Глава 1.
Познавательная сторона
человеческих взаимоотношений

 

Нет сомнений в том, что взаимоотношения приобретают свое истинное влияние на межсубъектное взаимодействие, только будучи включенными в контекст глобальных политических, экономических, идеологических общественных отношений. Анализируя влияние этих отношений на жизнедеятельность конкретной личности и группы, Г.Г. Дилигенский отмечает, что непосредственное восприятие фактов, связанных с такими отношенями, включено в познавательный процесс как «первичный, наиболее элементарный элемент» и находится за пределами непосредственного чувственного опыта. «Поэтому последовательное, законченное осуществление ее (общественной реальности.— И.С.) познания требует использования уже не непосредственных восприятий и основанных на них, почерпнутых из личного опыта представлений, но знаний опосредованных и обобщенных» [72, с. 20].
Одними из таких опосредованных и обобщенных коллективной практикой выражений общественной реальности, через которые конкретный человек воспринимает социальный мир, являются, по нашему мнению, символические компоненты личностных представлений, стереотипов, убеждений, регулирующих реальное взаимодействие. Эти символические стороны общественной жизни присутствуют в каждом конкретном образе, который складывается у личности или группы о партнере по взаимодействию и сопровождает процесс построения взаимоотношений между ними. Как отмечает тот же автор, только такие общественные идеи можно отнести к коллективным представлениям. Они, с одной стороны, имеют символическое значение, и, с другой, наполнены непосредственным восприятием, конкретными, обыденными чертами.
Хайдеггер, следуя Декарту, соотносит слово «вид», т.е. нечто видимое, представленное со словом «идея» [289, с. 348]. Действительно, образ несет в себе не только функцию представления объекта внутреннему или внешнему взору субъекта, но и цепь причинно-следственных связей субъекта с объектом.
Благодаря идее образ теряет зависимость от конкретной ситуации и реального времени взаимодействия. Он сохраняет в себе опыт социального и символическую сущность обозначения целой категории явлений. Одновременно развивается и знаковая функция образа. Если психическому отражению животных соответствует следующая причинно-следственная цепочка: объект → образ → сигнал → реакция, то в социальном мире она трансформируется.
Происходит как бы расщепление сигналов животного мира на социальное отношение, закрепленное в символе, и конкретную реакцию, закрепленную за знаком, своего рода всеобщее и единичное. Символическое содержание вырабатывается в сообществах и отражает собой структуру взаимоотношений этих сообществ в социальной системе.
Соотнесенный с социальным целым образ другого человека, сочетая в себе символ и знак, отношение и действие, становится способным и вынужден брать на себя регулирующую роль в межличностном взаимодействии. И, что, пожалуй, еще более важно, он становится основой для превращения простого социального множества, простой совокупности людей, в социальную группу.
Объект → образ → символ → знак → реакция — такой путь, по нашему мнению, логически возможен для развития перцептивной сферы до того момента, когда она начинает сопровождать социальное взаимодействие.
Образ как символ и знак стал для человека и универсальным инструментом регулирования, и адекватным средством исследования основ человеческий взаимоотношений.
«Все эти явления (храмы, музеи, машины и т.д.) принадлежат к категории социальных фактов лишь потому, что они суть символы психических переживаний или, иначе говоря, они суть реализовавшаяся психика» [240, с. 41]. Питирим Сорокин называет это также «застывшей психикой». Это очень красивая, поэтичная метафора. Но с точки зрения сугубо материального обмена, храмы и музеи представляют собой лишь определенную упорядоченность строительных материалов. Так они и воспринимаются психикой животных. Иными они видятся только человеку, который добавляет к образу социальные конструкции. Для биологически организованной психики безразлично, что явится перед ней: гробница Еврисака в Риме или храм Тесейон в Афинах. И для многих людей, не знающих истории, сооружения, лишенные названия, вызовут лишь определенное эстетическое ощущение формы (хотя само это ощущение — уже прогресс человеческой психики).
Восприятие социальной действительности преобразует идея, которую несет в образ всеобщее. В этом смысле храм — символ религиозных чувств, символ отношения человека к смыслу своего существования. Конкретный храм — знак символа, его материализация в культуре сообщества.
В любом образе, возникающем в сознании субъекта, можно выделить материальное тождество с реальностью — это знак и структурное, реляционное сходство — это символ, который вносится в реальность социальным бытием. Пример К. Бюллера под названием «n-угольник и алфавит» [47, с. 176] вызывает определенные образы-ассоциации, подчеркивающие природу различия символа и знака (рисунок 9).
Рис. 9. Образ-знак и образ-символ
Отвлекаясь от рассуждений автора в плоскость наших рассуждений символ/знак мы видим, что первый образ для нас ближе к знаку, второй — к символу. Первый шестиугольник соотносится с буквенными индексами случайным образом. Поэтому мы можем соотнести данную графическую конструкцию с любой идеей, которая еще не имеет своего обозначения. Второй шестиугольник связан своими углами с латинской алфавитной системой знаков. В нем синтетически воплощены идея пространственных границ и, к примеру, идея движения. Мы не можем назначить его любому символу, а только тому, который наиболее близко отражает соответствующую последовательность изменений в соответствующем пространстве. Иначе символ войдет в противоречие со знаком и вызовет ошибочные образы, а, следовательно, и действие. Но эта ошибка закономерно возникнет только у тех, кто знаком с латинским алфавитом, с культурой сообщества, в котором он принят.
Примеры делают очевидным присутствие в символе структуры целостности, т.е. структуры системы. Так, в каждом общественном символе присутствует соответствующее социальное единство, т.е. система социально-психологических отношений, которая это единство создает. И, что очень важно для нас, в любом образе заложена система символов, отражающих основные идеи, на которых строятся соответствующие межличностные отношения. Знаки же, которые сопровождают восприятие социальных субъектов, такие, например, как графические изображения, текстовые материалы, атрибуты внешнего вида, стереотипные динамические блоки поведения и т.д., должны в любом исследовании или в практике обязательно соотноситься с тем символическим полем, в котором существуют конкретные личности.
Диалектика символа и знака хорошо выражена в словах А.Ф. Лосева: «Символ есть развернутый знак, но знак тоже является неразвернутым символом, его зародышем» [146, с. 131].
Символ вызывается к жизни с появлением социального свойства, т.е. с возникновением потребности группирования людей на качественно ином по сравнению с биологическим уровне. Его непременным условием является ощущение общности, т.е. ощущение того, что есть некто, как Я и одновременно не-Я в той мере, в какой необходимо иметь общее поле жизненных понятий. Для индивидуального уровня жизни животных символ не имеет смысла.
Символ разделил непосредственную связь: действие = психика = природные стимулы. И это привело к замечательным последствиям. «...Тот, кто первым на свете обругал своего соплеменника, вместо того, чтобы, не говоря худого слова, раскроить ему череп, тем самым заложил основы нашей цивилизации» [310, с. 104].
Над пространством естественных, природных ощущений культура сообщества надстраивает экран символических значений стимулов окружающей среды. Эти символы, созданные общественной жизнью и воплощенные в слове, с помощью речи порождают внутри каждого человека, к которому они обращены, конкретные образы. Образы являются индивидуальными психическими моделями реальности — основами текущих или будущих действий.
Образ с помощью своего символического компонента соединяет общественное и индивидуальное бытие человека. «У человека между системой рецепторов и эффекторов, которые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой... По сравнению с другими животными человек живет не просто в более широкой реальности — он живет как бы в новом измерении реальности» [104, с. 28]. Это новое измерение — социальное измерение реальности.
Освобождая индивида от физической зависимости от природы, социальная система наполняла личность духовными связями в виде социально-психологических отношений, создавая внутри этой личности новый мир, центром которого становится сам индивид. Этот символический мир создал пространство принципиально новых возможностей существования в социальном поле совместного существования людей. «То, что делает человека человеком, есть принцип, противоположный всей жизни вообще, он как таковой вообще не сводим к «естественной эволюции жизни» [298, с. 53].
Первые социальные стимулы были настолько мощными для еще слабого, эмоционально насыщенного человеческого разума, что все свое взаимодействие с таинственным окружающим миром он пытался организовать на социальном уровне. Первые социально-психологические отношения человека воплощены в мифах как символических конструкциях.
В преданиях нивхов, коренных жителей Сахалина и низовьев Амура дух Ыз — хозяин Земли — лежит на правом боку (о. Сахалин), голова его упирается в Охотское море, а ноги — это два полуострова на юге Сахалина, лес — его шерсть, люди — насекомые, населяющие лес.
Этот пример наивного образа мира показывает, что мифологизировались даже вполне очевидные, привычные вещи. «... Мифологию можно представить как первый вид общественного сознания, который есть продукт отражения, а не познания объективного мира..., окружающего первобытного человека» [199, с. 140].
Мифологический образ развивается по законам социально-психологических отношений между членами сообщества. В них вносится социальная идея, превращая их в символ, порождающий меру групповой принадлежности. Восприятие вещей утрачивает свою непосредственность. Психология природы мифа выражена в трудах Александра Афанасьевича Потебни [204].
Не силы природы, а мифы начинают управлять жизнью людей. «И это стало соблазном для людей, потому что они, покорясь или несчастью или тиранству, несообщимое Имя прилагали к камням и деревьям» (Книга Притчей Соломоновых, гл. 14, п. 21).
Эти заблуждения — опосредованность образа социальным, противоречащая биологическому в человеке — полностью согласованы с «новым», социальным назначением человека и превращаются в адекватную среду существования личности.
Со свойственной ему детской непосредственностью развивающийся социальный человек весь мир стал считать одушевленным, таким же, как и он сам. «Дикий туземец Бразилии готов укусить камень, о который споткнулся, или стрелу, которая его поранила... В Пританее судили каждый неодушевленный предмет, например топор, кусок дерева или камень, который причинил кому-нибудь смерть...» [263, с. 130]. Настало время заблуждений, когда очевидное становилось лишь перцептивной ошибкой.
Но мифологизация была единственным адекватным способом познания мира в начале человеческого мышления и сознания. Как отмечал Клод Леви-Строс, миф служил средством разрешения противоречий путем перехода от более абстрактного к менее абстрактному. Житейские переживания соединяются с вечными законами природы и становятся понятными и близкими каждому индивидуальному субъекту.
Поскольку мышление человека еще было не способно расчленить окружающий мир, его жизнь сопровождало сильное чувство тревоги, когда он оставался один на один с окружающей его суровой реальностью. Тревога трансформировалась в конкретный страх путем ее экстериоризации в мифах. Через мифы человек пытался подчинить мир своим субъективным переживаниям.
Логическое сознание, которое стало продуктом дальнейшего развития человека, подчиняет его миру, законам существования универсума. Оно появляется вместе с развитием самосознания и становления индивидуального субъекта. Поскольку ранний человек был симбиотичен со своим родом, и за ним стояла сила рода, то с помощью мифов он пытался подчинить этому роду весь окружающий мир. Поэтому, вероятно, справедливо считать миф закономерной родовой формой коллективного сознания.
«Как член расширенного клана, человек подчинен общим отдаленным предкам, символизированным тотемами; наконец, как индивид, — частным предкам, которые определяют его личную судьбу и могут проявляться через домашнее животное или какую-либо дичь» [132, с. 143]. Это говорит о главной функции мифа — интеграции психики индивида в коллективное бессознательное. Он объединяет индивида, сообщество, природу и Бога как творца всего и единую каузальную причину мира.
Природа мифа подсказывает, что знак отражает единичную вещь, а в символе воплощена связь между вещами, их соотношение, а преломляясь в культуре человека,— основу символа составляют взаимоотношения людей.