Троицкие Листки (18)

81. О том, как Матерь Божия спасла Россию в тяжкую годину междуцарствия За два с половиной столетия перед сим Отечество наше было постигнуто одним из величайших несчастий: на престоле российском пресекся род царей Рюрикова дома. Что легче, как из многих миллионов людей избрать одного на царство? — Но опыт показал, что нет ничего труднее, как избрать царя из поданных. Престол недолго оставался праздным, но кто не всходил, не мог сидеть на нем. Тщетно Годунов напрягал к тому все силы ума и искусства: он вскоре пал, можно сказать, пред одним именем святого отрока, им закланного, которое противопоставил ему самозванец. Что это чудовище (самозванец) не могло заменить кого-либо на престоле, — нечего и говорить; но и Шуйский с высоты престола скоро сошел в плен и могилу. Наконец, настали времена полного междуцарствия, те времена, образец которых в аду, ибо там вечное междуцарство. Для наших соседей-недругов это был самый благоприятный случай к торжеству над нами. Область за областью отторгались от России на юге и севере, Польша хотела нам дать своего короля, Швеция своего царя. Уже в московских храмах возглашалось имя Владислава, уже пол-России было за ним... "Но иноземному ли, насильственно поставленному, главе быть в мире с русским сердцем? Иноверцу ли воссесть на престоле святого Владимира, украшаться бармами Мономаха?" — так мыслили те, в коих еще не подавлен был дух русский смутами отечественными и кознями иноземными. "Станем за святую Русь, за дом Пресвятыя Богородицы, за чудотворцев Алексия, Фотия и Филиппа, продадим жен и детей, но освободим Отечество!" — воскликнул истинный сын Отечества, Минин, на берегах Волги. И по гласу его собирается ополчение, и идут освободить из рук врагов сердце отечества — Москву. Рать священная, подобной которой не было ни прежде, ни после; но у этой рати недостает средств к своему содержанию, недостает самого оружия и, что всего важнее, недостает единодушия и в воинах и в вождях. Дух мужества, воспламенявший воинов православных, падает. Само время начинает помогать врагам: наступают осенние непогоды, столь благоприятные для осажденных и столь пагубные для осаждающих. Еще один неудачный приступ, один междоусобный спор — и первая вьюга зимняя развеет последние остатки рати священной. "Прости, свобода Отечества! Прости, Кремль священный! — так, вероятно, мыслил и говорил не один сын Отечества, — мы сделали все для освобождения вас, но, верно, Богу неугодно принять жертвы нашей и благословить оружие наше победой". — Между тем сия чистая жертва давно уже была принята в воню благоухания. И как ей было не быть принятой, когда она вознесена была к престолу благодати самой Преблагодатной Девой? Провидение медлило благословить победой оружие православного воинства, чтобы успехи брани не были приписаны собственному мужеству. Поэтому, когда все надежды земные пали, когда оставался один шаг до отчаяния, помощь небесная обнаружилась во всей непререкаемой очевидности. Каким образом? — Внемлите и возблагоговейте пред Небесной Заступницей! Среди осажденной столицы, между врагами, в тяжком плену и еще более тягчайшем недуге, томился один из маститых первосвятителей. Близкий к небу по своему сану, он еще ближе был к нему по своим добродетелям, посему и удостоился быть посредником между небом и землей. Среди полночной тишины вдруг келлия его наполняется светом необыкновенным, и он зрит пред собой святого Сергия Радонежского. "Арсений! — рек преподобный болящему, — ваши и наши молитвы услышаны, предстательством Богоматери Суд Божий об Отечестве преложен на милость, заутра Москва будет в руках осаждающих, и Россия спасена". Как бы в подтверждение пророчества, болящему старцу вдруг возвращается здравие и крепость сил... Радостная весть о сем, переходя из уста в уста, немедленно проникает за стены града — к воинству православному, и воспламеняет его непреодолимым мужеством. Дерзая о имени Возбранной Воеводы, христолюбивое воинство не видит более перед собой никаких непреодолимых преград, враги не могут более стоять на твердынях, — и Кремль в руках россиян. Благодарное воинство в следующий день воскресный совершает торжественное молебное вшествие в возвращенную столицу, навстречу ему исходит с чудотворной иконой Богоматери тот самый святитель, который удостоился приять весть о помощи свыше. Падая на землю и проливая слезы, всякий стремился освятить себя прикосновением к чудотворному лику. И чтобы память о столь чудесном явлении Покрова Пресвятыя Девы над Отечеством не ослабела от времени, положено единодушно творить ежегодно торжественное воспоминание его в 22 день октября. Вот как важен день сей для Отечества! Это день чудесного освобождения России от рабства иноземного и крамол внутренних, день обновления земли Русской. Если бы престольный град остался в руках врагов, то осталась бы в руках их и вся Россия. Москва осталась бы в плену, если бы не приспело на помощь заступление Пресвятой Девы, ибо земные средства были истощены все. Посему день этот есть истинный день Покрова Пресвятыя Богородицы над нашим Отечеством. Но что же обратило на предков наших Матерний взор Небесной Покровительницы и приблизило к ним Ее дивную помощь? Обратили, конечно, более всего молитвы угодников Божиих, каковы святой Сергий, Алексий, Петр, Фотий, Киприан и прочие чудотворцы российские, которые во время бедствий их земного Отечества не преставали молить о его спасении Господа и подвигли на ходатайство о нем Самую Матерь Его. Но израильский народ имел некогда не менее за себя ходатаев перед Богом в лице своих почивших праотцов и пророков, однако же был предан в руки врагов и, наконец, совсем отвергнут. И Господь Сам предварительно объявил через Пророка: «Аще станут Моисей и Самуил пред лицеи Моим, несть душа Моя к людем сим» (Иер. 15; 1). Значит, и молитвы святых не всегда бывают услышаны. Почему же услышаны были молитвы святых за Россию? — Потому, что когда святые молились за Израиль, сам Израиль не молился Богу отцов, а покланялся богам иным; а наши предки не знали богов иных и, как в счастии, так и в несчастии, обращались за помощью к единому и тому же Богу отцов своих, к Его Пречистой Матери и святым угодникам. И вот Матерь Божия, видя их покаяние, смирение, усердие к святыне и самоотвержение, преклонилась к милосердию, а, преклонившись Сама, преклонила и Сына своего на помощь нам. Се тайна Ее спасительного Покрова над Россией! — Чему же поучает нас сия тайна? Тому, во-первых, чтобы никогда не терять веры ко спасению Отечества, каким бы искушениям и бедствиям судьбам Всевышнего не угодно было подвергнуть его. Поучает, во-вторых, познавать силу усердных молитв перед Богом, а особенно молитв святых за нас. Не напрасно святой Сергий сказал Арсению: "Ваши и наши молитвы услышаны". Это значит, что без молитв земных не были бы услышаны небесные, равно как без небесных молитв не были бы, конечно, приняты молитвы земные. Посему, молясь сами, мы должны просить молитв за нас и угодников Божиих, памятуя, что «много может молитва праведного» (Иак. 5; 16). Тем паче должны мы прибегать под кров Преблагословенной Девы, которая всегда была и пребудет утешительницей всех, притекающих с верой к Ее заступлению и творящих по сей вере. (Из сочинений Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического) Оглавление 82. К чему ведут семейные раздоры? Расскажу вам, православные, древнее сказание, очень поучительное. Один скифский царь, умирая, оставил по себе наследниками восемьдесят сыновей и, как добрый отец, конечно, желал, чтобы они жили между собой в добром согласии. Вот он созвал их всех вокруг своей постели, дал в руки одному из них пучок прутьев, крепко связанных, и приказал ему переломить этот пучок, если сможет. Тот взял пучок и стал над ним трудиться, напрягая все усилия, чтобы переломить его, но не мог этого сделать. За ним принялся за пучок другой сын, потом третий, четвертый и прочие, один за другим, но никто не мог переломить пучка. "Развяжите, дети, этот пучок, — сказал им тогда разумный старик, — возьмите из него каждый по пруту, — вот и переломите их без всякого труда". Так они и сделали: пук развязали, и прутья один по одному все изломали. Тогда добрый отец сказал им: "Видите, как крепок связанный пучок, а развязанный — легко ломается? Так-то и вы, если будете жить в братской любви да согласии, то никакому врагу вас не одолеть. А ежели разделитесь между собой, то ослабеете, и одного по одному всякий неприятель вас победит". Так поучал своих детей благоразумный отец на смертном одре. Вот что значит, братие, единодушие и тесный братский союз. Счастлив тот дом, где обитает мир да любовь, где родители пекутся о детях, дети почитают родителей, где живут в добром согласии муж и жена, и братья любят друг друга, в таком доме почивает благословение Божие, он в уважении у всех добрых людей, в таком доме всегда радость и довольство, счастье и успех. Эту картину семейного счастья разумел и пророк Давид, когда воспевал: «Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе» (Пс. 132; 1). Мы не знаем, исполнили ли дети скифского царя отчее завещание, зато мы имеем другой пример, показывающий, как действительно гибельны раздоры и несогласие в семье. Гедеон, судья израильский, оставил после себя наследниками еврейского царства семьдесят сыновей, все людей мужественных, сильных, богатых. Одна семья была уже целым воинством, один дом был целым городом, и если бы все братья были крепко связаны союзом братской любви, то кто бы из неприятелей мог их победить? Но, к несчастью, этот пучок развязался, от несогласия братья разделились, — и что же вышло? Один из них же, по имени Авимелех, самый злой и недостойный, взял такую волю, что в один день перебил всех братьев... Зато и сам после трехлетнего несчастного управления государством убит во время осады города Сихема. Да еще как убит! Женщина с башни бросила на него камень, которым и разбила ему череп. Так погибло многочисленное и сильное потомство Гедеоново в самое короткое время. Вот что значит семейный раздор, вот к чему ведет разделение и вражда между членами одной и той же семьи. Как несчастен тот дом, где царит эта ненависть и вражда между братьями, несогласие между детьми и родителями, безумная ревность между мужем и женой! Над таким домом тяготеет проклятие Божие, такой дом на худом счету и у добрых людей, в нем нескончаемые ссоры, в нем нищета и разорение, там жизнь — не жизнь, а одно мученье! Так всегда было, православные, так оно и теперь. За примером ходить недалеко. Давно ли в вашем крестьянском быту семья человек в тридцать, сорок и больше бывала не редкость? И живут они, бывало, мирно, работают дружно, точно пчелки Божии в родном улье; сам хозяин в таком доме, отец или старый дед, был точно древний Иаков среди детей и внуков своих... И все его слушали, все ему повиновались, каждый делал свое дело, а что добывали честным трудом на стороне, все, без утайки отдавали в руки старику-хозяину. Зато и дом у них был — полная чаша: амбары были полны всякого зерна, на гумне целый порядок скирдов намолоченого хлеба, на дворе много всякого скота; и все они были довольны, все сыты и одеты, — вчуже, бывало, смотря на них сердце радуется! Справедливо сказал Соломон, что «брат от брата помогаем яко град тверд и высок, укрепляется же яко основанное царство» (Притч. 18; 20). — Не то теперь. Два брата единоутробные не уживаются вместе, отец делится с сыном, а о больших семьях уж и говорить нечего! Отчего же все это? Почему бы не жить вместе? А потому, говорят, что ленивцев стало много, не хотят трудиться для семьи, не хотят слушать стариков в доме, — потому, что повадились в недоброе место ходить, стали туда все со двора тащить, — оттого и пошел в семье разлад, мужья пьянствуют, а жены ссорятся, житья не стало честным труженикам, — что тут делать? Один исход: выделить людей ленивых, пьяных, задорных, тогда они — отрезанный ломоть, пусть живут себе, как знают! Так рассуждают старики, так объясняют они эти разорительные для крестьянского хозяйства разделы. И вот из одного богатого дома делаются три-четыре, а иногда и больше бедных лагуч, есть у такого бедняка-одиночки коровка на дворе — хорошо, а нет — так и живет впроголодь, есть на чем копну сена с поля привезти — тоже хорошо, а нет — к соседу идет, кланяется, есть в поле полоска — будет и хлеба кусок, а нет, — так и по миру идет. Перебивается бедняк с копейки на копейку, кое-как подати платит, а придет невзгода, хлебушка не уродится или коровка пала — и надевай суму! И это еще у трудолюбивого хозяина, а что сказать про ленивого да пьяницу!? Уж что это за жизнь! Какое тут хозяйство! Но кто же виноват, православные? Виноваты все семейные раздоры да неурядицы. Ах, братия мои! Видно, слово Господне не мимо сказано: «всяк дом разделывайся на ся запустеет» (Мф. 12; 25). Именно — запустеет! Это у нас постоянно на глазах. Как же быть? Да нужно жить помирнее, ссоры убегать, не нужно делиться, вот и все. Но ты скажешь: "Как я буду жить с таким лентяем и пьяницей, как у меня брат? Я на него ведь не работник пришелся". Так, возлюбленный, но если отделишь его, лучше ли будет? Ведь слово-то Господне все же сбудется, непременно сбудется и над тобой, и над братом твоим: дом ваш обеднеет, запустеет, его накажет Бог за леность и пьянство, а тебя — за жестокость и самомнение, своекорыстие! Сам посуди: твой брат в немощь вдался, пьянствовать стал, работать бросил, а ты еще выкинешь его на улицу — ну, христианское ли это дело? Ведь сказано: «друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6; 2). А ты вот не хочешь понести тяготу брата, бросаешь его — кто же позаботится о нем, если уж ты, родной да кровный, отрекаешься от него? Положим, тебе жить без него будет спокойнее, трудиться для себя одного — охотнее, а разве ты не дашь Богу ответ за то, что покинул единокровного? А чем повинны малютки-дети его, если он имеет их, чем виновата его жена-труженица? Подумай, друг мой, будет ли на тебе Божие благословение, если ты так жестоко поступишь с братом твоим, с его детьми несчастными? Ведь ты пустишь их по миру горе мыкать... Знай, брат возлюбленный, что одно благословение Божие, и только одно оно, обогащает, по слову Соломона (Притч. 10; 22). Так вот, если хочешь, чтобы Бог благословил тебя, понеси на себе немощи братние, потерпи ему, постарайся исправить его, тебя не послушает — скажи отцу духовному, соседей попроси помочь тебе в этом деле благом, сделай все, что можешь, — ведь любовь — дело великое; кто знает, может быть он и опомнится, вразумится, устыдится любви твоей и исправится, а тогда ты сделаешь дело Божие: спасешь душу от смерти, ведь в Священном Писании сказано, что «обративши грешника от заблуждения пути его спасет душу от смерти и покрыет множество грехов» (Иак. 5; 20). А если и не вразумится брат твой, — что до того? Бог увидит труды твои и благословит тебя сугубым благословением. У Него, Царя Небесного, уж закон такой: ни одно доброе дело не забывается и сторицей награждается! А что сказать тебе, несчастный человек, из-за которого в семье разлад происходит? Побойся Бога, пожалей жену и малолеток — детей своих, а если нет их, то, по крайней мере, не губи ты души своей! Брось ты пьянство душепагубное, примись за труд честный, порадуй ты семейных своих своей доброй жизнью и верь, брат мой, что Господь увидит твое смирение и не оставит тебя. Сам увидишь, какую радость наживешь ты себе, какое счастье обретешь в труде, так что и сам после будешь удивляться, как это раньше я не вразумился? Как это можно находить удовольствие в лености, праздности, да пьянстве беспробудном? Оглавление 83. Жизнь есть духовная война Жизнь наша есть духовная война с невидимыми духами злобы и с своей плотью. Люты и жестоки враги наши видимые, но еще более люты, еще более жестоки враги невидимые, то есть демоны. Нет злейшего и хитрейшего врага, как сатана и демоны его, а посему и брань с ними весьма опасна для нас. Когда люди против людей воюют, то иногда и отдых имеют от брани, но сатана и аггелы его злые никогда не спят, но всегда бодрствуют и тщатся нас низложить. Брань, которая между людьми бывает, хотя и продолжается, однако перестает, и мир заключается, но у христиан — непрестанная брань, даже до смерти, против врагов своих, и только смертью она кончится. Демоны имеют свое оружие, и христиане имеют свое оружие. Демоны борют нас оружием страстей и удов наших, — и столько у них оружия, сколько в плоти нашей страстей. А христианское оружие есть слово Божие и молитва. Христианин без молитвы и слова Божиего, как воин без меча и ружья. Воины на брани всегда при себе имеют меч и оружие, так и христиане всегда должны быть вооружены духовным мечом глагола Божиего и оружием молитвы. Ибо непрестанная у них брань против врагов своих. Посему повелевается им: «непрестанно молитеся» (1 Сол. 5; 17). Воины на брани бодрствуют и весьма осторожно поступают ради окружающих врагов; так и христианам на брани своей должно бодрствовать и осторожно поступать всегда, ибо всегда окружают враги их. Посему и сказано: «...трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити: емуже противитеся тверди верою» (1 Пет. 5; 8-9). На брани имеются начальники и полководцы, которые воинов научают, наставляют и поощряют к доброму подвигу против врага, так и на брани христианской есть начальники — пастыри и учителя, которые христиан вооружают словом Божиим против врага диавола, научают и наставляют, как против него стоять и подвизаться, и никто так врагу сему не досаждает, как пастыри и учители добрые. Посему злобный дух ни на кого не гневается и не свирепеет так много, как на пастырей и учителей. Берегись же, христиане, хотя и всякого человека, а наипаче пастыря и учителя злословить, да не с диаволом едино будешь мудрствовать. Смотри, христиане, злобу, вражду и лютость против тебя врага твоего и берегись его. Не злато, не серебро и прочее вещество тленное, но вечное и нетленное сокровище, спасение твое, тщится у тебя отнять враг твой. Береги же сие не токмо паче имения, но и паче живота твоего. — Сию христианскую брань представляет нам Апостол и так вооружает нас: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф. 6; 11-17). А как слово Божие и молитва служат оружием, внимай. Диавол поощряет тебя ко греху, но ты в сердце твоем ответствуй ему: не хочу, ибо сие Богу противно, Бог то запретил. Диавол возбуждает в тебе скверную и блудную мысль, а ты отвечай ему: Бог мой запретил сие мне. Диавол возбуждает в тебе гнев и злобу к отмщению, ты пресекай сию мысль, глаголя в сердце твоем: Бог того не повелел. Указует тебе диавол на чужую вещь и подстрекает сердце твое к похищению ее, а ты говори в сердце твоем: Бог то запретил — «не укради, не пожелай». Так и в прочих мыслях, противных Закону Божиему, восстающих в сердце твоем, поступай. В сем пример подал нам Христос Спаситель наш, Который на всякое диавольское искушение ответствовал искусителю: «писано есть, писано есть» (Мф. 4; 4, 7, 10). Приводит тебя сатана к отчаянию, говорит тебе в сердце твоем: нет тебе спасения, ты много согрешил, — ты отвечай ему: ты осужденный, а не судия, тебе нет спасения, но уготован вечный огонь. Моя надежда и спасение — Христос Бог, Который пришел в мир грешников спасти. Но везде нужно и другое оружие, то есть молитва, без которой все наше тщание и сопротивление врагу бессильно. Во всяком искушении должно возводить очи свои ко Христу и молиться Ему: «Господи, помози мне!» Другой злейший враг наш — плоть наша со своими страстями. Плоть хочет гордиться и возноситься, но христианину должно ее смирением Христовым усмирять. Плоть хочет в мире сем богатеть, но христианину должно нищетою Христовой хотение ее пресекать. Плоть хочет на человека гневаться и за обиду ему мстить, но христианину должно движение ее кротостью и тихостью Христовой укрощать. Плоть в несчастье волнуется, мятется, смущается и хочет роптать, но христианину должно силой и терпением Христовым ее успокаивать. Плоть хочет враждующих ей ненавидеть и злобиться, но христианину должно благостью и любовью Христовой ее побеждать. Так и в прочем христианину должно силой и примером Христовым против плоти стоять и подвизаться, и ее побеждать. — На видимой брани воин не против одного врага, но против всякого стоит и подвизается, так должно и христианину не против одной только страсти, но и против всех стоять и подвизаться. Что пользы воину против одного врага стоять и подвизаться, а другим не противиться, но от них побежденным и умерщвленным быть. Что пользы и христианину против одной некоей страсти стоять и подвизаться, а другим покоряться и работать? Христиане! Как вооружился ты против одной какой страсти, так и против прочих вооружайся и не допущай себе от них побежденным быть. Как борешься с блудной похотью и не попущаешь ей одолеть тебя, так борись и брань твори с гордостью, борись с высокоумием, борись с тщеславием, борись с гневом, яростью и памятозлобием, борись со сребролюбием и скупостью, борись с ненавистью и завистью. Как воздерживаешь чрево твое от объедания и пьянства, так воздерживай язык твой от клеветы и осуждения, празднословия, сквернословия и буесловия. Как удерживаешь руки твои от убийства, воровства, хищения и грабления, так удерживай и от ударения и биения. Как постишься от пищи и пития, так постись и от всякого зла. Се есть христианский пост! се есть истинное воздержание! Трудный сей подвиг, но христианский долг его требует. Многие побеждают людей, государства и грады, но себя побеждать не хотят. Се есть христианская победа — себя самого, то есть плоть свою победить! (Из книги "Сокровище духовное " святителя Тихона Задонского) Оглавление Враг с ленивыми не борется Горе нашему нерадению! Мы ленивы, а враг наш бодр, он только о том и помышляет, как бы погубить нас. Мы едим и пьем, а враг скрежещет на нас своими зубами, мы празднословим, а он плетет для нас свои сети... Апостол велегласно взывает: «трезвитеся, бодрствуйте, заме супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити» (1 Пет. 5; 8). Да, много нам нужно внимательности и осторожности, дабы не поглотил нас диавол, и если мы ленивы, то он уже поглотил нас, а если еще стоим бодро на страже своего спасения, то он воюет против нас, желая поглотить, но не может сего сделать, потому что Бог помогает нам. Некто из отцов, обитающих в пустыне, однажды встал на молитву в самую полночь и вдруг слышит звук воинской трубы, созывающей на битву. И подумал он: откуда в такой безлюдной пустыне быть войскам и войне? Тогда явился ему бес и сказал: "Да, конечно — война, потому что ты стоишь на молитве; ложись себе и спи, если хочешь, чтобы мы не воевали с тобой! Мы воюем только с теми, кто вооружается против нас доброй молитвой, а с ленивыми не боремся!" Слышишь ли, что говорит злокозненная сила? — "С ленивыми мы не боремся!" Почему так? Да потому, что ленивый уже побежден, он уже упал на землю и лежит, попираемый врагом! Посему будем внимательны и осторожны на всякий час! (Из книги "Руно орошенное") Оглавление 84. От совести никуда не убежишь «Бегает нечестивый ниединому оке гонящу...» (Притч. 28; 1). Нет ничего безобразнее греха; даже тот, кто так охотно совершает его, не любит смотреть на него и, совершив грех, старается, сколько можно, утаить его. И когда приходится ему поневоле сознаваться в грехе перед лицом суда, то он готов бывает перенести всякую пытку, только бы не открывать греха. Когда же идет он добровольно к духовному отцу на исповедь, то или лукаво придает греху иной вид, или же прикрывает его какой-нибудь извиняющей оговоркой. А это, конечно, все оттого, что хотя он и смог сделать грех, но не может смотреть на него. Воистину, совесть есть зеркало: хочешь или не хочешь, а надобно ее стыдиться! Пусть молчат уста, сколько хотят; совесть делает свое дело, и ее обличения — самая жестокая пытка для души. Георгий Кедрин в своей "Летописи" рассказывает, что греческий царь Конста, не желая, чтобы его меньший брат Феодосии принимал участие вместе с ним в управлении, заставил его отречься от престола, вступить в духовное звание и принять посвящение во диакона. И вот Феодосии посвящен. Но этого было недостаточно для властолюбца-брата: спустя несколько времени, Конста велел его и смерти предать. Новый Каин, братоубийца, думал спокойно жить и счастливо царствовать без брата. Но в ту же ночь, среди глубокой тьмы, когда этот тиран стал засыпать, является перед ним неправедно убиенный брат его, Феодосии, облаченный в священную одежду как диакон, с полной чашей своей крови в руке, причем от теплой крови еще поднимался пар, и говорит ему страшным голосом: "Напейся, братец! Я твой брат, Феодосии, которого ты убил, это — кровь моя, которой ты жаждал, так утоляй же ею свою ненасытную жажду — «напейся, братец!» Вострепетал царь от такого видения, испугался, вскочил с постели и вышел в другие палаты. Успокоившись несколько от волнения, он опять лег в постель, и опять то же видение, та же кровавая чаша, и тот же страшный голос: «напейся, братец!» — Так было в первый день, так было и на другой и стало повторяться всякий раз, когда он ложился спать; приходил к нему брат и говорил страшные слова: «напейся, братец!» Чтоб избавиться от этого страшного привидения, царь выезжал на поля, в сады, на охоту, но и там оно его преследовало, и там устрашало, и там подносило ему смертоносную чашу — «напейся, братец!» Не вытерпел, наконец, Конста, уехал из Константинополя морем в Сицилию в надежде, что, быть может, с переменой места не будет и привидения, — но и это не помогло. Везде он мучился душой, потому что в своей совести носил причину этого мучения. Везде преследовала его страшная тень — «напейся, братец!» — И доколе же это продолжалось? Да дотоле, пока по прошествии нескольких лет мучительной жизни праведным попущением Божиим царь-братоубийца не был сам убит в бане, — вот когда допил он эту горькую чашу! Бедный Конста! несчастный царь! Ведь то, что тебя так устрашило, было не вооруженным человеком, даже не живым, а уже умершим, — один только образ, одна тень, одна мечта... Но так страшно было для него одно представление совершенного им греха! Совершить этот грех он мог, но смотреть на него не мог! Его обличала совесть, а обличение совести — мука нестерпимая: «напейся, братец!» Но в сей жизни совесть обличает сокровенно, потому что и самый грех сокрыт, ее обличений никто не слышит, кроме самого грешника. А в день Страшного Суда совесть будет обличать уже открыто, потому что тогда для всех будут открыты грехи наши, и обличения ее услышит не только сам грешник, но услышат и все ангелы Божии, услышат и все люди, и все диаволы... Все мы воочию увидим уже не привидение, не мечту, но того самого человека, которого мы, если не рукой своей, то, быть может, словом своим, недобрым советом погубили; тогда станет убитый с чашей крови в руках и скажет своему убийце: ««Напейся, братец!» Моя смерть осталась без отмщения, мои сироты — без пропитания, моя жена — несчастной вдовой; и вот теперь, перед лицом Бога — Судии Правосудного, я показываю тебе кровь мою — «напейся, братец!» — Увидим мы тогда бедняка, нами обиженного, и он скажет своему обидчику: служил я тебе всю жизнь как раб подневольный, все труды мои, все плоды трудов отдавал я в уплату долга моего, но долг мой и доселе считается неуплаченным. Дом мой вконец был разорен, жена по чужим дворам скиталась, дети оставались без хлеба, и я раздет донага... крови моей жаждал ты, вот она: «напейся, братец!» Боже мой! Ведь ум наш во всю жизнь ни на одну минуту не оставался без дела, сколько же за все это время он худого передумал! Язык наш никогда говорить не перестает, сколько же зла наговорил! Воля наша ко всему греховному склонна, сколько же зла она наделала! Тогда все, что не нагрешили мы языком, до единого слова праздного, все, что не нагрешили умом, до малейшего помышления, все, что когда бы и где бы то ни было сделано нами, со всеми мельчайшими подробностями, предстанет перед нашими очами, откроется перед очами всего мира и всей вселенной... "Мы увидим тогда перед собой, — говорит святой Василий Великий, — все дела наши, все открыто предстанет перед взорами нашими в том самом виде, как было сказано, как было сделано". О, какое страшное зрелище! Обнаружится тогда лицемерие, которое выдавало себя за добродетель; обнаружится зависть, которая почиталась ревностью по правде; измена, которая признавалась дружбой; осуждение ближнего, которое выставлялось как забота об исправлении других... Горе мне! Когда иду исповедовать грехи мои отцу духовному, у меня выступает холодный пот на челе, я весь краснею от стыда, хотя и наверное знаю, что он будет хранить в глубокой тайне мою исповедь, никому не скажет греха моего, да и самого меня не только ничем не накажет, а еще простит и разрешит во грехах. Но каково мне будет тогда, когда грех мой будет открыт перед всеми Ангелами Божиими, которые будут отвращаться от меня, — перед всеми духами злыми, которые будут смеяться надо мной! О, какой позор! какое смущение! И при этом чувствовать еще укоризны совести моей, которая будет тогда беспощадно обличать меня! О, какое мучение! "Сии грехи, которые теперь вижу я, — так я буду тогда говорить сам себе, — грехи великие и малые — все они мои собственные... Теперь уже нельзя укрыть их: ныне день, все открывающий. Бог давал мне в земной жизни вернейшее средство получить прощение через одно только мое слово: «согреших», — через одно изречение духовника: «отпущаются тебе греси твои...» И был бы я прощен тогда, но я этим не воспользовался; убеждали меня к тому и проповедники слова Божиего, и отцы мои духовные, но я не делал по их наставлению; и знал о том, да не делал того! Жил столько-то лет и имел довольно времени, а все же не каялся... Итак, есть ли у меня какое-нибудь оправдание? Но и этого мало. Не довольно с меня было своих грехов, я других ко греху побуждал... Не хотел вот этот человек вредить ближнему, я научил его; не хотел он лгать, красть и обманывать, — я подговорил его... Не знало это дитя никакого зла, — мои слова и разговоры отравили слух его, испортили добрый нрав его... И шел бы я теперь один в муку вечную, а то ведь увлек за собой других — примером, советом, соблазном своим! И какое же у меня в том оправдание? Теперь каюсь я, но бесполезно: прошло время покаяния, — настало время воздаяния! Что ж мне делать теперь? Я сам обличаю себя, я сам на себя приговор произношу! Боже! нет мне нужды в Твоем Суде, осуждает меня совесть моя... Иду добровольно в ад, чтобы укрыться там, чтобы уже не глядеть мне на грехи мои! Прими же меня, о мука вечная! Рай уж не для меня!" Говорю я об этом, братие, и сам трепещу... Так-то обличает грешника, так-то произносит о нем суд свой его же совесть неподкупная! И нет, по слову святого Златоуста, нет судьи столь беспощадного, как совесть наша. Но постой, душа грешная, подожди, тебе еще нужно выслушать грозный приговор правосудия Божиего... О, Суд! о душа! (Из "Поучительных слов" Илии Минятия) Оглавление 85. Вход во Храм Пресвятой Богородицы Исполнилось три года Пресвятой Деве Марии от Ее рождения, святые родители Ее, Иоаким и Анна, вознамерились совершить то, что обещали Богу, когда еще молились о разрешении своего неплодства. И вот, они пригласили к себе всех своих сродников, созвали юных девиц, одели Пречистую Дщерь свою в лучшие одежды и торжественно повели Ее в храм Иерусалимский. Впереди шли девы с возженными свечами, за ними святые родители вели Богодарованную Дщерь свою, держа Ее за руки, а позади шли сродники и знаемые — все с горящими свечами в руках. Как звезды небесные окружали они луну светлую — Пресвятую Деву Марию. Со всех сторон стекались жители Иерусалима, привлекаемые невиданным дотоле зрелищем; и не только они, но и обитатели Небесного Иерусалима — святые Ангелы, по словам песни церковной, с удивлением взирали, как входила Дева Мария во Святая Святых... Юные отроковицы, предшествуя Ей, пели псалмы Давидовы, а сами праведные родители Ее, Иоаким и Анна, повторяли Боговдохновенное слово своего праотца Давида: «слыши, Дщи, и виждь, и приклони ухо Твое, и забуди люди Твоя и дом отца Твоего» (Пс. 49; 11). И вышли в сретение Деве-Младенцу священники, служившие при храме, с песнопениями встретили они будущую Матерь Архиерея Великого — Господа Иисуса, а святые родители Ее, обращаясь к своему святому сроднику, священнику Захарии, отцу Предтечеву, сказали ему: "Приими, Захарие, приими, пророче, нашу Дщерь, Богом нам дарованную! прими и посели Ее в жилище Божием, не испытуй тайны Божией, а ожидай, пока Сам Бог, призвавший Ее во храм Свой, откроет о Ней волю Свою!" Храм Иерусалимский имел пятнадцать ступеней при входе; и вот, едва праведные родители поставили Святую Деву на первой ступени, как Она, трехлетний Младенец, окрыляемая духом любви к Богу, одна, никем не поддерживаемая, скоро и бодро взошла по всем ступеням до самого помоста церковного... Удивились все такому необычайному восхождению Дитяти, а святой Захария, как пророк, прозревал духом в сем обстоятельстве будущую судьбу Девы-Младенца, он взял Ее за руку и, радуясь душой, повел сначала во святилище, вещая к Ней: "Гряди, Чистая! Гряди, Преблагословенная! Вниди в радости в церковь Господа Твоего!" — И радостно шла за архиереем Божиим Отроковица Богоизбранная, и он ввел Ее в самое внутреннее отделение храма, во Святая Святых, за вторую завесу, куда не только женскому полу, но даже и самим священникам не позволено было входить: только один первосвященник, и притом раз в год, имел право входить туда с жертвенной кровью. Так действовал святой Захария, руководимый Духом Божиим. Принесли святые родители при этом и дары Богу — жертвы благодарственные, и, получив благословение от святителя и от всех иереев Божиих, возвратились в дом свой со всеми сродниками. Они радовались и благодарили Бога, сподобившего их исполнить обет свой. А Пресвятая Дева осталась при храме Божием; для молитвы удалялась Она во Святая Святых, а остальное время проводила в обители дев, временно посвятивших себя на служение Богу и живших в обширных пристройках храма Соломонова. Скоро научилась Она чтению Слова Божия и навыкла разным рукоделиям: пряла шерсть и лен, шила шелком и ткала даже целые одежды, каков был хитон Спасителя — не шитый, но весь сверху сотканный. Особенно любила Она приготовлять священные одежды для служивших при храме. Утро проводила Она в сердечной молитве, день — в рукоделиях и чтении Священного Писания, а вечер опять посвящала молитве, пока являлся Ей Ангел Божий, который приносил Ей обычную пищу. Получала Она пищу и от храма Божия, но обычно питала ею нищих и странных. Иоаким и Анна нередко посещали свою благословенную Дщерь; особенно часто приходила к Ней святая Анна. Предание указывает в Иерусалиме даже дом, куда переселились из Назарета святые Богоотцы, чтобы быть ближе к возлюбленной, Дщери своей. Двенадцать лет жила Пресвятая Дева Мария при храме Соломоновом, приготовляемая дивным Промыслом Божиим быть Матерью Сына Божия. Частое собеседование с Ангелами возбудило и в Ней Самой желание остаться навсегда девой и жить в чистоте ангельской. И стала Она первой в мире Девой, которая обручила себя Богу и девство предпочла супружеской жизни, ибо в Ветхом Завете не было еще примера, чтобы девица оставалась навсегда девой, супружество почитаемо было выше девственной жизни. Оглавление Дети понятливы, будьте при них осторожнее Пресвятая Дева Мария с трех лет начала жить в храме, с трех лет начала служить Богу. Ужели же, братие, могла быть какая-нибудь польза от столь раннего занятия? Ужели трехлетний младенец может что-нибудь понимать и перенимать? — Не только трехлетний, даже и двухлетние, и однолетние младенцы могут многое понимать и перенимать. Вы, конечно, замечали, как младенцы бывают до всего любопытны, а это есть знак того, что они хотят узнать, — значит, могут и понимать; об их памяти и говорить нечего, на ней, как на мягком воске, все отпечатывается. И в самом деле, когда дети научаются говорить, когда успевают запоминать столь различные наименования вещей? Конечно, в младенчестве. Когда успевают узнать те пороки, которые они обнаруживают, когда приходят в возраст? Опять в младенчестве. Так, слушатели, почти все то остается на всю жизнь в детях, что они видят и слышат в младенчестве. И потому, чему вы хотите со временем учить детей, то надобно внушать им и тогда, когда они бывают младенцами. Пусть они заблаговременно приучаются видеть и слышать это, пусть, по крайней мере, их уши и глаза привыкают к тому, чем со временем должны заниматься их ум и сердце. И потому-то родители Пресвятой девы Марии премудро сделали, что так рано отпустили Ее жить в храм. Там все мирское от Нее было сокрыто; Она видела и слышала Божественное, Она жила и дышала Божественным. Напротив, весьма неосторожно поступают те из родителей, которые при младенцах делают и говорят худое, или позволяют другим говорить и делать непристойное. "Рано еще учить их доброму", — говорим мы обыкновенно. Рано! а к худому разве приучать уже время? Мы станем учить детей благочестию, когда у них откроются понятия, а много ли будет пользы от этого учения? Мы тогда будем словами удерживать их от того, чему давно научили делами. Итак, слушатели, будем как можно осторожнее вести себя при младенцах, чьи бы они ни были, свои или чужие, за своих и чужих мы равно дадим ответ Богу. Положим, что они и ничего не понимают, но у них открыты глаза, у них отверсты уши, и потому будем удерживаться от худого, чтобы они не видели и не слушали, не будем приучать ушей и глаз их к худому. И нам лучше будет на том свете, если они спасутся, и нам отраднее будет, если они по смерти не пойдут в ад, в сие место мучений вечных. Аминь. (Из поучений протоирея Р. Путятина)