Глава 3
Социальная система
и человеческие отношения
в процессе социального обмена

Социальная система 
как особая система организации 
жизнедеятельности людей

 

Человеческие системы в своем оптимальном состоянии открыты. Но в процессе становления или напряженных отношений они могут переходить и к закрытым формам. И даже благоприятное для исторического развития состояние открытости требует определенной степени проницаемости границ, не нарушающей требований самосохранения групп и не разрушающей чувства социальной идентичности индивидов.
Исторические системы не только открыты как любые живые системы, но и выведены из равновесия с природой [53]. Они не могут воспроизводиться на протяжении длительного периода в одних и тех же формах, приспособленных к практически неизменным природным условиям, действующим на основе естественных закономерностей.
Если на любом уровне живого сущность адаптации заключается в экономизации энергии, с развитием социального свойства на общественном уровне проявляется принцип максимизации энергии, показывающий, что социальная система продолжает развиваться. Поэтому по иному складывается история взаимоотношений людей.
Социоэволюция поставила перед ними новые цели. Если живые системы способны к самоорганизации как ответной реакции на требования природы, то принцип максимизации энергии требует от человека, преодоления природы и способности к самопреобразованию, т.е. реакции, продолжающей прошлое и направленной в будущее.
Гомеорез человеческого сообщества обеспечен бесконечным процессом формообразования, который в отличие от гомеостатических систем, направлен не на адаптацию к внешним требованиям, а на все больший контроль внешнего внутренним, т.е. на придание социальным объединениям все большей субъективности во взаимодействии с другими.
Появляясь на свет, конкретные социальные группы и конкретные личности, обладая определенной степенью субъективной свободы, направляют свои главные цели на приобретение максимального контроля над внешними, противостоящими им факторами и организуют их в удовлетворяющие субъекта структуры. Эта заложенная эволюцией сила самодвижения приводит к появлению все новых и новых форм общественной жизнедеятельности, т.е. к тому, что мы называем процессом развития общества.
Таким образом, факт развития социального свойства позволил начаться формообразованию общественных систем, каждая из которых, проходя свой этап развития, позволяет появляться и изменяться социальным группами и личностям, которыми наполнена конкретная социальная система. Но, несмотря на все разнообразие существующих и существовавших когда-либо общественных форм, психологические механизмы, лежащие в основе процесса формообразования, всеобщи, так как подчинены одной цели — сохранению социального свойства, целостности и изменению по направлению к приобретению новых возможностей взаимодействия со средой.
Развитие современных форм обмена социально-психологическими отношениями определено историческим процессом.
Содержательно первые отношения были продиктованы единственно семейными основами жизни. Труд был достаточно примитивен и не требовал символизации. Вероятно, в основном эти отношения касались межплеменного взаимодействия, проявляющегося в процессе образования семейных связей. «...Реализация отношения брака не просто реализация соотношения двух изолированных индивидов, но одновременно установление соотношений между многими индивидами как членами групп» [199, с. 33].
Система взаимодействия внутри семьи не требовала обмена социально-психологическими отношениями в той форме, в какой она существует сейчас. Стабильность ситуации, регулирование поведения обычаями позволяют эффективно регулировать взаимодействие внутри семьи только знаками-сигналами и указательным полем праречи первобытного сообщества. В современном обществе некоторые супружеские пары, прожившие многие годы совместно, могут большую часть времени обходиться подобными упрощенными грамматическими структурами, понимая все остальное с полуслова.
Другое дело, когда возникают семейные связи на почве межродовых отношений. Жизнь заставляла создавать согласованное поле символических значений для организации эффективного взаимодействия. В единой семье встречаются две социальные системы, которые вступают в полосу обмена социально-психологическими отношениями, питая друг друга и приводя к интенсивному развитию символического поля общения людей.
Так же как в процессе обмена товаром возникает социально-практическая система знаков, в процессе обмена социально-психологическими отношениями между родовыми общностями возникает система символов, т.е. общедоступных и сделавшихся видимыми выражений сопряженных свойств этих общностей, которые закладывают возможность новой общности, объемлющей предыдущие.
Как уже отмечалось, Питирим Сорокин нашел удачный метафорический образ индивидов как «абсолютно замкнутых психических машин». Поэтому необходимость символического выражения взаимоотношений групп для преодоления этой замкнутости очевидна. «С психологической точки зрения ("внутренней») это взаимодействие (психологическое взаимодействие индивидов) сводится к обмену различными представлениями, восприятиями, чувствами, хотениями и вообще всем тем, что известно под именем психических переживаний» [240, с. 47]. Поэтому воссоздавать внутри себя эти переживания других люди могут, только имея общих посредников — знаки социально-психологических отношений, вызывающие соответствующие переживания, в первую очередь, речевые. Это формирует общие ценностные владения социальных объединений и развивает единую систему ценностей, создающих необходимую социальную мотивацию и эффективное взаимодействие, которое превращает отдельных индивидов в групповой субъект деятельности и общения.
Концепция К. Маркса исходит из того, что в первобытном обществе отношения родства были единственными социальными отношениями. Исследования славянских общин, таких, как семейные (задруги) , соседские (верви), родовые (братства) подтверждают это и позволяют говорить об общих основаниях первых межгрупповых отношений, построенных исходя из задачи целостности популяции.
Как свидетельствовал Прокопий Кесарийский, славяне «с древнейших времен живут в народоправстве» (курсив мой.— И.С.) [206, с. 399]. Род служил первоначальной и исключительно значимой единицей человеческих общностей, когда и физические, и биологические границы групп совпадали и являлись закономерным продолжением развития биологических популяций. Другой свидетель первых шагов развития социальных чувств, монах Киево-Печерского монастыря, летописец Нестор писал, что «...они (славяне), как и другие, не знали единовластия, наблюдая закон отцов своих, древние обычаи и предания...» [99, с. 54].
Становление социальности сопровождается постепенной дифференциацией структуры социальной системы с тенденцией индивидуализации семей, доводя их к настоящему времени нередко до критически минимальной структуры, состоящей из двух человек (особи мужского и женского пола) в западных культурах и все еще сохраняя относительно устойчивые родовые черты в восточных. С.М. Соловьев отмечает: «...Общественная жизнь, получая все большее развитие, условливала распадение родов на отдельные семьи, причем прежнее представительное значение старшин в целом роде должно было мало-помалу исчезать» [237, с. 167].
Сам факт количественного роста родоплеменных объединений оказывается существенным для принципиальных изменений социальной структуры. Территориальный союз в связи с этим существенно важен для существования такой структуры.

( Понятие «задруга» или «семейная община», впервые введенное Ф.И. Леонтовичем для объяснения древнерусского быта, очень образно и тонко, на мой взгляд, подчеркивает социальность первых человеческих объединений [206]. )

После смерти главы неразделенной семьи (старейшины, старосты, домачина, большака, главаря и т.д.) нередко, но не всегда возникали случаи выдела владения отдельным семейным группам с созданием вервей, разделенных семей и т.д. Несколько родов, поселившись вместе, начинали испытывать тяготы усобиц. Поэтому они, по сведениям летописца, пытаются воспроизвести структуру единого рода, объединяясь и подчиняясь общему родоначальнику. Племенной быт постепенно сменяется «строем городовых земель-областей» [206, с. 306].
Преемство власти приобретает многовариантность. Применяется и номинация предшественником, и узурпация, и избрание, при котором старшинство признается за младшим как за наиболее способным. Но старейшины, несмотря на разнопринципность избрания, всегда те, кто может управлять, «держит землю». «Принцип рода» в сознании социальных групп начинает постепенно замещаться «принципом территории». А.Е. Пресняков приходит к выводу, что первые города «...городские волости-земли чужды этнографического основания, а построены на ином: на властвовании и господстве главного города над землей...» [206, с. 306]. Самоуправляющиеся территориальные союзы-верви, видимо, как социальные группы на первых порах механически объединены в волости, которые управляются вече. Но в природе волостей мы уже отчетливо видим сложную социальную систему, состоящую из некоторого количества первичных социальных групп слитых, сплоченных на основе родства и сцепленных межгрупповыми отношениями на основе территориального единства.
Количественный рост элементов родотерриториальных множеств, хотя мы и можем их, вероятно, считать первыми внешними детерминантами создания социальной системы , далеко не исчерпывает возможностей ее саморазвития. И даже, строго говоря, останавливает ее развитие на определенном, достаточно простом уровне.
Далее очень интенсивную роль начинают принимать на себя факторы трудовой деятельности, которые до недавнего времени считались главными и единственно заслуживающими внимания в отечественной социологии и социальной психологии.
К внутренним детерминантам возникновения социальных систем мы относим новые формы психического отражения, приводящие к возникновению соответствующих социально-психологических отношений.
Наиболее распространенная точка зрения заключалась в соотнесении факта формирования социальных групп со степенью сложности труда. Примитивный труд не требовал объединения [98, с. 133]. Развитие труда ведет к объединению людей. И лишь к капиталистическому обществу, когда универсальная связь индивидов осуществляется по преимуществу посредством вещей, возникает обмен деятельностью, «а значит, и процесс, обеспечивающий интеграцию всего социального коллектива именно как человеческого» [199, с. 27].
К этому мы можем добавить, что обмен деятельностью существовал и ранее, если только не отождествлять понятия деятельности и труда. Но, бесспорно, и мы вынуждены с этим согласиться, развитие специализации деятельности (и одновременно количественный рост специализированного труда) приводит к появлению новых социальных множеств неограниченно (как не ограничены и аспекты труда) и ведет к усложнению социальной системы.
Процесс развития социальной системы параллельно вел к отмиранию народовластия и замене его специализированными административными функциями, выполняемыми особой социальной группой (администрацией князя у славян: сотскими, тысяцкими и другими казенными людьми).
Таким образом, мы видим складывающуюся со временем иерархическую упорядоченность социальных множеств при организации взаимодействия элементов: старейшины → администрация + глава администрации и упорядоченность по способу организации взаимодействия элементов (специализация труда между отдельными социальными группами).
Одновременно с развитием структуры элементов социальной системы изменялась роль психологических механизмов, регулирующих взаимодействия между ними. В.М. Кайтуков в монографии «Эволюция диктата» предлагает вниманию читателя типы систем диктата в порядке их появления на социальной сцене. К основным типам систем диктата (в порядке их появления) В.М. Кайтуков относит: (1) тривиально-силовой; (2) интенсивно-силовой; (3) внушенно-силовой; (4) внушенно-интроспективный; (5) тотальный; (6) интроспективный [98, с. 18].
Не давая никаких оценок общей концепции автора, можно отметить, что идея постепенного смещения основных причин социального поведения с внешних источников на внутренние (социально-психологические) кажется очень привлекательной и верной.
С развитием структуры социальной системы идет переход к внутренним регуляторам поведения социальных групп, образно говоря, к «повышению субъектности» социальных групп. Это, в свою очередь, связано, с одной стороны, с развитием символической картины мира в «совокупном сознании» общества, а с другой — с превращением социально-психологических отношений в самостоятельный аспект человеческой активности.
Если бы мы говорили о социальной группе как о простом собрании людей, обладающих каким-либо общим признаком, нам было бы достаточно говорить о пространственном единстве (целостности), но социальные группы обладают активностью, а сверх того и субъектностью (в принятом здесь понимании этого термина).
В связи с этим будет справедливо говорить не только о пространственном единстве в рамках какого-либо периода, но и непосредственно о временном единстве социальных систем. Проблема последнего со всей очевидностью раскрывается при анализе процесса развития социальных систем.