка и ссылки на монографию
только с согласия автора




Психология (5)\Психология (3)\Психология (2)\Психология (1)\Психология (4)
Психология (6)\Психология (7)\Психология (8)\Психология (9)\Психология (10)


МИФОЛОГИЯ
СИЛА И МУДРОСТЬ СЛОВА

ФИЛОСОФИЯ | ЭТИКА | ЭСТЕТИКА | ПСИХОЛОГИЯ  | РИТОРИКА

ЛЮБОВЬ | ВЛАСТЬ | ВЕРА | ОБЛАДАНИЕ И БЫТИЕ | НИЦШЕ \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ






РЕКЛАМИРУЙ СЕБЯ В КОММЕНТАРИЯХ
ADVERTISE YOURSELF COMMENT


      
     



ПОДАТЬ ОБЪЯВЛЕНИЕ БЕСПЛАТНО
( POST FREE ADS WITHOUT REGISTRATION AND FREE )




ДОБАВИТЬ САЙТ (БЛОГ, СТРАНИЦУ) В КАТАЛОГ
( ADD YOUR WEBSITE WITHOUT REGISTRATION AND FREE )

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar