Макарий Митрополит (Булгаков) История русской церкви (86)

Если мы упомянем еще о "Духовной грамоте", или завещании, митрополита Макария (Акты ист. Т. 1. № 172), в которой он после нескольких слов о своем исповедании веры, о своем служении в сане архиепископа и потом митрополита и о приближающемся конце своей жизни, излагает обычные в подобных святительских завещаниях мысли, т. е. преподает сам всем своим духовным чадам, перечисляя их по классам, свое благословение и прощение и просит себе от них прощения и благословения, то пред нами будет все, что только доселе известно собственно литературного, исключительно принадлежащего знаменитому иерарху. Впрочем, и в этом немногом довольно ясно отразились и его ум и его слово: ум светлый, здравый, умевший владеть своими мыслями и выражать их связно и последовательно; слово легкое, свободное, неисчерпаемое, изливавшее, по выражению одного современника, реки медоточного учения, когда святитель проповедовал народу в церкви. Отразились вместе и недостатки нашего автора: иногда он излагал свои мысли растянуто, даже слишком растянуто; иногда повторял, и не раз повторял, одно и то же, только в разных видах и формах. А его слог нередко грешит против грамматики и еще чаще грешит многословием, витиеватостию, риторизмом, хотя в этом-то многословии и витеватости, в этом-то наборе и сочетании синоним, эпитетов, разных подобозначащих выражений и оборотов и полагалось тогда достоинство речи, ее красота и изящество, по господствовавшим понятиям. К чести, однако ж, Макария следует заметить, что при всей широковещательности и витиеватости, которыми он любил увлекаться, у него всегда ясна мысль и легко схватывается читателем, тогда как у других тогдашних писателей, например хоть у Даниила и самого Максима Грека, за набором слов и пышных фраз ее иногда трудно и угадать. Не показал Макарий в немногих уцелевших от него сочинениях своей богословской учености, своей начитанности, не украсил их разными свидетельствами святых отцов и учителей Церкви, как велось тогда, но не украсил, всего вероятнее, по самому роду и назначению этих сочинений: такое украшение было бы в них неуместно и излишне. Зато он достаточно обнаружил свои познания в книгах Священного Писания и особенно в священной истории. А что Макарий обладал обширною начитанностию, что он мог познакомиться более или менее со всею книжною мудростию, какая тогда была доступна русским, об этом свидетельствуют его Минеи Четии. Это громадный литературный сборник, в котором святитель старался собрать и, как сам говорит, действительно собрал "все святые книги, которые в Русской земле обретаются" (т. е. тогда обретались). Сборник разделен на двенадцать больших книг по числу двенадцати месяцев года, и в каждой книге на каждый день месяца (по гречески - μήν) предлагает приличные дню чтения для православных (оттуда и название - Минеи Четии). Сообразно с этою целию в Макарьевские Чети-Минеи, естественно, прежде всего должно было войти все то, что издревле предлагалось у нас для той же цели, только в разных книгах, и именно вошли: краткие жития святых, краткие сказания об открытии мощей их, об установлении в честь их праздников, краткие поучения, назидательные повести, изречения подвижников, предлагавшиеся в Прологах; жития - более или менее подробные, иногда обширные, и такие же повествования об открытии мощей, предлагавшиеся в сборниках житий и переписывавшиеся отдельно; похвальные Слова святым, Слова учительные, торжественные на разные праздники Господские, Богородичные и святых, предлагавшиеся в Торжественниках, в сборниках поучений и других подобных книгах. Одних этих статей было совершенно достаточно, чтобы Чети-Минеи Макария вполне соответствовали своему названию и своей цели. Но Макарию хотелось большего: вместе с житиями святых он желал соединить и их писания, или сочинения, какие только употреблялись в России, были ли то сочинения краткие, или обширные, или даже целые книги, и он поместил эти писания каждого из святых писателей большею частию под теми самыми числами месяцев, когда совершается их память. Так, в день пророка Иеремии (мая 1) поместил книгу его пророчества, в день праведного Иова (мая 6) - книгу Иова, в день пророка Исаии (мая 9) - книгу его пророчества, в день святого Иоанна Богослова (сентября 26) - его Евангелие и Апокалипсис, в день двенадцати апостолов (июня 30) - толковый Апостол, в день святого Кирилла Иерусалимского (марта 18) - его катехизические поучения, в день успения святого Иоанна Златоуста (сентября 14) - его Маргарит, в день святого Василия Великого (генваря 1) - его книгу о постничестве, в день святого Дионисия Ареопагита (октября 3) - его книгу о небесной иерархии, в день святого Григория Богослова (генваря 25) - книгу его Слов, в день святого Ефрема Сирина (генваря 28) - его Патерик, в день святого Григория, папы Римского (марта 11) - его толкования на Евангелия и сказания о житии святых отцов, в день святого Иоанна Дамаскина (декабря 4) - его книгу "Небеса" и книгу об осми частях речи, в день преподобного Иосифа Волоколамского (сентября 9) - его Духовную грамоту, или устав, и пр. Макарьевские Чети-Минеи чрез такое внесение в них книг Священного Писания и творений отеческих увеличились едва ли не вдвое, если не более. Но Макарий не удовольствовался и этим. Он знал, что есть древние благочестивые и уважаемые сочинения и целые книги неизвестных авторов или, по крайней мере, не принадлежащие одному какому-либо святому писателю, которые потому нельзя было приурочить в Чети-Минеях к какому-либо определенному дню; знал также, что есть многие достойные сочинения и известных писателей, но не причисленных к лику святых, которые тем не менее имели права занять место в Чети-Минеях под определенными числами месяцев. Что тут было делать? Макарий не поколебался внести в свои Чети-Минеи и такого рода сочинения, но придумал поместить их большею частию в виде приложений к своим месячным книгам, под последним числом то одного, то другого месяца. И например, в конце декабрьской книги поместил три древних Патерика, в конце февральской - книгу Иосифа Евреина и две статьи об отпадении латинян от Церкви, в конце апрельской - огромную книгу Никона Черногорца, в конце июньской - еще два древних Патерика, Синайский и Египетский, и книгу Странник русского игумена Даниила, в конце июльской - книгу Иоанна, экзарха Болгарского, книгу Пчелу, книгу проповедей митрополита Григория Самвлака, а всего более в конце последней книги, августовской, - книгу Косьма Индикоплов, "Толкование о церковных вещех" и толковую службу, главизны Василия, царя греческого, к сыну, послание Фотия патриарха, Слова Косьмы Пресвитера, разные послания русских князей, митрополитов и епископов и пр. Таким образом, Чети-Минеи Макария, разрастаясь более и более, обратились наконец в целую библотеку, в которой просвещенный архипастырь старался собрать и сохранить для потомства все книжные сокровища своего времени, все памятники литературы и письменности, какие тогда у нас существовали. Этому великому делу Макарий посвятил, по его собственному свидетельству, двенадцать лет своей жизни, когда был еще святителем Новгородским. Он имел различных помощников и писцов, не щадил для них ни сребра своего, ни почестей и лично сам "многи труды и подвиги подъят от исправления иностранных и древних пословиц, проводя на русскую речь". В 1541 г., следовательно незадолго до своего поступления на кафедру Московской митрополии, он уже положил все двенадцать книг своих Чети-Миней вкладом в новгородский Софийский собор на помин своих родителей. Но и теперь святитель не признавал еще своей работы вполне оконченною, а продолжал заниматься ею и в Москве несколько лет, хотя, быть может, не с таким постоянством, как прежде. Об этом не говорит он сам, но непререкаемо говорят два новые списка его Чети-Миней, из которых один в 1552 г. он пожертвовал в московский Успенский собор, а другой, как догадываются, поднес тогда же царю Иоанну Васильевичу. Оба списка, сходные между собою, немало различаются от новгородского: кроме того что в них по местам статьи расположены в другом порядке и некоторые статьи из одних месяцев перенесены в другие, в этих списках оказывается много книг и сочинений, которых нет в новгородском (каковы: Евангелие от Луки с толкованием Феофилакта, Апостол толковый, книга Мефодия, епископа Патарского, о вещи и самовластве, книга Измарагд, книга Григория Самвлака, книга Иосифа Волоколамского, книга Златая Цепь, книга Пчела и др.), и помещены некоторые новые жития русских святых, составленные уже по окончании новгородского списка (жития Александра Свирского, Иосифа Волоколамского, Павла Обнорского, Евфосина Псковского, Александра Невского, митрополита Ионы). Выходит, что над составлением своих Великих Чети-Миней Макарий трудился не двенадцать только, а около двадцати лет. При полном, однако ж, уважении к великому труду, мы не можем не сказать, что Макарий не исполнил всего, что предпринимал исполнить и что, как казалось ему, он будто бы исполнил: он собрал в своих Чети-Минеях многие, весьма многие, но отнюдь не "все святые книги", какие обретались тогда в Русской земле. Для примера посмотрим только в этом сборнике на книги Священного Писания и сочинения русские, как наиболее к нам близкие. Из книг библейских новозаветные, действительно, помещены здесь все: все четыре Евангелия с толкованиями, все Послания и Деяния апостольские с толкованиями, Апокалипсис с толкованиями. Но книги ветхозаветные - далеко не все: Моисеевых пяти нет ни одной (за исключением того, что в обширном житии Моисея (сентября 4) приведены некоторые главы и отрывки из Исхода, Числ и Второзакония, но не в буквальном тексте, а с изменениями, сокращениями и пропусками по усмотрению составителя жития); следующих затем исторических книг находится только семь - Иисуса Навина, Судей, Руфи, Первая и Вторая Царств, Первая и Вторая Маккавейские, а остальных двенадцати нет; книг учительных только четыре - Иова, Псалтирь (в трояком виде: с толкованием Афанасия, с толкованием Брунона, с толкованием Феодорита), Екклезиаст с толкованием и Премудрость сына Сирахова, а остальных трех нет; книги пророческие есть все: четырех больших пророков - Исаии с толкованиями, Иеремии, Иезекииля и Даниила и двенадцать малых пророков. То есть, в Чети-Минеях Макария недостает целых двадцати книг Священного Писания. А сказать, чтобы книги эти не обретались тогда в Русской земле, нельзя, когда известно, что еще Геннадий, архиепископ Новгородский, собрал всю славянскую Библию в один состав, и списки ее того времени сохранились доселе. Из русских сочинений в Чети-Минеях Макария можно насчитать - до 35 житий святых, до 25 похвальных Слов им, хотя некоторые из этих Слов можно назвать и житиями; такое же число сказаний о святых, о их мучениях, кончине, об открытии и перенесении мощей их, о явлении чудотворных икон их, о построении в честь их храмов и подобное, а кроме того, то по одному, то по два и по три или вообще по нескольку словесных произведений другого рода: грамот, посланий. Слов, монашеских уставов, путешествий, полемических книг, принадлежащих с лишком двадцати разным авторам. Но все это отнюдь не исчерпывает вполне нашей древней литературы до половины XVI в., если даже иметь в виду одних наших известных писателей. Так, преподобного Феодосия Печерского здесь помещено только одно послание к князю Изяславу о латинской вере, Кирилла Туровского - только одно Слово на Собор 318 отцов, митрополита Киприана находятся только три послания, митрополита Фотия - только девять, митрополита Ионы - только три, преподобного Иосифа Волоколамского - только два сочинения, правда самые важные и обширные ("Просветитель" и монашеский устав), но посланий нет ни одного, и из многочисленных сочинений Максима Грека - только одно Слово против латинян. А Слов Серапиона, епископа Владимирского, вовсе нет; посланий и поучений святителей Московских Петра, Алексия и Филиппа и препобного Кирилла Белозерского нет; нет также и путешествий Стефана новгородца, иеродиакона Игнатия, дьяка Александра, иеродиакона Зосимы; нет ни устава, ни посланий преподобного Нила Сорского; нет ни одного из Слов и посланий митрополита Даниила. Впрочем, мы отнюдь не думаем ставить в укор Макарию, что он не поместил в своих Чети-Минеях некоторых сочинений как названных нами, так и других русских писателей. Одних из этих сочинений он мог совершенно не знать, других мог не отыскать, а сочинения своих современников - митрополита Даниила и Максима Грека, который был еще тогда жив и находился под епитимиею, мог не поместить, потому что признавал это по каким-либо соображениям и отношениям неудобным и неблаговременным. Не надобно также забывать, что Макарий имел в виду не научную цель, а чисто нравственную - дать православным на каждый день года такое чтение, которое бы служило только, как он выражается, "в великую душевную пользу" читателям и слушателям. Потому при собрании сочинений русских и других он вовсе не задавался мыслию отыскивать, например, более древние их списки, или выбирать лучшие их редакции, или собрать все сочинения какого-либо автора, отделить подлинные сочинения от подложных, достоверные от сомнительных, испорченных и пр. Такая работа была не по силам собирателя, и он сам просит прощения, если "от своего неразумия" где-либо погрешил и допустил в своих Чети-Минеях посреди священных книг какое-либо "ложное и отреченное слово". Вся его забота была устремлена на то, чтобы сочинения были назидательны и удобопонятны читателям и слушателям, и он, естественно, предпочитал те, которые казались ему более назидательными и могли более возбуждать и поддерживать внимание. Вследствие этого он и старался, сколько мог, исправлять по местам слог и заменять в статьях переводных иностранные и устарелые слова и выражения новыми русскими, а при выборе, например, житий русских святых отдавал предпочтение не древним и кратким, но позднейшим, отличавшимся занимательными подробностями, не обращая внимания, насколько достоверны эти подробности, и написанным витиевато и многоречиво или, по понятиям времени, красноречиво. Впрочем, и наука не может без благодарности отнестись к Великим Чети-Минеям Макария. Многие русские сочинения, в особенности жития, здесь помещенные, не сохранились в более древних списках; а все вообще собранные здесь произведения русской литературы представляют богатое и драгоценное пособие при изучении этих произведений, при сличении и оценке их редакций и разных списков, более древних и позднейших, сохранившихся в других памятниках нашей письменности. Занимаясь составлением своих Чети-Миней, Макарий уже тем самым возбуждал вокруг себя некоторое литературное движение. Он трудился не один, а вызывал на труд и других грамотеев, которых содержал при себе. Они копались в рукописях, отыскивали жития святых и вообще потребные статьи, выбирали из них лучшие, переписывали их и располагали по числам месяцев - и эти книжные занятия длились в одном Новгороде двенадцать лет. Но Макарий имел и другое, более положительное и существенное влияние на нашу литературу, на ее дальнейшее развитие и обогащение новыми произведениями, хотя в одном лишь роде. То была исключительно литература житий, которых явилось теперь, во дни Макария, столько, сколько не являлось их у нас ни прежде, ни после него в подобный непродолжительный период. Такое направление и оживление нашей литературы обусловливались целым рядом обстоятельств времени. В своих Чети-Минеях Макарий желал совместить жития не только святых древней Церкви, но и отечественных и вообще славянских. А между тем открылось, что жития некоторых из этих святых еще вовсе не были написаны, а других если и были написаны, то неудовлетворительно. И вот первое обстоятельство, потребовавшее составления новых житий святых или, по крайней мере, новых редакций житий. В 1537 г., когда по воле государя в Новгород прибыл для собирания ратных людей боярский сын Василий Михайлович Тучков, издетства наученный книжной мудрости, Макарий упросил его написать вновь и "распространить житие и чудеса" Михаила Клопского и вручил ему прежнее житие преподобного, которое считал написанным "вельми просто" и неполным. Тучков действительно распространил это житие и украсил его цветами своего книжного красноречия, но распространил только тем, что прибавил в начале витиеватое и многоглаголивое предисловие, в конце - такое же послесловие и затем описание четырех новых чудес с витиеватыми же, хотя более краткими, предисловием и послесловием. А самого жития нимало не распространил и не дополнил, напротив, еще сократил содержащиеся в нем сказания о пророчествах святого и о его кончине и отчасти исказил некоторыми изменениями и историческими погрешностями. Потому-то, может быть, Макарий и внес в свои Чети-Минеи не одно новое житие Михаила Клопского, составленное Тучковым, но вместе и прежнее, которым Тучков пользовался, да не сумел воспользоваться. Вскоре Макарию представился другой подобный случай. В Новгород пришли два монаха с Афона. Передавая архипастырю по его желанию о положении православия и православных в тех странах и о разных притеснениях со стороны турок, иноки рассказали, между прочим, как недавно потерпел мучение один молодой болгарин по имени Георгий. Рассказ до того подействовал на святителя, что он немедленно приказал описать жизнь и подвиги нового мученика иеромонаху своей домовой церкви Илие - вероятно, тому самому, которого посылал (в 1534 и 1535 гг.) для утверждения христианства между корелами и другими финскими племенами. Илия исполнил волю владыки и написал в 1539 г. житие святого великомученика Георгия Болгарского единственно на основании устного сказания двух иноков, которые сами знали о мученике только по слухам. А потому неудивительно, если это житие, тогда же занесенное в Макарьевские Чети-Минеи, оказывается несогласным во многом с другим, достовернейшим сказанием о том же Георгии, которое написано очевидцем его мученичества и бывшим духовником его средецким священником. Когда Макарий переселился в Москву и занимался дополнением своих Чети-Миней, составлены еще два новые жития, которые и занес он в этот свой сборник, - жития преподобного Александра Свирского (1533) и преподобного Иосифа Волоколамского (1515). Первое написано в двенадцатое лето по преставлении святого, следовательно в 1545 г., "повелением" Новгородского архиепископа Феодосия. Автором жития был постриженник, ученик и непосредственный преемник Александра в обители игумен Иларион. Он передает только то, что слышал от самого Александра, от старших его учеников, бывших с ним от начала, и что видел своими очами. Повествует по порядку о родителях, рождении и отрочестве святого, о тайном удалении его из дома родительского в обитель Валаамскую, пострижении там и разных послушаниях; об основании им своей обители, собирании иноков и построении в ней церквей; о его образе жизни, подвигах и поучениях братии; о его кончине и шестнадцати чудесах, из которых первые пять совершены им еще при жизни, а остальные по смерти. И все это излагается просто, понятно, без книжного витийства и высокопарности, хотя и не довольно искусно. Житие преподобного Александра можно отнести к числу наиболее достоверных и удачных. Еще с большею справедливостию должно повторить то же и о житии преподобного Иосифа Волоколамского, которое написано спустя тридцать лет по смерти преподобного (следовательно, в 1546 г.) также постриженником и учеником его Саввою, епископом Крутицким, по приказанию и благословению самого митрополита Макария. Это житие, кроме своей правдивости и безыскусственности в слоге, отличающееся полнотою, порядком и отчетливостию в изложении, достопримечательно особенно потому, что, изображая жизнь человека, который принимал такое живое и обширное участие в делах нашей Церкви и отечества к концу XV и в начале XVI в., сообщает важные сведения для нашей церковной и гражданской истории. И Макарий не поколебался занести это житие - надо прибавить, проникнутое глубоким чувством благочестия и назидательности - в свои Чети-Минеи, несмотря на то, что Иосиф тогда еще не был причтен к лику святых. Вероятно, около этого же времени составлены по поручению Макария новые редакции двух прежних житий: краткого жития святителя Московского Алексия и жития Димитрия Прилуцкого вместе с похвальным Словом преподобному - по крайней мере, обе эти редакции житий занесены Макарием в его Чети-Минеи и прежде не встречаются. Собирая для своих Чети-Миней жития и отечественных святых, Макарий не мог не встретиться с мыслию, что многие из них, хотя чтутся православными, доселе еще не канонизованы, или не причтены Церковию к лику прославляемых угодников Божиих. И вот в 1547 г., под председательством Макария состоялся Собор, который определил праздновать двенадцати святым по всей России, а девяти - местно, где они покоятся, - новое обстоятельство, потребовавшее составления еще нескольких житий, так как для празднования в честь святых, по уставу, кроме служб им, необходимы вместе их жизнеописания или похвальные Слова, которые и читаются в дни их памяти в церквах и обителях. Жития некоторых из вновь канонизованных угодников, именно: Иоанна, архиепископа Новгородского, Зосимы и Савватия Соловецких, Дионисия Глушицкого, Михаила Клопского, Пафнутия Боровского и Александра Свирского - уже существовали и, должно быть, признаны соответствующими своей цели; по крайней мере, оставлены без переделки и, кроме одного, занесены в Чети-Минеи Макария. Но жития других святых, хотя также существовали, показались недостаточными и подверглись теперь новой редакции или только дополнены. Наконец, жития еще некоторых составлены совершенно вновь. К числу житий, явившихся теперь в новой редакции или с дополнениями, относятся жития святого Александра Невского, преподобного Никона, игумена Сергиевой лавры, и преподобного Павла Обнорского. Сочинитель первого жития - вероятно, инок владимирского Рождественского монастыря, где покоились мощи святого Александра, Михаил, так как он же написал тогда и канон святому князю, - сам свидетельствует, что принялся за свой труд по поручению митрополита Макария вследствие постановления Собора. Сочинение это написано в форме похвального Слова святому и потому витиевато и многословно по правилам современного красноречия. К самому содержанию жития автор не прибавил ничего и лишь повторил, частию дословно, частию с риторическими распространениями, древнее летописное житие князя. А прибавил только, кроме предисловия и послесловия, описание тринадцати чудес святого Александра. Житие преподобного Никона в новой редакции, принадлежащей перу неизвестного, представляется также в виде похвального и вместе поучительного Слова, особенно судя по началу. При сравнении этой редакции с прежнею, составленною сербом Пахомием, обнаруживается, что в новой прибавлено одно известие об оставлении Никоном должности игумена на целые шесть лет и о принятии ее вновь по просьбам братии; сделана одна поправка, состоящая в том, что последнею церковию, которую расписали незадолго пред своею кончиною наши знаменитые иконописцы Андрей Рублев и спостник его Даниил, была не Троицкая в Сергиевой лавре, а Спасская вАндрониковом монастыре; кое-где вложены в уста Никона речи и беседы с братиею и другими лицами, не бывшие в прежней редакции, и все вообще житие начертано более растянуто, более витиевато и многоречиво. Наконец, житие преподобного Павла Обнорского, которое встречается в списке еще 1536 г., дополнено теперь описанием девятнадцати посмертных чудес старца. Все три названные жития в новом их виде не только начаты, но и окончены прежде 1552 г., так как все попали в Макарьевские Чети-Минеи. Вновь составлены теперь жития святителя Ионы, митрополита Московского, и преподобного Макария Колязинского. Житие или, точнее, похвальное Слово святителю Ионе написано в 1547 г. "повелением" самого государя и "благословением" митрополита Макария, как гласит заглавие. После пышного и витиеватого приступа, ясно указывающего, что Слово написано в Москве и произносилось в Успенском соборе на праздник святителя, неизвестный автор кратко повествует об известном предсказании митрополита Фотия относительно Ионы, когда последний был еще простым иноком в Симоновой обители, о возведении Ионы на кафедру Рязанской епархии и служении там, об избрании его на митрополитскую кафедру, неожиданном прибытии к нам митрополита Исидора, его измене православию и поставлении Ионы в митрополита; потом подробнее - о разных чудесах Ионы, совершенных им как прежде кончины, которая описывается весьма кратко, так и после нее, и все это заключает молитвою к святителю у самой раки его и многократными восклицаниями "радуйся". Житие преподобного Макария Колязинского (1483) написано в 64-е лето после его смерти, следовательно также в 1547 г., каким-то иноком Колязинской обители. Об источниках, которыми пользовался, он заметил: "Не бо своима очима видех, что таково бываемо, но от многых и достоверных муж слышах, яже глаголют о святем, поведающе исправлениа его; инии же своима очима самаго святаго видеша, и не зело бо пред многыми леты беяше; последи же и сам аз своима очима видех от честныа ракы богоноснаго оного отца многа и различив исцелениа бывающа". Рассказ в житии прост, незатейлив, без витийства и кратко передает, от кого и где родился святой, как возрастал, вступил в брак и чрез три года лишился жены; как потом пострижен в Клобуковом монастыре и подвизался; как основал свой монастырь, собрал братию, получил сан священства, привлекал своим "учительным даром" слова даже живущих далеко от обители и многих вельмож, совершил два чуда и, наконец, как и когда скончался. Вслед за житием преподобного Макария, спустя мало времени тот же автор составил еще особую повесть об обретении мощей его, как сам свидетельствует в предисловии к повести, и описал в ней, кроме обретения мощей (в 1521 г.), шестнадцать чудес преподобного, совершившихся в последующее время. Таким образом, жития всех двенадцати святых, которым Собор 1547 г. постановил праздновать во всей Русской Церкви, были уже готовы, семь - составленные еще прежде, пять - явившиеся теперь вновь или в новом виде, и все эти жития были рассмотрены самим митрополитом, все занесены им в его Чети-Минеи и, без сомнения, тогда же начали входить во всеобщее употребление. Что же касается девяти святых, которым Собор 1547 г. положил праздновать лишь местно, то составление или только пересмотр житий их, равно как и служб им, по всей вероятности, были предоставлены самим местным церквам и обителям, где покоились святые. По крайней мере, ни одно из этих житий не занесено митрополитом в его Чети-Минеи, следовательно, не было им рассмотрено или одобрено, хотя два из них - житие святого Арсения, епископа Тверского, и житие святого Максима юродивого тогда, как можно догадываться, уже существовали. Два другие жития, именно святых Устюжских - Прокопия юродивого и Иоанна юродивого, - действительно, составлены по местному распоряжению местным грамотеем. В житии последнего автор говорит, что он сын бывшего священника при устюжском соборе и потом игумена Борисоглебской сольвычегодской обители Дионисия и по его-то благословению, на основании его рассказов написал в 1554 г. житие святого Иоанна, которого отец знал лично, и выражает мысль, что еще прежде написал и житие святого Прокопия, во имя которого отец построил храм в своей обители. Оба жития составлены малотолково и малограмотно. Но первое, т. е. Иоанново, по крайней мере, основано на словах свидетеля, заслуживающего доверия, а второе представляет собою не более как сбор, без разбора и поверки, разных сказаний о святом юродивом XIII в., письменных и устных, носившихся в народе в течение столь долгого времени, сказаний отрывочных, иногда противоречивых между собою, с прибавлением еще некоторых заимствований из других житий и повестей. Подобным же образом составлены и жития пятерых святых Муромских: житие святого князя Константина и чад его Михаила и Феодора и житие святого князя Петра и супруги его Февронии. Автор первого жития изложил в нем преимущественно местные предания о состоянии Мурома и утверждении в нем христианства князем Константином в XII или XIII в. - предания, конечно имевшие фактическую основу, но в подробностях неизбежно повредившиеся в продолжение веков в устах народа и потому заключающие в себе разные исторические несообразности и противоречия; прибавил кое-что из летописи с своими искажениями и, наконец, поместил рассказ об открытии мощей благоверных князей в 1553 г. А составитель жития святого князя Петра и княгини Февронии, какой-то "господин смиренный мних Иеразм" собрал в своей повести с удивительною простотою и доверчивостию не столько известия о христианских или княжеских деяниях князя, сколько старинные легенды, с незапамятных времен созданные фантазиею народа по его древним верованиям и преданиям и только местно примененные к благоверному князю и его супруге. Повторяем: все эти так неудачно составленные жития местно чтимых святых имели только местное значение и в свое время не были рассмотрены высшею церковною властию, не были даны для общего употребления в Церкви. Когда Собор 1547 г. окончился, то по благословению его и, без сомнения, по мысли митрополита Макария юный государь отнесся ко всем епархиальным владыкам с просьбою, чтобы они собрали сведения и о других святых каждый в своем пределе и представили на новый предполагавшийся Собор. Собор этот, действительно, и состоялся в 1549 г. под председательством того же митрополита Макария. Святители представили собранные ими сведения о святых, "каноны, жития и чудеса", по рассмотрении которых Собор и положил праздновать еще пятнадцати русским святым да, кроме того, трем Литовским - святым мученикам Антонию, Иоанну и Евстафию и двум сербским - архиепископу Арсению и святому мученику Иоанну Сочавскому, пострадавшему в Белеграде. В числе представленных на Собор житий некоторые, именно: архиепископов Новгородских Евфимия и Ионы, епископа Пермского Стефана, тверского князя Михаила, преподобных Авраамия Смоленского, Саввы Вишерского, Григория Пельшемского, трех мучеников Литовских и святого мученика Иоанна Сочавского - оказались составленными еще в прежние времена и теперь приняты и все занесены в Макарьевские Чети-Минеи. Но жития других святых, теперь канонизованных, написаны вновь вследствие означенных нами обстоятельств. Таково, прежде всего, известное обширное житие преподобного Евфросина Псковского, составленное пресвитером Василием, в монашестве Варлаамом, едва ли не самым многоглаголивым писателем своего времени, когда многоглаголание так ценилось, и одним из самых легковерных, нерассудительных и неразборчивых при составлении своих сказаний. Житие Евфросина он написал еще в 1547 г., следовательно до Собора, и воспользовался, как сам говорит, прежнею повестью о преподобном, по догадкам - конца XV или начала XVI в. Автор этой повести был какой-то фанатический приверженец сугубой аллилуйи, приписывавший ей чрезвычайную важность, и потому изложил в повести крайне растянуто и многоречиво, с мельчайшими подробностями и обстоятельствами происходившие в Пскове при живейшем будто бы участии преподобного Евфросина споры о двоении или троении аллилуйи, а равно и то, как ему самому, т. е. автору, являлись в сонных видениях сперва преподобные Евфросин и Серапион и затем даже Пресвятая Богородица, подробно объяснившая ему великую тайну Божественной сугубой аллилуйи и повелевшая ему чрез ангела записать Ее слова. Всю эту повесть почти целиком и большею частию дословно повторил в своем житии преподобного Евфросина и Василий, изложив только в порядке другие известия о преподобном, разбросанные в повести по разным местам, где случайно приходилось. А от себя прибавил лишь в начале новое вступление и немногие известия о происхождении, пострижении и поселении преподобного Евфросина на реке Толве, а в конце - описание нескольких позднейших чудес преподобного, не описанных в прежней повести. Нельзя отрицать того исторического факта, что в Пскове происходили во дни преподобного Евфросина жаркие споры об аллилуйе; но невозможно принять некоторые неправдоподобные подробности в рассказе об этих спорах, изложенные в житии преподобного Евфросина, и особенно те "сонные мечтания" рассказчика, те нелепые и недостойные объяснения о сугубой и трегубой аллилуйе, какие влагает он в уста Самой Пресвятой Богородицы и которые Московский Собор 1666 г. справедливо назвал "лживыми". К сожалению, эти лживые мечтания нашли в свое время веру, и сам Стоглавый Собор ссылался в своей главе об аллилуйе на житие преподобного Евфросина, а митрополит Макарий внес житие это в свои Чети-Минеи. Равным образом он внес туда жития еще двух новоканонизованных святых - Всеволода, князя псковского, написанное тем же пресвитером Василием, и житие преподобного Саввы Сторожевского, составленное иноком Маркеллом. Оба жития скудны содержанием. В первом кое-как сведены немногие известия летописей о князе Всеволоде, которого автор по невежеству относит ко временам Ливонского ордена, и затем на основании какого-то "малого писания" и устных преданий изложен рассказ об обретении и перенесении мощей святого в 1192 г. и о многих чудесах его, совершившихся уже в позднейшее время, в конце XV и в 1-й половине XVI столетий. А житие Саввы, составленное по повелению митрополита Макария вследствие ходатайства братии Сторожевского монастыря, излагает также немногие сведения только об иноческой жизни преподобного, заимствованные из житий преподобного Сергия Радонежского и ученика его Никона, и затем распространяется в описании многочисленных чудес святого старца. Жития еще некоторых вновь канонизованных теперь святых написаны уже после 1552 г., как можно заключать с вероятностию и из того, что они не попали в Макарьевские Чети-Минеи. Разумеем: а) житие преподобного Евфимия Суздальского с описанием открытия его мощей в 1507 г. и четырнадцати посмертных его чудес, вышедшее из-под пера инока суздальской Спасо-Евфимиевской обители Григория, время жизни которого, относящееся к XVI в., доселе с точностию не определено; б) житие преподобного Ефрема Перекомского, крайне неудачное, составленное неизвестным, который почти все содержание позаимствовал из жития преподобного Александра Свирского, сделав только небольшие перемены и приспособления к своему преподобному, и потому неизбежно впал в разные противоречия и хронологические несообразности ; в) житие святого Нифонта, епископа Новгородского, - творение известного пресвитера Василия, бедное содержанием и переполненное многословием, относящееся уже к 1558 г., когда он был священноиноком Варлаамом, - тут почти целиком повторено сказание о Нифонте Киево-Печерского Патерика Кассиановской редакции с прибавлением только пышного предисловия, нескольких новых известий о святителе, неизвестно откуда заимствованных, и похвалы ему; г) наконец, житие святого Никиты, епископа Новгородского, явившееся почти одновременно в четырех редакциях. Первая принадлежит иноку Маркеллу, который в 1555 г. был игуменом Хутынского монастыря, но чрез два года удалился с игуменства в Антониев монастырь и там "сотворил житие Никите, епископу Новгородскому" незадолго до открытия мощей его; автор довольно подробно излагает известное сказание Поликарпа, или Киево-Печерского Патерика, о бывшем затворнике Никите, о его искушениях, о его избрании во епископа Новгородского, его чудесах еще при жизни, о его кончине и присовокупляет краткое похвальное ему Слово, но вовсе не упоминает об открытии мощей святителя. Вторая редакция - игумена Данилова монастыря Иоасафа; он принялся за это дело по поручению Новгородского владыки Пимена вследствие открытия мощей святого Никиты в 1558 г. и после весьма обширного и напыщенного приступа, повторив Поликарпово сказание об угоднике, обстоятельно описал открытие мощей его и последовавшие чудеса. Третья редакция написана тем своеобразным языком и в том полемическом направлении, какие замечаются в сочинениях известного тогдашнего полемиста инока Отней пустыни Зиновия; автор довольно критически отнесся к Поликарпову сказанию о Никите и об открытии мощей его рассказывает гораздо подробнее Иоасафа, но чудеса описывает только некоторые, заметив, что большая часть их описана "во ином", т. е. Иоасафовом, сочинении. Последняя, четвертая, редакция - труд не раз уже упомянутого нами пресвитера Василия, в монашестве Варлаама, который при составлении ее усердно воспользовался третьего редакциею жития святого Никиты, хотя писал, как говорит, по поручению самого митрополита Макария. Нельзя здесь умолчать еще о двух житиях, неразрывно связанных между собою и составленных одним и тем же лицом в Ферапонтовом Белозерском монастыре: это жития преподобных Ферапонта Белозерского и Мартиниана. В некоторых списках последнего жития встречается рассказ, что после Собора 1547 г. игумен ферапонтовский отвез в Москву оба жития названных преподобных и представил митрополиту Макарию, который на новом Соборе и установил праздновать память Ферапонта и Мартиниана. К сожалению, рассказа этого нет в древнейших списках Мартинианова жития, и, что еще важнее, имена обоих преподобных не находятся в известном списке святых, канонизованных Собором 1549 г. Разве предположить, что или список неполон, или оба преподобные канонизованы не на этом, а на одном из последующих Соборов, бывших при Макарии. Окончились Соборы 1547 - 1549 гг., установившие праздновать стольким русским святым и вызвавшие появление стольких житий их, но не окончилась любовь митрополита Макария к житиям, и он продолжал поручать и благословлять составление новых житий, может быть, с целию подготовить материалы для канонизации еще некоторых отечественных подвижников благочестия. Так, в 1553 г. по поручению Макария и самого государя написано житие преподобного Даниила Переяславского одним из учеников его. Ученик писал со всею искренностию и простотою, без риторических прикрас и тех общих мест, которые так часто встречаются во многих житиях, и повествует только о том, что сам видел и слышал или непосредственно от своего учителя, или от других его учеников, или вообще от его современников, так как со смерти преподобного (7 апреля 1540 г.) едва протекло тринадцать лет. И вышло житие по изложению, равно по обилию и достоверности содержания, одним из лучших. Вскоре после 1560 г. составлено житие преподобных Григория и Кассиана Авженских или, точнее, сказание о явлении мощей и чудесах их, игуменом Даниилова монастыря Иоасафом. Он рассказывает, что в 1560 г. по поручению митрополита Макария игумен Махрицкого монастыря Варлаам собирал на месте сведения о чудесах этих преподобных, и для той же цели приезжал в Авженский монастырь Вологодский епископ Иоасаф. Когда собранные сведения были представлены митрополиту. Собор на основании их установил праздновать обоим новым чудотворцам и повелел составить сказание о них (доказательство, что и после Соборов 1547 и 1549 гг., еще при Макарии, причислялись некоторые подвижники к лику святых). Это повеление Собора и исполнил игумен Иоасаф, воспользовавшись переданными ему сведениями о новых чудотворцах. Вслед за тем ему же поручено было царем и митрополитом Макарием написать житие преподобного Стефана Махрицкого, бывшего учителя преподобных Григория и Кассиана Авженских. Повод к этому подал, как рассказывает автор в конце жития, тот же махрицкий игумен Варлаам. Он нашел в кладовой своей обители краткие харатейные записки о Стефане современника его, прадеда своего священноинока Серапиона; припомнил, что слышал из уст его о преподобном своими ушами во дни своей юности, и, будучи сам свидетелем чудес, совершавшихся у гроба преподобного Стефана, написал, как мог, сказание о нем и представил царю и митрополиту. Они помыслили, что "не подобает оставити без написания житие и чудеса" такого великого и святого мужа и повелели написать житие его, "да на память его прочитается". Иоасаф нарочно отправлялся в Махрицкий монастырь, расспрашивал игумена Варлаама и братию о преподобном Стефане, прочитал харатейные записки о нем священноинока Серапиона и составил довольно подробное описание как жития, так и посмертных чудес святого старца. Трудясь над собиранием своих Чети-Миней при помощи других лиц, которые то отыскивали и переписывали разные статьи и жития святых, то составляли новые жития, митрополит Макарий таким же образом трудился над продолжением и дополнением Степенной книги. По крайней мере, сохранился список Степенной, писанный в его время и продолженный до самой его кончины, не далее, следовательно, продолженный в его же время, и в этом списке есть места, которые не мог написать о себе сам Макарий, и есть статьи, составленные по его благословению и тогда же, а не после занесенные в Степенную книгу. Впрочем, в чем бы ни состояло участие Макария в продолжении и дополнении Степенной книги - сам ли он написал некоторые статьи в ней или поручал все дело другим, а сам лишь руководил ими и пересматривал сделанное - только это участие послужило поводом к составлению новых житий или новых редакций житий, которые и занесены тогда же в Степенную книгу. Так, в самом начале Степенной книги, еще прежде оглавления ее помещено обширное житие святой благоверной княгини Ольги, которое в одном списке прямо усвояется современнику Макария известному попу Сильвестру и, во всяком случае, написано во дни царя Ивана Васильевича и митрополита Макария, ибо в одном месте автор молит святую Ольгу, и святого Владимира, и святых мучеников Бориса и Глеба, чтобы они сохраняли державу сродника своего, "благочестивого самодержца, царя и великого князя", а в другом выражает мысль о происхождении русских князей от рода римского кесаря Августа, - мысль, которая если не придумана, то наиболее повторялась во дни Иоанна IV. В состав этого жития автор внес все, что только находится о святой Ольге в наших летописях, в похвальном Слове митрополита Илариона святому Владимиру, в похвале святым Владимиру и Ольге мниха Иакова и в двух известных проложных житиях ее, и все это изложил до крайности растянуто и многословно, со всеми риторическими прикрасами, прибавил в начале краткое известие о посещении и благословении святым апостолом Андреем Русской земли и о первых князьях русских: Рюрике, Олеге и Игоре, а в конце - подробное и витиеватое сказание о перенесении мощей святой Ольги и еще более витиеватое и высокопарное похвальное ей Слово. И житие и Слово, как видно из многих оборотов речи, предназначались для чтения пред народом в день памяти святой Ольги, 11 июля. Затем, после оглавления Степенной книги, следует другое, еще гораздо обширнейшее и столько же растянутое и многословесное житие святого князя Владимира, также назначавшееся для чтения в день его памяти, 15 июля. В предисловии автор объясняет, что хотя и прежде обретались многие повести о равноапостольном, устные и письменные, но они не были соединены вместе, а существовали порознь, одни в летописях, другие инде, третьи в кратком житии его, многие же в похвалах ему и что теперь из всех этих повестей собрана и составлена одна повесть "благословением и повелением господина преосвященнаго митрополита Макария всея Русии". Повесть эта обнимает не одну жизнь Владимира, но вкоротке и всю нашу историю, гражданскую и церковную, от начала Руси до его кончины и разделена на 72 главы. Начинаясь заметкою о сродстве Владимира с римским кесарем Августом, она ведет речь о Рюрике и последующих князьях наших, об обращении Руси к христианству еще при патриархе Фотии, о крещении болгар, изобретении русской грамоты и переводе священных книг на славянский язык Кириллом и Мефодием. Затем, переходя к самому Владимиру, в подробности излагает обстоятельства его обращения к христианству и Крещения всей земли Русской, говорит о первых наших митрополитах, епископах, епархиях, построении церквей, учреждении школ, о разных деяниях князя, воинских и гражданских, о его смерти и оканчивается похвалою ему и его благочестивым сродникам. Здесь, между прочим, автор, упомянув о святой Ольге, замечает: "О нейже довольно есть особное сказание", имея в виду, вероятно, житие ее, помещенное в начале Степенной книги, а далее, упомянув о святых мучениках Борисе и Глебе, выражается: "О нихже в древних повестех изрядная списания довольно изложены быша, от нихже нечто отчасти собравше, зде предлагахуся (т. е. предлагаются)..." И действительно, тотчас за повестию о святом Владимире и как бы в продолжение ее предлагается в Степенной книге под заглавием: глава 73, повесть о св. муч. Борисе и Глебе, составленная, как можно догадываться из приведенных слов, или тем же автором, или, по крайней мере, в его время. Тут автор исключительно воспользовался древними известными повестями о святых мучениках мниха Иакова и преподобного Нестора и большею частию дословно переписал то из одной, то из другой, особенно из первой, известия как о страданиях святых братьев, так и о чудесах их и о перенесении мощей их. Нельзя не заметить, что жития святого Владимира и святых Бориса и Глеба помещены в Степенной книге не как вносные статьи, которые можно и исключить, а составляют собою почти всю ее "первую степень и первую грань", обширнейший из всех ее отделов и, следовательно, вытеснили и заменили собою прежнее содержание этого отдела, или степени, может быть такое же тощее, какое видим в последующих ее степенях и гранях. Из других житий, помещенных в Степенной книге, как на составленные при митрополите Макарии можем указать на жития: двух князей - Александра Невского и Всеволода Псковского, двух святителей Московских - Алексия и Ионы и одного преподобного - Даниила Переяславского. В похвальном Слове святому Александру Невскому, которое написано после Собора 1547 г. по поручению митрополита Макария и которое, излагая немногие черты жизни святого князя по древнему сказанию, подробно описывает его чудеса, автор выразился в одном месте: "О нихже (т. е. о новопрославленных святых русских) последь скажем", или, как в другом списке: "О нихже последи речется в Степенной книзе". Из этого выражения можно заключать, что автор принадлежал к числу деятельных участников в составлении Степенной книги во дни Макария, и именно помещал в ней сказания о святых русских или жития их. Обращаясь, в частности, к помещенному здесь житию святого Александра Невского и сравнивая это житие с означенным похвальным Словом, находим, что житие, повторив кратко сказанное о деяниях князя в Слове, прибавляет некоторые новые черты, там не упомянутые, и вообще гораздо обстоятельнее изображает жизнь и деяния князя, сводя известия летописей, а о чудесах его говорит только о двух и при описании последнего, совершившегося уже в 1541 г., делает замечание: "Сия же различная чудеса довольно писана быша в торжественном (т. е. похвальном) Словеси его, в сей же повести сокращено прочих ради деяний". Таким образом, оказывается, что Слово и житие служат как бы дополнениями одно другому, что житие написано уже после Слова, т. е. после 1547 г., и если не тем же автором, то его современником, ибо оно находится уже в списке Степенной книги, писанном в то время. Подобное же отношение замечаем между житием святого князя Всеволода Псковского, которое составлено пресвитером Василием после Собора 1549 г. и занесено в Макарьевские Чети-Минеи, и житием того же князя, помещенным в Степенной: первое, кратко описав жизнь князя, подробно излагает его многочисленные чудеса; последнее, напротив, гораздо обстоятельнее изображает жизнь князя, а из чудес упоминает только об одном и оканчивается так: "Многая же его неизчетная чудеса кто может сказати или исписати? Елика же нецыи потщашася отчасти снискати и писанию предати, и сия во иной книзе, в житии его, обрящеши". Замечательно, что как автор первого жития святого князя Всеволода сознался в предисловии: "А еже от младых ногтей житие его не свем и не обретох нигде же", так и автор второго жития повторяет то же с небольшими изменениями речи, ясно указывая, что имел уже под руками первое житие. Житие святителя Московского Алексия, помещенное в Степенной книге, представляет собою самую обширную редакцию этого жития и, как само свидетельствует, написано "по благословению преосвященнаго Макария, митрополита веса Русии, в лето благочестивыя державы самодержца... Ивана Васильевича... и при благородном сыне его царевиче Иване", следовательно не прежде 1554 г., когда царевич родился. Житие это заменило собою в Степенной книге другое житие святого Алексия, вероятно более краткое, но несомненно в ней находившееся и прежде, так как на него ссылался еще в 1537 г. Василий Тучков в своей повести о Михаиле Клопском. Житие другого святителя Московского - Ионы, помещенное в той же книге, написано после 1547 г., когда появилось известное похвальное Слово Ионе, потому что повторяет, за исключением предисловия, все содержание этого Слова по порядку, иногда дословно, а вообще более растянуто и витиевато; повторяет и все рассказы Слова о чудесах с прибавлением новых. Написано даже после 1555 г., когда приносима была в Москву из Вятки чудотворная икона Николы Великорецкого, потому что, начиная рассказ о новых чудесах, упоминает об этом событии. Написано, однако ж, еще при жизни Макария, потому что в заключительной молитве к святителю Ионе, между прочим, молит его: "Преосвященнаго же господина нашего архиепископа Макария, митрополита всея Росии, правящаго престол твой, в мире житие исправити... поспеши ему". Наконец, сказание о Данииле Переяславском, находящееся в Степенной, есть не что иное, как сокращение обширного жития того же преподобного, которое по воле царя и митрополита написано в 1553 г., - сокращение, сделанное не раньше 1555 г., потому что упоминает в конце о поставлении архиепископа в Казань, совершившемся в этом году. Таким образом, большая часть житий, занесенных при Макарии в Степенную книгу, если не все, явились уже после Соборов 1547 - 1549 гг. и после того, как он успел совершенно закончить свои Великие Чети-Минеи.