- 778 Просмотров
- Обсудить
...О, домовитая ласточка, О, милосизая птичка! Г. Державин 1 Пришла к тому обрыву судьбе взглянуть в глаза. Вот здесь была счастливой я много лет назад... Морская даль синела, и бронзов был закат. Трава чуть-чуть свистела, как много лет назад. И так же пахло мятой, и плакали стрижи... Но чем свои утраты, чем выкуплю - скажи? Не выкупить, не вымолить и снова не начать. Проклятия не вымолвить. Припомнить и - молчать. Так тихо я сидела, закрыв лицо платком, что ласточка задела плечо мое - крылом... 2 Стремясь с безумной высоты, задела ласточка плечо мне. А я подумала, что ты рукой коснулся, что-то вспомнив. И обернулась я к тебе, забыв обиды и смятенье, прощая все своей судьбе за легкое прикосновенье. 3 Как обрадовалась я твоему прикосновенью, ласточка, судьба моя, трепет, дерзость, искушенье! Точно встала я с земли, снова миру улыбнулась. Точно крылья проросли там, где ты крылом коснулась.
Ольга Берггольц. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в 50-ти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Весной сорок второго года множество ленинградцев носило на груди жетон - ласточку с письмом в клюве. Сквозь года, и радость, и невзгоды вечно будет мне сиять одна - та весна сорок второго года, в осажденном городе весна. Маленькую ласточку из жести я носила на груди сама. Это было знаком доброй вести, это означало: "Жду письма". Этот знак придумала блокада. Знали мы, что только самолет, только птица к нам, до Ленинграда, с милой-милой родины дойдет. ...Сколько писем с той поры мне было. Отчего же кажется самой, что доныне я не получила самое желанное письмо?! Чтобы к жизни, вставшей за словами, к правде, влитой в каждую строку, совестью припасть бы, как устами в раскаленный полдень - к роднику. Кто не написал его? Не выслал? Счастье ли? Победа ли? Беда? Или друг, который не отыскан и не узнан мною навсегда? Или где-нибудь доныне бродит то письмо, желанное, как свет? Ищет адрес мой и не находит и, томясь, тоскует: где ж ответ? Или близок день, и непременно в час большой душевной тишины я приму неслыханной, нетленной весть, идущую еще с войны... О, найди меня, гори со мною, ты, давно обещанная мне всем, что было,- даже той смешною ласточкой, в осаде, на войне...
Ольга Берггольц. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в 50-ти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Друзья твердят: "Все средства хороши, чтобы спасти от злобы и напасти хоть часть Трагедии, хоть часть души..." А кто сказал, что я делюсь на части? И как мне скрыть - наполовину - страсть, чтоб страстью быть она не перестала? Как мне отдать на зов народа часть, когда и жизни слишком мало? Нет, если боль, то вся душа болит, а радость - вся пред всеми пламенеет. И ей не страх открытой быть велит - ее свобода, та, что всех сильнее. Я так хочу, так верю, так люблю. Не смейте проявлять ко мне участья. Я даже гибели своей не уступлю за ваше принудительное счастье...
Ольга Берггольц. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в 50-ти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Есть у меня подкова, чтоб счастливой - по всем велениям примет - была. Ее на Херсонесе, на обрыве, на стихшем поле боя я нашла. В ней пять гвоздей, она ко мне по ходу лежала на краю земном. Наверно, пятясь, конь сорвался в воду с отвесной кручи вместе с ездоком. Шестнадцать лет хранила я подкову,- недавно поняла, какое счастье - щедро и сурово - она мне принесла. Был долгий труд. Того, что написала, не устыжусь на миг - за все года,- того, что думала и что сказала раз навсегда. Нескованная мысль, прямое слово, вся боль и вся мечта земли родной,- клянется херсонесская подкова, что это счастие - всегда со мной. А ты, моя любовь! Ведь ты была готова на все: на гибель, кручу, зной... Клянется херсонесская подкова, что это счастие - всегда со мной. Нет, безопасных троп не выбирает судьба моя, как всадник тот и конь - тот, чью подкову ржавую сжимает, как символ счастия, моя ладонь. Дойду до края жизни, до обрыва, и возвращусь опять. И снова буду жить. А так, как вы,- счастливой мне не бывать.
Ольга Берггольц. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в 50-ти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
От сердца к сердцу. Только этот путь я выбрала тебе. Он прям и страшен. Стремителен. С него не повернуть. Он виден всем и славой не украшен. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я говорю за всех, кто здесь погиб. В моих стихах глухие их шаги, их вечное и жаркое дыханье. Я говорю за всех, кто здесь живет, кто проходил огонь, и смерть, и лед, я говорю, как плоть твоя, народ, по праву разделенного страданья... И вот я становлюся многоликой, и многодушной, и многоязыкой. Но мне же суждено самой собой остаться в разных обликах и душах, и в чьем-то горе, в радости чужой свой тайный стон и тайный шепот слушать и знать, что ничего не утаишь... Все слышат всё, до скрытого рыданья... И друг придет с ненужным состраданьем, и посмеются недруги мои. Пусть будет так. Я не могу иначе. Не ты ли учишь, Родина, опять: не брать, не ждать и не просить подачек за счастие творить и отдавать. ...И вновь я вижу все твои приметы, бессмертный твой, кровавый, горький зной, сорок второй, неистовое лето и все живое, вставшее стеной на бой со смертью...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Прошло полгода молчанья с тех пор, как стали клубиться в жажде преображенья, в горячей творящей мгле твоих развалин оскалы, твоих защитников лица, легенды твои, которым подобных нет на земле. Прошло полгода молчанья с тех пор, как мне стала сниться твоя свирепая круча — не отвести лица! Как трудно к тебе прорваться, как трудно к тебе пробиться, к тебе, которой вручила всю жизнь свою — до конца. Но, как сквозь терний колючий, сквозь ложь, клевету, обиды, к тебе — по любой дороге, везде — у чужих и в дому, в вагоне, где о тебе же навзрыд поют инвалиды, в труде, в обычной заботе к сиянию твоему. И только с чистейшим сердцем, и только склонив колено тебе присягаю, как знамени, целуя его края,— Трагедия всех трагедий — душа моего поколенья, единственная, прекрасная, большая душа моя.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Когда ж ты запоешь, когда откроешь крылья перед всеми? О, возмести хоть миг труда в глухонемое наше время! Я так молю — спеша, скорбя, молю невнятно, немо, глухо... Я так боюсь забыть тебя под непрерывной пыткой духа. Чем хочешь отомсти: тюрьмой, безмолвием, подобным казни, но дай хоть раз тебя — самой, одной — прослушать без боязни. . . . . . . . . . . . . . . .
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
О, где ты запела, откуда взманила, откуда к жизни зовешь меня... Склоняюсь перед твоею силой, Трагедия, матерь живого огня. Огонь, и воду, и медные трубы (о, медные трубы — прежде всего!) я прохожу, не сжимая губы, страшное славя твое торжество. Не ты ли сама последние годы по новым кругам вела и вела, горчайшие в мире волго-донские воды из пригоршни полной испить дала... О, не твои ли трубы рыдали четыре ночи, четыре дня с пятого марта в Колонном зале над прахом, при жизни кромсавшим меня... Не ты ль — чтоб твоим защитникам в лица я вновь заглянула — меня загнала в психиатрическую больницу, и здесь, где горю ночами не спится, встала в рост, и вновь позвала на новый круг, и опять за собой, за нашей совместной народной судьбой. Веди ж, я знаю — тебе подвластно все существующее во мне. Я знаю паденья, позор напрасный, я слабой бывала, постыдной, ужасной — я никогда не бывала несчастной в твоем сокрушающем ложь огне. Веди ж, открывай, и рубцуй, и радуй! Прямо в глаза взгляни и скажи: «Ты погибала взаправду — как надо. Так подобало. Да будет жизнь!»
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.