Свт. Иннокентий Херсонский / Слова, беседы и речи при освящении храмов и заложении святых и общественных зданий (2)

Слово по освящении нового кладбищенского храма, что на Холодной горе, во имя всех святых Изшед ныне на место сие для собеседования с вами, братие мои, по случаю освящения храма сего, вполне чувствуем, что мы находимся теперь не только посреди живых, но более, думаю, гораздо более умерших. К кому первее обратиться нам со словом: к живым или мертвым? С живыми нередко доводится нам беседовать в других местах, а с мертвыми, зде почивающими, мы видимся таким образом, как ныне, еще в первый раз. Самый храм сей, теперь освященный, более для мертвых, нежели для живых, у коих есть немало других храмов. Итак, поелику нынешнее торжество и радость принадлежат преимущественно умершим, то к ним первым обратится и слово наше. Да соделает Господь, чтобы оно, обращенное и к умершим, было не мертво, а живо силою и действием Того, пред Коим нет мертвых, а все живы! Что же мы скажем ныне усопшим братиям нашим, зде почивающим, и, как мнится, зде теперь присутствующим? Живым мы говорим: веруйте и уповайте; они от веры и упования прешли уже к видению, и зрят теперь пред собою то, чего мы еще только надеемся. Живым мы говорим: покайтесь и сотворите плоды, достойны покаяния; для них время, данное на покаяние, кончилось, и предначались суд и воздаяние. Живым мы говорим: памятуйте ваш час последний и приготовляйтесь к переходу в вечность; они уже прошли посреде сени смертной и вышли на он - полбытия. Но, усопшие братия и сестры о Христе, ужели ваше нынешнее бытие состоит из единого бездействия? Жизнь разумной и богоподобной души есть чувство, мысль и желание, а где мысль и желание, там и действие духовное. Итак, мыслите, чувствуйте и желайте сообразно тем молитвам, кои возносит о вас Святая Церковь; усвояйте себе, сколько можете, те блага, кои она испрашивает для вас, ибо она не может испрашивать для вас невозможного. Се храм всех святых, для вас сооруженный! Избирайте, кого угодно, из них в заступники и руководители для себя: по воле всемилосердного Господа, ни един из них не отречется оказать благовременную помощь, только б была в вас способность приять ее. Для сего не попускайте угасать в себе дару благодати, преподанному вам в Святых Таинствах Церкви, при исходе вашем от нас. Стекайтесь вкупе у сего престола благодати, утвержденного среди мрачных жилищ; питайтесь словом Божиим и песнопениями церковными, кои будут неоскудно возглашаться здесь; освящайтесь кровью завета вечного, которая будет изливаться здесь во искупление грехов всего мира; парите вместе с фимиамом на крылах молитв церковных гор - к сонму духом праведник совершенных (Евр. 12; 23). Более сего, что ныне с освящением храма сего сделано для вас, ничего не могла сделать любовь к вам братий и сродников ваших, зде оставшихся. Употребляйте убо во благо свое, как знаете и можете, сделанное для вас: и, если кто из вас имеет дерзновение ко Господу, то не оставляйте возносить мольбу за боголюбивых создателей храма сего, да обретут они у Него благодать и милость. Хотя мы обращались доселе к умершим, но уповаем, что сказанное к ним не будет бесполезно и для нас живых. Ибо умершим не быть уже, подобно нам, живыми на земле сей; а нам всем неминуемо предлежит соделаться, подобно им, мертвыми. Заранее посему, еще в жизни сей, надобно узнавать о всем том, что может служить нам на пользу - по смерти, и узнавая, стараться о приобретении того. Посему-то, намереваясь теперь побеседовать и с вами, братие, живыми, не знаем, как лучше говорить с вами, как еще с живыми, или уже как с умершими. Ибо долго ли нам оставаться в живых? А посреди мертвых надобно будет почивать долго, долго. Впрочем, как в других случаях, так и здесь есть средина: будем говорить с вами, как с живущими еще, но скоро имеющими умереть, как с существами, находящимися во времени, но пред коими - вечность! Пред нами - вечность!.. Ах, братие мои, обращали ль вы когда-либо к самим себе сии грозные и потрясающие душу слова, и размышляли ль когда-либо о сем важном предмете?.. Мысль о вечности всегда производила великое действие: она воодушевляла мучеников и делала для них нестрашными самые лютые страдания; она затворяла в пустыне подвижников и доводила их до подвигов самоотвержения нечеловеческого; она останавливала даже закоренелых грешников на пути беззакония и подавала им мужество сразиться с своими страстями. Чего бы размышление о вечности не могло произвести и над нами, если бы мы, внимая спасению души своея, хотя по временам, умели ему предаваться, как должно! Нам предстоит вечность! Итак, все временное, как бы оно ни казалось важным, есть яко ничто в сравнении с вечностью. Слава, чести, достоинства, титулы и отличия - ничто; ибо они в час смерти спадут с нас, как падают теперь листья с дерев. Много ли их было на дереве, или мало, все равно, дерево голо. Богатство, стяжания, домы, вертограды, -ничто: ибо из всего этого ничего не пойдет за нами - в вечность, все достанется другим, может быть, даже врагам нашим, и употребится против наших желаний и намерений. Самые горести и бедствия, от коих мы в этой жизни плакали, роптали, не знали, где найти места - ничто; ибо в час смерти они явятся, якоже небывшие. Нам предстоит вечность! Убо существенно важно для меня одно то, что может прейти со мною в другой мир. Пусть что-либо не имеет никакой важности для временного пребывания моего на земле, пусть даже вредит ему, но если оно окажет для меня благотворное действие в вечности, то я буду дорожить им, как сокровищем, употреблю на приобретение его все силы и средства. Нам предстоит вечность! Итак, чистое безумие было бы, забывая вечное, предаваться временному и тленному. Подобное же безумие было бы не употреблять временного для приобретения вечного, коль скоро можно делать это. Нет, что не буду я делать на земле, никогда не буду делать для одной земли, а всегда буду иметь в виду небо и вечность. Встретит ли меня счастье, - я воспользуюсь дарами его для служения Богу и человечеству, для искупления грехов моих делами сострадания и помощи бедствующим собратиям моим. Постигнут ли меня искушения, - я принесу их в духе смирения и преданности, обращая скорбь и слезы мои на пользу душе моей. Пред нами вечность! Что же ты, богач, беспечно дремлешь на ложе своем, говоришь безумно душе своей: яжде, пий и веселися, и не спешишь на помощь Лазарю, который, может быть, один только будет в состоянии устудить язык твой, когда ты будешь объят пламенем геенским? Пред нами вечность! Что же ты, мудрец, считаешь камни и травы, чертишь числа и фигуры, взвешиваешь и разлагаешь стихии, а не помыслишь, какая стихия ожидает тебя по ту сторону гроба, из каких фигур состоит образ нравственного бытия твоего, какое число, агнчее или зверино, начертано незримо на челе твоем? Пред нами вечность! Что же ты, жестокий властелин, томишь безлошадно подручных твоих, кои, не находя защиты против тебя на земле, давно уже перенесли дело свое на небо, и готовятся предстать с тобою на Страшный Суд Божий? Одно могло бы успокаивать нас при мысли о вечности - если бы все равно было, как ни вступить во врата ее, с душою и совестью чистою, или обремененною неправдами и грехопадениями. Но можно ли думать таким образом? Как? Для тебя, как отца, противен сын непокорный и развратный, и ты готов лишить его наследства; а Отец Небесный, Коего святость неизменна, будет без разбора принимать в объятия свои сынов погибельных и нераскаянных? Для тебя, как властелина, нестерпим слуга неверный, составлявший ковы на твою жизнь, а Владыка Небесный растворит чертог Свой для грешника ожесточенного, который не хочет знать Его святых законов, коему его страсти и самолюбие суть вместо всякого божества? Нет, если мы, зли суще и нечисты, не можем терпеть в других беззаконий и неправд; то Тот, иже есть по существу истина и правда, чистота и святость, тем паче не может быть едино с грешником. Не приселится к тебе, Господи, всяк лукавнуяй! (Пс. 5; 5). И если бы Ты, по преизбытку милосердия твоего, допустил его к себе; то он сам, за лукавство и нечистоту свою, исчез бы от неприступной славы Твоего лица; ибо Ты еси огнь поядаяй беззаконные (Евр. 12; 29). А когда так, то что значит наше невнимание к вечности, нас ожидающей, и наше нерадение о приготовлении себя к ней? Значит, что мы потеряли вовсе из виду наше предназначение, и прах сует земных до того ослепил душевные очи наши, что мы не видим бездны, в которую стремимся! Возбудимся же от сего пагубного нечувствия! Довлеет, скажем словами апостола Петра, довлеет нам всем ...мимошедшее время жития волю языческую и греховную творившым, хождшым в нечистотах, в похотех, ...в пиянстве, в козлогласованиих, в лихоимании и прочих мерзостях греховных (1 Пет. 4; 3). Довольно мы служили и работали безгодне миру суетному; время послужить и поработать Богу и Спасителю нашему. Довольно погубили мы талантов, нам данных, на причинение вреда душе и совести своей: час уже начать думать о покаянии и возвращении в дом отеческий. Пойдем же с праздника нынешнего в домы свои с тем, чтобы не жить так, как жили или паче убивали себя прежде; пойдем и начнем, при помощи Божией, устраивать вечный храм души своей, который теперь лежит в развалинах, дабы, когда придет время явиться сюда и остаться здесь навсегда, близ храма сего, мы обрели здесь место покоища, подобающего тем, кои добре потрудились во времени для вечности, а не место печали и воздыхания, ожидающее грешников нераскаянных. Аминь. Оглавление Слово при освящении придела Что, если бы почивающим окрест храма сего усопшим братиям нашим дано было в нынешний день восстать из гробов своих, прийти сюда и начать беседу с нами, что, думаете вы, сказали бы они теперь нам? Изъявили бы благодарность за попечение наше о сем храме? Без сомнения; ибо храм сей еще важнее для них, нежели для нас, кои положили на него сколько труда и забот; важнее не потому, чтобы не был важен и для нас, а потому, что они гораздо способнее нас чувствовать всю его нужду и важность. О, смерть великий учитель!.. Она научает многому, чему ни у кого не научишься на земле, и первее всего тому, чтобы дорожить верою и добродетелью. Посему я уверен, что усопшие, начав беседу с нами, первее всего изрекли бы нам следующее: благодарим вас за храм сей! это наилучший дар для всех нас! Отселе мы будем иметь здесь пристанище необуреваемое; отселе и могилы наши будут мирнее, и бренные телеса наши спокойнее начнут возлежать в недре общей матери - земли. Но, вслед за сим, усопшие сказали бы нам, вероятно, и следующее: братия и друзи! Поелику вы печетесь о спасении душ наших; то примите в благодарность за сие и от нас наставление. Ведайте, что земная жизнь ваша минет скоро, и окажется потом, яко сон мимошедший; ведайте, что все успехи ваши в делах земных и житейских, коль скоро они не растворены духом веры и любви Христовой, суть ничто для вечности; ведайте, что здесь, где теперь мы, и где скоро будете и вы, ценится единая добродетель и чистота сердца, а все прочее, вами столь высоко ценимое - ваша мудрость стихийная, ваше богатство погибающее, ваша исчезающая слава, ничего не значат: ведайте, наконец, что если вы не успеете омыть грехов ваших слезами покаяния; то вас ожидает здесь такое горе, коему в вашем мире нет и подобия. Вот что, вероятно, рекли бы нам усопшие братия наши, если бы дано было им в сем храме провещать к нам теперь! Почему же, спросит кто-либо, не явится никто из них для преподания нам урока правды и истины? Потому, возлюбленные, что мы, как сказано в Евангелии, имеем Моисея и пророков, да послушаем их, а если не захотим слушать Моисея и пророков, то хотя бы кто восстал и из мертвых, не возымеем веры. Вещь крайне странная - не поверить воскресшему из мертвых: но, когда сам Дух Святый утверждает это в Евангелии, то верно так и было бы; ибо Он знает нас более и лучше, нежели мы сами. Впрочем, вообразим, что какой-либо мертвец явился пред нами: думаете ли, что все бы тотчас признали его за того, кто он есть? Многие, вероятно, тотчас сказали бы - это не он, а только сходный с ним. Так точно было с слепорожденным, коего исцелил Спаситель, хотя он был и не мертвец воскресший, а живой: овии глаголаху, яко сей есть: инии же глаголаху, яко подобен ему есть (Ин. 9; 9). Тем паче сказали бы так последние о воскресшем из мертвых. И те самые, кои поверили бы сначала, думаете ли, что долго остались бы при своей вере? Прошла бы неделя, месяц; и веровавшие прежде начали бы думать: да точно ли я видел умершего? Не подлог ли это был какой? Так подумал бы не один из видевших воскресшего; и в первый раз, вероятно, прогнал бы от себя подобную мысль; а в другой, еще через неделю, еще через месяц; уже без затруднения остановился бы на ней, а потом начал бы думать и говорить: это было что-то необыкновенное и странное, но что же такое, Бог весть! нельзя отвергать, но нельзя и утверждать за верное; ибо мало ли рассказывают подобного? Так было бы и с видевшими: что же с невидевшими? При первом слухе о том, многие тотчас стали бы против, и огласили бы рассказывающих мечтателями, людьми не сведущими, не стоящими доверия уже потому, что они рассказывают подобное. Вообразим даже, что воскресший явился бы пред судей, подобно как слепорожденный в Евангелии. Чем доказать, что он точно воскрес из мертвых? Сходством с умершим и погребенным? Но разве не бывает двух людей, совершенно похожих один на другого? Рассказом об обстоятельствах своей земной жизни? Но их можно узнать и усвоить себе, хотя бы они были и чужие. Отсутствием тела умершего из его гроба? А разве оно, скажут, не могло быть взято и сокрыто кем-либо? Повествованием о том, что происходит и совершается в другом мире? Но повествуемое само потребует подтверждения, и чем подтвердить его? Видите, как правильно сказано, что - аще кто и от мертвых воскреснет, не имут веры! (Лк. 16; 31). А кто имеет веру, то есть, в чьей душе есть расположенность к невидимому, духовному и вечному, тем паче кто живет по сей вере и удостоился получить в сердце и совести хотя малый залог вечной жизни - частью в совершении подвигов любви и самоотвержения, частью в благодатных озарениях и услаждениях свыше - для того нет нужды в подобных чудесах и знамениях: он так же уверен в жизни вечной по ту сторону гроба, как гладный уверен, что есть и существует пища для утоления голода, хотя бы он вовсе не видел ее пред собою. Аминь. Оглавление Слово по освящении нижней церкви в Харьковском кафедральном соборе Услышав о новом имени сего возобновленного храма, вероятно, некоторые придут в своих мыслях к вопросу: зачем оставлено прежнее имя и взято новое? Вместо того, чтобы избегать сего вопроса, яко неблагоприятного, мы рады ему, как гостю на нынешний праздник; просим токмо об одном, - чтобы вопрошающий принял труд размыслить вместе с нами о вопрошаемом. Таким образом достигается уже часть цели, для коей последовала самая перемена в наименовании храма. Ибо, для чего дано ему новое имя? Очевидно, не потому, чтобы прежнее было чем-либо нехорошо. Памятью трех великих святителей исполнена вся Церковь Христова, вся вселенная: сего ли малого храма не могла она наполнить собою? Под святый покров их прибегали, святый пример с них взимали пастыри и учители всех стран и веков: для нас ли смиренных пастырей града сего могло недоставать их духовного водительства и примера? Пред вами, святители Христовы, открыта душа и сердце наше: вы ведаете, с каким благоговением читаются нами ваши святые творения, воспоминаются ваши святые деяния, с каким чувством веры и любви взираем мы на самое изображение лиц ваших на иконах: с вами хотели бы мы жить, с вами и умереть! Но вы сами, быв еще на земле, возвещали и проповедовали не себе (2 Кор. 4; 5), а Христа распятого: водрузить Крест Его в душах и сердцах верующих - было целью всех ваших трудов и всей жизни. Тем паче, преставленные на небо, вы давно, без сомнения, положили уже все венцы свои к подножию Агнца, закланного от сложения мира (Откр. 4; 10). Посему мы совершенно уверены, что творим самое угодное вам, когда храм ваш посвящаем страданиям Того, за Коего вы сами всегда готовы были положить душу свою. Не оставляйте же места вашего в сем храме; научайте нас покланяться Кресту и страданиям Господа нашего, да, стяжав для себя сию домашнюю Голгофу, не явимся среди ее бесчувственны, подобно иудеям неразумным. "Но, если прежнее название храма, - еще вопросит кто-либо, - не заключало в себе никакого несовершенства, то для чего новое имя? Не по стремлению ли какому-либо к новости?" Нисколько, если разуметь новость в смысле мирском, ибо что Церкви до подобных новостей? Как Основатель и Глава ее Иисус Христос, есть един и тойжде вчера, днесь и во веки, так и она сама свободна от тех непрестанных перемен и превращений, коим подлежит мир и все что в мире, самое высокое и важное. Но есть и в Церкви место новому, тому новому, о коем святой Давид говорит: приложу на всяку похвалу твою (Пс. 70; 14), и в другом месте: пойдут от силы в силу (Пс. 83; 8), и в третьем: сия измена десницы Вышняго (Пс. 76; 11), - тому новому, о коем и святой Павел говорит: темже оставлъше начала Христова слова, на совершение да ведемся: не паки основание покаяния полагающе от мертвых дел, и веры в Бога (Евр. 6; 1), - тому новому, по силе коего всяк из верующих должен приходить не только от веры в веру (Рим. 1; 17), но и "преобразоваться от славы в славу" (2 Кор. 3; 18), должен соделаться сам храмом Духа Святаго, и окончив земное поприще, явиться к великому Подвигоположнику, для принятия имени нового, егоже никтоже весть, токмо приемляй (Откр. 2; 17). По стремлению к сему-то новому, если угодно, дано новое название и сему храму, при настоящем обновлении его. Доселе мы осенялись в сем храме предстательством трех великих святителей Христовых: время уже показать нам хотя некий плод их духовного водительства и попечения о нас. Какой плод? Тот, чтобы приступить к самому великому Архиерею, прошедшему небеса, приступить к тому, что в его служении спасению рода человеческого было самого священного и Божественного, - к Его страданиям и Кресту, коими, яко последнею жертвою, окончательно и всецело изглаждены грехи всего мира и побеждено царство смерти. Как приблизиться и приступить к сему? Без сомнения, не одним посвящением страданиям Христовым сего храма, а наиболее верой и любовью и деятельным усвоением себе спасительной силы Креста Христова. Но и самое имя Креста в сем отношении вещь неизлишняя: ибо, при нашей всенаклонности к забвению предметов духовных, нам всем весьма нужно постоянное припоминание о них: поелику же Крест Христов и Его страдания суть предметы самые необходимые для нашего спасения, то всего нужнее для нас припоминание о сем Кресте и страданиях, яко источник нашего спасения. И, вот с сей-то стороны храм этот будет служить нам в ежедневное возбуждение мыслей и чувств о сих страданиях; и входя и исходя из него, мы будем невольно представлять себе, кто и как спас нас от греха и смерти. Хотите ли узнать и, как надеемся, разделить с нами и еще одну мысль, побудившую нас дать новое имя сему храму и посвятить его не другому кому, а Кресту и страстям дражайшего Спасителя нашего? Всегда казалось нам странным, что мы, воздвигая непрестанно храм за храмом, когда посвящаем их даже Спасителю нашему, то всегда посвящаем каким-либо событиям из жизни Его славным и величественным, например Преображению, или Вознесению; даже когда посвящаем их Кресту Его, то избираем обыкновенно всемирное Воздвижение сего Креста, то есть, состояние его уже прославленное. Между тем, во всей стране нашей нет ни одного храма, посвященного прямо страданиям Господним и Кресту в том виде, как он стоял на Голгофе. Принадлежат нам, конечно, и все, самые славные, события в земной жизни Спасителя нашего: ибо что ни делал Он, делал для нас, и что ни было с Ним, происходило также в нашу пользу; но не должно же забывать нам, что спасение мира, а следовательно, и наше совершено не славою Спасителя, а Его страданиями и смертью за нас. И сим-то страданиям, сей-то искупительной смерти не посвящено у нас ни единого храма! Не будем вникать в причину сего: но явно, что это немаловажный недостаток, который надлежало восполнить при первом случае. Случай сей представился теперь и притом в самом благоприятном виде, ибо храм сей составляет средоточие, и, можно сказать, сердце и главу всех храмов наших. Да будет же он и посвящен воспоминанию того, что составляет средоточие спасения нашего, то есть, страданиям Господним, коими соделано спасение наше посреди земли (Ис. 19; 24), как замечает святой Давид. Из таковых мыслей и чувств, братие мои, проистекло новое название сего храма. Не пренебрежение прежнего наименования, не стремление к новостям руководило нами при сей перемене, а желание почтить память страстей Господних, окружить себя их воспоминанием и приблизиться к ним верой и любовью. Зная вашу христолюбивую душу и сердце, мы вполне уверены, что вы уже предупредили нас своей радостью о сей перемене, и усвоили ее себе, как бы она произошла с общего нашего согласия. Теперь другая всем нам забота: как бы действительно достигнуть той цели, какую мы предложили, переменяя название сего храма, то есть, чтобы Голгофа наша (так назовем сей храм) послужила нам, как и всему миру, во спасение, а не в осуждение, как неразумным иудеям. На Голгофе находилось немалое число душ, коих присутствие облегчало страдание Господа: находилась Матерь Его с Ее безпредельною преданностью в волю Божию; находился ученик с его николиже отпадающею любовью к Учителю; находились Иосиф и Никодим с их святым дерзновением за истину и правду; находился сотник с его прозорливым вниманием и верой, находился разбойник с его покаянием и исповедью; находились благочестивые жены с их слезами и любовью; из самых жителей Иерусалима многие возвращались в домы свои, "рыдающе и биюще в перси своя". Что увидит среди себя наша Голгофа? Увидит ли подобную преданность и веру? Увидит ли подобное покаяние и исповедь в грехах? Увидит ли слезы и усердие к Иисусу страждущему? Увидит, братие мои, если мы, посещая храм сей, будем стоять в нем не с рассеянными мыслями, а с усердным размышлением о страданиях Господа нашего, и будем прилагать их к своему сердцу. Ибо чему не может научить нас страждущий Спаситель наш? Его молитва в саду Гефсиманском научит нас, как молиться и предавать судьбу свою в волю Отца Небесного; Его кроткие ответы судиям неправедным научат нас великодушию и кротости пред гонителями; Его попечение со Креста не только о Матери, но и о кающемся разбойнике, научит нас не оставлять любви к ближним среди самых жестоких скорбей и страданий; Его кроткое предание духа Своего в руце Отца научит нас, как предавать и нам последний дух в сии же руце; Его тяжкие страдания, претерпенные за грехи наши, покажут нам, как ужасен и тяжек грех. Всему научимся у возлюбленного Господа нашего со Креста Его; точию да не являемся пред Ним во храме сем с высокомерием книжников, с лицемерием фарисеев, и с ожесточением первосвященников иудейских. Аминь. Оглавление Слово при освящении Харьковского кафедрального собора И нам, наконец, дано иметь храм! Нам говорю; ибо у всех было по храму, а у нас одних почти не было, потому что бывшее было таково, что вместо радости постоянно возбуждало скорбь. Далеки мы, братие, оттого, чтобы сущность храма полагать во внешнем его великолепии и богатстве украшений: храмы христианские красуются не пурпуром и златом, а божественными таинствами и усердием молящихся, но нельзя же сказать и того, чтобы домам нашим подобало удобство и благолепие, а храмам Божиим - теснота, мрачность и безобразие. В таком случае обличил бы нас не только святой Давид, стыдившийся обитать в кедровых чертогах, когда кивот завета находился под шатром, но и собственная наша совесть. Между тем, вспомните состояние сего храма: какому храму не уступал он своею внутренностью? Посему-то без сомнения и был он оставлен и как бы забыт всеми. А оставлять и забывать его было не должно уже потому, что это первый храм харьковский; первый, может быть, и по времени, тем паче по назначению. Ибо, как храм кафедральный, он по тому самому есть глава всех прочих храмов, место посвящения для священнослужителей и место собраний всеобщих в нарочитые дни в году. При таком значении и предназначении сего храма печальное состояние его служило укоризною для всего града нашего, и потому было источником печали и смущения для нас. Ибо, что должен был подумать о нас каждый посещающий наш город? Что мы небрежем о церквах Божиих и совершенно холодны к вере. Ибо, где же усердие, если самый первый храм наш был не лучше последнего? Еще было бы извинение, если бы домы наши находились в таком же состоянии, как и храм. Но они-то наипаче и обличали нашу холодность ко храму, ибо все бывающие в городе нашем замечают обширность и красоту его домов. Как вместе с сим было не заметить и скудости сего храма и не осудить нас? Но благодарение Богу, сия укоризна теперь отнята, причина сетования прекратилась, и мы все можем предаться теперь духовной радости. Может быть и теперь иной пожелал бы большего и лучшего. Таковый да ведает, что и мы могли бы не отстать в подобных желаниях: сделано то, что было возможно для нас. Могущий и желающий да сделает большее: мы первые с радостью уступим над собою победу. Нет, для наружного довольно, надобно устремить теперь мысли ко внутреннему и духовному, то есть, позаботиться о том, чтобы, вместе с обновлением храма, обновиться нравами и жизнью нам самим, и служащим в храме, и входящим в него на молитву. В храме ветхом и темном и наша духовная ветхость не так могла быть приметна; теперь, если останемся с сею ветхостью, то самые стены обновленного храма будут ежедневно обличать нас. Желаете ли знать, с какими чувствами должно входить в храм, как вести себя в нем, и что делать для освящения души и сердца своего? Вспомните, как изображает святый Иоанн в своем Откровении тех, кои находятся в Церкви небесной, пред Престолом Божиим. Поелику Церковь справедливо называется небом на земле: то и находящимся во храме всего ближе и лучше подражать тем, иже суть в Церкви небесной. Что же заметил там Тайнозритель? Заметил, во-первых, чистоту и беспорочность: не иматъ в него внити всяко скверно и творяй мерзость и лжу (Откр. 21; 27); заметил, во-вторых, всеобщее благоговение и смирение: и падоша на лицы пред престолом и поклонишася (Откр. 7; 11); заметил, в-третьих, скромность и благоприличие в самом внешнем их положении: облечены в ризы белы, и финицы в руках их (Откр. 7; 9). Не можем мы, обложенные плотью и кровью, являться во храм, подобно небожителям, вовсе без порока. По крайней мере, должны являться во храм за беспорочностью, с желанием и молитвою о том, чтобы Господь воссоздал в нас Своею благодатью сердце чистое и обновил во утробе нашей дух правый. Тем паче уже не позволительно ли в каком случае являться во храм за пороком - для того, например, чтобы соблазнять других, или самим быть соблазненными. Ибо, к сожалению, и это бывает, что храм - место молитвы обращается в место соблазнительных взглядов, бесед и свиданий. На кого в таком случае походят таковые люди? Явно, не на небожителей, а разве на духов тьмы, кои, по допущению свыше, являются иногда у самого Престола Божия, как это видим на искусителе Иова. Что может ожидать таковых людей в будущем, как не казнь самая ужасная? Ибо, если вообще горе тому, "имже соблазн приходит" (Мф. 18; 6), такое горе, что, по слову Спасителя, лучше было бы для таковых, когда бы с камнем на выи они брошены были в пучину морскую; то судите, какое горе должно ожидать человека, который осмеливается сеять соблазн в самом храме Божием, уловлять души в погибель пред лицом Самого Владыки неба и земли, у подножия Его Престола? Второе свойство пребывающих в небесном храме, по указанию Тайновидца, есть их крайнее смирение и благоговение: "и падоша на лица своя" (Мф. 17; 6). При великой непорочности и чистоте их можно бы, казалось, и не повергаясь делу, откровенным, по выражению апостола, лицом взирать на славу Сидящего на Престоле: но и очищенные, и убеленные, и освященные, они памятуют, чем были некогда на земле, не забывают своего прежнего недостоинства, и во смирении повергаются долу, к подножию Его Престола. После такого примера, чего надлежало бы ожидать во храме от нас - недостойных и грешных? Того, что большая часть все богослужение будут не стоять, а повергать себя долу, во прах, не смея подобно мытарю возвести очей своих на небо. Подобно сему и поступают некоторые; Святая Церковь с радостью замечает их смирение. Но что сказать о других, особенно о некоторых? Нет, кажется, места, в которое бы они приходили с большим небрежением, дерзостью и, так сказать, неистовством, как во храме. Это для них дом без хозяина, где можно вести себя как угодно. К сожалению, те самые, от коих бы ожидалось противное, кои даже по самому званию своему должны бы служить примером для других, те самые предаются иногда во храмах, то безвременным беседам, то неприличным движениям; и вместо того, чтобы по внушению Церкви, оставив всякое земное попечение, предаться молитве, стараются и для себя, и для других продолжать посредством неблагоразумных бесед суету житейскую. Как не пожалеть о таком забвении и святости храма и собственной чести? Ибо кто из присутствующих во храме не готов осудить такого жалкого самозабвения? Третье качество небожителей, виденных святым Иоанном на небе, у Престола Божия, состояло в приличии и скромности их внешнего положения: облечены в ризы белы, и финицы в руках их. Если Сам святой Тайновидец почел нужным заметить сие обстоятельство; тем паче мы не сделаем излишнего, напомнив о том же, дабы входящие во храм знали, в каком виде являться там. Нужны ли для сего убранства и богатые одежды? Нет, Господь храма равно приемлет и виссон и рубища; ибо ищет не одежд наших, а сердца. Впрочем, если мы, идя в дом людей уважаемых, стараемся не внести в них вместе с собою какой-либо нечистоты, то кольми паче, идя во храм, попечемся о возможной чистоте и благоприличии. Противное может быть извинено токмо разве какой-либо крайностью. Но заботясь о внешнем благоприличии в храме, тем паче надобно уметь не преступать меру этой заботы. Ибо у некоторых простирается она до того, что в убирании себя проводят значительную часть времени, назначенного для богослужения; посему и поспевают только к половине, а иногда к концу оного. Уже это весьма худо, а еще хуже то, для чего некоторые стараются преукрашать себя таким образом, то есть, чтобы войдя, остановить на себе взоры всех, чтобы превзойти то или другое лицо своим убранством. Об этом ли думать, идя в церковь? Тут ли место соперничеству и зависти? Нет, истинная христианка, собираясь идти в церковь, и имея даже всю возможность удивить своими нарядами, почтет за долг отложить в сторону все пышное и дорогое, и явится без украшений, в простом виде, дабы иначе не сделать из себя зрелища во храме, и не отвлечь взоров и внимания от святых икон - на себя. Если нужен пример на сие, то возьмем его у небожителей, виденных святым Иоанном. В каком украшении не могли бы они являться пред Престолом Божиим? Но они являются токмо облеченными в одежду белую и с финиками в руках, яко с знамением победы над грехом и страстями. А нам, яко еще не победившим и находящимся на поле сражения, нам, часто падающим и уязвляемым, всего приличнее являться во храмах с знамением печали и сокрушения сердечного. Совокупим теперь все сказанное воедино. Как должно входить во храм и вести себя в нем? Должно входить сколько можно чистыми и с благоприличием, ибо идем в дом Божий, но без убранств и модных прикрас, ибо на молитву. Должно стоять и вести себя с благоговением и смирением, как подобает кающимся и ищущим помилования грешникам. Должно стараться о том, чтобы пребывание во храме всегда служило к освящению душ наших, и приближало нас к Богу. Тем же, кои, посещая храм, не имеют в виду сего внутреннего самоосвящения, лучше уже оставаться дома, дабы не быть в тягость Господу храма, оставаясь и пред лицом Его с своим нечистым и злым сердцем. Аминь.