Меню
Назад » »

Предисловие к книге блаженного отца Нила Сорского (1)

Преподобный Василий Поляномерульский Предисловие к книге блаженного отца Нила Сорского * Надсловие на книгу блаженного отца Нила, сочиненное учеником его иноком Иннокентием Святые отцы, что едиными заповедями Христовыми учат обуздывать страсти и очищать сердце от злых помыслов, две эти рекомендуют как крепчайшее оружие иметь делателям, а именно – страх Божий и память о Боге, здесь сущем, следуя говорящему: «Страхом Господним всякий уклоняется от зла» (ср.: Притч. 16, 6) и «Видел я Господа пред собою всегда, да не поколеблюсь» (ср.: Пс. 15, 8). И прибавляют, что до этого надо иметь память о смерти и геенне. А третье – чтение святых Писаний. Все ведь это хорошо для хороших и благоговейных мужей; бесчувственным же и окаменелым, хоть и сама та геенна или Сам Бог чувствам их откроется, никакого не наведут на них страха. К тому же и самый ум у новоначальных монахов скоро притупляется для памяти о таковых и она бежит от них, как пчела от воскурения дыма. Хотя память о таковых хороша и полезна в час рати, но прежде этого добра явили духовнейшие и искуснейшие отцы и еще большее и несравненное добро, могущее даже очень немощным помочь. Если первого подобие и образ – мелющие в жерновах своими собственными руками и силой, то второго – мелющие в мельнице с помощью воды и искусства: ибо как вода сама собой движет колесо и камень, так и пресладкое имя Иисусово с памятью о Боге, тут сущем, во всей полноте живущем в Иисусе, подвигает ум на молитву, на что указывая, великий в богословии Исихий говорит: «Душа, благодетельствуемая и услаждаемая Иисусом, с радостью некоею и любовию и со исповеданием Благодателю хвалу воссылает, благодаря и призывая Его с веселием»; и еще: «Как невозможно в этой жизни жить без еды и не пия, так же невозможно для души без хранения ума и чистоты сердечной, что и является и называется трезвением, достичь чего-либо ду достигнути души, или свободитися по уму сотвореннаго1 греха, аще и нудит кто себе страха ради мук еже не согрешати»; и: «Аще помыслом вшедшим в сердце, нам не хотящым, и укрепляющимся и стоящим, прогонити весть Исусова молитва из глубины сердца». В таком чину и в обучении таинству будучи опытным, великий старец, преподобный отец наш Нил, пустынник Сорский, составил настоящую эту книжицу, показывая в ней начало умного делания, победу и поражение невидимых ратников и наши. Ибо первым способом – без умного внимания, – хоть бы и достигался успех, но очень медленно и довольно болезненно. Этим же вторым скоро и легко приближается делатель к Богу, – сказал Григорий Синаит2. Ибо там – одно внешнее моление, поучение и исполнение заповедей, здесь же оба: внешнее и внутреннее хранение. Ведь когда новоначальный инок по отречении от мира и от совершения великих и смертных грехов положит перед Богом обет воздерживаться не только от малых повседневных и простительных грехов, о которых Сам Господь заповедал молиться непрестанно (см.: Лк. 18:1), но и от действия самих тех страстей и злых помыслов, и, войдя внутрь в сердце умом своим, начнет призывать на всякую рать и на всякий злой помысел Господа Иисуса; или, если по немощи своей согласится с прилогом вражьим и, сделав что‑то противное заповедям Христовым, припадет к Нему с сердечною молитвою, каясь, осуждая себя, и в этом до самой кончины своей пребудет, падая и вставая, бывая побежден и побеждая, и прося защиты день и ночь от соперника своего (см.: Лк. 18, 2–8), не будет ли у него надежды на благое – получить спасение? Бывают ведь у подвизающихся, как опыт учит, падения (что не к смерти) в мыслях и чувствах, как то причиняемые словом, яростью и похотью, – тремя частями души, или чувствами телесными, т. е. зрением, слухом, речью, осязанием и обонянием. И нет возможности даже самым великим мужам до конца избежать порока в этих повседневных грехах, что не к смерти, начало которых: слова, мысль, неведение, забвение, неволя, воля, случай, – каковые и прощаемы бывают вседневной благодатью Христовой, – сказал святой Кассиан. Если же кто-то, малодушествовав из-за них, скажет, что святой Кассиан имеет в виду одних святых, очищающихся благодатью Христовою от таковых повседневных грехов, а не также новоначальных и страстных, ладно, пусть будет и такому мнению место, но лучше – приняв рассуждение и решение таковых вещей из святых Писаний, как всякий новоначальный и страстный осуждается за эти повсечасные грехи и страсти, становясь повинен вечной муке, и как может и он благодатью Христовой вновь получить то же прощение, что и все святые, ежечасным покаянием и исповеданием перед Богом. «Есть ведь, – сказал Авва Дорофей, – действующий по страсти и есть сопротивляющийся страсти». И действующий по страсти, когда услышит одно враждебное слово, смущается или говорит пять слов или десять в ответ на одно слово, и враждует, и огорчается. И когда прекратится ссора, продолжает мыслить злое на сказавшего ему то слово, и помнит зло на него, и печалится, что не сказал ему больше, чем сказал, и готовит в себе слова еще злейшие, чтобы сказать ему, и постоянно говорит: «Почему я не сказал ему так?» – и постоянно гневается. Это одно устроение, т. е. иметь зло в обыкновении. Бог да избавит нас от такого устроения! Ибо такое устроение непременно подлежит муке. А другой, услышав злое слово, и смущается, и говорит и он пять или десять слов на одно, и огорчается, что не сказал и три других, худших, и печалится, и помнит зло, но проводит немного дней, и переменяется. Другой, проведя семь дней в этом, переменяется. Другой, – один день, и переменяется. Другой досадует, враждует, огорчается и вдруг переменяется. Вот сколько различия в устроениях, однако под адом все они, пока действуют по страсти. Из всего этого, стало быть, всех яве познаваемо есть, почто страстный не может очиститися3 вседневною благодатию Христовою от грехов мнимых малых и не к смерти сущих. Теперь приступим к решению: каким образом бывают простительными таковые грехи новоначальным и страстным? Сказал ведь тот же святой Дорофей: «Бывает, услышит кто-нибудь злое слово и скорбит в себе не оттого, что досаждение воспринял, но что не претерпел. Таковой по устроению – из подвизающихся и сопротивляющихся страсти. Другой подвизается и трудится, напоследок же оказывается побежденным от приступа страсти. Иной и не хочет отвечать зло, по привычке же увлекается. Другой и старается не говорить совершенно ничего злого, и скорбит, что досаждение воспринял, однако осуждает себя, что скорбит, и кается в этом. Другой не скорбит, что досаждение получил, но и не радуется. Вот эти все суть сопротивляющиеся страсти, ибо волею остановили страсть и не хотят дать ей действовать, но и скорбят, и стараются. Сказали же отцы, что всякая вещь, которой не хочет душа, маловременна. Расскажу-ка я вам и притчу. Кому подобен действующий по страсти и приемлющий ее? Подобен он человеку, раненному стрелами врага своего, и берущему стрелы руками своими, и вонзающему их в сердце свое. А сопротивляющийся страсти подобен обстреливаемому врагом его, но облеченному в броню и не получает ранений». Таковой, хоть и страстен, однако может благодатью Христовой получить прощение за таковые повседневные грехи, не по произволению, но невольно совершаемые, о которых Господь заповедал святому Петру до «семижды семидесяти раз» (Мф. 18, 22) прощать каждый день. Подтверждает это и святой Анастасий Синаит, говоря: «Думаем и полагаем о приемлющих святые тайны тела и крови Господней, что если малые некие и удобь простителныя грехи4 имут, яко то: языком, слухом или оком крадоми, или тщеславием, или печалию, или яростию, или чим от таковых, похуляюще себе и исповедающеся Богу, и тако святыя тайны5 приемлют, веруем, яко во очищение грехов таковых приятие святых таин бывает имъ». Подобное же сказал и святой Пимен: «Предпочитаю человека согрешившего и кающегося не согрешающему и не кающемуся»,6 – и прочее. А поскольку было в начале сказано о благоискусном обуздании страстей умною молитвою и заповедями, то надо уже откровеннейшим образом показать и сам ход сражения в уме со страстями. Итак, прилог вражий находит какою-либо страстью или помыслом злым; но призывает делатель Христа на это, и погибает дьявол с прилогом его. От немощи ли, мыслью ли, словом ли, или яростью, или пожеланием плотским пал человек, – молит он Христа, исповедуясь Ему и каясь. Объят бывая унынием и печалью, стеснившими ум его и сердце, берется за память о смерти, о геенне и о Боге, здесь сущем, и в этом немного потрудившись, призывает Христа. Затем, обретая мир после рати, вновь молит Христа милостивым быть к нему с его грехами вольными и невольными. И, просто сказать, в час и брани и мира душевного прибегает он ко Христу, и бывает ему Христос всем во всем – и благом, и дурном с ним случающемся. И не привлекает такового мнение, будто исправляет он что-то, молясь или угождая Богу, ибо все его моление, от страха и мук, от грехов и покаяния, имеет начало и конец. Потому что одно разумение внешнего моления, а другое этого внутреннего. Тот ведь, исполняя число песнопений, уповает на Бога, оставляя же его, осуждает себя. А этот, ударяем бывая своею совестию за ежечасные грехи, о которых было сказано, и терпя нашествие прилогов вражиих, постоянно вопиет ко Христу, нося в уме такое изречение: «Если и по всей лестнице совершенства пройдешь, о оставлении грехов молись».7 И еще: «Хочу... пять слов умом моим сказать, ...нежели тьму языком» (ср.: 1Кор. 14, 19). И так, без всякого сомнения, исполняет сказанное святым Дорофеем. Святой воспринял это от пророка, ибо тот сказал: «Вот, поскорбел он и отошел печальным, и исцелю пути его» (ср.: Ис. 57, 17–18). Как и Златоуст сказал: «Если только посетуешь о грехах, и то будет тебе превеликим врачеванием». Здесь же не одна только скорбь, но и молитва, и сокрушение, и покаяние, и намерение благое хранить заповеди, воздыхание и исповедание, как и сама молитва на сон грядущим поучает, говоря: «Если именем Твоим клялся или похулил его в помышлении моем, или кого-нибудь укорил, или оклеветал кого-то во гневе моем, или опечалил, или чем-то прогневал», – и прочие воспоминания простительных грехов и невольных, случающихся у обучающихся умному деланию, к которому многие не хотят и очей своих возвести, взирая на таковые повсечасные грехопадения и воображая, что всякому обучающемуся сему священному деланию подобает быть чистым от таковых, что в реальности не так, как было показано. Иное дело те, кто волею действует по страсти. Так что одни и те же страсти и грехи бывают одному ароматом для жизни, а другому же запахом к смерти (ср.: 2Кор. 2, 16). Ибо первый приходит от них в смирение и познание своей немощи и приносит покаяние, второй же – в ожесточение и погибель вечную от дерзновения своего. Если же кто-то скажет, что возможно и помимо умного делания очиститься от таковых грехов через благодать Христову покаянием, тому повторением уже написанного здесь отвечается так: поставь, о таковой, с одной стороны заповеди Христовы, а с другой – вседневную молитву об оставлении нам грехов наших, и дай мне истинное обещание не преступать ни единой заповеди, а именно: не похотствовать, не гневаться, не осуждать, не клеветать, не лгать, праздного не говорить, любить врагов, добро творить ненавидящим, молиться за творящих нам напасти, затем уклоняться от сластолюбия, сребролюбия, блудных помыслов, печали, тщеславия и гордости и просто от всех грехов и помыслов злых, – и с таковым душевным расположением преступи к обучению умному деланию и внимай прилежно, сколько раз всякий день вопреки твоему намерению преступишь заповеди и сколькими грехами, страстями же и злыми помыслами будешь ранен. Подражай же и той вдовице, приступающей к судье день и ночь (см.: Лк. 18,3–5), и начни вопить ко Христу всякий час о всякой заповеди, которую ты преступишь, и о всякой страсти и помысле злом, какими будешь побежден. Прими же к этому и советника доброго – святое Писание. И, проведя достаточное время в таковом, приди и расскажи мне, что увидишь в душе твоей: неужели и сам не признаешь невозможной вещью – вместиться такому вниманию во внешнее моление, помимо единого вмещающего его умного делания? Оно ведь обучает своего рачителя таковым таинствам и извещает душу его, что не нарушает он своего правила, оставляя многое псалмопение, каноны и тропари и все свое тщание обращая на умную молитву, но значительно умножает его. Ведь как у Закона вся сила и стремление состояли в том, чтобы всех приводить ко Христу, хотя и кажется, что он Им умаляется, так и многое пение отсылает делателя к умной молитве, а не на всю монашескую жизнь простирается. И самый ведь опыт в этом учит, когда, таким образом молясь, познаем мы наличие некоей преграды между нами и Богом, словно стену медную, по пророку (см.: Иер. 1:18, 15:20), не допускающую уму нашему взглянуть ясно в молитве на Бога, ни также внимать сердцу, в котором все силы душевные вместились и источник помыслов и благих, и злых. А поскольку эта святая книжица великой осторожности хотящих безмолвствовать научает и причины прелести находящей обнажает, потому, отсылая туда читателя, лишь это скажем. Святые отцы на три только чина разделяют все монашеское жительство. Первое – общее житие. Второе царским путем, или средним называют, то есть, вдвоем или втроем живя, иметь общее стяжание необходимого, общую пищу и одежду, общие труд и рукоделие и всякую промышление житию имети, над вся же сия, отсекающе свою волю, повиноватися8 друг другу в страсе Божий и любви. Третие же – уединенное отшельство, еже есть совершенных и святых мужей дело. А ныне некоторые, не внимая смыслу святого Писания, изобрели себе – ни по воле, ни по преданию святых отцов – четвертый чин, или житие. Ибо строя кельи всякий где только хочет, вдалеке или поблизости, живут уединенно, всякий свою волю предпочитая и стяжание с попечением добывая, и прочее. И по таковому их чину и жительству уподобляются они отшельникам; по определению же святых отцов и грозному запрещению всем недугующим душевными страстями и дерзающим отшельнически единоборствовать с бесами, подобны они самочинникам и самопретыкателям. Сами ведь себе изобретя такое житие, сами в нем и претыкаются, не будучи способны мирно и постоянно в нем пожить как не в своей для них мере и степени. Просматривающий же трудолюбиво книгу святого Григория Синаита, найдет там не что иное, как название самочинием и единоборством такого уединенного и необщительного жительства. И автор жития этого святого специально показывает, что никому из учеников его не допустил он жить в келье одному, поблизости ли, или вдалеке от других, но, в трех лаврах и двух башнях множество иноков старых и юных собрав, дал он им чин отсечения воли и послушания. И всех их поучал он умному деланию, говоря: «Научить иных не всегда легко, но можно научить даже грубых и некнижных, только настоящих послушников, поскольку послушание всем добродетелям причастно благодаря смирению. Непокорным же обучение не дается, да не прельстятся, – грубы ли они, или разумны. Ибо самочинник не может избежать самомнения»,9 – и прочее. И сам же этот блаженный старец Нил многие и страшные слова изрек в адрес уединенно жить хотящих, пребывающих страстными, и, весьма похвалив царский путь, говорит, что этот чин и устав существует в Святой горе Афонской, где доныне самое и древнее и новое построение келий, как живой образ, всем указывает царский путь. Будь то келии с церковью, или хижины вдали от церкви, все они на двоих или на троих, а не на одного вместимость имеют. Если бы это царский путь был – особо каждому жить поблизости или вдалеке от других, какая нужда или потребность была бы двух или трех вспоминать? Ведь по этому мнению, либо два, или три, или множество будет, все это одно и то же, ибо всякий свою волю и разум при себе имеет. И этого жития пример и изображение – тот юный брат, что, поселившись один в келье, отвечал вопрошающим: «Вот, я уже отшельничаю». И, выведя его из кельи, отцы повелели ему, всех обходя, просить: «Простите меня, отцы, потому что я не отшельник». После этого сказали старцы: «Если видишь юного восходящим на небо, схватив за ноги, сдерни его на землю». Но что означают слова говорящих: «Чтобы ни прогневать, ни прогневаться на брата, уклонюсь от празднословия и осуждения, живя наедине»? – А знаешь ли, друг, что то, что ты сказал и подобное этому, скорее, смиряет и посрамляет человека, а не возвышает? Как сказали отцы, в юности полезно падать, тщеславие же, самомнение, лукавство и подобное им надмевают и делают напыщенными. Потому лучше, живя с братом, познавать свою немощь и меру и об этом, себя укоряя, молиться, каясь перед Господом, и очищать себя вседневною благодатью Христовою, как уже об этом сказано, нежели тщеславие и самомнение с лукавством внутри себя нося, прикрывать и питать уединенным житием то, отчего ни следа уединенного безмолвия увидеть невозможно, как учит Лествичник со всеми великими отцами. Да и само это уединенное житие немалый вред обычно причиняет страстному. «Безмолвие ведь, – сказал Варсонофий Великий, – дает приносит высокоумия». Самое ведь общительное житие одними только заповедями Христовыми подает иноку усердие во всяком деле, чему и сопротивляется сатана, поскольку самолюбие и пристрастие не могут вместиться здесь, чтобы насильствовать и допускать поджигательству вражию переходить от дела в дело и от попечения в попечение у всякого страстного, живущего уединенно. Чудо воистину преужасное среди таковых нынешних времен увидено было. Оставив ведь свое уединение и приобщившись к братии, не имеющей «твоего» или «моего», называемого отцами «пекло лукавого», где им, прежде по своей воле делавшим для своих приобретений каждый день рукоделие многое и не ограниченное числом, было установлено только то числом делать, что они ежедневно для себя делали; они же с унынием сказали: «Это нам тяжело». Когда же еще на половину снизили им задание, они на это сказали: «Это возможно». Будучи же изобличаемы и вопрошаемы, отвечали они, что, когда сам на себя делаешь, это подает некое усердие и ревность, здесь же вместо тех растут ропот и леность. Так что истинно говорится, что всякий, общежительно вдвоем или втроем живущий, самим сожитием освобождается от самолюбия и пристрастия и одними заповедями Христовыми должен подвигать себя на всякое дело. А без такого поучения и веры он считает себя рабом или наемником, лишаемым платы и невыносимую жизнь ведущим. Как в одиночестве живущему немощному и страстному поджигателями и побудителями на всякое дело внешнее бывают самолюбие и пристрастие, так живущему в общежитии одни заповеди, или Христос, возбуждают усердие к деланию, случающемуся в житии их. Потому нужно и должно нам, страстным, царского пути держась, вдвоем или втроем безмолвствовать, да и прельщения избежим, самолюбию и пристрастию не поработимся и порока самочинства избудем; вместо же всех таковых обретем удобную стезю и отверстую дверь к выполнению заповедей Христовых и обучению умному священнодейству. В уединение и пустыню, как сказал святой Кассиан, никто да не пожелает, но пусть идет только «совершенный и от всякой страсти очищенный, кто до конца, в собрании вместе с прочими живя, все свои неправды выварил и оттряс. Вот этот туда идти может, и то не от малодушия и от усердия убегая, но чтобы стяжать божественное зрение, желая совершенного и светлого видения Господа Бога. Ибо это бывает достижимо в уединении только для совершенных. Всякие же страсти неуврачеванные если инок с собою занесет в пустыню, только покрытыми в нем пребудут, а не истребленными. Ибо пустыня только исправленный нрав имеющим может открыть вход к радостному созерцанию и исполнить их видением светлых духовных таинств. У всех же тех, кто в своих нравах неисправлен, она не только сохраняет злобу, но и в худшую обращает или преумножает. И дотоле инок будет казаться имеющим терпение, пока к нему в сообщество никто не приходит, а когда он получает для нее причину, тут же к прежнему своему обычаю возвращается. Ибо тогда пробиваются потаенные страсти и, словно кони необузданные и от долгого стояния утучневшие, быстрейшим образом всадника своего к беде они своего понесут. Потому что, если учение и наставление братское нами отвергается, то прорастают в нас дикие злобы, буде они не выполоты. И та тень терпения, какую, с братией вместе живя, мы хранили – ради ли почести от них, или боясь срама и соблазна, – когда становимся беспечными, от нерадения погибает у нас. Как всякий ведь змей ядовитый или лютый зверь, когда в пещере или в гнезде таится и скрывается, не остается ли лют и вредоносен? Однако в то время не вредит и не знает меры своей, незлобив ли он или зол, потому что не имеет перед собой никого, чтобы укусить. И это не от доброго характера змиева, но место пустынное и безлюдное не позволяют ему соделать зло. Когда же обретает время для вреда, тогда сокровенный яд и горькую злобность он из себя изливает. Так что ищущим совершенства недостаточно на людей только не гневаться. Вспомним то, как, живя в пустыне, и на перо, которое для дела толсто или тонко было, также и на топор тупой и не быстро рубящий ветви, а также на кремень, когда торопились на соборное пение, а он не сразу искры огненные испускал, так горько мы гневались, что из-за этого, смутившись мыслью, не только немое творение, но и самого демона проклинали. Так что для достижения совершенства недостаточно просто не жить с людьми, на которых гневаемся, потому что, если прежде не обретем в себе терпения, и на бездушные и немые вещи по малой причине разгневаемся».10 Говорит ведь святой Лествичник: «Кто, душевною страстью недугуя, безмолвие начинает, подобен в пучину с корабля соскочившему и на доске земли безбедно достичь надеющемуся. А кто с похотью борется, к тем в свое время безмолвие приходит, если они имеют наставляющего. Уединение ведь ангельской крепости требует».11 И еще: «Ибо безмолвие неискусных удавляет».12 «В трех главных устроениях все иноческое житие содержится: в страдальческом отшельничестве и уединении; или с одним, или, много, с двумя безмолвствовании; или в общем житии терпеливом сидении. «Не уклоняйся, – сказал Екклезиаст, – ни направо, ни налево» (Притч. 4, 27), но путем царским иди. Ибо средний из перечисленных путей для многих был подходящим. Одному же горе, если он впадет в уныние или сон, или разленение, или отчаяние, нет воздвигающего его среди людей (ср.: Еккл. 4, 10). А «где два или три собраны во имя Мое, там Я посреди них», – сказал Господь (Мф. 18, 20)».13 «Не так спасается инок, как когда инок помогает иноку»,14 – т. е. не так спасается от преткновения уединенный, как имеющий другого инока с собою. Слышал я, навестив, мужа безмолвствующего, как ястреба в клетке от горести и ярости в себе бранившегося и на лицо, словно тут бывшее, опечалившее, наскакивавшего, и я им благочестно советовал не сидеть особняком, да не станут из людей бесами. Эти писания святых отцов вспомнились здесь немного ради того только, чтобы показать не вызывающим сомнений образом царский не грозящий падением путь, о котором пишут древние и последних времен отцы, хваля житие вдвоем или втроем. Ибо показалось некоторым, что жить, не общаясь, поблизости или вдали друг от друга в своих кельях особо, выходить временами на совет – это и есть путь средний и царский. Но не так это, не так! Ибо всякое сидение без общения, поблизости ли, или далеко друг от друга будут кельи, не есть мера этого среднего пути, но отшельническое это житие и единоборство с бесами, как то было при обители святого Герасима на Иордане. И в таком житии в древности и ныне многое множество страстных и немощных повредилось. Того ради повелевают святые жить вдвоем или втроем общежительно, чтобы, друг другу в страхе Божием повинуясь, познавали мы свою немощь. Ведь когда двое сойдутся жить общежительно и положат себе за правило, будь то духовное или телесное делание, только по силе своей и по необходимой потребности, а не излишнее, ни несвоевременное, главное же – по рассуждению писаний святых отцов начинать; затем, когда помыслит один о каком-либо деле или выходе наружу и скажет брату своему об этом, а тот рассудит, что дело это несвоевременное или ненужное, и не соизволит согласиться на это; брат же тогда, видя доброе рассуждение его и не настаивая на своем помысле и разуме, повинуется его совету, как имеющего свидетельство из Писания, – не это ли будет отсечение своей воли и духовный совет? И наоборот: когда усмотрит второй, что соответственно потребности и вовремя сказал ему это брат, и согласится с его рассуждением и желанием, не будет ли это означать, что второй отрекся от своей воли и повиновался совету брата? И так во всяком деле и начинании: когда тот, когда другой отсечением своей воли подавая добрую весть начинанию брата, или сам принимая это от брата, научаются они доброму и не грозящему падением житию, имея готовность и твердую веру в то, что это великое приобретение для своей души, отсечь свою волю перед братом во всяких делах, в которых не видится беда душевная и преступление заповедей Христовых. Если же иногда от непонятливости своей соскользнет кто в прекословное оправдание, то, веруя, что это падение его души, обращается к Богу и к брату с покаянием, получает прощение вседневной благодатью Христовой. Ибо как человек пал он и встал, нисколько не сомневаясь. И это – путь царский, не грозящий падением, а не тот, чтобы жить особняком. ПРИСТЕЖЕНИЕ Еще же этот блаженный старец наш Нил, определяя среднюю меру пищи и питья, заимствует из Слова Григория Синаита, – что всякому, желающему обрести Бога, подобает вкушать все сладостное с воздержанием. Это «сладостное» у многих вызывает недоумение: семена ли это, или овощи, или масло и рыба? Однако кажется, что это слово не о семенах и травах или об овощах и меде, ибо это постная и нежирная пища, от которой никто никогда не воздерживался; но, несомненно, подразумеваются рыба, масло и вино. Это недоумение может разрешиться словами епископа Ираклида, говорящего так: «С разумом вкушающий брашен и с разумом избегающий их никак не погрешит. Ибо праведный, – сказал он, – закону не подлежит».15 Лучше ведь с умом пить вино, нежели с дерзостью воду. Взгляни на мужей, с благочестивым разумом пьющих вино, святыми бывших, и на безрассудно с гордостью пьющих воду, людей скверных и растленных. И впредь не брани и не хвали материю пищи и пития, но восхвали или укори разум хорошо или плохо принимающих их. Поносили некогда иудеи Господа из-за апостолов, говоря: «Почему ученики Твои не постятся, как Иоанновы?» (ср.: Мф. 9, 14; Мк. 2, 18; Лк. 5, 33), – и еще на учеников нападали и, укоряя, говорили: «Учитель ваш с мытарями и грешниками ест и пьет» (Мф. 9:11; Мк. 2, 16) (не к хлебу и вину придирались ведь уже, если не к чему-то вареному и вину, те, кто укоряет за питие вина и восхваляет питье воды). Отвечал же Спас: «Пришел Иоанн путем правды, не ест, ни пьет (имеется в виду – мяса и вина, ибо без иного жить не мог бы), и говорят: в нем бес. Пришел и Сын Человеческий, ест и пьет, и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарей и грешников» (ср.: Мф. 11:18–19; Лк. 7, 34–35). И что же нам делать? Да не последуем ни укоряющим, ни восхваляющим. С Иоанном ли разумно будем поститься, хоть и скажут: «В вас бес», или с Иисусовым разумом будем пить вино, хоть и скажут: «Эти люди обжоры и винопийцы»? Но когда всякий из сластолюбивых или как-либо согрешающих говорит: «С верою вкушу пищу», – или иное что-то делая по безрассудному желанию или с растленною совестью, не верою он утверждается. Спас ведь заповедал от плодов тех распознавать. Плод же божественным словом живущих, духом и разумом – «любовь, радость, мир, долготерпение» (Гал. 5, 22), кротость и воздержание. Вообще же для здравствующей плоти следует избегать утучняющего, немощной же или больной, или печалям и напастям подвергающейся надо подавать пищу и питие как напиток целебный для врачевания печалей, да отступит от того, что вредит душе: гнева, зависти, тщеславия, клеветы и самомнения. Отсюда ясно, что, по Иоаннову равноангельскому житию, травы, овощи, сухой хлеб и вода есть пища сухая. По Христову же богомужному житию, семена, масло, рыба и вино есть пища сладостная. Их ведь Христос не заслуживающим упрека образом прежде страдания, как и по восстании Своем, вкушал. Об этих сладостных снедях ясно говорится и в житиях преподобных отцов Симеона Юродивого и Иоанна, брата его. Ведь они принесенную ангелом пищу – светлый хлеб, рыбу и вино – ели и пили с неким христолюбцем, посетившим их в пустыне. Оттого и святой Григорий Синаит сладостной назвал такую снедь, какую вовремя и с разумом вкушают во славу Божию. Другие же, погрешая против правого разума, с распущенностью и сластолюбием ее принимают. Иные же, тоже неверием и малодушием недугуя, воздерживаются от них, воображая, что таковые пища и питие служат помехой для достижения совершенства.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar