Блок Александр Александрович. (39)

 МИТИНГ 
Он говорил умно и резко,
 И тусклые зрачки
Метали прямо и без блеска
 Слепые огоньки.
А снизу устремлялись взоры
 От многих тысяч глаз,
И он не чувствовал, что скоро
 Пробьет последний час.
Его движенья были верны,
 И голос был суров,
И борода качалась мерно
 В такт запыленных слов.
И серый, как ночные своды,
 Он знал всему предел.
Цепями тягостной свободы
 Уверенно гремел.
Но те, внизу, не понимали
 Ни чисел, ни имен,
И знаком долга и печали
 Никто не заклеймен.
И тихий ропот поднял руку,
 И дрогнули огни.
Пронесся шум, подобный звуку
 Упавшей головни.
 
Как будто свет из мрака брызнул,
 Как будто был намек...
Толпа проснулась. Дико взвизгнул
 Пронзительный свисток.
И в звоны стекол перебитых
 Ворвался стон глухой,
И человек упал на плиты
 С разбитой головой.
Не знаю, кто ударом камня
 Убил его в толпе,
И струйка крови, помню ясно,
 Осталась на столбе.
Еще свистки ломали воздух,
 И крик еще стоял,
А он уж лег на вечный отдых
 У входа в шумный зал...
Но огонек блеснул у входа...
 Другие огоньки...
И звонко брякнули у свода
 Взведенные курки.
И промелькнуло в беглом свете,
 Как человек лежал,
И как солдат ружье над мертвым
 Наперевес держал.
Черты лица бледней казались
 От черной бороды,
Солдаты, молча, собирались
 И строились в ряды.
И в тишине, внезапно вставшей,
 Был светел круг лица,
Был тихий ангел пролетавший,
 И радость - без конца.
И были строги и спокойны
 Открытые зрачки,
Над ними вытянулись стройно
 Блестящие штыки.
Как будто, спрятанный у входа
 За черной пастью дул,
Ночным дыханием свободы
 Уверенно вздохнул.
 10 октября 1905 

 * * * 
Вися над городом всемирным,
В пыли прошедшей заточен,
Еще монарха в утре лирном
Самодержавный клонит сон.
И предок царственно-чугунный
Всё так же бредит на змее,
И голос черни многострунный
Еще не властен на Неве.
Уже на до'мах веют флаги,
Готовы новые птенцы,
Но тихи струи невской влаги,
И слепы темные дворцы.
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни один сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
 18 октября 1905 

 * * * 
Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежна серая даль.
Еще несчастных, просящих хлеба,
Никому не жаль, никому не жаль!
И над заливами голос черни
Пропал, развеялся в невском сне.
И дикие вопли: "Свергни! О, свергни!"
Не будят жалости в сонной волне...
И в небе сером холодные светы
Одели Зимний дворец царя,
И латник в черном* не даст ответа,
Пока не застигнет его заря.
Тогда, алея над водной бездной,
Пусть он угрюмей опустит меч,
Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной
За древнюю сказку мертвым лечь...
 18 октября 1905 
* - Статуя на кровле Зимнего дворца (Прим. А. Блока)

 * * * 
Ты проходишь без улыбки,
Опустившая ресницы,
И во мраке над собором
Золотятся купола.
Как лицо твое похоже
На вечерних богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле...
Но с тобой идет кудрявый
Кроткий мальчик в белой шапке,
Ты ведешь его за ручку,
Не даешь ему упасть.
Я стою в тени портала,
Там, где дует резкий ветер,
Застилающий слезами
Напряженные глаза.
Я хочу внезапно выйти
И воскликнуть: "Богоматерь!
Для чего в мой черный город
Ты Младенца привела?"
Но язык бессилен крикнуть.
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
И смотрю я, вспоминая,
Как опущены ресницы,
Как твой мальчик в белой шапке
Улыбнулся на тебя.
 29 октября 1905 

 ПЕРСТЕНЬ-СТРАДАНЬЕ 
Шел я по улице, горем убитый.
Юность моя, как печальная ночь,
Бледным лучом упадала на плиты,
Гасла, плелась, и шарахалась прочь.
Горькие думы - лохмотья печалей -
Нагло просили на чай, на ночлег,
И пропадали средь уличных далей,
За вереницей зловонных телег.
Господи боже! Уж утро клубится,
Где, да и как этот день проживу?..
Узкие окна. За ними - девица.
Тонкие пальцы легли на канву.
Локоны пали на нежные ткани -
Верно, работала ночь напролет...
Щеки бледны от бессонных мечтаний,
И замирающий голос поет:
"Что' я сумела, когда полюбила?
Бросила мать и ушла от отца...
Вот я с тобою, мой милый, мой милый...
Перстень-Страданье нам свяжет сердца.
Что' я могу? Своей алой кровью
Нежность мою для тебя украшать...
Верностью женской, вечной любовью
Перстень-Страданье тебе сковать".
 
 30 октября 1905 
 
 СЫТЫЕ 
Они давно меня томили:
В разгаре девственной мечты
Они скучали, и не жили,
И мяли белые цветы.
И вот - в столовых и гостиных,
Над грудой рюмок, дам, старух,
Над скукой их обедов чинных -
Свет электрический потух.
К чему-то вносят, ставят свечи,
На лицах - желтые круги,
Шипят пергаментные речи,
С трудом шевелятся мозги.
Так - негодует всё, что сыто,
Тоскует сытость важных чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит неосвещен,
И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!
Пусть доживут свой век привычно -
Нам жаль их сытость разрушать.
Лишь чистым детям - неприлично
Их старой скуке подражать.
 
 10 ноября 1905 
 
 * * * 
Лазурью бледной месяц плыл
Изогнутым перстом.
У всех, к кому я приходил,
Был алый рот крестом.
Оскал зубов являл печаль,
И за венцом волос
Качалась мерно комнат даль,
Где властвовал хаос.
У женщин взор был тускл и туп,
И страшен был их взор:
Я знал, что судороги губ
Открыли их позор,
Что пили ночь и забытье,
Но день их опалил...
Как страшно мирное жилье
Для тех, кто изменил!
Им смутно помнились шаги,
Падений тайный страх,
И плыли красные круги
В измученных глазах.
Меня сжимал, как змей, диван,
Пытливый гость - я знал,
Что комнат бархатный туман
Мне душу отравлял.
Но, душу нежную губя,
В себя вонзая нож,
Я в муках узнавал тебя,
Блистательная ложь!
О, запах пламенный духов!
О, шелестящий миг!
О, речи магов и волхвов!
Пергамент желтых книг!
Ты, безымянная! Волхва
Неведомая дочь!
Ты нашептала мне слова,
Свивающие ночь.
 
 Январь 1906