Благодарение по причащении

Благодарение по причащении Ты ради меня явился на земле от Девы, Прежде всех веков пребывающий невидимым, И соделался плотию и человеком показался, Неприступным светом одеянный, И всеми считался ограниченным, Ты, совершенно невместимый, Которого никакое слово не в состоянии выразить. Ум же, напрягаясь, схватывает Тебя через любовь И не может удержать, поражаемый страхом, И снова ищет, палимый внутри. Вообразив же Тебя на мгновение в сиянии Твоем, Он с трепетом убегает и радуется радостью. Ибо не может человеческая природа выносить того, Чтобы ясно созерцать всего Тебя-Христа моего, Хотя и веруем мы, что всего Тебя воспринимаем Через Духа, которого подаешь Ты, Боже мой, И Пречистую Кровь и Плоть Твою, Приобщаясь которых мы исповедуем, что держим И вкушаем Тебя, Боже, нераздельно И неслиянно; ибо Ты не причастен Тлению или скверне, но и мне сообщаешь Нетленную чистоту Твою, Слове, И отмываешь скверну пороков моих, И прогоняешь мрак беззаконий моих, И очищаешь позор сердца моего, И утончаешь грубость злобы моей, И светом творишь меня, прежде омраченного, Соделывая меня обоюдно* прекрасным И озаряя меня светом бессмертия. * То есть по душе и по телу, вне и внутри. - Прим. пер И я изумляюсь и возгораюсь внутри, Желая Тебе Самому поклониться. Когда же я, несчастный, помышляю об этом, То, о чудо! нахожу Тебя в себе Пребывающим, движущимся, говорящим И делающим меня тогда безгласным От изумления перед неприступною славою. Итак, меня обнимает ужас и недоумение, Так как содержащего все дланию Я вижу в сердце своем содержимым. Но, о чудная милость Твоя, Христе мой!" Сколь безмерно снисхождение Твое, Слове! Зачем пришел Ты к нищете моей? И как вошел в оскверненную храмину Ты, во свете неприступном обитающий. Боже мой? Как Ты сохраняешь ее неопалимою, Будучи огнем нестерпимым для смертной природы? Что же сотворю я достойное Твоей славы И что найду для столь великой любви? Что принесу Тебе, таковою славою И честию прославившему меня, недостойного? Ибо меня, на которого люди не считают достойным смотреть, А тем более ни говорить, ни разделять трапезу Совершенно не хотят со мною, несчастнейшим, Ты, питающий всякое дыхание и естество, Неприступный для Серафимов, Создатель, Творец и Владыка всех, Не только зришь, и говоришь со мною и питаешь меня, Но и Плоть Твою существенным образом Сподобил меня и держать, и вкушать, И пить Кровь Твою всесвятую, Которую ради меня излиял Ты, закланный, Поставив меня служителем и литургом, и таинником Этих Таин, меня, которого Ты знаешь, Всеведущий, прежде нежели веки сотворил И прежде чем произвел что-либо из невидимого, Ибо видимое Ты составил впоследствии, Знаешь как грешника, блудника, мытаря, Разбойника, сделавшегося самоубийцей *, Презревшего добро, делателя беззакония И преступника всех Твоих заповедей, Итак, Ты знаешь, что это истинно. * Здесь преподобный Симеон сам себя разоблачает, ибо те грехи, которые в других словах (гимнах) он приписывает себе, как будто совершенные им телесно, он понимает, очевидно, мысленно (в духовном смысле) по чрезвычайному смирению.-Примеч. пер. Как явлюсь я пред Тобою, Христе мой? Как приближусь к Трапезе Твоей? Как буду держать Пречистое Тело Твое, Имея руки совершенно оскверненные ? Как воспою Тебя? Как буду ходатаем за других, Не имея ни добрых дел от веры, Ни любви к Тебе, ни дерзновения, Но будучи сам должником, как Ты знаешь, Многими талантами, многими беззакониями. Недоумевает ум, бессилен язык, И никакого слова не нахожу я, Спаситель, Чтобы поведать о делах Твоей благости, Которые Ты сотворил на мне, рабе Твоем. Ибо внутри меня горит как бы огонь, И я не могу молчать, не вынося Великого бремени даров Твоих. Ты, сотворивший птиц, щебечущих разными голосами, Даруй и мне, недостойному, слово, Дабы всем письменно и неписьменно Поведал я о том, что Ты соделал на мне По беспредельной милости, Боже мой, И по одному человеколюбию Твоему, Ибо превыше ума, страшно и велико то, Что подал Ты мне, страннику, Неученому, нищему, лишенному дерзновения И всяким человеком отверженному, Родители мои не питали ко мне естественной любви. Братья и друзья мои все насмехались надо мною; Утверждая, что любят меня, они говорили совершенно ложно. Сродники, посторонние и мирские начальники Тем более отвращались от меня, не желая меня видеть, Чем более хотели погубить меня со своими беззакониями, Часто желал я безгрешной славы, Но не нашел еще ее в настоящей жизни, Ибо мирская слава, как я убедился, Без всякого другого деяния есть уже грех. Сколько раз я хотел быть любимым людьми И стать к ним близким и откровенным, Но из благомыслящих никто не терпел меня. Другие же, напротив, желали видеть и знать меня, Но я убегал от них как от делателей зла. Итак, все это, Владыко, и иное, большее того, Чего не могу я ни рассказать, ни припомнить, Ты, промышляя, соделал на мне, блудном, Чтобы извлечь меня из пропасти и мирской тьмы И страшной прелести наслаждений этой жизни. Добрые люди бегали от меня из-за моего внешнего вида, А от злых я убегал по своему произволению, Ибо они любили, как сказано, мирскую славу и богатство, Великолепные одежды и изнеженные нравы. О себе же я не знаю и не ведаю, что мне изречь и сказать Тебе. Ибо боюсь и говорить, и писать об этом, Чтобы не впасть в противоречие словам своим и не согрешить, И будет тогда неизгладимым ложно написанное. Когда призывал меня кто-либо к делам безумия И грехам поистине прелестного мира сего, Сердце мое все сжималось внутри И как бы скрывалось, стыдясь себя самого. Будучи твердо сдерживаемо Твоею Божественною рукою. Любил и я все прочее житейское, Что увеселяет зрение и услаждает гортань, И украшает это тленное тело; Но мерзостные деяния и сладострастные желания Ты изгладил из сердца моего, Боже мой, И ненависть к ним вложил в мою душу. Хотя произволением своим я и прилежал к ним, Но Ты делал так, что или желания мои были неисполнимы, Или, напротив, действия мои нежеланными, Что, конечно, было величайшим чудом. По Божественному смотрению Своему Ты отделил меня от всех: От царей, князей и богатых мира сего. Много, много раз, когда я Склонялся уже волею к этим вещам, Сам Ты не попускал состояться Соизволению моему на что-либо из этого. Иных, говоривших мне О прославлении и обогащении в жизни, Я ненавистью, Владыко, возненавидел от сердца, Так что даже в беседу никогда не вступал с ними; И тогда они, напротив, взбесившись, сильно били меня палками, Другие же укоряли и злословили меня пред всеми, Называя меня делателем всякого беззакония И желая отвратить меня от правого пути, Ибо я избегал этих деяний, чтобы не быть злословимым, А они злословили меня, чтобы я пришел к таковым деяниям. Обещающим же дать мне славу мира сего Ты дал мне, Спаситель мой, отвечать таким образом: Если бы ты обладал всею славою мира И на главе твоей был бы царский венец, А на ногах твоих пурпуровая обувь И над всем этим ты внезапно сделал бы меня господином, Сам же стал простецом, желая быть рабом моим, То к лукавому мудрованию твоему Я отнюдь не приобщился бы и не снизошел в этой жизни. Но какая хартия вместила бы Твои благодеяния И великие Твои блага, которые Ты соделал на мне? Ибо если бы мне даны были тьмы языков и рук, То и тогда я не мог бы изречь или описать все, Потому что их бездна, конечно, по бесчисленному множеству, И они недомысленны по величию славы; И я изнемогаю мыслию и надрываюсь сердцем своим, Что не могу поведать о Тебе, Боже мой. Ибо когда помыслю я, несчастный, что сделал я, И сколько раз Ты помогал мне, от чего избавлял меня И от сколь великих бед, Спаситель мой, человеколюбиво спасал, Не вспоминая зол, которые я соделал, Но, как бы сотворившего много и великого добра И чистого от святой матери- купели, Так воспринял меня, так почтил, Так украсил меня царскою одеждою; То весь объят бываю трепетом И прихожу в исступление от радости, Становлюсь безгласным и сильно расслабеваю, Так как Бог-Творец мира дан мне, Человеку мерзкому и отвратительному для всех Людей и бесов, как соделавшемуся уже И превзошедшему совершением непристойнейших дел И этих последних. Увы мне, постыдному и скверному, И как я буду говорить еще? По безмерному благоутробию Ты соединился со мною, Человеколюбче, Великий в непорочности, еще больший святостию, Несравненный в могуществе и неизобразимый в славе, И снизошел свыше от безмерной высоты До последних врат ада грехов моих, До мрака нищеты моей И разрушенной моей храмины, От многих беззаконий И величайшего нерадения Совершенно запущенной и оскверненной, Ты, Который сперва воскресил меня, долу лежащего, И поставил на камне Божественных заповедей Твоих И, омыв, очистил от тины пороков моих, И облек в хитон светлее снега, И вымел загрязненную храмину, И, войдя в нее, стал обитать, о Христе, Боже мой! Потом Ты соделал меня престолом Божества Твоего, Жилищем неприступной Твоей славы и царства, Светильником, имеющим внутри Неугасимый и Божественный свет, Сосудом поистине прекрасного жемчуга, Полем, на котором скрыто сокровище мира, Источником, пьющие из которого никогда не жаждут И который десятикратно источает весьма обильную воду И с верою пьющих ее соделывает бессмертными, Раем, имеющим посреди древо жизни, И землею, объемлющею Тебя, для всех невместимого, Которого я взыскал некогда от всего сердца своего, Желая всегда слушать Твое слово. Ибо если и прежде ум мой не мог вообразить Тебя чисто, будучи совершенно осквернен, Ни глаза мои не могли увидеть, ни слух-услышать, Ни сердце мое воспринять Божественных восхождений, Но от одного слуха душа моя вся приходила в изумление, Поражаясь страхом и трепетом, То и теперь она изумляется, видя Тебя внутри себя И созерцая Тебя, как бы в зеркале, поскольку даешь Ты ей видеть Всего Себя во всей вселенной и всего вне ее, И, напротив, внутри себя всего Тебя усматривая, Всего непостижимого в Божественном Божестве Твоем, Для всех невидимого и сокровенного. Тебя, неприступного и доступного, для кого Ты изволил, Подобно тому, как Сам Ты восхотел Человеколюбиво явиться на земле, Тебя, для Херувимов и Серафимов и всех Ангелов Неприступного и страшного сиянием Божественного естества, Среди людей видя доступным, Она вся совершенно приходит в исступление. Но еще более она изумляется Твоей благости и человеколюбию, Так как Ты очищаешь нечистые души, и ум просвещаешь, И обнимаешь земную и вещественную сущность, И возжигаешь великое пламя Божественной любви, И как бы огонь, ввергаешь в меня Божественное желание любви, И уготовляешь меня достигать до третьего неба, И делаешь. Спаситель, способным восхищаться в рай, В котором я слышу неизреченные и страшные глаголы, Которых невозможно пересказать смертным Или поведать словесно. Тебе же, Христе, подобает честь, слава и величие, И вечная держава, как Владыке всего мира, Со Отцом и Духом-по естеству Пресвятым, Ныне и присно и во веки веков. Аминь. Преподобный Симеон Новый Богослов (59, 169-177)