Шекспир. Ричард II (29)

СЦЕНА 4

 Там же.
 Входят сэр Пирс Экстон и слуга.

 Экстон

 Ты тоже слышал, как король сказал:
 "Иль не найдется друга, чтоб избавить
 Меня от этого живого страха?"
 Не так ли?

 Слуга

 Точные его слова.

 Экстон

 "Иль не найдется друга?" - он спросил
 Он дважды это повторил, и дважды -
 С особым удареньем. Так ведь?

 Слуга

 Так.

 Экстон

 И на меня он поглядел при этом
 Как будто говоря: "Не ты ли снимешь
 Давящий ужас с сердца моего?" -
 Того, кто в Помфрете, в виду имея.
 Мне дружба государя дорога
 И я его избавлю от врага.

 Уходят.


СЦЕНА 5

 Помфрет. Замковая башня.
 Входит король Ричард.

 Король Ричард

 Живя в тюрьме, я часто размышляю, -
 Как мне ее вселенной уподобить?
 Но во вселенной - множество существ,
 А здесь - лишь я, и больше никого.
 Как сравнивать? И все же попытаюсь.
 Представим, что мой мозг с моей душой
 В супружестве. От них родятся мысли,
 Дающие дальнейшее потомство.
 Вот племя, что живет в сем малом мире.
 На племя, что живет в том, внешнем, мире,
 Похоже удивительно оно:
 Ведь мысли тоже вечно недовольны.
 Так, мысли о божественном всегда
 Сплетаются с сомненьями, и часто
 Одна из них другой противоречит;
 Здесь, например, "Придите все", а там -
 "Ко мне попасть не легче, чем пройти
 Верблюду сквозь игольное ушко".
 Иное у честолюбивых мыслей,
 Им надобно несбыточных чудес:
 Чтоб эти ногти слабые могли
 Прорыть проход сквозь каменную толщу,
 Разрушить грубый мир тюремных стен.
 Но так как это неосуществимо, -
 В своей гордыне гибнут мысли те.
 А мысли о смиренье и покое
 Твердят о том, что в рабстве у Фортуны
 Не первый я и, верно, не последний.
 Так утешается в своем позоре
 Колодник жалкий - тем, что до него
 Сидели тысячи бродяг в колодках, -
 И ощущает облегченье он,
 Переложив груз своего несчастья
 На плечи тех, кто прежде отстрадал. -
 В одном лице я здесь играю многих,
 Но все они судьбою недовольны.
 То я - король, но, встретившись с изменой.
 Я нищему завидую. И вот,
 Я - нищий. Но тяжелые лишенья
 Внушают мне, что королем быть лучше.
 И вновь на мне венец. И вспоминаю
 Я снова, что развенчан Болингброком
 И стал ничем. Но, кем бы я ни стал, -
 И всякий, если только человек он,
 Ничем не будет никогда доволен
 И обретет покой, лишь став ничем.

 Музыка.

 Что? Музыка? Ха-ха! Держите строй:
 Ведь музыка нестройная ужасна!
 Не так ли с музыкою душ людских?
 Я здесь улавливаю чутким ухом
 Фальшь инструментов, нарушенье строя,
 А нарушенье строя в государстве
 Расслышать вовремя я не сумел.
 Я долго время проводил без пользы,
 Зато и время провело меня.
 Часы растратив, стал я сам часами:
 Минуты - мысли; ход их мерят вздохи;
 Счет времени - на циферблате глаз,
 Где указующая стрелка - палец,
 Который наземь смахивает слезы;
 Бой, говорящий об истекшем часе, -
 Стенанья, ударяющие в сердце,
 Как в колокол. Так вздохи и стенанья
 Ведут мой счет минутам и часам.
 Послушное триумфу Болингброка,
 Несется время; я же - неподвижен,
 Стою кукушкой на его часах.
 Не надо больше музыки. Устал я.
 Хоть, говорят, безумных ею лечат, -
 Боюсь, я от нее сойду с ума.
 И все ж, да будет мне ее пославший
 Благословен. Ведь это - знак любви,
 А к Ричарду любовь - такая редкость,
 Такая ценность в этом мире злом.

 Входит конюх.

 Конюх

 Привет мой королю!

 Король Ричард

 Привет вельможе!
 Мы вместе стоим фартинг, не дороже.
 Кто ты? Зачем ты здесь, куда приходит
 Лишь мрачный пес, который носит пищу,
 Чтобы мое несчастье жить могло.

 Конюх

 Я конюхом был у тебя, король,
 Когда ты королем был. В Йорк я еду
 И, хоть с трудом, добился разрешенья
 На господина прежнего взглянуть.
 Как больно сжалось сердце у меня
 В день коронации, когда - вдруг вижу:
 На Берберийце едет Болингброк!
 На жеребце, тобою столь любимом,
 На жеребце, так выхоленном мной!