Макарий Митрополит (Булгаков) История русской церкви (55)

В "Плаче пермском" есть места довольно сильные по чувству и трогательные. Когда, повествует Епифаний, находившиеся при святом Стефане возвратились из Москвы в Пермь с его ризницею, книгами и другими вещами и возвестили о его кончине, тогда все начали вопиять: "Горе нам, братие! Как остались мы без доброго господина и учителя! Горе, горе нам. Как лишились мы доброго пастыря и правителя!.. Мы лишились доброго попечителя и ходатая за нас пред Богом и людьми. К Богу он молился о спасении душ наших, а пред князем ходатайствовал о жалобе нашей, и о льготе, и о пользе, был теплым заступником за нас пред боярами, начальниками и властями мира сего, многократно избавлял нас от насилия и работы, облегчал нам тиунскую продажу и тяжкие дани. Сами разбойники новгородские - ушкоинницы - покорялись его увещаниям, чтобы не воевать на нас. А теперь мы разом лишились всего: не имеем ни теплого молитвенника к Богу, ни теплого заступника пред людьми. О, как и откуда постигло нас такое бедствие! Мы стали поношением для соседей наших - иноязычников: лопи, вогуличей, югры и пинеги. О епископе наш добрый! - говорим к тебе, как к живому, о добрый подвижниче правой веры, о священнотаинниче и богопроповедниче, проповедавший нам Бога и поправший идолов, честной наш вождь и наставник! Если бы мы потеряли злато или сребро, то и другое обрели бы вместо потерянного. А лишившись тебя, другого такого не найдем. Куда зашла доброта твоя, куда сокрылась от нас? Куда отошел от нас, а нас оставил сирыми, пастырю наш добрый!.. Кто же утешит печаль, постигшую нас? К кому прибегнем, на кого воззрим, где услышим сладкие твои словеса, где насладимся твоей душеполезной беседы?.. Зачем отпускали мы тебя в Москву, где почил ты? Лучше бы было нам, если бы гроб твой находился в земле нашей и пред очами нашими. Тогда великое было бы утешение сиротству нашему; как к живому: мы приходили бы к тебе и просили бы у тебя благословения... За что же обидела нас Москва? Это ли ее правосудие? Она имеет у себя митрополитов и святителей, а у нас был один епископ, и того к себе взяла, и ныне мы не имеем даже гроба епископского. Один у нас был епископ; он же нам был и законодатель, и креститель, и апостол, и проповедник, и благовестник, и исповедник... Помолись же, преподобниче, к Господину жатвы, да изведет делателей на жатву твою и да будут эти делатели добры, непостыдны, право правящие слово истины... О преподобный наш отче, святой епископе Стефане! Если и преставился ты от нас телом, то не отступай от нас духом; если и далеко от нас гроб твой, но молитва твоя да будет всегда с нами; если мощи твои далеко отстоят от нас, то благословение твое да будет близ нас, и посреди нас, и на нас присно". Житие преподобного Сергия Радонежского составлено тем же самым учеником его и отцом духовным, который прежде написал житие святого Стефана Пермского. В предисловии к новому своему сочинению Епифаний говорит, что он начал собирать сведения о преподобном спустя год или два после его смерти (1392) и в продолжение двадцати лет записывал эти сведения частию в свитках, частию в тетрадях без всякого порядка, что потом несколько лет он колебался, писать или не писать житие святого старца, и решился на это, когда прошло уже 26 лет после кончины преподобного, а между тем никто другой не начертал его жизнеописания в назидание потомству (следовательно, в 1418 г.). При составлении жития Сергиева автор пользовался тем, что видел своими глазами и слышал из уст самого Сергия, его келейника, его старшего брата Стефана и других старцев, бывших очевидцами угодника Божия. В этом житии, как прежде в житии святого Стефана Пермского, Епифаний, изображая жизнь святого от его рождения до смерти, по местам говорит о предметах сторонних, только соприкосновенных, например об основании некоторых монастырей. Входит в рассуждения и соображения: например, сказав, как святой Сергий еще во утробе матери троекратно прокричал в церкви, представляет из Священного Писания и Чети-Миней целый ряд подобных примеров, показывающих, что Бог избирает некоторых еще от чрева матери для особенного служения. Влагает в уста преподобного Сергия и других лиц слова, беседы, молитвы, поучения: например, поучение к братии по возведении преподобного в сан игумена, поучение по случаю недостатка съестных припасов в обители. Вообще, новое сочинение Епифания по своему характеру очень похоже на прежнее, но, будучи написано спустя около двадцати лет, представляет следы большей зрелости писателя и гораздо менее растянуто и витиевато, не в такой степени многоречиво. Кроме жития преподобного Сергия, и, кажется, гораздо прежде, Епифаний написал похвальное Слово ему, которое, вероятно, читалось братии в день его кончины. Здесь, после довольно длинного предисловия, сочинитель кратко излагает жизнь святого старца, в общих чертах изображает его свойства, прославляет его подвиги, говорит о его смерти и погребении и передает весьма многословное и наполненное текстами Библии сетование над его гробом осиротевших его учеников. Слово это составлено вообще очень неудачно. Житие преподобного Димитрия Прилуцкого, Вологодского чудотворца, написано одним из его преемников по игуменству в основанной им обители, Макарием, и написано, вероятно, спустя недолго после его кончины (1391). Макарий говорит, что многие свидетельства о преподобном Димитрии он слышал из уст блаженного ученика его Пахомия, который пришел с ним еще из Переяславля Залесского в Вологду, постоянно жил при нем и сделался первым после него настоятелем Прилуцкого монастыря. В другом месте автор выражается, что Господь Бог "прояви сицеваго чудотворца (Димитрия) в последния роды наша". Житие, кроме предисловия, состоит из трех частей: в первой излагаются собственно жизнь и подвиги преподобного, во второй - его чудеса, в третьей - похвала ему. Части связаны между собою и составляют одно непрерывное сочинение, которое читалось пред всею церковию во дни памяти преподобного. В двух первых частях рассказ простой, без напыщенности и многоречия, хотя недовольно искусный. Последняя составлена преимущественно в форме акафиста, с частыми повторениями слова: "Радуйся". Житие святого Алексия, митрополита Киевского, написано архимандритом Питиримом, который был впоследствии епископом Пермским (поставлен между 1441-1445 гг.). Оно неизвестно ныне под его именем, но, вероятно, есть то самое, которое доныне встречается в рукописях, внесено в одну из летописей и начинается словами: "Сей убо преподобный отец наш Алексий митрополит беяше родом болярин". Житие это оканчивается рассказом о смерти и погребении святого Алексия, но не упоминает ни об открытии мощей его, последовавшем в 1439 г., ни о перенесении их в новую церковь - в 1485 г., следовательно, писано прежде, и именно около того времени, когда и был архимандритом Питирим. Представим, для примера, два отрывка: "Сей преподобный отец Алексий митрополит,- говорится в начале жития,- был родом боярин, из славных и нарочитых бояр, от страны Русской, от области Московской, сын благородных и благоверных родителей: отца - Симеона и матери - Марии. Родился в великое княжение Михаила Ярославича тверского, при митрополите Максиме, прежде убиения Иакинфа и был старше великого князя Семиона 17 годами. А крестил его, еще в младенчестве, князь Иван Данилович, не бывший еще на великом княжении. Имя ему было наречено в крещении Семион. Еще в детстве он изучился всей грамоте и в юности навык всем книгам. Измлада возлюбил Бога, и оставил родителей своих, и женитьбу, и всех по плоти сродников, и возненавидел всякое пристрастие к миру. Возжелал работать единому Богу, и, имея, как казалось, около двадцати лет, удалился из мира и постригся в одном из монастырей, и принял в монашеском чине имя Алексия. Он ревностно подвизался в добродетели, исполнял все обеты иноческой жизни, прошел всякое писание Ветхого и Нового Завета, оставался в чернечестве даже до сорока лет и за свою добродетельную жизнь был честим и славим всеми и любим многими..." В конце жития читаем: "Когда он умирал, то заповедал великому князю положить себя не в церкви, а вне церкви за алтарем: там указал место и велел положить себя крайнего ради смирения. Но великий князь никак не сотворил того, не восхотел положить вне церкви такого господина, честного святителя, а положили его в церкви близ алтаря с великою честию, проводили его с усердием и тщанием честные епископы, архимандриты, игумены, священники, диаконы и черноризцы, и множество народа, со свечами, и кадилами, и псалмами духовными, поя над ним обычные надгробные песни. Великий князь Димитрий Иоаннович сам стоял над ним, равно и брат его Владимир Андреевич. Князь же Василий, сын великого князя Димитрия, был тогда еще малым дитятею - шести лет, а князю Юрию Дмитриевичу было три года. Все люди, проводив его, разошлись каждый восвояси". Описание своего путешествия во святой Иерусалим, под заглавием "Ксенос", оставил иеродиакон Троицкой-Сергиевой лавры Зосима, странствовавший в 1420 г. Он повествует о своем пути из Киева до Царьграда, о самом Царьграде и его достопримечательностях, об Афоне и Солуне, которые также посетил, и всего подробнее о Иерусалиме и других местностях Святой земли. Из сказаний о Флорентийском Соборе одно называется повестию об осьмом, или Исидоровом, Соборе, которую составил суздальский иеромонах Симеон, находившийся при митрополите Исидоре в качестве духовника всей его свиты. Симеон лично присутствовал в заседаниях Собора и сообщает о нем довольно любопытные, впрочем весьма немногие, подробности, а больше говорит о Марке Ефесском и о самом себе. Сочинение свое он заключает похвалою великому князю Василию Васильевичу с частыми повторениями: "Радуйся, благоверный и православный княже". Другое сочинение, касающееся того же события, есть "Путешествие Исидора митрополита на Флорентийский Собор" в 1437 г. Здесь описывается весь путь митрополита из Москвы чрез Тверь, Новгород, Псков, Юрьев, Ригу, Немецкое море и немецкие города до Феррары и Флоренции. Говорится, как где встречали митрополита, сколько времени он оставался в каком городе, что видели его спутники замечательного в иностранных городах и под. Кратко повествуется о самом Соборе и наконец изображается обратный путь Исидора в Россию чрез другие места. Сочинение это приписывают тому же самому Симеону, иеромонаху суздальскому, который составил повесть об осьмом, или Исидоровом, Соборе. IV Неутешительный вывод мы должны сделать из нашего обзора русской духовной литературы в период монгольский. Каких-нибудь три-четыре описания путешествий, три-четыре десятка житий, повестей и вообще исторических сказаний, немногим больше церковных Слов, бесед, поучений, почти столько же посланий и грамот - вот все, что дошло до нас от того двухвекового периода. В наши дни, если бы все эти, большею частию мелкие и очень краткие, сочинения вылились из-под пера даже одного писателя, его отнюдь нельзя было бы назвать плодовитым. И если известно, что не все писания того времени сохранились до настоящего, имеем ли мы право слишком преувеличивать число недошедших? Да и заслуживали ли они того, чтобы быть сохраненными для потомства? Небогатою представляется тогдашняя литература наша и по качеству, или достоинству, литературных произведений. Одни писатели были люди только что грамотные, с самыми ограниченными понятиями и сведениями и без всякого навыка излагать свои мысли правильно и в порядке. В других если заметны значительная начитанность и довольно обширные и разнообразные познания, то познания большею частию поверхностные, сбивчивые, плохо усвоенные и не проникнутые самомыслительностию, какие обыкновенно бывают у людей, не приготовленных научным образованием к пониманию и усвоению прочитанного. Как мало отчетливы и бессвязны были эти познания у них в голове, так же неясно и непоследовательно выражались на хартии или бумаге. Только некоторые, весьма немногие, силою своих природных дарований и долговременным упражнением умели возвышаться над массою приобретаемых чрез чтение книг сведений, перерабатывать их и являются довольно самостоятельными, отчетливыми и небезыскусственными в изложении своих мыслей. Требовать большего от литературы в время, когда у нас вовсе были не знакомы с пособиями науки и научным образованием, едва ли было бы и справедливо. Нет сомнения, что наша тогдашняя литература, как мы не раз замечали, отзывалась на потребности времени и в проповедях, и в посланиях, и в исторических статьях, и в описаниях путешествий. Но не можем сказать, чтобы она удовлетворяла современным духовным потребностям русского народа: отечественные сочинения были для этого слишком малочисленны и мало распространены, отчего преимущественно и дошли до нас в таком ограниченном числе. Была у нас тогда другая литература, которая гораздо более пользовалась уважением и сочувствием наших предков, более удовлетворяла их духовным потребностям и далеко превосходила нашу русскую и количеством, и часто качеством своих произведений: разумеем литературу иноземную, почти исключительно переводную. Мы знаем, что еще в домонгольский период у нас находились в употреблении, кроме некоторых книг Священного Писания, творения древних учителей Церкви, Восточной и Западной, разумеется в переводах, и сочинения некоторых южных славян. И именно: для уразумения слова Божия - Толкования на Псалтирь святого Афанасия Александрийского, на Евангелие - святого Григория, папы Римского, и на Послания к Римлянам, Коринфянам, Галатам и Ефесеям из разных святых отцов; для изучения догматов веры и истин нравственности - Богословие святого Иоанна Дамаскина, Пандекты Антиоха; для проповедания в храмах - некоторые Слова - Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Климента, епископа Словенского, или Величского; Огласительные поучения Кирилла Иерусалимского и беседы на воскресные Евангелия, выбранные из разных святых отцов Константином, пресвитером Болгарским; вообще для назидательнаго чтения - Лествица святого Иоанна Лествичника, жития некоторых святых греческих и славянских и прочее. В настоящий период число переводных книг в России, вместе с сочинениями южнославянскими, еще более увеличилось, если судить даже по одним уцелевшим от того времени памятникам. Таковы: Книги Священного Писания и толкования на них: 1) Пятокнижие Моисеево в списке XIV-XV и другом XV в.; 2) Книги Иисуса Навина, Судей, Руфи и Есфири в списке XIV в., те же Книги и вместе Книги Царств - все четыре в списке XV в.; 3) Псалтирь в списках 1296 г. и других XIII, XIV и XV вв.; 4) шестнадцать пророков в списках XV в., хотя несомненно известно, что "Книги пророческие" у нас употреблялись и во 2-й половине XIII в. (в 1276 г.); 5) все книги Нового Завета, т. е. и Четвероевангелие, и Деяния апостольские, и Послания апостолов, и Апокалипсис, переведенные или вновь исправленные по греческому тексту святым Алексием, митрополитом Московским, в 1355 г. и сохраняющиеся доселе в его драгоценном автографе; 6) Евангелия, расположенные по евангелистам, или Четвероевангелия, в списках 1383 г. и во многих других XIV и XV вв. Не упоминаем о Евангелиях, которые расположены по порядку церковных чтений и находились в употреблении собственно во храмах Божиих, а не в жилищах христиан: таких Евангелий сохранилось весьма много; 7) Апостол, или апостольские Деяния и Послания, в списках XIII-XIV и начала XV в.; 8) Толкование на Шестоднев, составленное Иоанном, экзархом Болгарским, по руководству святого Василия Великого и Севериана Гавальского, в списке 1263 г. и в списке XV в.; 9) Толкования на книги пророков, извлеченные из Феодорита и других учителей Церкви, в списках XV в.; 10) толковая Псалтирь около 1250 г.; 11) Толкование на Песнь песней в списке XIV в.; 12) Толкование на Евангелия Иоанна и Луки, писанное в 1434 г. в Киево-Печерской лавре; 13) Толкование на Евангелия Иоанна и Марка Феофилакта Болгарского в списке XV в. кстати заметим, что об употреблении у нас толкового Евангелия в конце XIV и начале XV в. свидетельствует митрополит Киприан; 14) толковый Апостол - также XV в.; 15) толковый Апокалипсис святого Андрея Кесарийского в трех экземплярах XIII-XIV вв.; 16) два сборника, содержащие в себе толкования святых отцов на разные места Священного Писания, один XIII, другой XV в. Не упоминаем о Толковании на книгу Иова Олимпиодора Александрийского и других учителей Церкви, переведенном в 1412 г. на Афоне в Хиландарской обители иноком Гавриилом, ни о беседах на книгу Бытия святого Иоанна Златоустого, переведенных в 1426 г. на Афоне иноком Иаковом, потому что, скоро ли проникли эти переводы в Россию, не знаем. Впрочем, об употреблении у нас бесед на Шестоднев святого Иоанна Златоустого, конечно в более древнем переводе, и вместе таких же бесед святого Василия Великого свидетельствует митрополит Киприан во своем послании к игумену Афанасию (1390-1405). Писания догматические, нравственные и аскетические, обращенные преимущественно к инокам: 1) Творения святого Дионисия Ареопагита с толкованиями на них святого Максима Исповедника в списке XV в. по переводу, сделанному в 1371 г. афонским иноком Исаиею; 2) Слова против ариан святого Афанасия Александрийского в списке XV в. по переводу епископа Болгарского Константина (X в.); 3) Пандекты Антиоха в списке конца XIV или начала XV в.; 4) Лествица святого Иоанна Лествичника во многих списках XIII, XIV и XV в.; 5) Поучения аввы Дорофея в четырех списках XIV и XV в.; 6) Поучения святого Ефрема Сирина в трех списках: конца XIII, XIV и начала XV в.; 7) Поучения Исаака Сирина в списках 1381, 1416, 1431 г. и вообще XV в. с прибавлениями из Петра Дамаскина, Максима Исповедника и др., 8) Диоптра Филиппа Пустынника в списке 1388 г. и в четырех списках XV в.; 9) Постнические Слова святого Василия Великого XV в.; 10) Поучения преподобного Феодора Студита в списках XIV и XV в.; 11) Подвижнические главы преподобного Максима Исповедника, Феодора Эдесского и Нила - конца XIV или начала XV в, 12) святого Нила об "Осми помыслех" в списке 1419 г.; 13) Творения Симеона, Нового Богослова, и Петра Дамаскина - XV в. и 14) "Словеса различна" святого Григория Синаита - XV в. Церковные поучения. Слова, беседы : 1) Огласительные поучения святого Кирилла Иерусалимского XIII в.; 2) 16 Слов святого Григория Богослова с толкованием Никиты Ираклийского, в трех списках XIV в. и в двух XV в.; 3) Маргарит святого Иоанна Златоустого - начала XV в.; 4) Беседы на евангельские чтения святого Григория Двоеслова - XIV в.; 5) Собрание поучений на воскресные и праздничные дни из святого Златоуста и других отцов, в списке XV в. Это собрание сделано Константинопольским патриархом Филофеем и переведено на славянский язык в 1343 или, вероятнее, в 1407 г.; 6) сборник Слов, от недели мытаря и фарисея до недели всех святых, из святого Златоуста, Феофила Александрийского, Ефрема Сирина, Феодора Студита, Григория Богослова, Афанасия Александрийского и других, в списке XV в.; 7) еще два (неполных) сборника поучений на разные дни и праздники из святого Златоуста и других, в списках XIV-XV в. Три последние сборника составлены несомненно у нас в России, потому что наряду с творениями древних учителей Церкви заключают в себе и сочинения русских писателей - Феодосия Печерского, Кирилла Туровского и некоторых безымянных. Жития святых. Прологи, Патерики: 1) жития святых числом до 25, писанные в 1431 г. на Афоне иноком русским Афанасием и потом переписанные по повелению игумена Троицко-Сергиева монастыря Зиновия (1432-1443); 2) жития: Нифонта и Феодора Студита, писанные около 1250 г., Симеона Столпника, писанное в 1296 г., Епифания Кипрского в списке XIV в., Панкратия Тавроменийского в списке XIV в. Варлаама и Иоасафа Индийских в двух списках XIV и XV вв., Иоанна Златоустого, Андрея Юродивого в отдельных списках XV в.; 3) Прологи, более двадцати книг, в списках XIII, XIV и XV вв., 4) Патерик азбучный в списке конца XIV и трех списках XV в.; 5) Патерик Скитский в списках 1296 г. и XV в.; 6) Патерик Римский, или повести о жительстве святых отцов, святого Григория Двоеслова, папы Римского, в двух списках XIV и XV вв.; 7) Патерик Египетский в списке начала XV в. Сочинения и сборники смешанного содержания. В числе этих сборников одни несомненно составлены в Греции, по крайней мере, не содержат в себе русских статей, а другие составлены в России, потому что наряду со статьями древних учителей Церкви заключают в себе и статьи русские, хотя немногие. К сборникам первого рода относятся: 1) обширное сочинение Никона Черногорца (XI в.) самого разнообразного содержания: и догматического, и нравственного, и аскетического, и обрядового, и канонического. В сочинении этом две отдельные части, которые большею частию и переписывались отдельно как два особые сочинения. Одна называется Пандекты, состоит из 63 Слов и известна в списке 1296 г., в четырех списках XIV и трех XV в. Вторая - Тактикон, или Типикон, содержит 40 Слов и известна в списке 1397 г. и трех списках XV в. В сочинении Никона Черногорца приводится бесчисленное множество мест и отрывков из весьма многих древних писателей Церкви, так что предки наши, читая одно это сочинение, могли знакомиться со многими отцами и учителями, творения которых еще не были переведены на славянский язык; 2) Известный Сборник Святославов, переписанный в 1403 г. иноком Анфимом в московском Андрониковом монастыре; 3) сборник начала XV в., содержащий в себе, кроме Египетского Патерика, отрывки из других Патериков, также поучения и жития разных святых; 4) сборник 1422 г., заключающий в себе, кроме Лествицы Иоанна Лествичника, многие другие статьи: повести, Слова, краткие изречения и прочее; 5) Пчела, или "Речи и мудрости от Евангелия, и от апостол, и от св. муж, и разум внешних философов", в списках XV в. Из сборников, составленных в России, известны: 1) Измарагд ХIVв., где вместе с Словами святого Златоустого и других учителей помещены два Слова святого Кирилла Туровского; 2) Златая Цепь XIV в., в которой между прочим сохранились до нас известные Слова Серапиона Владимирского; 3) сборник XIV в., заключающий в себе между переводными статьями разных святых отцов, поучения святого Алексия, митрополита Московского, Матфия Сарайского и несколько Слов святого Кирилла Туровского; 4) сборник из отеческих сочинений с одною русскою статьею, конца XIV или начала XV в.; 5) два другие такие же сборника XV в.; 6) так называемый Паисиевский сборник XIV-XV в., где помещены некоторые сочинения святого Феодосия Печерского и Серапиона Владимирского; 7) так называемый Сильвестровский сборник XIV в., в котором находятся, кроме отрывка из Палеи, некоторых житий и других переводных статей, два русских сказания о житии святых мучеников Бориса и Глеба. Излишне напоминать, что мы не перечислили и не могли перечислить всех памятников переводной и южнославянской литературы, какие сохранились у нас от монгольского периода, так как не все они приведены в известность, не все библиотеки древнеславянских рукописей описаны. А с другой стороны, нельзя не предположить, что были и могли быть тогда в употреблении у наших предков многие другие такого же рода сочинения, до нас не дошедшие или нами не упомянутые. К сожалению, предки наши, списывая и приобретая себе в славянских переводах книги истинные, т. е. составленные в духе православия, нередко списывали вместе и такие книги, которые назывались ложными, отреченными, апокрифическими. Эти книги, по всей вероятности, начали проникать к нам из Греции и Болгарии с самого введения христианства, и преподобный Нестор, как известно, уже пользовался в своей летописи некоторыми ложными сказаниями из книги Палеи. От XIII в. дошла до нас одна из таких книг, именно: "Сказание Афродитиана персианина". И митрополит Кирилл II во 2-й половине того же века не без причины заповедовал в своем "Поучении к попом": "Лживых книг не почитайте". В XIV столетии число апокрифов у нас еще увеличилось, и замечательно, что они помещались тогда у нас в одних и тех же сборниках вместе с книгами истинными. В списках этого века сохранились доселе следующие апокрифы: отрывок из Книги Еноха, Откровение Авраама, Заветы двенадцати патриархов, Варфоломеевы вопросы Богородице, повесть о Макарии Римском, Хождение Зосимы к рахманам. Затем сохранились также: Лествица Иакова в списке 1406 г., Хождение святого Иоанна Богослова и Повесть о спасенном древе крестном в списке 1419 г. и многие другие отреченные книги в списках XV в. Чтобы предохранить православных от чтения этих книг, пастыри нашей Церкви находили нужным составлять индексы, или перечни, книг истинных и ложных, конечно на основании таких же индексов греческих и болгарских, издавна существовавших. К концу XIV и в начале XV в. встречаем у себя разом три подобных индекса: один - в Паисиевском сборнике, другой - в Молитвеннике митрополита Киприана, третий - в сборнике преподобного Кирилла Белоезерского. Эти индексы при исчислении апокрифов довольно различны между собою - потому ли, что составлены были на основании различных индексов греческих и болгарских или потому, что составители наших индексов перечисляли ложные книги каждый по своему усмотрению, какие знали и находили в употреблении. Из этих индексов узнаем, что большая часть перечисляемых в них отреченных книг имела происхождение греческое, а другие измышлены были в Болгарии, почему и называются болгарскими баснями или ложью болгарского попа Иеремии, некоторые же, судя по названиям ("Громовник", "Колядник", "Воронограй" и под.), может быть, появились в самой России. Как бы то ни было, только не подлежит сомнению, что воспитание предков наших, умственное и нравственное, совершалось тогда под двумя совершенно противоположными влияниями: под влиянием писаний отеческих и вообще православных, доставлявших здоровую пищу, и под влиянием писаний еретических и вообще ложных. Оба эти влияния неизбежно должны были отразиться и отразились в произведениях нашей домашней духовной литературы, каковы, например, сочинения святителей Петра, Алексия, Григория Самвлака, проникнутые духом и мыслями древних учителей Церкви, и послание Новгородского архиепископа Василия о земном рае, усиливающееся доказать одну из любимых мыслей еретиков - несториан и яковитов - между прочим ссылкою на апокрифическую повесть о римском пустыннике Макарии, которая действительно и упоминается в статье о книгах истинных и ложных. Вообще же мы приходим к заключению, которое нам кажется справедливым, что если не беднее была наша духовная литература, не ниже было наше духовное просвещение в период монгольский, чем в предшествовавший, то отнюдь и не богаче, отнюдь и не выше. В два новые столетия ни наше просвещение, ни наша литература нисколько не подвинулись вперед, а все оставались на прежней точке или, вернее, все вращались в одном и том же, словно заколдованном, круге. Как прежде значительную часть наших духовных писателей составляли наши митрополиты-греки, приходившие к нам с готовым образованием из отечества, так и теперь лучшие или образованнейшие из наших писателей, которых сочинения представляют собою едва ли не половину всего нашего литературного наследия от того времени, именно митрополиты Киприан, Фотий, Григорий Самвлак пришли к нам с Востока и, следовательно, не у нас получили образование. Собственно русские писатели, и прежде и теперь, воспитывали себя исключительно по сочинениям древних учителей Церкви в славянском переводе, видели в них для себя единственные образцы, которым старались подражать, любили часто повторять их мысли, приводить их изречения, как бы говорить их словами. Если переводная литература является у нас в настоящий период более обширною и богатою, то еще спрашивается: на нашей ли почве возникла эта литература, не пересажена ли она к нам также с Востока? По крайней мере, кроме нескольких переводов митрополита Киприана, мы с трудом можем указать на одну-две книги, переведенные тогда в России, между тем как достоверно знаем, что в Сербии, Константинополе и особенно на Афоне продолжали переводить книги на славянский язык и что русские старались списывать или покупать эти книги и приносили в свое отечество. Предки наши, очевидно, по-прежнему оставались учениками греков и южных славян и находились под их исключительным влиянием. Надобно присовокупить, что и то слабое образование, какое мы замечаем тогда в России, ограничивалось самым небольшим кругом даже в духовенстве. Каковы были вообще наши архипастыри, за исключением известных, крайне немногих? "Епископы русские - люди некнижные",- уверял папу Евгения на Флорентийском Соборе митрополит Исидор. И если бы мы заподозрили этого свидетеля, то сборник поучений, переведенный на русский язык (1343 или 1407 г.) в руководство именно архиереям, чтобы они могли по нему каждое воскресенье и каждый праздник проповедовать во храмах, удостоверил бы нас, что тогдашние владыки наши не все в состоянии были сами от себя и поучать народ истинам веры. Каково было наше низшее духовенство, особенно сельское? Об этом случайно засвидетельствовал другой наш митрополит - Киприан, когда, перечисляя книги ложные, упомянул о толстых сельских сборниках, которые "невежи попы и дьаконы" наполняли разными баснями и суеверными сказаниями. Излишне и спрашивать, проникали ли тогда грамотность и какое-либо книжное образование в массы нашего народа. Что сталось бы с просвещением в России, если бы она с лишком на два века не подпала владычеству монголов? Разумеется, решительно это определить никто не может. Но, судя по тому, как шло у нас дело просвещения в два с половиною столетия до монголов, думаем, что оно едва ли подвинулось бы вперед и в два последовавшие столетия при прежних условиях нашего отечества, хотя бы монголы к нам не приходили, и явилось бы в таком же или подобном виде, в каком явилось при монголах. Живое доказательство тому представляют новгородцы, которые почти не несли ига монгольского, однако ж нимало не опередили прочих русских в просвещении. Повторяем: монголы отнюдь не препятствовали нашему духовенству, особенно в монастырях, заниматься науками, если бы сами русские того хотели. Но, видно, русские еще не чувствовали потребности в высшем образовании. Они спокойно продолжали идти тем же путем, каким шли их предки, довольствовались теми же первоначальными школами, какие существовали и прежде, и не простирали в этом отношении своих желаний далее, как только чтобы уметь свободно читать и понимать Божественные и святоотеческие книги на пользу собственных душ и для назидания ближних.