- 720 Просмотров
- Обсудить
ЖИТЕЙСКАЯ МЕЛОЧЬ Николай Ильич Беляев, петербургский домовладелец, бывающий часто на скачках, человек молодой, лет тридцати двух, упитанный, розовый, как-то под вечер зашел к госпоже Ирниной, Ольге Ивановне, с которою он жил, или, по его выражению, тянул скучный и длинный роман. И в самом деле, первые страницы этого романа, интересные и вдохновенные, давно уже были прочтены; теперь страницы тянулись и всё тянулись, не представляя ничего ни нового, ни интересного. Не застав Ольги Ивановны дома, мой герой прилег в гостиной на кушетку и принялся ждать. - Добрый вечер, Николай Ильич! - услышал он детский голос. - Мама сейчас придет. Она пошла с Соней к портнихе. В той же гостиной на диване лежал сын Ольги Ивановны Алеша, мальчик лет восьми, стройный, выхоленный, одетый по картинке в бархатную курточку и длинные черные чулки. Он лежал на атласной подушке и, очевидно, подражая акробату, которого недавно видел в цирке, задирал вверх то одну ногу, то другую. Когда утомлялись его изящные ноги, он пускал в ход руки или же порывисто вскакивал и становился на четвереньки, пытаясь стать вверх ногами. Всё это проделывал он с самым серьезным лицом, мученически пыхтя, точно и сам не рад был, что бог дал ему такое беспокойное тело. - А, здравствуй, мой друг! - сказал Беляев. - Это ты? А я тебя и не заметил. Мама здорова? Алеша, взявшийся правой рукой за носок левой ноги и принявший самую неестественную позу, перевернулся, вскочил и выглянул из-за большого мохнатого абажура на Беляева. - Как вам сказать? - сказал он и пожал плечами. - Ведь мама в сущности никогда не бывает здорова. Она ведь женщина, а у женщин, Николай Ильич, всегда что-нибудь болит. Беляев от нечего делать стал рассматривать лицо Алеши. Раньше он во всё время, пока был знаком с Ольгой Ивановной, ни разу не обратил внимания на мальчика и совершенно не замечал его существования: торчит перед глазами мальчик, а к чему он тут, какую роль играет - и думать об этом как-то не хочется. В вечерних сумерках лицо Алеши с его бледным лбом и черными немигающими глазами неожиданно напомнило Беляеву Ольгу Ивановну, какою она была на первых страницах романа. И ему захотелось приласкать мальчика. - Поди-ка сюда, клоп! - сказал он. - Дай-ка я на тебя поближе погляжу. Мальчик прыгнул с дивана и подбежал к Беляеву. - Ну? - начал Николай Ильич, кладя руку на его тощее плечо. - Что? Живешь? - Как вам сказать? Прежде жилось гораздо лучше. - Почему? - Очень просто! Прежде мы с Соней занимались только музыкой и чтением, а теперь нам французские стихи задают. А вы недавно стриглись! - Да, недавно. - То-то я замечаю. У вас бородка стала короче. Позвольте мне за нее потрогать... Не больно? - Нет, не больно. - Отчего это, когда за один волосок тянешь, то больно, а когда тянешь за много волос, то ни капельки не больно? Ха, ха! А знаете, вы напрасно бакенов не носите. Тут вот пробрить, а с боков... вот тут вот оставить волосы... Мальчик прижался к Беляеву и стал играть его цепочкой. - Когда я поступлю в гимназию, - говорил он, - мама мне купит часы. Я ее попрошу, чтобы она мне такую же цепочку купила... Ка-кой ме-даль-он! У папы точно такой же медальон, только у вас тут полосочки, а у него буквы... В середке у него портрет мамы. У папы теперь другая цепочка, не кольцами, а лентой... - Откуда ты знаешь? Разве ты видаешь папу? - Я? Мм... нет! Я... Алеша покраснел и в сильном смущении, уличённый во лжи, стал усердно царапать ногтем медальон. Беляев пристально поглядел ему в лицо и спросил: - Видаешь папу? - Н... нет!.. - Нет, ты откровенно, по совести... По лицу ведь вижу, что говоришь неправду. Коли проболтался, так нечего уж тут вилять. Говори, видаешь? Ну, по-дружески! Алеша задумался. - А вы не скажете маме? - спросил он. - Ну вот еще! - Честное слово? - Честное слово. - Побожитесь! - Ах, несносный какой! За кого ты меня принимаешь! Алеша оглянулся, сделал большие глаза и зашептал: - Только, ради бога, не говорите маме... Вообще никому не говорите, потому что тут секрет. Не дай бог, узнает мама, то достанется и мне, и Соне, и Пелагее... Ну, слушайте. С папой я и Соня видимся каждый вторник и пятницу. Когда Пелагея водит нас перед обедом гулять, то мы заходим в кондитерскую Апфеля, а там уж нас ждет папа... Он всегда в отдельной комнатке сидит, где, знаете, этакий мраморный стол и пепельница в виде гуся без спины... - Что же вы там делаете? - Ничего! Сначала здороваемся, потом все садимся за столик и папа начинает угощать нас кофеем и пирожками. Соня, знаете, ест пирожки с мясом, а я терпеть не могу с мясом! Я люблю с капустой и с яйцами. Мы так наедаемся, что потом за обедом, чтобы мама не заметила, мы стараемся есть как можно больше. - О чем же вы там говорите? - С папой? Обо всем. Он нас целует, обнимает, рассказывает разные смешные остроты. Знаете, он говорит, что когда мы вырастем, то он возьмет нас к себе жить. Соня не хочет, а я согласен. Конечно, без мамы будет скучно, но я ведь буду ей письма писать! Странное дело, можно будет даже по праздникам к ней с визитом приходить - не правда ли? Еще папа говорит, что он мне лошадь купит. Добрейший человек! Я не знаю, зачем это мама не позовет его к себе жить и запрещает нам видаться с ним. Ведь он очень любит маму. Всегда он нас спрашивает, как ее здоровье, что она делает. Когда она была больна, то он схватил себя за голову вот этак и... и всё бегает, бегает. Всё просит нас, чтоб мы слушались ее и почитали. Послушайте, правда, что мы несчастные? - Гм... Почему же? - Это папа говорит. Вы, говорит, несчастные дети. Даже слушать его странно. Вы, говорит, несчастные, я несчастный и мама несчастная. Молитесь, говорит, богу и за себя и за нее. Алеша остановил свой взгляд на чучеле птицы и задумался. - Так-с... - промычал Беляев. - Так вот вы, значит, как. В кондитерских конгрессы сочиняете. И мама не знает? - Не-ет... Откуда же ей знать? Пелагея ведь ни за что не скажет. А позавчера папа нас грушами угощал. Сладкие, как варенье! Я две съел. - Гм... Ну, а того... послушай, про меня папа ничего не говорит? - Про вас? Как вам сказать? Алеша пытливо поглядел в лицо Беляева и пожал плечами. - Особенного ничего не говорит. - Примерно, что говорит? - А вы не обидитесь? - Ну, вот еще! Разве он меня бранит? - Он не бранит, но, знаете ли... сердится на вас. Он говорит, что через вас мама несчастна и что вы... погубили маму. Ведь он какой-то странный! Я ему растолковываю, что вы добрый, никогда не кричите на маму, а он только головой качает. - Так-таки и говорит, что я ее погубил? - Да. Вы не обижайтесь, Николай Ильич! Беляев поднялся, постоял и заходил по гостиной. - Это и странно и... смешно! - забормотал он, пожимая плечами и насмешливо улыбаясь. - Сам кругом виноват, и я же погубил, а? Скажите, какой невинный барашек. Так-таки он тебе и говорил, что я погубил твою мать? - Да, но... ведь вы же сказали, что не будете обижаться! - Я не обижаюсь и... и не твое дело! Нет, это... это даже смешно! Я попал, как кур во щи, и я же оказываюсь виноватым! Послышался звонок. Мальчик рванулся с места и выбежал вон. Через минуту в гостиную вошла дама с маленькой девочкой - это была Ольга Ивановна, мать Алеши. За нею вприпрыжку, громко напевая и болтая руками, следовал Алеша. Беляев кивнул головой и продолжал ходить. - Конечно, кого же теперь обвинять, как не меня? - бормотал он, фыркая. - Он прав! Он оскорбленный муж! - О чем ты это? - спросила Ольга Ивановна. - О чем?.. А вот послушай-ка, какие штуки проповедует твой благоверный! Оказывается, что я подлец и злодей, я погубил и тебя и детей. Все вы несчастные, и один только я ужасно счастлив! Ужасно, ужасно счастлив! - Я не понимаю, Николай! Что такое? - А вот послушай сего юного сеньора! - сказал Беляев и указал на Алешу. Алеша покраснел, потом вдруг побледнел, и всё лицо его перекосило от испуга. - Николай Ильич! - громко прошептал он. - Тссс! Ольга Ивановна удивленно поглядела на Алешу, на Беляева, потом опять на Алешу. - Спроси-ка! - продолжал Беляев. - Твоя Пелагея, этакая дура набитая, водит их по кондитерским и устраивает там свидания с папашенькой. Но не в этом дело, дело в том, что папашенька страдалец, а я злодей, я негодяй, разбивший вам обоим жизнь... - Николай Ильич! - простонал Алеша. - Ведь вы дали честное слово! - Э, отстань! - махнул рукой Беляев. - Тут поважнее всяких честных слов. Меня лицемерие возмущает, ложь! - Не понимаю! - проговорила Ольга Ивановна, и слезы заблестели у нее на глазах. - Послушай, Лелька, - обратилась она к сыну, - ты видаешься с отцом? Алеша не слышал ее и с ужасом глядел на Беляева. - Не может быть! - сказала мать. - Пойду допрошу Пелагею. Ольга Ивановна вышла. - Послушайте, ведь вы честное слово дали! - проговорил Алеша, дрожа всем телом. Беляев махнул на него рукой и продолжал ходить. Он был погружен в свою обиду и уже по-прежнему не замечал присутствия мальчика. Ему, большому и серьезному человеку, было совсем не до мальчиков. А Алеша уселся в угол и с ужасом рассказывал Соне, как его обманули. Он дрожал, заикался, плакал; это он первый раз в жизни лицом к лицу так грубо столкнулся с ложью; ранее же он не знал, что на этом свете, кроме сладких груш, пирожков и дорогих часов, существует еще и многое другое, чему нет названия на детском языке.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.