- 1079 Просмотров
- Обсудить
Английские барды и шотландские обозреватели
Английские барды и шотландские обозреватели {1} Предисловие Все мои друзья ученые и неученые, убеждали меня не издавать этой сатиры под моим именем. Если бы меня можно было отвратить от влечений моей музы язвительными насмешками и бумажными пулями критики, я бы послушался их совета. Но меня нельзя устрашить руганью, запугать критиками, вооруженными или безоружными. Я могу смело сказать, что не нападал ни на кого лично, кто раньше не нападал на меня. Произведения писателей - общественное достояние: кто покупает книгу, имеет право судить о ней и печатно высказывать свое мнение, если ему угодно; поэтому авторы, упомянутые мною, могут ответить мне тем же. Я полагаю, что они с большим успехом сумеют осудить мои писания, чем исправить свои собственные. Но моя цель не в том, чтобы доказать, что и я могу хорошо писать, а в том, чтобы, если возможно, научить других писать лучше. Так как моя поэма имела гораздо больше успеха, чем я ожидал, то я постарался в этом издании сделать несколько прибавлений и изменений для того, чтобы моя поэма могла быть прочитана с большим вниманием. В первом анонимном издании этой сатиры четырнадцать стихов о Попе Боульса были написаны и включены в нее по просьбе одного моего остроумного друга {2}, который теперь собирается издать в свет том стихов. В настоящем издании они изъяты и заменены несколькими моими собственными стихами. Я руководствовался при этом только тем, что не хотел печатать под моим именем что-либо, не вполне мне принадлежащее; я полагаю, что всякий другой поступил бы точно так же. Относительно истинных достоинств многих поэтов, произведения которых названы или на которых есть намеки в нижеследующих страницах, автор предполагает, что мнение о них приблизительно одинаковое в общей массе публики; конечно, они при этом, как и другие сектанты, имеют каждый свою особую общину поклонников, преувеличивающих их таланты, не видящих их недостатков и принимающих их метрические правила за непреложный закон. Но именно несомненная талантливость некоторых писателей, критикуемых в моей поэме, заставляет еще более жалеть о том, что они торгуют своим дарованием. Бездарность жалка; в худшем случае над ней смеешься и потом забываешь о ней, но злоупотребление талантом для низких целей заслуживает самого решиельного порицания. Автор этой сатиры более чем кто-либо желал бы, чтобы какой-нибудь известный талантливый писатель взял на себя роль обличителя. Но м-р Джифорд посвятил себя Массинджеру {3}, и за отсутствием настоящего врача нужно предоставить право деревенскому фельдшеру в случае крайней надобности прописывать свои доморощенные средства для пресечения такой пагубной эпидемии, конечно, если в его способе лечения нет шарлатанства. Мы предлагаем здесь наш адский камень, так как, по-видимому, ничто, кроме прижигания, не может излечит многочисленных пациентов, страдающих [очень] распристраненным в настоящее время и пагубным "бешенством стихотворства". Что касается эдинбургских критиков, эту гидру смог бы одолеть только Геркулес; поэтому, если бы автору удалось размозжить хотя бы одну из голов змеи, пускай бы при этом сильно пострадала его рука, он был бы вполне удовлетворен. Что ж, должен я лишь слушать и молчать {4) А Фитцджеральд {5} тем временем терзать Наш будет слух, в тавернах распевая? Из трусости молчать я не желаю! Пусть критики клевещут и бранят, Глупцам я посвящу сатиры яд. Перо мое, свободы дар бесценный! Ты - разума слуга неоцененный. Ты вырвано у матери своей, Чтоб быть орудьем немощных людей, Служить, когда мозг мучится родами И дарит мир то прозой, то стихами. Любовь обманет, щелкнет критик злой, Обиженный утешится с тобой. Тебе своим рождением поэты Обязаны, но волн холодной Леты Не избегаешь ты... А смотришь: вслед Забыт и сам певец. Таков уж свет! Тебя ж, перо, вновь призванное мною, Как Сид Гамет {6}, я в лаврах успокою! Что брань глупцов? Товарищем моим Всегда ты будешь. Смело воспарим И воспоем не смутное видение, Из пылких грез Востока порожденье,- Нет, путь наш будет гладкий и прямой, Хоть встретятся нам тернии порой. О, пусть мои стихи свободно льются! Когда Пороку жертвы воздаются И над людьми он жалкими царит; Когда дурацкой шапкою гремит Безумие, брат старший преступленья; Когда глупец, с мерзавцем в единенье, Царя над миром, правду продает - Любой смельчак насмешек не снесет; Неуязвимый, страха он не знает, Но пред стыдом публичным отступает; Свои грешки скрывать он принужден: Смех для него страшнее, чем закон. Вот действие сатиры. Я далеко От дерзкой мысли быть бичом порока: Сильнейшая тут надобна рука, - Не столь моя задача широка. Найдется мелких глупостей довольно, Где будет мне охотиться привольно; Пусть кто-нибудь со мной разделит смех, И больших мне не надобно утех. На рифмоплетов я иду войною! Отныне шутки плохи вам со мною, Вы, эпоса жрецы, элегий, од Кропатель! Вперед, Пегас, вперед! Принес я тоже музам дар невольный, Кропал стихи в период жизни школьной, И хоть они не вызвали молвы, Печатался, как многие, увы. Теперь средь взрослых к этому стремятся... Себя в печати каждому, признаться, Приятно видеть: книга, хоть она Пуста, все ж книга. Ах, осуждена Она забвенью с автором бывает! Их громкое заглавье не спасает, Имен блестящих не щадит провал; То Лэм {7} с своими фарсами познал... Но он все пишет, позабытый светом, Невольно бодрость чувствуя при этом; Хочу и я кой-что обозревать. Себя с Джеффреем {8} я боюсь равнять, Но, как и он, судьею быть желаю И сам себя в сей сан определяю. Все требует и знанья, и труда, - Но критика, поверьте, никогда. Из Миллера возьмите шуток пресных {9}; Цитируя, бегите правил честных. Погрешности умейте отыскать И даже их порой изобретать; Обворожите щедрого Джеффрея Тактичностью и скромностью своею, Он даст десяток фунтов вам за лист. Пусть ваш язык от лжи не будет чист, За ловкача вы всюду прослывете, И, клевеща, вы славу наживете Опасного и острого ума. Но вспомните: отзывчивость - чума. Лишь погрубей умейте издеваться,- Вас ненавидеть будут, но бояться. И верить этим судьям! Боже мой! Ищите летом льду и роз зимой Иль хлебного зерна в мякине пыльной; Доверьтесь ветру, надписи могильной Иль женщине, поверьте вы всему, Но лишь не этих критиков уму! Сердечности Джеффрея опасайтесь И головою Лэма не пленяйтесь... Когда открыто дерзкие юнцы Одели вкуса тонкого венцы, А все кругом, склонившися во прахе, Ждут их сужденья в малодушном страхе И, как закон, его ревниво чтут, - Молчание не кстати было б тут. Стесняться ль мне с такими господами? Но все они смешались перед нами, Все как один, и трудно разобрать, Кого средь них хвалить, кого ругать. Зачем пошел бессмертными стопами Я Джифорда и Попа? Перед вами Лежит ответ. Читайте, коль не лень, И все вам станет ясно, словно день. - Постойте, - слышу я, - ваш стих не верен, Здесь рифмы нет, а там размер потерян. - А почему ж, - скажу я на упрек, - Так ошибаться Поп и Драйден {10} мог? - Зато таких ошибок нет у Пая {11} Я вместе с Попом врать предпочитаю! А было время, жалкой лиры звук Не находил себе покорных слуг. Свободный ум в союзе с вдохновеньем Дарил сердца высоким наслажденьем. Рождалися в источнике одном Все новые красоты с каждым днем. Тогда на этом острове счастливом Внимали Попа нежным переливам... Честь Англии и барду создала Культурного народа похвала. На лад иной свою настроив лиру, Тогда гремел великий Драйден миру, И сладкозвучный умилял Отвэй {12}, Пленял Конгрив {13} веселостью своей; Народ наш чужд тогда был вкусов диких... Зачем теперь тревожить тень великих, Когда сменил их жалких бардов ряд? Проносится меж тем перед глазами, И чудеса идут за чудесами: Прививка оспы, гальванизм и газ Толпу волнуют, чтоб потом зараз Вдруг с треском лопнуть, как пузырь надутый. Плодятся школы новые, и в лютой Борьбе за славу гибнет бардов рой; Но удается олуху порой Торжествовать среди провинциалов, Где знает каждый клуб своих Ваалов {14}, Где уступают гении свой трон Их идолу, телец ли медный он, Негодный Стотт, иль Соути {15}, бард надменный. Вот рифмоплетов вам кортеж презренный. Как каждый хочет выскочить вперед И шпоры старому Пегасу в бок дает! Вот белый стих, вот рифмы, здесь сонеты, Там оды друг на дружке, там куплеты Глупейшей страшной сказки; без конца Снотворные стихи... Что ж, для глупца Приятен треск всей этой пестрой чуши: Он, не поняв, совсем развесит уши... Средь бури злой "Последний Менестрель" {16} Разбитой арфы жалостную трель Подносит нам, а духи той порою Пугают барынь глупой болтовнею; Джильпиновской породы карлик-бес {17} Господчиков заманивает в лес И прыгает, Бог знает как высоко, Детей стращая, Бог весть чем, жестоко; Меж тем миледи, запретив читать Тому, кто букв не может разбирать, Посольства на могилы отправляют К волшебникам и плутов защищают. Вот выезжает на коне своем Мармьон {18} спесивый в шлеме золотом; Подлогов автор, витязь он удалый, Не вовсе плут, не вовсе честный малый. Идет к нему веревка и война, С величием в нем подлость сплетена. Напрасно, Скотт, тщеславьем зараженный, Старьем ты мучишь слух наш утомленный. Что из того, что Миллер и Муррей {19} В полкроны ценят взмах руки твоей? Коль торгашом сын звучной музы станет. Его венок лавровый быстро вянет; Поэта званье пусть забудет тот, Кого не слава - золото влечет. Пусть, ублажая хладного Мамона {20}, Он не услышит золотого звона: Для развращенной музы торгаша Награда эта будет хороша. Такого мы поэта презираем, Мармьону ж доброй ночи пожелаем {21}. Вот кто хвалу стремится заслужить! Вот захотел кто музу покорить! Сэр Вальтер Скотт священную корону Отнял у Попа, Драйдена, Мильтона. [...] О музы юной славные года! Гомер, Вергилий пели нам тогда. Давало нам столетий протяженье Всего одно великое творенье {22}, И, как святыню, чтили племена. Божественных поэтов имена. В веках бесследно царства исчезали, И предков речь потомки забывали, - Никто тех песен славы не достиг, И избежал забвенья их язык. А наши барды пишут, не умея Всю жизнь отдать единой эпопее. Так, жалкий Соути, делатель баллад {23}. Он вознестись орлом над миром рад; Уже Камоэнс {24}, Тасс, Мильтон судьбою Обречены. Берет он славу с бою И, как войска, свои поэмы шлет. Вот Жанну д'Арк он выпустил вперед, Бич англичан и Франции спасенье. Бедфордом {25} низким девы сей сожженье Известно всем, а между тем она Поэтом в славы храм помещена. Поэт ее оковы разбивает, Как феникса, из пепла возрождает... Вот Талаба {26}, свирепое дитя Аравии пустынной; не шутя, Домданиэля {27} в прах он повергает, Всех колдунов на свете истребляет. Соперник Тумба! {28} Побеждай врагов! Цари на радость будущих веков! Уж в ужасе бегут тебя поэты, Последним в роде будешь на земле ты. Пусть гении возьмут тебя с собой, Ты с честью вынес с здравым смыслом бой. Медока {29} образ высится гигантский; Уэльский принц и кацик мексиканский {30}, Плетет он вздор о жизни стран чужих; Мандвиль {31} правдивый в сказочках своих. Когда же, Соути, будет передышка? Ты в творчестве доходишь до излишка. Довольно трех поэм. Еще одна, И мы погибли; чаша уж полна. Ты мастерски пером своим владеешь, Так докажи, что и щадить умеешь. Но если ты, наперекор мольбам, Свой тяжкий плуг потащишь по полям Поэзии и будешь, не жалея, Ты черту отдавать матрон Берклея {32}, - То уж пугай поэзией своей Еще на свет не вышедших детей. Благословен пусть будет твой читатель, И помогай обоим вам Создатель {33}! Вот, против правил рифмы бунтовщик, Идет Вордсворт, твой скучный ученик. Нежнейшие, как вечер тихий мая, Наивные поэмы сочиняя, Он учит друга {34} книжек не читать, Не знать забот, упорно избегать Волнений жизни бурной, в опасенье, Что дух его потерпит раздвоенье. Он рассужденьем и стихом зараз Настойчиво уверить хочет нас, Что проза и стихи равны для слуха {35}, Что грубой прозы часто жаждет ухо, Что тот постиг высокий идеал, Кто сказочку стихами передал. Так, рассказал о Бетти Фой {36} он ныне И об ее тупоголовом сыне, Лунатике; он сущий идиот, Своей дороги вечно не найдет; Как сам поэт, он ночь со днем мешает. Певец с таким нам пафосом вещает Об идиота жалкого судьбе, Что, кажется, он пишет о себе. Здесь о Колридже дам я отзыв скромный. Своей надутой музы данник томный, Невинных тем любитель он большой, Он смысл не прочь окутать темнотой, С Парнасом у того лады плохие, Кто вместо нежной музы взял Пиксию {37}. Зато пойдет по праву похвала К его стихам прелестным в честь осла {38}. Воспеть осла Колриджу так приятно, Сочувствие герою здесь понятно.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.