Меню
Назад » »

Владимир Александрович Луговской (5)

ГРОЗА

Катера уходят в море.
 Дождь. Прибой. Гром.
Молнии перебегают
 в сумраке сыром.
Ты смотришь, широколобый,
 пьяный без вина,
Глухо переворачивается
 тусклая волна.
Научил бы ты меня, товарищ,
 языку морей,
Понимало бы меня море
 родины моей.
Поднимается, замирает,
 падает в туман
Медленный, сероголовый
 Каспий-великан.
Дымчатые, грозовые
 катятся облака,
Мокрая бежит погодка,
 мокрая, как щека.
Плачет твоя любимая,
 о чем — никто не поймет.
До самого Красноводска
 сумрачный дождь идет.
1936

Вл.Луговской. Лирика. 
Москва: Художественная литература, 1958.


ЗВЕЗДА

Я знаю — ты любишь меня!
Холодными песнями полный,
Идет, паруса накреня,
Норд-ост, разрывающий волны.

Звезда небольшая горит,
И меркнет, и снова сияет.
Бессмертное тело зари
На западе вновь умирает.
Я звал мою песню — твори!
И песня звезду поднимает.

Звезду поднимает она
И видит в кипящем просторе
Неведомых волн племена,
Раскачку осеннего моря.

Последние летние дни,
Последние летние грозы.
Опять ходовые огни
Летят на бортах нефтевоза.

Слетаются звезды в рои,
Дрожит эта стая немая.
Веселые руки твои
Я с гордостью вновь принимаю.
1935

Вл.Луговской. Лирика. 
Москва: Художественная литература, 1958.


ПОЧТОВЫЙ ПЕРЕУЛОК

Дверь резную я увидел
 в переулке ветровом.
Месяц падал круглой птицей
 на булыжник мостовой.
К порыжелому железу
 я прижался головой,
К порыжелому железу
 этой двери непростой:
Жизнь опять меня манила
 теплым маленьким огнем,
Что горит, не угасая,
 у четвертого окна.
Это только номер дома —
 заповедная страна,
Только лунный переулок —
 голубая глубина.
И опять зажгли высоко
 слюдяной спокойный свет.
Полосатые обои
 я увидел, как всегда.
Чем же ты была счастлива?
 Чем же ты была горда?
Даже свет твой сохранили
 невозвратные года.
Скобяные мастерские
 гулко звякнули в ответ.
Я стоял и долго слушал,
 что гудели примуса.
В темноте струна жужжала,
 как железная оса.
Я стоял и долго слушал
 прошлой жизни голоса.
1936

Вл.Луговской. Лирика. 
Москва: Художественная литература, 1958.


РАДОСТЬ

За тебя, за все я благодарен.
По бульвару вьются морячки.
Море входит синими рядами
В неподвижные мои зрачки.

Громыхая, катятся платформы,
По-осеннему прозрачна высь.
Чайки в чистой, белоснежной форме
Легким строем мимо пронеслись.

Дай мне руку.
 Может быть, впервые
Я узнал такую простоту.
Пролетают блики огневые,
Превращаясь в песни на лету.

Вижу сад и тень от пешехода,
Пляску листьев, медленный баркас.
Мчится с моря шумная свобода,
Обнимает и целует нас.
1936

Вл.Луговской. Лирика. 
Москва: Художественная литература, 1958.


ФОТОГРАФ

Фотограф печатает снимки,
Ночная, глухая пора.
Под месяцем, в облачной дымке,
Курится большая гора.

Летают сухие снежинки,
Окончилось время дождей.
Фотограф печатает снимки —
Являются лица людей.

Они выплывают нежданно,
Как луны из пустоты.
Как будто со дна океана
Средь них появляешься ты.

Из ванночки, мокрой и черной,
Глядит молодое лицо.
Порывистый ветер нагорный
Листвой засыпает крыльцо.

Под лампой багровой хохочет
Лицо в закипевшей волне.
И вырваться в жизнь оно хочет
И хочет присниться во сне.

Скорее, скорее, скорее
Глазами плыви сквозь волну!
Тебя я дыханьем согрею,
Всей памятью к жизни верну.

Но ты уже крепко застыла,
И замерла волн полоса.
И ты про меня позабыла —
Глядят неподвижно глаза.

Но столько на пленке хороших
Ушедших людей и живых,
Чей путь через смерть переброшен,
Как линия рельс мостовых.

А жить так тревожно и сложно,
И жизнь не воротится вспять.
И ведь до конца невозможно
Друг друга на свете понять.

И люди, еще невидимки,
Торопят — фотограф, спеши!
Фотограф печатает снимки.
В редакции нет ни души.
24 апреля 1956

Владимир Луговской. Стихотворения. 
Россия - Родина моя. Библиотечка русской 
советской поэзии в пятидесяти книжках. 
Москва: Художественная литература, 1967. 


БОЛЬШЕВИКАМ ПУСТЫНИ И ВЕСНЫ

В Госторге, у горящего костра,
Мы проводили мирно вечера.
Мы собирали новостей улов
И поглощали бесконечный плов.

А ночь была до синевы светла,
И ныли ноги от казачьего седла.
Для нас апрель просторы распростер.
Мигала лампа,
И пылал костер.

Член посевкома зашивал рукав,
Предисполкома отгонял жука,
Усталый техник, лежа на боку,
Выписывал последнюю строку.
И по округе, на плуги насев,
Водил верблюдов
Большевистский сев.

Шакалы воем оглашали высь.
На краткий отдых люди собрались.
Пустыня била ветром в берега.
Она далеко чуяла врага,
Она далеко слышала врагов —
Удары заступа
И шарканье плугов.

Три раза в час в ворота бился гам:
Стучал дежурный с пачкой телеграмм,
И цифры, выговоры, слов напор
В поспешном чтенье наполняли двор.
Пустыня зыбилась в седой своей красе.
Шел по округе
Большевистский сев.

Ворвался ветер, топот лошадей,
И звон стремян, и голоса людей.
Свет фонаря пронесся по траве,
И на веранду входит человек,
За ним другой, отставший на скаку.
Идет пустыня, ветер,
Кара-Кум!

Крест-накрест маузеры, рубахи
 из холстин.
Да здравствуют работники пустынь!

Ложатся люди, кобурой стуча,
Летают шутки, и крепчает чай.
На свете все одолевать привык
Пустыню обуздавший большевик.
Я песни пел, я и сейчас пою
Для вас, ребята из Ширам-Кую.
Вам до зари осталось отдохнуть,
А завтра — старый караванный путь
На те далекие колодцы и посты.
Да здравствуют
Работники пустынь!

Потом приходит юный агроном,
Ему хотелось подкрепиться сном,
Но лучше сесть, чем на постели лечь,
И лучше храпа — дружеская речь.
В его мозгу гектары и плуги,
В его глазах зеленые круги.
Берись за чайник, пиалу налей.
Да здравствуют
Работники полей!

И после всех, избавясь от беды,
Стучат в Госторг работники воды.
Они в грязи, и ноги их мокры,
Они устало сели на ковры,
Сбежались брови, на черту черта.
— Арык спасли.
Устали. Ни черта!
Хороший чай — награда за труды.
Да здравствуют
Работники воды!

Но злоба конскими копытами стучит,
И от границы мчатся басмачи,
Раскинув лошадиные хвосты,
На землю, воду и песок пустынь.
Дом, где сидим мы,— это байский дом.
Колхоз вспахал его поля кругом.

Но чтобы убивать и чтобы взять,
Бай и пустыня возвращаются опять.
Тот топот конницы и осторожный свист
Далеко слышит по пескам чекист.
Засел прицел в кустарнике ресниц.
Да здравствуют
Работники границ!..

Вы, незаметные учителя страны,
Большевики пустыни и весны!
Идете вы разведкой впереди,
Работы много — отдыха не жди.

Работники песков, воды, земли,
Какую тяжесть вы поднять могли!
Какую силу вам дает одна —
Единственная на земле страна!
1930

Владимир Луговской. Стихотворения. 
Россия - Родина моя. Библиотечка русской 
советской поэзии в пятидесяти книжках. 
Москва: Художественная литература, 1967. 


БАСМАЧ

Дым папиросный качнулся,
 замер и загустел.
Частокол чужеземных винтовок
 криво стоял у стен.
Кланяясь,
 покашливая,
 оглаживая клок бороды,
В середину табачного облака
 сел Иган-Берды.
Пиала зеленого чая —
 успокоитель души —
Кольнула горячей горечью
 челюсти курбаши.
Носком сапога
 покатывая
 одинокий патрон на полу,
Нетвердыми жирными пальцами
 он поднял пиалу.
А за окном пшеница
 гуляла в полном соку,
Но тракторист, не мигая,
 прижался щекой к штыку.
Он восемь бессонных суток
 искал по горам следы
И на девятые сутки
 встретил Иган-Берды.
Выстрелами оглушая
 дикие уши горы,
Взяли усталую шайку
 совхозники Дангары.
Тракторист засыпает стоя,
 но пальцы его тверды.
И чай крутого настоя
 пьет Иган-Берды.
Он поднимает руку
 и начинает речь,
Он круглыми перекатами
 движет просторы плеч,
Он рад, что кольцом беседы
 с ним соединены
Советские командиры —
 звезды большой страны.
Он никого не грабил
 и честно творил бой,
Глазам его чужды убийства,
 рукам его чужд разбой.
Как снежное темя Гиссара,
 совесть его бела,
И ни одна комсомолка
 зарезана им не была.
Сто раз он решал сдаваться,
 но случай к нему не пришел.
Он выстрадал пять сражений,
 а это — нехорошо.
И как путник,
 поющий о жажде,
 хочет к воде припасть,
Так сердце его сухое
 ищет Советскую власть.
Милость Советской власти
 для храбрых — богатый пир.
Иган-Берды — знаменитый
 начальник и богатырь.
— Непреклонные мои пули
 падали гуще дождей,
От головы и до паха
 я разрубал людей.
Сокровища кооперативов
 я людям своим раздавал,
Повешенный мною учитель
 бога не признавал,
Тяжелой военной славой
 жилы мои горды.
Примите же, командиры,
 руку Иган-Берды!—
Но старший из командиров
 выпрямился во весь рост.
По темным губам переводчика
 медленно плыл допрос.
И женщина за стеною
 сыпала в миску
 рис.
Прижавшись к штыку щекою,
 жмурился тракторист.
Солнца,
 сна
 и дыма
 он должен не замечать.
Он должен смотреть в затылок
 льстивого басмача.
Кланяется затылок
 и поднимается вновь,
Под выдубленной кожей
 глухо толчется кровь.
И тракторист усмехается
 твердым, сухим смешком:
Он видит не человека,
 а ненависти ком.
За сорванную посевную
 и сломанные его труды
Совсем небольшая расплата —
 затылок
 Иган-Берды.
1932

Владимир Луговской. Стихотворения. 
Россия - Родина моя. Библиотечка русской 
советской поэзии в пятидесяти книжках. 
Москва: Художественная литература, 1967. 


* * *

Ты руку на голову мне положила,
Ты снова меня сберегла.
Широкая песня несется по жилам,
И ночь
 нестерпимо
 светла.
Ты ветром пронизана,
 кровью согрета,
Осмуглена
 в дальних краях.
Ты снова со мной,
 молодая победа,
Двужильная
 сила
 моя.
1936

Владимир Луговской. Стихотворения. 
Россия - Родина моя. Библиотечка русской 
советской поэзии в пятидесяти книжках. 
Москва: Художественная литература, 1967. 

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar