А вот, с повинною моей,
Портрет прекрасной итальянки:
Богини гордая осанка,
Лицо, изысканней камей,
Коса из трех сплетенных змей,
Сложенье царственной римлянки
С молочной кожею белянки
И черною сурьмой бровей.
И мякотью вишневой - губы,
И жемчуга ровнее - зубы,
И беломраморная грудь.
Нога, достойная Цирцеи,
Резцом отточенная шея -
Жаль, не могу я к ней прильнуть.
Плескать на голову духи
И класть белила и помаду,
Интриговать на маскараде,
Вертеть плечами из трухи,
Наняться даме в пастухи
И между домом и оградой
Всю ночь высвистывать рулады,
Пока не крикнут петухи,
В чужом дворце обосноваться
И там кричать и бесноваться -
Вот здешних куртизанов стих.
Но, Горд, зачем рассказ подобный?
Узнать захочешь все подробней,
Спроси кого-нибудь из них.
Будь трижды проклят Ганнибал,
Когда войны он поднял знамя
И африканскими слонами
Дорогу в Альпах протоптал.
Здесь Марс бы так не бушевал,
Войны б не разгоралось пламя,
Испанцы бы дружили с нами
И мы б за горный перевал
Не шли гурьбой - чтоб разориться,
Дурной болезнью заразиться,
Своей страны ей имя дать,
Испортить свой язык и нравы
И в результате - Боже правый -
Так ничего и не стяжать!
Когда у одержимых пляской
Приходит приступа пора,
И милосердия сестра
Не может справиться с их тряской,
Когда глядит на них с опаской
Другой больной, и доктора
Велят с утра и до утра
Держать несчастных женщин в вязках,
Я в ужас прихожу, Дульсин!
Но если пришлый капуцин
Берется с ними заниматься -
Лечить их наложеньем рук
На груди, бедра и вокруг,
Я снова принужден смеяться.
Давно уже в монастырях
Болезнь опасная гнездится:
В живущих здесь отроковицах
Рождается великий страх,
Передается второпях
Собою заполняет лица -
И девы начинают биться
С призывом к бесу на устах.
Ронсар, знаком ты с этой темой.
Ты даже написал поэму
О демонах и их нутре.
Что за причина эпидемий?
Каков по имени сей демон?
И почему - в монастыре?
По Риму тесными рядами
Идут: работник и солдат,
Купец, художник и аббат -
И ни одной приличной дамы.
Кто после Евы и Адама
Тут сеял много лет назад
Людских семян единый ряд,
Забыл пол-сумки за горами.
Здесь трудно римлянку сыскать.
Она, супруга или мать,
Не признает прогулок праздных.
У шлюхи только площадь - дом.
К Парижу я теперь с трудом
Привыкну - слишком нравы разны.
Что скажешь ты про Рим, Мелин,
Куда и нас свели дороги?
Как удается здесь с порога
И без труда достичь вершин?
Какой незримый властелин
Играет изобилья рогом
И почему, что снится многим,
Хватает на лету один?
На то есть разные присловья:
Что дураки живут с любовью,
Что тем несчастней, чем умней,
Что знают заклинанья двери.
Скажи, какое из поверий
По-твоему, всего верней?
Не заменяет дуб сандала,
Гласит пословица, но тут
Любые дерева идут
На новых пап и кардиналов.
Судить монарха не пристало:
Его, Паскаль, с рожденья чтут -
Но чей непостижимый суд
Творит церковных принципалов?
Я видел старика с сумой,
Ходил на рынок он со мной -
И папой сделался за вечер.
Наверно, место сторожил.
А впрочем, местный старожил
Был тоже пастырем овечьим.
Гвоздика, роза и шалфей
На этой не растут могиле.
Зато здесь пребывают в силе
Салат, чеснок и сельдерей.
Так много ел он овощей,
Наш Юлий, в стольком изобилье,
Что семена ростки пустили,
Наружу выйдя из мощей.
И если ты к его гробнице
Придешь однажды поклониться,
То принеси бедняге в дар
И вылей здесь настой порея -
Он становился с ним бодрее
И славил больше, чем нектар.
Когда, покинув лишь постель,
Правитель дарит герб миньону
И унижает тем корону,
То молча ропщем мы, Морель.
Но было ль видано досель,
Чтоб к кардинальскому амвону
Вели такого ж компаньона?
И чтоб в теченье трех недель
Сам папа, избранный конклавом,
Попал бы в плен к испанцам бравым,
И еле избежав битья,
Пробыл бы все ж три дня в неволе?
Начнешь тут думать поневоле
О странных шутках бытия.
Я был Геракл, теперь я Пасквин.
Был прежде богоносный столп,
Теперь - для жалобщика столб,
Где клеит он памфлеты, пасквиль.
Каков кумир - такая паства.
Где раздавались крики мольб,
Теперь лишь гогот пьяных толп -
Позорней не могли упасть вы.
Но я стою - под стать солдату.
И если небосвод когда-то
Держал плечами Геркулес,
То я - людскую брань и розни,
Обиды, ябеды и козни,
Что тяжелее всех небес.
Несчастна трижды та земля,
Где процветают фавориты,
Где разорительная свита -
Глаза и уши короля.
Ему удобна эта тля.
Не хочет он, чтоб мирный житель
Входил с утра в его обитель,
О мире и труде моля.
Он хочет воевать и дале.
А те - лишь этого и ждали
И хором песнь поют войне.
Так некогда Нерон с кифарой
Во время римского пожара
О Трое пел и об огне.
Ты счастлив молодостью пылкой,
Не знаешь слов "банкрот" и "крах"
И не нуждаешься в друзьях
С предпринимательскою жилкой,
Что за приятельской бутылкой
Тебя заманят на паях,
Потом оставят на бобах
С очаровательной ухмылкой.
Ты счастлив тем, что дышишь всласть,
Не принимаешь денег власть,
Не понимаешь мир, в котором
Твой закадычный друг берет
Твои же деньги в оборот
И просит звать себя партнером.
Бежим! Уж это не игра!
Войну с собой везут посланцы!
Уж мир окрасился багрянцем
От европейского костра.
У папы злобная пора.
Он хочет покарать германца
И ненавистного испанца -
Врагов святейшего Петра.
Знамена, пушки в поле чистом,
Да кони скачут, да горнисты
Возводят трубы к высоте.
Здесь все, Дилье, клянутся кровью.
Она в один поток с любовью
Слилась на жертвенном кресте.
Был тот воистину умен,
Кто верил, что наш дух беспечный
Рожден эфиром бесконечным,
Искрою божьею зажжен.
Огонь сей телом защищен.
Свечу так пестует подсвечник
И печь - свой пламень быстротечный:
Тем жарче ей, чем ярче он.
И как любой огонь природный,
Он разгорается свободно
И озаряет все вокруг,
Потом, снедаемый годами,
Подернут пеплом и углями,
Еще раз вспыхнув, гаснет вдруг.
Увидев важных сих господ,
Сбегают с мостовой растяпы,
Прохожие снимают шляпы
И усмиряется народ.
Но я их видел в прошлый год,
При них, забывшись, плюнул папа -
Они совсем как эскулапы
К фонтану подошли вразброд:
Смотреть - нет крови ли в мокроте.
Зачем? Затем, что на болоте
Любая кочка высока.
Помимо войн и их последствий,
Чумы, огня и прочих бедствий,
Здесь все зависит от плевка.
На карнавал, мой друг, идем!
Наденем там с друзьями маски,
Участье примем в общей пляске,
Повеселимся вчетвером!
Посмотрим после бой с быком,
Ручного мишку, бег в завязках,
Поедем в праздничной коляске
К актерам в загородный дом.
А утром нам затеять надо
К святым местам пелеринаду -
Там живописные края
И парочки, разбив палатки,
Любовью тешатся украдкой...
Наверно, проболтался я.
Ворваться в цирк, занять ступени,
Кричать взахлеб, наперебой,
Дразнить хлопушечной пальбой
Быка, ревущего на сцене,
Желать в душе, чтоб на арене
Лежать остался сам герой,
Но, услыхав предсмертный вой
Животного в крови и пене,
Впадать в молитвенный экстаз:
Чтоб после повторять рассказ
В трактире, в гомоне и дыме...
Веселье это не по мне.
Привык держаться в стороне
От шумных развлечений Рима.
Томитесь вы весь день в суде
И обсуждаете карьеры
Писцов, советников, курьеров
И судий, уличенных в мзде.
И в нашем банке день в труде
Проходит: говорим о мерах,
Весах, повесах, высших сферах,
Не понимаемых нигде.
Сегодня вроде день воскресный
Поговорим о шлюхах местных,
Хоть и не принято с утра.
А завтра снова день рабочий -
Займемся модами и прочим -
Et cetera, et cetera.
Невольно я себя во власть
Препоручил чужому морю,
Где ветер мачту гнет в опоре
И рвет измученную снасть,
Где волны разевают пасть
С незваным мореходцем в ссоре.
Пускай! Своя ведь смерть не горе.
Мне безразлично, где пропасть.
Но если впереди дорога
И мне, благодаренье Богу,
Отсюда выплыть предстоит,
То пусть меня ведет Фортуна
К владеньям галльского Нептуна,
В объятья наших Нереид.