Джозеф Редьярд Киплинг (18) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

2069 Просмотров

Обсудить

Джозеф Редьярд Киплинг

Шифр нравственности

Чтоб не поверили в рассказ
Вы сей, скажу я Вам,
Что я его придумал сам,
В нём правды ни на грош.

Жену оставил дома Джонс, едва успев жениться,
В горах Хуррумских ждёт его афганская граница.
Там гелиограф на скале; до своего ухода
Он научил жену читать загадочные коды.

В любви он мудрость приобрёл, она была прекрасна,
Амур и Феб им дали вновь общаться не напрасно.
В горах Хуррумских он мораль читает ей с рассвета, —
И на закате к ней летят полезные советы.

«Держись подальше от юнцов в своих мундирах алых,
Беги отеческих забот от стариков бывалых;
Но есть Лотарио седой, (о нём моя баллада),
Их генерал, распутный Бэнгс, страшись его как ада».

Однажды Бэнгс и штаб его скакали по дороге,
Вдруг гелиограф засверкал активно на отроге,
Бунт на границе, мысль у них, или постов сожженье —
Остановились все прочесть такое сообщенье.

«Тире, две точки, два тире». Божится Бэнгс: «Химера!»
«Не обращались никогда «милашка» к офицеру!»
«Малышка! Уточка моя!» Чёрт подери! « Красотка!»
Иль это лорда Уолсли дух сигналит с той высотки?»

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,
Они записывали текст, скрывая смех искристый;
Уроки мужа все прочли, и не без интереса:
«Ты только с Бенгсом не танцуй — распутнейший повеса».

(Советы вспышками давать была его задача, —
Любовь, как видимо, слепа, но люди в мире зрячи.)
Он, осуждая, посылал своей жене сигналы —
Детали всех пикантных сцен из жизни генерала.

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,
Как никогда побагровел у Бэнгса зоб мясистый,
Сказал он с чувством, наконец: «То частная беседа.
Вперёд! Галопом! По три — в ряд! Не обгонять соседа!»

И к чести Бэнгса, никогда, ни словом, ни приказом,
Джонс не узнал, что тот следил за гелиорассказом.
Но от Мултана до Михни Границе всей известно,
Что наш достойный генерал «распутнейший повеса».

Перевод — Лукьянов А.

Шифр нравственности

Оставил дома Джонс жену и утром, вставши рано,
Отправился к Харрумским холмам, к границе Афганистана,
Чтоб засесть с гелиографом там в горах, но прежде, чем уйти,
Он объяснил жене весь код и как его найти.

Мудрость ему даровала любовь, ей природа дала красоту.
Связали Амур и Аполлон гелиографом эту чету.
Весь день на Харрумских холмах мерцали зеркала,
И с утра до вечера проповедь по горам и весям шла.

Он ей велел беречься разодетых в пурпур юнцов,
А также отеческой ласки вкрадчивых стариков,
Но особенное беспокойство бедному Джонсу внушал
Снежноволосый Лотарио — Бэнгс, боевой генерал.

Как-то раз с ординарцем и штабом по горам проезжал генерал,
И вдруг увидали на вышке мерцанье зеркал.
Решили они — восстание, пост снесен с лица земли.
Остановились, чтоб весть принять, и вот что они прочли.

Точка-тире, точка-тире, точка, перебой…
С каких это пор называют генерала «дорогой»?
«Я твой навеки», «котенок», «твой ненаглядный взор»…
Дух великого лорда Уолсли! Кто засел на вершинах гор?

И адъютант остолбенел, и штаб стоял без слов,
И заносили все в блокнот послание холмов.
Охваченный тревогой Джонс своей супруге рек:
«Не танцуй с генералом Бэнгсом, он — безнравственнейший человек».

Так, сидя в Харрумских холмах, он слал ей свой наказ,
Но если и слепа любовь, то у света немало глаз.
Гелиографировал он жене на закате и на заре
Интересные факты из жизни Бэнгса точками и тире.

И адъютант остолбенел, и штаб стоял без слов,
И генерал в седле краснел, читая весть с холмов.
И, наконец, промолвил он — что чувствовал он, не в счет:
— Мы письмо частное прочли, и рысью марш вперед!

И к чести Бэнгса, никогда он Джонсу не сказал,
Кто между скал перехватил послание зеркал.
И все-таки знают на линии все от гор до плавных рек,
Что чтимый всюду генерал — безнравственнейший человек!

Перевод — Фиш Г.

Моральный кодекс

Чтоб вы не приняли за быль
Мой стих, скажу я вскользь —
Все это я придумал сам
С начала до конца.

Медовый месяц пролетел, пришлось с женой проститься,
Вновь Джонса служба позвала, афганская граница,
Там гелиограф на скале, а он связист бывалый
И научить жену успел читать свои сигналы.

Она красой, а он умом равны друг другу были,
В разлуке их Амур и Феб сквозь дали единили.
Чуть рассветет, с Хуррумских гор летят советы мужа,
И на закате нежный Джонс твердит мораль все ту же.

Остерегаться он просил повес в мундирах красных,
Сладкоречивых стариков, не менее опасных,
Но всех страшней седой сатир, кого чураться надо, —
Их генерал, известный Бэнгз (о нем и вся баллада!).

Однажды Бэнгз и с ним весь штаб дорогой едут горной,
Тут гелиограф вдалеке вдруг стал мигать упорно.
Тревожны мысли: бунт в горах и гибнут гарнизоны...
Сдержав коней, они стоят, читают напряженно.

Летят к ним точки и тире. «Да что за чертовщина!
«Моя любовь!» Ведь вроде нет у нас такого чина!»
Бранится Бэнгз: «Будь проклят я!» «Малышечка!» «Богиня»!
Да кто же, тысяча чертей, засел на той вершине?»

Молчит придурок-адъютант, молчит штабная свита,
В свои блокноты странный текст все пишут деловито,
От смеха давятся они, читая с постной миной:
«Не вздумай с Бэнгзом танцевать — распутней нет мужчины!»

Так принял штаб с Хуррумских гор от Джонса передачу
(Любовь, возможно, и слепа, но люди-то ведь зрячи),
В ней Джонс супруге молодой из многомильной дали
О жизни Бэнгза сообщал пикантные детали.

Молчит придурок-адъютант, молчит штабная свита,
Но багровеет все сильней затылок Бэнгза бритый.
Вдруг буркнул он: «Не наша связь! И разговор приватный.
За мною, по три, рысью ма-арш!» — и повернул обратно.

Честь генералу воздадим: ни косвенно, ни прямо
Он Джонсу мстить не стал никак за ту гелиограмму,
Но от Мультана до Михни, по всей границе длинной,
Прославился почтенный Бэнгз: «распутней нет мужчины!»

Перевод — Берлин Я.

Моральный кодекс

Чтоб вы не приняли за быль
Мой стих, скажу я вскользь —
Все это я придумал сам
С начала до конца.

Медовый месяц пролетел, пришлось с женой проститься,
Вновь Джонса служба позвала, афганская граница,
Там гелиограф на скале, а он связист бывалый
И научить жену успел читать свои сигналы.

Она красой, а он умом равны друг другу были,
В разлуке их Амур и Феб сквозь дали единили.
Чуть рассветет, с Хуррумских гор летят советы мужа,
И на закате нежный Джонс твердит мораль всю ту же.

Остерегаться он просил повес в мундирах красных
И сладкоречных стариков, не менее опасных,
Но всех страшней седой сатир, кого чураться надо, —
Их генерал, известный Бэнгз (о нем и вся баллада!).

Однажды Бэнгз и с ним весь штаб дорогой едут горной,
Тут гелиограф вдалеке вдруг стал мигать упорно!
Тревожны мысли: бунт в горах и гибнут гарнизоны...
Сдержав коней, они стоят, читают напряженно.

Летят к ним точки и тире. «Да что за чертовщина!
«Моя любовь!» Ведь вроде нет у нас такого чина!»
Бранится Бэнгз: «Будь проклят я! «Малышечка»! «Богиня»!
Да кто же, тысяча чертей, засел на той вершине?»

Молчит придурок — адъютант, молчит штабная свита,
В свои блокноты странный текст все пишут деловито,
От смеха давятся они, читая с постной миной:
«Не вздумай с Бэнгзом танцевать — распутней нет мужчины!»

Так принял штаб с Хуррумских гор от Джонса передачу
(Любовь, возможно, и слепа, но люди-то ведь зрячи),
В ней Джонс супруге молодой из многомильной дали
О жизни Бэнгза сообщал пикантные детали.

Молчит придурок — адъютант, молчит штабная свита,
Но багровеет все сильней затылок Бэнгза бритый.
Вдруг буркнул он: «Не наша связь! И разговор приватный.
За мною, по три, рысью ма-арш!» — и повернул обратно.

Честь генералу воздадим: ни косвенно, ни прямо
Он Джонсу мстить не стал никак за ту гелиограмму,
Но от Мультана до Михни, по всей границе длинной,
Прославился почтенный Бэнгз: «Распутней нет мужчины!»