Меню
Назад » »

Новелла Николаевна Матвеева (3)

СМЕХ ФАВНА
Суди меня весь мир! Но фавна темный смех
Мне больше нестерпим! Довольно я молчала!
В нем - луч младенчества, в нем же - зрелый грех:
Возможно ль сочетать столь разные начала?

Но сплавил древний миф козлиный хвост и мех
С людским обличием. Невинный вид нахала
С чертами дьявола. Злу Злом казаться мало.
Зло любит пошутить. И в том его успех.

Но есть же логика! И путь ее упрям:
Грех черен и хитер. А юмор чист и прям.
Где для греха простор - там юмору могила...
А если мы, шутя, вросли однажды в грязь,
Солгали с юмором и предали смеясь,
То чувство юмора нам просто изменило.
Строфы века. Антология русской поэзии. 
Сост. Е.Евтушенко. 
Минск, Москва: Полифакт, 1995.


* * *
Полетел сереброкрылый «Ту»,
Розовую зиму облаков
В летнем небе встретил на лету,
Пролетел сквозь них — и был таков.

В предвечерних гаснущих тонах
Сизо-алый клеверовый склон.
На откосе как босой монах
Одинокий бледный шампиньон.

Уж росе и сырости ночной
Начал день позиции сдавать,
Но небесной трассе надо мной
Не придется долго пустовать!

И опять — над далью сжатых нив
Самолет... (И к северу небось?)
В поле зренья мчался, молчалив,
А исчез — и громом отдалось!

Чем-то дразним мы небесный гнев:
Часто музы покидают нас!
Надо переждать, перетерпев,
Неблагоприятный, смутный час.

Пусть и на земле притихло... Пусть
Иногда запаздывает звук;
Жди: молчанье долго сжатых уст
Новой песней разорвется вдруг.

Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.


ПОСТУПЬ СВЕТА

Островки травы
Уже открылись в парке.
Блики солнца ярки.
Бледной синевы
Перепевы спят
В пластах последних снега.
Прошлогодний лист кидается с разбега
Под ноги. И нега
Обегает сад.

Зренье изнуряя всеми степенями
Света (сговор света на лету — с тенями),
Тени (сговор тени с светом на лету),
Рощи пахнут тенью. Тень сквозит зеленым
Пламенем. А свет ступает ослепленным
Старцем, простирая руку в пустоту.

Руку в пустоту, но радуясь пустотам,
Ибо кто войдет в них выйдет не банкротом,
Хоть не видно — кто там;
Чей прищур цветущий на сухих местах?
 Льдистые ль доспехи скинул
 стебелек брусничный?
 Или это сам подснежник? (Слишком симпатичный,
 Чтоб не прятаться в нарочно съеженных листах!)
Так, в «гусиных лапах» скрыв улыбку лета,
Вдаль плывут морщины старческого света,
Свет аквамариновый, старинный, дряхлый свет.
Чей хрусталь состарен так, что уж не бьется!
 Лишь над временем смеется
 Не страшась грядущих бед

Так, по островкам травы,
По канавам серым,
Чередою рощ, за облаком-сырцом,
Свет идет слепцом,
Свет шествует Гомером!

 Старцем неимущим
 С посохом цветущим,
С поднятым лицом.
Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.


ЗАКОН ПЕСЕН
Хороводы вакханок в экстазе,
Фавна к нимфе копытца несут...
Хорошо, как рисунок на вазе,
Но для лирики — чистый абсурд!

Лишь небесная страсть остается
В песнях вечной. (Лаура, живи!)
Существует, но вряд ли поется
Земноводная грубость любви.

Кто там в рощу так робко прокрался?
Притаился под сенью ветвей?
Пой!— пока на балкон не взобрался,
Не назвал Инезилью своей!

Пой — пока, по искусства законам,
Девять Муз во главе с Купидоном
Девять шелковых лестниц совьют...
Серенады поют — под балконом.
На балконах — уже не поют!

И, тем паче, с высот геликонов
Тот сорвется, кто тайны притонов
С гордым видом выносит на суд.
(Вас на пуговицы переплавят,
Сир! А пуговицы — пропьют!
Кто же карту краплёную славит?!
Спрячь ее, незадачливый плут!)

Очень многое, так мне сдается,
Существует, но — нет!— не поется.
Грусть поется, поется разлука,
Упованием песня жива.
Но у блуда нет вещего звука.
(Что поделаешь!— жизнь такова.)

Только тот, кто любви своей силой
За возлюбленной тенью в Аид
Мог спуститься, тот песню для милой
В неподкупных веках сохранит.

Коль же скоро во всяком напеве
Похоть та же и разницы нет,
То за что же вакханками в гневе
Был растерзан великий поэт?

Жизнь — цветок. Ей закон — аромат.
Не ищи же, теряясь по сортам,
Божью искру в Калачестве тертом,
Друг мечты и романтики брат!

Пой — цепляясь на лестничном шелке;
Пой — пока твои мысли невинны
И пока на губах молоко
Не обсохло...
 Пути твои долги,
Твои лестницы — длинны-предлинны,
Твой балкон — высоко,
 высоко...
Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.


КРУЖАТСЯ ЛИСТЬЯ...
Кружатся листья,
 кружатся в лад снежинкам:
Осень пришла,— темно и светло в лесах.
Светятся в листьях розовые прожилки,
Словно в бессонных
 и утомленных глазах.

Летнюю книгу эти глаза читали,
Мелкого шрифта вынести не смогли
И различать во мгле предвечерней стали
Только большие — главные вещи земли.

 Проносятся кругом цветные листы
 на садом;
 Глаза их прозрели,
 да, только прозрели для тьмы.
 Вьются снежинки,
 кружатся листья рядом,
 Реют
 Верят
 В пылкую дружбу зимы!

Падают листья
 липы, дубов и клена...
Звездочки снега сыплются с высоты...
Если бы знать: насколько зимой стесненно
Или свободно лягут под снегом листы?
Если бы знать: какие им сны
 приснятся?
Что нам готовит их потаенный слой?
Что им сподручней: сверху снегов
 остаться
Или под снегом скрыться,
 как жар под золой?

 Танцуйте, танцуйте!
 С холодным снежком
 кружитесь,
 Покуда снежинки так запросто с вами летят!
 Только до срока
 под ноги не ложитесь,
 Чтобы
 Не скрыла
 Вьюга ваш яркий наряд!

Танцуйте, танцуйте!
Ведь это последний
 танец!
Кружитесь,
 кружитесь
(Ведь время
 время не ждет!)
Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.


О ЮМОРЕ
Говорят: «Народный юмор груб.
Грубостью простому сердцу люб».
Что вы! Юмор грубый чересчур —
Он как раз для избранных натур!

Старый вертопрах
 наедине
Шепчет сальности чужой жене.
Вроде бы и юмор площадной,
Ан, глядишь, рассчитан для одной.

Муженек в угоду девке ржет.
Посмеяться тоже в свой черед,
В стороне, с улыбкою кривой,
Ждет жена соломенной вдовой.

То-то и оно, что грубый смех —
Смех кустарный, редкий, не про всех!
Не скажу, насколько он прожжен,
Да не про детей и не про жен!

Груб, а ведь не каждого берет.
Ржет конюшня — да и то не вся!
Что за притча? Что за анекдот,
Если вслух рассказывать нельзя?

При мужьях нельзя, при стариках,
При маэстро, при учениках,
Там, где людно, там, где молодежь,
При знакомых, незнакомых — то ж...

Если двое крадучись идут
«Посмеяться», третьего не взяв,
Скоро эти двое создадут
Царство смеха на его слезах.

Если шутка выстраданный вкус
Истинных артистов оскорбит,
Что же в ней «народного»?!
 Божусь,
Лишь филистер грубостью подбит.

Говорят: «Народный юмор груб,
Грубостью простому сердцу люб».
Что вы! Юмор грубый чересчур —
Он как раз для избранных натур!

Вот смеются у дверей в кино.
Разве я не так же весела?
Но — что делать!— с ними заодно
Посмеяться так и не смогла...

...Спутник селадонов и блудниц,
Черных лестниц, краденых утех,
Смех «плебейский» — для отдельных лиц.
«Аристократический» — для всех.
Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.


ВЕЧНЫЙ ВСАДНИК
 Так свежий островок безвредно
 средь зыбей
 Цветет на влажной их пустыне
 Лермонтов

 I

Окно опять!
И спрыгивает снова
Он прямо в сад. И смотрит, присмирев,
На повороты горного витого
Пути в горах, за купами дерев

Конь под седлом уже стоит под дубом,
Но медлит О Н, лишь — руку на седло...
Нисходит вечер, верный тайным думам
Коня и дуб в одно пятно свело.

Последний отблеск тлел за серым вязом
(Тропа в горах как выроненный бич.)
Последний луч ответствовал отказом
Прошенью снизу: высшее постичь.

Прислушиваюсь к отголоскам странным
То, что Е М У, носителю огня,
Что гению казалось несказанным,
Тем несказанней станет для меня

Пытливой мыслью вечность атакуя,
Посмотришь — разбегаются слова...
Как те минуты рассказать могу я?
Их даже О Н улавливал едва!

Но если что неведомое
Мне
Так явственно в одном и том же снится
Упорно повторяющемся сне —
Так, значит, это было.
 Не сложиться
 (Хотя не знаю, где и как давно),
 Не быть на свете
 не могло оно.

 II

...Мне этот образ сердце жжет.
Но в грусти он своей — бесценен!
И свеж, и черен горизонт,
Когда Печорин иль Арбенин,
В надежде муку побороть,
Напрашиваются на беды,
Штурмуя все этапы.
 Вплоть
До полной (пирровой!) победы.

Ах, в каждом сердце есть мотив:
Неисцелимая досада.
Не допустить! Но, допустив,
Уж донести до смерти надо
Ее, как верную змею
(Что не уйдет — запомнит ласку!),
И оторвать — лишь на краю!—
Ее от раны, как повязку
Чудовищную... Ибо тот,

Кто средний путь предпочитает,
Кто боль в зачатке не убьет
И воспитать не воспитает,—
Тот будет жизнь по пустякам
Пинать в ожесточенье праздном,
Слепой к ее бесценным снам,
Но не глухой к ее соблазнам.

Спроси: а удался ль ему
Побег из внутреннего ада?
Скажи: кто принял бой, тому
Неверных радостей не надо.
Он ищет заповедный скит,
Где мысль и действие едины,
Где темный дуб распространит
Свои права на полдолины,

В пути приют скитальцу даст,
Стрелу грозы обезударит,
В ночи
Рассвета первый пласт
Вершиной чуткою нашарит.
И, позабытое дотоль,
Там снова детство будет сниться,
И невоспитанная боль
Веленьям чести подчинится.

 III

За воздушной оторопью радости
Волок туч — надбровными изломами...
После долгой влажной в веках тяжести —
Избавленье — с молниями-громами.

После дымки, дымки ослепления,—
Блеск разрыва — бомба узнавания.
Вдох гражданственности,
 выдох музыки —
Гнева с грустию чередование.

После пылких грез, восторга, трепета —
Взгляд поднять чугунно-вопросительный,
Рассмеяться беспардонным хохотом
Над мечтой единственной, спасительной!

 После иноходи
 в горы опрометью
 Улетает всадник
 в ночи;
 Гневной проповедью,
 жаркой отповедью
 Строчек скачущих плачут
 лучи...
 Шум грозовый ив да чинар
 По бокам, в ущельях-котлах...
 Заштрихован не дочерна,
 Путь кремнистый светит
 впотьмах.

А внизу, в долине ночной,
Карнавальных масок разброд.
(Иронично так
 за спиной
Мокрой шевельнул бахромой
Золотых огней разворот!)

 Вот копыта стали слышней,
 Черный грог зевнул,
 и уже,
 Вея изнизу,
 до ушей
 Музыка слабей достает...

А туман набирает мощь,
Подымается в полный рост!
Сколько свежести
 между масок и звезд
Уместила синяя
 ночь!
 Выше, выше вьется тропа,
 Камни в росах чище, белей...
 И уходит складка со лба
 С тенью ветра
 в верх тополей...

 ___________

...Царский зрак объехав по закраинам,
Слава утвердилась и усилилась.
Как звонка ты, бронзовая статуя!—
Из одних рукоплесканий вылилась!

 Но чем громче гомон почитания,
 Чем звончее бронза пьедестальная,
 Тем уклончивей,
 тем неразборчивей
 Имя дольное,
 фигура дальняя;
 Тем суровее, тем несговорчивей
 Чистая душа, душа печальная.
Новелла Матвеева. Закон песен. 
Москва: Советский писатель, 1983.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar