Меню
Назад » »

Высоцкий Владимир (87)

Лекция о международных отношениях для 15-суточников
Я вам, ребяты, на мозги не капаю,
Но, вот он — перегиб и парадокс,
Когой-то выбирают римским папою,
Когой-то запирают в тесный бокс.
Там все места блатные расхватали и
Пришипились, надеясь на авось.
Тем временем во всей честной Италии
На папу кандидата не нашлось.
Жаль на меня невовремя накинули аркан.
Я б засосал стакан и в Ватикан.
Церковники хлебальники разинули.
Замешкался маленько Ватикан,
А мы (тут) им папу римского подкинули
Из наших, из поляков, из славян.
Сижу на нарах я, в Нарофоминске я.
Когда б ты знала, жизнь мою губя,
Что я бы мог бы выйти в папы римские,
А в мамы взять, естественно, тебя.
Жаль на меня невовремя накинули аркан.
Я б засосал стакан и в Ватикан.
При власти, при деньгах ли, при короне ли
Судьба людей швыряет как котят.
Ну, как мы место шаха проворонили?!
Нам этого потомки не простят!
Шах расписался в полном неумении.
Вот тут его возьми и замени.
Где взять? У нас любой второй в Туркмении
Аятолла и даже Хомейни.
Всю жизнь мою в ворота бью рогами как баран,
А мне бы взять Коран и в Тегеран.
В Америке ли, в Азии, в Европе ли
Тот нездоров, а этот вдруг умрет.
Вот место Голды Меир мы прохлопали,
А там на четверть бывший наш народ.
Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли
Таланты все при шпаге, при плаще.
Руслан Халилов — мой сосед по камере
Там Мао делать нечего, вообще.
Следите за больными и умершими.
Уйдет вдова Онассиса — Жаклин.
Я буду мил и смел с миллиардершами,
Лишь только дайте волю, мужуки.
Сыновья уходят в бой
Сегодня не слышно биенье сердец,
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:
«На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу, придет другой».
Мы не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.
Вот кто-то решил: «После нас хоть потоп»,
Как в пропасть шагнул из окопа
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.
Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.
Кто сменит меня, кто в атаку пойдет?
Кто выйдет к заветному мосту?
И мне захотелось пусть будет вон тот,
Одетый во все не по росту.
Я успеваю улыбнуться,
Я видел кто придет за мной.
Мы не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.
Разрывы глушили биенье сердец,
Мое же негромко стучало,
Что все же конец мой еще не конец,
Конец это чье-то начало.
Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землей.
Мы не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой.
«Як» — Истребитель
Я «Як» — истребитель, мотор мой звенит
Небо — моя обитель.
А тот, который во мне сидит,
Считает, что он — истребитель.
В этом бою мною «Юнкерс» сбит,
Я сделал с ним что хотел,
А тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.
Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал.
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет в штопор.
Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому.
А, кажется, стабилизатор поет:
«Мир вашему дому!»
Вот сзади заходит ко мне «Мессершмитт»,
Уйду, я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил на таран.
Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!
Но мне не гореть на песке.
Запреты и скорости все перекрыв
Я выхожу из пике.
Я главный, а сзади, ну, чтоб я сгорел,
Где же он, мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул и запел:
«Мир вашему дому!»
И тот, который в моем черепке,
Остался один и влип.
Меня в заблужденье он ввел и в пике
Прямо из мертвой петли.
Он рвет на себя и нагрузки вдвойне,
Эх, тоже мне, летчик-асс!
Но снова приходится слушаться мне
И это в последний раз.
Я больше не буду покорным, клянусь,
Уж лучше лежать на земле.
Но что ж он не слышит как бесится пульс?
Бензин, моя кровь на нуле!
Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
Убит, наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу,
Но что это, что?! Я в глубоком пике
И выйти никак не могу!
Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, и я напоследок спел:
«Мир вашему дому! Мир вашему дому!!!»
Еще не вечер
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и штормах не поблекло наше знамя,
Мы научились штопать паруса,
И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам,
На море штиль и не избегнуть встречи,
Но нам сказал спокойно капитан:
«Еще не вечер, еще не вечер.»
Вот развернулся боком флагманский фрегат
И левый борт окрасился дымами.
Ответный залп на глаз и наугад
Вдали пожары, смерть — удача с нами.
Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо и в трюме течи,
А капитан нам шлет привычный знак:
«Еще не вечер, еще не вечер.»
На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз
И видят нас от дыма злых и серых,
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах.
Неравный бой, корабль кренится наш.
Спасите наши души человечьи,
Но крикнул капитан: «На абордаж!
Еще не вечер, еще не вечер.
Кто хочет жить, кто весел, кто не тля
Готовьте ваши руки к рукопашной!
А крысы пусть уходят с корабля
Они мешают схватке бесшабашной.
И крысы думали: „А чем не шутит черт?"
И в тьму попрыгали, спасаясь от картечи,
А мы с фрегатом становились к борту борт.
Еще не вечер, еще не вечер.
Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза,
Чтоб не достаться спрутам или крабам,
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах
Мы покидали тонущий корабль.
Но нет! Им не послать его на дно.
Поможет океан, взвалив на плечи,
Ведь океан — он с нами заодно,
И прав был капитан — еще не вечер.
Последнее стихотворение Владимира Высоцкого
И снизу лед, и сверху,
Маюсь между.
Пробить ли верх, иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там за дело, в ожиданьи виз.
Лед надо мною — надломись и тресни!
Я чист и прост, хоть я не от сохи,
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека, сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним.
***
Последнее стихотворение Владимира Высоцкого, найденное в бумагах после его смерти, последовавшей 25 июля, в 4 часа утра в Москве, в его квартире на Грузинской улице.
Светя другим, сгораю сам.
А тараканы из щелей:
Зачем светить по всем углам?
Нам ползать в темноте милей.
Светя другим, сгораю сам,
А нетопырь под потолком:
Какая в этом польза нам?
Висел бы в темноте молчком.
Светя другим, сгораю сам.
Сверчок из теплого угла:
Сгораешь? Тоже чудеса!
Сгоришь — останется зола.
Сгорая сам, светя другим…
Так где же вы — глаза к глазам,
Та, для кого неугасим?
Светя другим, сгораю сам!
Уголовный кодекс
Нам ни к чему сюжеты и интриги,
Про все мы знаем, все, чего ни дашь,
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю кодекс уголовный наш.
И если мне неймется и не спится,
Или с похмелья нет на мне лица,
Открою кодекс на любой странице,
И не могу, читаю до конца.
Я не давал товарищам советы,
Но знаю я, разбой у них в чести,
Вот только что я прочитал про это:
Не ниже трех, не свыше 10.
Вы вдумайтесь в простые эти строки,
Что нам романы всех времен и стран,
В них есть бараки, длинные, как сроки,
Скандалы, драки, карты и обман.
Сто лет бы мне не видеть этих строчек,
За каждой вижу чью-нибудь судьбу,
И радуюсь, когда статья не очень:
Ведь все же повезет кому-нибудь.
И сердце стонет раненною птицей,
Когда начну свою статью читать,
И кровь в висках так ломится, стучится,
Как мусора, когда приходят брать.
Антисемиты
Зачем мне считаться шпаной и бандитом,
Не лучше ль податься мне в антисемиты,
На их стороне, хоть и нету законов,
Поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я, и значит кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты,
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет.
Но друг и учитель, алкаш с бакалеи,
Сказал, что семиты — простые евреи,
Да это ж такое везение, братцы,
Теперь я спокоен, чего мне бояться.
Я долго крепился, и благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну
Народ мне простит, но спрошу я невольно,
Куда отнести мне Абрама Линкольна.
Средь них пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.
Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев,
И как то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они бога распяли.
Им кровушки надо, они без запарки
Замучили, гады, слона в зоопарке.
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года.
По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи, живут там, как боги,
На все я готов, на разбой и насилье,
Бью я жидов, и спасаю Россию.
„Зк" Васильев и Петров „зк"
Сгорели мы по недоразуменью,
Он за растрату сел, а я за Ксению.
У нас любовь была, но мы рассталися,
Она кричала, б…, сопротивлялася.
На нас двоих нагрянула ЧК,
И вот теперь мы оба с ним „зк",
„Зк" Васильев и Петров „зк"
А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая,
Кругом майданщики, кругом домушники,
Кругом ужасное к нам отношение
И очень странные поползновения.
Ну, а начальству наплевать, за что и как,
Мы для начальства те же самые „зк"
„Зк" Васильев и Петров „зк".
И вот решили мы, бежать нам хочется,
Не то все это очень плохо кончится,
Нас каждый день мордуют уголовники
И главный врач зовет к себе в любовники.
И вот в бега решили мы, ну, а пока,
Мы оставалися все теми же „зк",
„Зк" Васильев и Петров „зк".
Четыре года мы побег готовили,
Харчей три тонны мы наэкономили,
И нам с собою даже дал половничек
Один ужасно милый уголовничек.
И вот ушли мы с ним в руке рука,
Рукоплескала нашей дерзости „зк",
„Зк" Петрову и Васильеву „зк".
И вот идем по тундре мы, как сиротиночки,
Не по дороге все, а по тропиночке.
Куда мы шли, в Москву или в Монголию,
Он знать не знал, паскуда, а я тем более.
Я доказал ему, что запад — где закат,
Но было поздно, нас зацапала ЧК,
„Зк" Петрова и Васильева „зк".
Потом приказ про нашего полковника,
Что он поймал двух очень крупных уголовников.
Ему за нас и деньги, и два ордена,
А он от радости все бил по морде нас.
Нам после этого прибавили срока,
И вот теперь мы те же самые „зк"
„Зк" Васильев и Петров „Зк".

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar