- 1412 Просмотров
- Обсудить
Эти взгляды появились у Юнга позже, после того, как он встретился с Фрейдом. Но с самого начала он придавал предшествовавшим событиям большое значение. В школе у него появилась идея, которой он придерживался на протяжении всей жизни, что у него есть две личности, "обычный" Юнг и более романтический образ, вечно старый и мудрый. Юнг не отмахивался от событий, если они казались ему необычными. Будучи студентом-медиком в Базеле, он организовал спиритический кружок, где его кузина (которая была в него влюблена) играла роль медиума и утверждала, что через нее говорят умершие. Одним из духов, управлявших ею, был тот самый дедушка, который когда-то говорил со своей покойной женой. Юнг не верил в бесплотных духов и считал то, что происходит во время сеансов, результатом действия бессознательного. От таких же процессов (предположительно, его собственного бессознательного) стол орехового дерева раскололся "с треском, подобным пистолетному выстрелу", а хлебный нож прямо в буфете развалился на куски. Медицинская диссертация Юнга под названием "О психологии и патологии так называемых оккультных феноменов" (1902) основана на этих сеансах в Базеле и "психологической реальности", стоящей за этими событиями. Юнг занимался всем этим, в то же время оставаясь обычным университетским доктором, таково было положение вещей на момент его знакомства с Фрейдом. В Вене репутация Фрейда была подпорчена, и любой молодой психиатр должен был как следует подумать, прежде чем заняться психоанализом. Последователями Фрейда становились умные и эксцентричные люди, одиночки по природе, отличающиеся от остальной массы университета. В Цюрихе же Фрейд был в первую очередь иностранным профессором. Юнг стал его спутником, но отчасти оставался верным лишь самому себе. В дни той первой апрельской встречи гости познакомились с немногочисленными членами кружка. Адлер представил одну историю, Фрейд прочитал свою статью. Гости говорили мало, но один из группы, доктор Макс Граф, не врач, а музыкальный критик, жену которого Фрейд когда-то подвергал психоанализу, позже вспоминал энтузиазм, который их хозяин выражал по поводу Юнга. Приезжие из Цюриха стали первыми неевреями, попавшими в кружок. Это были не первые гости из Цюриха, приехавшие к Фрейду. Ранее в том же году у него был богатый молодой еврей из России, Макс Эйтингон, ассистент в "Бургхельцли". Его прислал профессор Блейлер с целым списком вопросов, в том числе о сексуальных импликациях психоанализа. Честным швейцарским протестантам требовалось подтверждение теории. Сам Юнг, чем-то напоминавший деревенского жителя, которому мало места в тесной городской квартире, не был особенно впечатлен венскими аналитиками, если не считать самого Фрейда. Говорили, что в Цюрихе он называл их дегенератами, посредственностями и богемой, что, возможно, было связано с тем, что они носили плащи и широкополые шляпы. Повлияла ли на его восприятие полная дыма комната, где происходила встреча? Или запах алкоголя, исходивший от кого-то (Юнг был трезвенником, как и его наставник Блейлер), или венское сквернословие Фрица Виттельса? Юнг был не единственным, кто критически отзывался о кружке. После той встречи Бинсвангер был смущен тем, что Фрейд отвел его в сторону и сказал "Что ж, теперь вы увидели эту компанию". Гостю показалось, что Фрейд говорит уничижительно. Вероятно, так оно и было. "Компания" была слишком знакомой, слишком "венской". Фрейд считал их своими капризными детьми, и поначалу они послушно играли эту роль. Это была тесная группа, склонная к ссорам, но уважавшая авторитет Фрейда. К 1908 году в кружке было уже двадцать два члена. Более половины жило возле Берггассе, либо в самом Девятом округе, либо в соседнем с ним Первом - внутренних районах города, облюбованных евреями среднего класса. Почти все уже начали заниматься психоанализом и вначале чувствовали очень смущавшую их зависимость от Фрейда в лечении пациентов. Потихоньку они учились. "Обучающий" анализ для новичков, который впоследствии стал незаменимым, еще не был изобретен Юнгом. Макс Эйтингон во время своих посещений Вены по вечерам прогуливался с Фрейдом, и тот иногда проводил анализ на месте, когда они двигались по Рингу или к Гринцингу. Из венского кружка, похоже, только Штекель подвергался формальному анализу, когда Фрейд лечил его "от неприятной жалобы" в 1901 году. Чем больше почтения к Фрейду демонстрировали ученики, тем больше они спорили друг с другом. В психоанализе их привлекали новые идеи, новые источники дохода и иногда сексуальные возможности. Исидор Садгер, галицийский еврей и сын банкира, представлял свои утомительные статьи, которые Фрейд называл "нескончаемым потоком садгеровской чепухи". Ходили слухи, что он неприлично ведет себя с пациентками. Штекель в обеденных перерывах вовсю строчил на своей пишущей машинке, описывая все случаи, и с такой скоростью находил в своей картотеке примеры ко всему, что обсуждалось на собраниях, что эти истории получили пренебрежительное название "штекелевских" и считались выдуманными. Хорошо одетый и увлекающийся женщинами, он упоминается Фрейдом в издании "Психопатологии обыденной жизни" 1907 года в связи с примером действия, совершаемого случайно, но с определенной целью. Штекель рассказывал, как, приветствуя женщину, в дом которой он зашел с визитом, он безо всякого сознательного намерения вытянул руку таким способом, что "ухитрился развязать пояс ее пеньюара... с ловкостью фокусника". Штекель - обладающий интуицией и способностью развлекать общество и не пользующийся полным доверием окружающих - через несколько лет стал для Фрейда настоящим бедствием. То же можно сказать о Фрице Виттельсе, племяннике Садгера, молодом враче-практиканте, которого пригласили вступить в кружок как раз перед приездом Юнга, после того как он написал статью о предупреждении беременности для "Факела", понравившуюся Фрейду. Виттельс вкладывал много энергии в отношения с женщинами и написание статей о них. Особенно его занимала распущенная глупая брюнетка (приблизительно так он говорил о ней сам) семнадцати лет, в которую он был влюблен, - Ирма Карчевска. Он сделал ее главной героиней статьи о неодерживаемой женской сексуальности под названием "Великая куртизанка", которую он зачитал членам кружка в мае 1907 года. Другая версия статьи была опубликована Карлом Краусом в "Факеле" под названием "Женщина-ребенок". Краус тоже был любовником Ирмы. Фрейд не приветствовал половую распущенность в своем кругу. Он посоветовал Виттельсу, которому было всего двадцать шесть, вести себя поскромнее. Психоанализ не призван избавлять людей от ограничений. Напротив, как говорил Фрейд, он хотел научить их управлять своими низменными инстинктами, а не поддаваться им. Виттельс писал: Ему не нравилось, как на меня влияет редактор "Факела". Мы, по его словам, были как белые пятна, не поддающиеся влиянию культуры, обязательному для цивилизованных людей. Взгляды Фрейда на мораль были двойственными. Он мечтал об обществе, свободном от вредных запретов, и однажды на заседании кружка сказал, что людям нужна "академия любви, где бы учили эротическому искусству", как в античные времена. В протоколе не записано, шутил он или говорил серьезно. В статье, опубликованной им в начале 1908 года, сообщается о том, какова цена сексуальной морали. Неудовлетворенные сексуальные потребности ведут к неврозу либо потому, что производят токсические вещества (синдром "актуального невроза"), либо потому, что подавленные желания нарушают равновесие в бессознательном. Цивилизация построена на подавлении инстинктов, потому что каждый индивидуум отказывается "от части чувства вседозволенности или агрессивных либо мстительных наклонностей своей личности". Центральное место в этом подавлении занимает сексуальный инстинкт - и это прискорбно, потому что большинство людей "были бы гораздо здоровее, если бы они могли быть хуже". Лишь немногие могут "сублимировать" свои чувства, направлять их на "более высокие культурные цели". Фрейд явно убедил себя, что принадлежит к этой группе людей*. Статья ныне не большее, чем музейный экспонат, который представляет собой мрачный рассказ о том, как человечество боролось с половым желанием до тех пор, пока просвещение (пусть и обрывочное) двадцатого столетия не сделало нас немного терпимее. * В этой статье под названием "'Цивилизованная' сексуальная мораль и современные нервные заболевания" с горечью говорится о том, какие ограничения брак накладывает на сексуальную свободу "Удовлетворительные половые сношения" происходят лишь в течение первых нескольких лет, после чего брак "становится неудачей в том смысле, что не дает обещанного удовлетворения сексуальных потребностей. Ведь все существующие средства, изобретенные для предотвращения зачатия, лишают части удовольствия, ранят чувства обоих партнеров и могут фактически стать причиной болезни". Подобная утрата иллюзий и неудовлетворенность возвращает партнеров в то место, с которого все началось, "но теперь они беднее, потому что утратили иллюзию". Фрейд оплакивает потерю своих собственных иллюзий. В глазах современников, игнорировавших все эти предостережения, Фрейд был проповедником сексуальной революции, и Виттельс, интересовавшийся женщинами и с удовольствием считавший себя прогрессивным и в то же время чувственным, легко дал себя убедить. Одной из его первых встреч с Фрейдом была лекция перед студентами-медиками, во время которой Фрейд говорил о том, как сексуальное воздержание до брака можно использовать в качестве профилактики сифилиса. По словам Виттельса, Фрейд сказал, что не верит, будто природа могла наделить человека половыми органами, чтобы тот ими не пользовался. Если для того, чтобы избежать болезни, нужно воздерживаться от половой жизни, нужно делать это, но "с протестом". Это, как сказал Виттельс, было воспринято критиками как призыв к студентам "немедленно отправляться в бордель". Штекель и Виттельс были яркими "апостолами", но у Фрейда были и более послушные и незаметные ученики. Поль Федерн, вступивший в кружок в 1903 году, был трезвым, серьезным и лояльным, хотя и никогда не ходил в "любимчиках". Именно Федерн решил на свадьбу Матильды Фрейд в 1909 году подарить портрет ее отца. Либо Фрейд был в то время без бороды (в 1908 или 1909 году он на какое-то время сбривал бороду, но потом семья никак не могла решить, когда и почему именно это произошло), либо его изобразил безбородым в качестве шутки художник, Максимилиан Оппенгеймер, более известный как карикатурист Мопп. Фрейда с выбритым подбородком преподнесли Матильде на Берггассе сразу после ее свадьбы с Робертом Холличером. Картина ей очень не понравилась - борода была частью внушительного образа Фрейда. Портрет был спешно заменен на туалетный набор и отослан обратно Федерну. Говорят, более сорока лет спустя он выстрелил в него из пистолета, перед тем как выпустить пулю в себя. Среди других неярких личностей, с которыми Юнг и Бинсвангер познакомились в 1907 году, был секретарь, который вел протокол, - Отто Ранк, способный ремесленник около двадцати пяти лет от роду, который самостоятельно изучал психологию и был спасен Фрейдом от жизни рабочего и введен в круг психоаналитиков. Урожденный Розенфельд, он взял себе фамилию доктора Ранка из пьесы Генрика Ибсена "Кукольный дом". Он выглядел непривлекательно и не имел личного обаяния, но прекрасно писал об искусстве и художниках. Он прислал рукопись Фрейду и заинтересовал его. Фрейд помог Ранку закончить университет и получить докторскую степень, а тот платил ему послушанием и преданностью. Фрейд называл его "маленьким Ранком" - это ласковое прозвище он молча терпел долгие годы, но в конце концов выступил против своего покровителя. Альфред Адлер, один из выступавших на собрании кружка при гостях из Швейцарии, был самым независимым членом группы. Врач неряшливого вида с устойчивыми социалистскими убеждениями и не пользовавшейся большой популярностью практикой, он жил по другую сторону канала в Леопольдштадте. Его русская жена разделяла его политические взгляды и позже принимала у себя в Вене Троцкого и других революционеров. Погруженный в свои собственные планы, Адлер не был таким автократом, как Фрейд, и не верил в эффективность сеансов, во время которых пациент пассивно лежит на кушетке, а аналитик холодно общается с ним, стоя вне его поля зрения. Он сидел напротив пациента и смотрел ему в глаза. Адлер увлекался стремлением человека к власти и стал считать это, а не сексуальный инстинкт основой личности. Темный мир снов и воспоминаний Фрейда вызывал в нем отвращение. Согласно теории Адлера о "неполноценности органов", самое важное в детстве - это физическая слабость, которую взрослому приходится компенсировать. Возможно, к такому выводу его привело собственное болезненное детство. Для Адлера тело стало более важным, чем бессознательное. Эдипов комплекс начал превращаться в фантазию, и очень скоро потребность в теориях Фрейда у него пропала. В это время Юнг составил свое отнюдь не благоприятное мнение об Адлере, Штекеле, Виттельсе и остальных и вернулся в свой собственный мир в Цюрихе. Он привез с собой еще одно впечатление. В какой-то момент на той неделе, по его рассказам, Минна Бернейс рассказала ему о своих отношениях с Фрейдом или же (что, пожалуй, более вероятно) сказала или намекнула на что-то, что впоследствии позволило Юнгу сделать вывод, что госпожа Бернейс "действительно" имела в виду. Доказательства этого случая, которые были бы приемлемы для суда или даже биографа, едва ли можно было бы найти на следующий день, а уж тем более спустя добрых полвека. Возможно, все сведения Юнга заключались лишь в нескольких незавершенных фразах, которые он закончил с помощью своей знаменитой интуиции. В жизни этого человека действовали скрытые силы, как в случаях с расколовшимся столиком или ножом. Он рассказывал, как во время свадебного ужина, где он был одним из гостей, он для иллюстрации психологии преступника на ходу придумал историю жизни человека и рассказал ее остальным. Ко всеобщему удивлению, он детально описал жизнь человека, сидевшего напротив, с которым никогда ранее не встречался. Часто случалось так, говорил Юнг, что он узнавал то, что не мог бы узнать обычным путем. Использовал ли он свой дар ясновидения на Минне? Волшебство это или наблюдательность - для нас это не имеет значения, потому что невозможно доказать, прав он или нет. Убежденность Юнга в том, что в его присутствии металлические предметы могут дребезжать, а дверные звонки звонить, не увеличивает правдоподобности его слов. Разговор Марты с Юнгом, даже если он и был, скорее всего, намекал на какие-то тайны, а не раскрывал их. Представьте себе эту картину: Юнг пишет в своем дневнике... Ближе к концу недели, когда мы - я с Эммой и Бинсвангером - были приглашены в квартиру на ужин, госпожа Бернейс, сестра его жены, вела себя как хозяйка, говорила с гостями, в отличие от жены, сосредоточенной на том, чтобы всем улыбаться и следить за тем, чтобы в миске была горячая вода, которой можно очистить пятно со скатерти, если кто-то прольет соус. Молодой Бинсвангер ухитрился оставить у основания рюмки след от красного вина (которое он вообще-то не пил, потому что все мы в "Бургхельцли" сейчас убежденные трезвенники), и тут же была вызвана служанка, чтобы стереть ненавистное пятно. Бедный Бинсвангер покраснел и заерзал, а Эмма, стараясь его успокоить, начала говорить о сумасшедшем доме - или клинике "Бельвю", как принято говорить в приличной компании, - на озере Констанс, которой Бинсвангеры управляли как семейным делом и которая, несомненно, скоро перейдет к молодому Б. Я был поражен, когда услышал от нее: "А это не туда Брейер отправлял ту странную девушку Паппенгейм?" Некая Берта Паппенгейм была прототипом Анны О. в книге об истерии. Б. был тогда слишком молод, и ему было практически нечего сказать, но я нашел интересным, что госпожа Бернейс так хорошо осведомлена о старых случаях. Она и Фрейд обращались друг с другом с шутливой интимностью ("Ой, не глупи, как это тебе не нравится цыпленок!" - сказала как-то она), за которой скрывалась взаимная приязнь. Я редко ошибаюсь в подобных делах. Я увиделся с ней снова, за день до отъезда, когда зашел к ним, а Фрейд все еще совершал свою послеобеденную прогулку по доброй половине Вены. Она отвела меня в мрачную приемную, посадила на его стул и расположилась на кушетке. "Профессор рассказывает вам обо всех своих пациентах?" - спросил я. "Ну конечно же! - произнесла она таинственным голосом, возможно, шутя. - У нас нет друг от друга секретов, у Зигмунда и у меня. Я его свояченица, которую воспринимают как лишенное пола существо и подходящее доверенное лицо". Она, несомненно, могла многим меня удивить. "Вы несправедливы к себе", - сказал я просто из вежливости (видимо, но можно ли быть в этом уверенным?). "Очень может быть, - отвечала она. - Жизнь старой девы имеет массу неприятных недостатков. Но, знаете ли, есть и компенсация". Не успел я открыть рот, как мы услышали, что открывается дверь парадного входа, и до нас донесся дым сигары. "Так вы анализируете мою сестру", - сказал он, войдя. Она улыбнулась и ускользнула (скорее утопала - у нее тяжелая походка). Бог его знает, в какие игры они играют. Когда я рассказал обо всем Эмме, она сказала: "Он бы не осмелился". Глава 19. Окно в мир Письма от Юнга весной и летом 1907 года вселили во Фрейда надежду на то, что Цюрих - тот самый город, из которого идея психоанализа может распространиться по Европе и по всему миру. Обсуждение профессиональных вопросов было теплым и поддерживалось энтузиазмом Юнга по отношению к его новому другу. Душа Юнга была полна эмоций. "Я уже не сомневаюсь в правоте вашей [сексуальной] теории... - пишет он месяц спустя после отъезда из Вены. - Я надеюсь и даже мечтаю, что мы сможем увидеть вас в Цюрихе следующим летом или осенью. Ваш визит был бы огромным счастьем для меня лично". В письме, где он описывает свой план (так и не реализованный) о создании научной "лаборатории по психологии" и отказа от работы с пациентами, говорится, что любой, кто знаком с теорией Фрейда, "буквально вкусил райский плод" и стал ясновидящим - серьезный комплимент от такого человека, как Юнг. Фрейд, принимая все эти изъявления, только одобрительно улыбался и выражал все те же намерения: "Нет человека более способного, чем вы, продолжить и завершить мою работу". Они знали мало друг о друге. Юнг был более информирован, потому что посещал Фрейда в Вене и видел, как он работает. Кроме того, он читал автобиографические отрывки в "Толковании сновидений". Ранние аналитики интересовались своими коллегами с профессиональной точки зрения и любили испробовать на них приемы психоанализа, хотя бы для того, чтобы найти объяснение оговоркам. Но пока Юнг и Фрейд не думали о соперничестве. У самого Юнга был не один скелет в шкафу, например слабость к мистицизму и парапсихологии. К тому же он вступил в рискованные отношения с бывшей душевнобольной и все еще не совсем нормальной молодой пациенткой, о которой ничего не рассказывал, хоть и упоминал ее в письмах. Еще за несколько месяцев до поездки в Вену он просит Фрейда выразить свое мнение по поводу этой "двадцатилетней русской студентки, больной уже шесть лет", страдающей навязчивыми идеями, связанными с перенесенными в детстве телесными наказаниями, а также дефекацией и мастурбацией. Ее звали Сабина Шпильрейн, но в письме об этом не говорится. Нет там намеков и на то, что Юнг был увлечен ею в эмоциональном смысле, или на то, что она была умна, влюблена в него и умела манипулировать людьми. К моменту написания этого письма ее состояние уже улучшалось и она поступила в медицинскую школу в Цюрихе. Юнг снова упоминает о ее случае в июле 1907 года, но пишет о ней просто как об "одной пациентке-истеричке", чтобы Фрейд не понял, что речь об одной и той же женщине. "Во сне, - пишет Юнг, - она постоянно видит меня. Она признает, что ее самое большое желание - иметь от меня ребенка, который бы исполнил все ее несбыточные желания". О несчастной Шпильрейн будет сказано еще немало. К тому же впоследствии она станет первой женщиной, посвятившей свою жизнь психоанализу. В 1907 году Юнг все еще становился на ноги. Фрейд, после многих лет успехов и неудач, наконец занял положение, о котором мечтал. Он основал целую школу, его идеи выражаются в серьезных книгах и статьях, практика дает ему пациентов, которые хорошо платят за лечение и обеспечивают его клиническим материалом для новых статей. Основная теория не подлежала обсуждению. Фрейд допускал возможность небольших поправок, но ожидал от практики лишь подтверждения ее правоты. Особенно ценились яркие примеры, хорошо подходившие для иллюстрации теоретических положений, и Фрейд всегда был готов их использовать. В 1907 году он обратил внимание на доктора Графа, музыковеда, и его жену - психоаналитиков-любителей. У Графов был многообещающий ребенок. Герберту, не по годам развитому мальчику, было четыре года. Отец подвергал сына анализу под наблюдением Фрейда. "Маленького Герберта" побуждали говорить о сексуальных вопросах. То, что он называл своим "Wiwimacher'ом" (пенис), завораживало его, как и все "Wiwimacher'ы" вообще. К лету 1907 года у Фрейда появилась надежда, что этот случай даст подтверждение теории детской сексуальности. В середине июля на одиннадцать недель исследования прекращаются и Фрейд уезжает с семьей на отдых. Юнг получает веселые письма с берегов южных озер. Сам Юнг в это время готовится к важной конференции в начале сентября под названием "Первый интернациональный конгресс психиатрии и неврологии". В нем должны были участвовать лучшие умы европейской психиатрии, жаждущие крови психоаналитиков. "Надеюсь быть в Сицилии как раз тогда, когда вы будете читать свою статью", - пишет Фрейд, позволяя Юнгу идти впереди, пока он гуляет, плавает и собирает эдельвейсы. Рассказывая Юнгу о том, как хорошо ему отдыхается, он замечает, что оставлять друга бороться с противниками одного выглядит "почти трусостью", но Юнг - человек "более подходящий для пропаганды", перед которым открываются все сердца. Письма Фрейда звучат удовлетворенно - у него словно свалилась гора с плеч. Энергичный и сильный Юнг теперь может взять всю грязную работу на себя. Пришел сентябрь, и Фрейд, отказавшись от поездки в Сицилию из-за погоды, отправляется в Рим. Его семья уже уехала, как и Минна, с которой он только что провел четыре дня во Флоренции, и Фрейд, как он писал Юнгу, "вел одинокую жизнь, погруженный в мечты". Он подумал, что мог бы заняться написанием книги: "Хотя моя основная работа, наверное, уже написана, я бы хотел как можно дольше не отставать от вас и более молодых". Возможно, он действительно уже чувствовал себя старым. Он неодобрительно добавляет, что Эйтингон тоже в Риме и "снова связался с какой-то женщиной. Такая практика - отклонение от теории. Когда я окончательно преодолею свое либидо (в обычном смысле слова), я сяду писать книгу 'Интимная жизнь человечества'". Письмо Фрейда-отца семье рассказывает о том, как он впервые посмотрел фильм. На площади возле его гостиницы каждую ночь на экран, прикрепленный к крыше дома, проецировали фонарные слайды, прерываемые "короткими кинематографическими представлениями, ради которых великовозрастные дети (в том числе ваш отец) покорно терпят рекламу и скучные фотографии". Он оставался на месте "как заколдованный", пока ему "не стало в толпе слишком одиноко" и он не вернулся к себе, чтобы заказать бутылку свежей воды и сесть за письмо семье. На амстердамской конференции, где Юнг представлял Фрейда, противники теории создавали неприятности. Два дня из шести ушли на обсуждение истерии - то есть преимуществ и недостатков психоанализа. Фрейд и его теории уже были достаточно важны, чтобы восприниматься всерьез. Над ним уже не смеялись. Его могли только осуждать. Главный выступающий, Пьер Жане, говорил довольно трезво. Он вежливо не соглашался с Фрейдом и даже немного хвалил его, но отрицал его сексуальные теории. Юнг в своем письме назвал его "тщеславным старым хрычом" - возможно, эта фраза не очень понравилась Фрейду, который сам был на три года старше "хрыча". За Жане последовал Густав Ашаффенбург, профессор психиатрии из Гейдельберга, немногим старше сорока, старый противник психоанализа. Осуждая Фрейда, он гордо заявил, что женщина, которую он лечил от навязчивого невроза, говорила бы с ним о сексе, если бы он не запретил ей. Юнг и несколько других защитников Фрейда, присутствовавших на конференции, с удовольствием отметили, что в частной беседе об "Этюдах по истерии" Ашаффенбург вместо "Брейер и Фрейд" сказал "Брейер и я". Фрейд позже сделал все, чтобы эта оговорка была опубликована - ведь это означало, что говорящий симпатизирует психоанализу больше, чем хочет показать. Юнг занял место, отведенное организаторами для самого Фрейда. Он выступил энергично и сказал, что его собственный опыт подтверждает данные, полученные коллегой. К сожалению, он превысил отведенные ему полчаса, проигнорировал сигналы председателя, а когда его заставили остановиться, в гневе покинул лекционный зал. Это подчеркнуло враждебную атмосферу конференции, в течение которой приветствовались нападки на психоанализ. Когда некий доктор Альт, главный врач санатория в Саксонии, объявил, что ни за что не направил бы пациента к фрейдистам, грязным и нечистоплотным, Теодор Циен из Берлина, еще один ведущий профессор психиатрии, поздравил его. Циену, как и Ашаффенбургу, было чуть больше сорока - Фрейда ненавидели не только старики. Один из светлых моментов в письмах Юнга о конференции касается "молодого человека из Лондона, доктора Джонса (кельта из Уэльса!), который хорошо знает ваши книги и сам занимается психоанализом". Восклицательный знак говорит, возможно, о том, что Юнг не ожидал найти друга психоанализа на "Кельтской окраине"*.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.