- 788 Просмотров
- Обсудить
Строфы века. Антология русской поэзии.Мне гидролог говорит: - Смотри! Глубина сто девяносто три!- Ох, и надоела мне одна не меняющаяся глубина!.. В этом деле я не новичок, но волнение мое пойми - надо двигаться вперед, а мы крутимся на месте, как волчок. Две недели, с самых холодов путь такой - ни сердцу, ни уму... Кто заведует движеньем льдов? Все остановил он почему? Может, по ошибке, не со зла? Может, мысль к нему в башку пришла, что, мол, при дальнейшем продвижении расползется все сооружение? С выводом он явно поспешил - восхитился нами и решил пожалеть, отправить на покой. Не желаю жалости такой! Не желаю, обретя уют, слушать, как о нас передают: "Люди вдохновенного труда!" Понимаешь, мне обидно все ж... Я гидрологу сказал тогда: - На Дрейфующем проспекте ты живешь. Ты же знал, что дрейф не будет плавным, знал, что дело тут дойдет до драки, потому что в человечьи планы вносит Арктика свои поправки, то смиряясь, то вдруг сатанея так, что не подымешь головы... Ты же сам учил меня, что с нею надо разговаривать на "вы". Арктика пронизывает шубы яростным дыханием морозов. Арктика показывает зубы ветром исковерканных торосов. Может, ей, старухе, и охота насовсем с людьми переругаться, сделать так, чтоб наши пароходы никогда не знали навигаций, чтобы самолеты не летали, чтоб о полюсе мы не мечтали, сжатые рукою ледяною... Снова стать неведомой страною, сделать так, чтоб мы ее боялись. Слишком велика людская ярость! Слишком многих мы недосчитались! Слишком многие лежать остались, за победу заплатив собою... В эти разметнувшиеся шири слишком много мы труда вложили, чтоб отдать все то, что взято с бою! Невозможно изменить законы, к прошлому вернуться хоть на месяц. Ну, а то, что кружимся на месте, так ведь это, может, для разгона...
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Строфы века. Антология русской поэзии.Катька, Катышок, Катюха - тоненькие пальчики. Слушай, человек-два-уха, излиянья папины. Я хочу, чтобы тебе не казалось тайной, почему отец теперь стал сентиментальным. Чтобы все ты поняла - не сейчас, так позже. У тебя свои дела и свои заботы. Занята ты долгий день сном, едою, санками. Там у вас, в стране детей, происходит всякое. Там у вас, в стране детей - мощной и внушительной,- много всяческих затей, много разных жителей. Есть такие - отойди и постой в сторонке. Есть у вас свои вожди и свои пророки. Есть - совсем как у больших - ябеды и нытики... Парк бесчисленных машин выстроен по нитке. Происходят там и тут обсужденья грозные: "Что на третье дадут: компот или мороженое?" "Что нарисовал сосед?" "Елку где поставят?.." Хорошо, что вам газет - взрослых - не читают!.. Смотрите, остановясь, на крутую радугу... Хорошо, что не для вас нервный голос радио! Ожиданье новостей страшных и громадных... Там у вас, в стране детей, жизнь идет нормально. Там - ни слова про войну. Там о ней - ни слуха... Я хочу в твою страну, человек-два-уха!
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Роберт Рождественский. Избранное.Будем горевать в стол. Душу открывать в стол. Будем рисовать в стол. Даже танцевать — в стол. Будем голосить в стол. Злиться и грозить — в стол! Будем сочинять в стол... И слышать из стола стон.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Гром прогрохотал незрячий. Ливень ринулся с небес... Был я молодым, горячим, без оглядки в драку лез!.. А сейчас прошло геройство,- видимо, не те года... А теперь я долго, просто жду мгновения, когда так: не с ходу и не с маху,— утешеньем за грехи,— тихо лягут на бумагу беззащитные стихи.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Сколько времени? — Не знаю... Что с часами? — Непонятно... То спешат они, показывая скорость не свою. То, споткнувшись, останавливаются. Только обоняньем я примерно-приблизительное время узнаю... Я сегодня подойду к одинокому еврею. (Там на площади будочки выстроились в ряд.) «Гражданин часовщик, почините мне время. Что-то часики мои барахлят...» Он, газету отложив, на часы посмотрит внятно. Покачает головою. Снова глянет сверху вниз. «Ай-яй-яй! — он мне скажет,— Ай-яй-яй! Это ж надо! До чего же вы, товарищ, довели механизм... Может, это не нарочно. Может, это вы нечаянно. Для него — для механизма — абсолютно все равно! Вы совсем не бережете ваше время, ваши часики. Сколько лет вы их не чистили? То-то и оно!..» Разберет часы потом он, причитая очень грозно. И закончит, подышав на треугольную печать: «Судя по часам «Москва», вы уже довольно взрослый. И пора уже за собственное время отвечать...» Я скажу ему: «Спасибо!» Выну пятьдесят копеек. Тысяча семьсот шагов до знакомого двора. И машины мне навстречу будут мчаться в брызгах пенных. Будто это не машины. Будто это глиссера. Разлохмаченные листья прицепятся к ботинкам. Станет улица качаться в неоновом огне... А часы на руках будут тикать. Тихо тикать. И отсчитывать время, предназначенное мне.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Помогите мне, стихи! Так случилось почему-то: на душе темно и смутно. Помогите мне, стихи. Слышать больно. Думать больно. В этот день и в этот час я — не верующий в Бога — помощи прошу у вас. Помогите мне, стихи, в это самое мгновенье выдержать, не впасть в неверье. Помогите мне, стихи. Вы не уходите прочь, помогите, заклинаю! Чем? А я и сам не знаю, чем вы можете помочь. Разделите эту боль, научите с ней расстаться. Помогите мне остаться до конца самим собой. Выплыть. Встать на берегу, снова голос обретая. Помогите... И тогда я сам кому-то помогу.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
На Земле безжалостно маленькой жил да был человек маленький. У него была служба маленькая. И маленький очень портфель. Получал он зарплату маленькую... И однажды — прекрасным утром — постучалась к нему в окошко небольшая, казалось, война... Автомат ему выдали маленький. Сапоги ему выдали маленькие. Каску выдали маленькую и маленькую — по размерам — шинель. ...А когда он упал — некрасиво, неправильно, в атакующем крике вывернув рот, то на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост!
Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.А. Пахмутовой Вроде просто: найти и расставить слова. Жаль, что это все реже. И все больней... Вновь бумага лежит — ни жива, ни мертва — будто знает, что ты прикоснешься к ней. Но ведь где-то есть он, в конце концов, тот — единственный, необъяснимый тот — гениальный порядок привычных нот, гениальный порядок обычных слов.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Неправда, что время уходит. Это уходим мы. По неподвижному времени. По его протяжным долинам. Мимо забытых санок посреди сибирской зимы. Мимо иртышских плесов с ветром неповторимым. Там, за нашими спинами,— мгла с четырех сторон. И одинокое дерево, согнутое нелепо. Под невесомыми бомбами — заиндевевший перрон. Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба. Там, за нашими спинами,— снежная глубина. Там обожженные плечи деревенеют от боли. Над затемненным городом песня: «Вставай, страна-а!..» «А-а-а-а...» — отдается гулко, будто в пустом соборе. Мы покидаем прошлое. Хрустит песок на зубах. Ржавый кустарник призрачно топорщится у дороги. И мы на нем оставляем клочья отцовских рубах и надеваем синтетику, вредную для здоровья. Идем к черте, за которой — недолгие слезы жен. Осатанелый полдень. Грома неслышные гулы. Больницы, откуда нас вынесут. Седенький дирижер. И тромбонист, облизывающий пересохшие губы. Дорога — в виде спирали. Дорога — в виде кольца. Но — отобедав картошкой или гречневой кашей — историю Человечества до собственного конца каждый проходит по времени. Каждый проходит. Каждый. И каждому — поочередно — то солнечно, то темно. Мы измеряем дорогу мерой своих аршинов. Ибо уже установлено кем-то давным-давно: весь человеческий опыт — есть повторенье ошибок... И мы идем к горизонту. Кашляем. Рано встаем. Открываем школы и памятники. Звезды и магазины... Неправда, что мы стареем! Просто — мы устаем. И тихо отходим в сторону, когда кончаются силы.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.