- 1076 Просмотров
- Обсудить
Я поздно лег, усталый и больной, Тревожимый моей печальной жизнью; Но тихо сон сомкнул мои глаза... И вот внезапно я себя увидел Среди ее семьи. Кругом стола Мы все в большой сидели зале, Она сидела близ меня. Невольно Встречались наши взоры; трепетно Касалися друг друга наши руки. Семья ее смотрела на меня С учтивостью какою-то холодной. Потом все уходили понемногу, Я наконец остался с ней один. И нежно мы глядели друг на друга.. Склонясь ко мне головкою, она Сказала, что давно меня уж любит... Я чувствовал, как по щеке моей Скользит ее развитый мягкий локон, Уста коснулись уст, мы обнялись И плакали, блаженствуя в лобзанье, Потом опять мы оба чинно сели, Пришли ее родные и на нас Смотрели косо. Но что мог значить нам Их скрытый гнев? Мы так глубоко жили Всей бесконечной полнотой любви... Проснулся я, и верить сну хотелось, И рад я был, как глупое дитя, И знал, что это невозможно...
Примечания
С. А. Рейсером включено в цикл «Buch der Liebe» (Н. П. Огарев. Стихотворения и поэмы. Л., 1956, с. 176).
Но хотя по содержанию стихотворение безусловно близко этому циклу, тем не менее
в сохранившейся рукописи «Buch der Liebe» его нет, поэтому более правильным
представляется вынесение стихотворения за пределы цикла. Стихотворение обращено
к Евдокии Васильевне (в семье ее звали Душенька) Сухово-Кобылиной
(1819-1896, в замужестве Петрово-Соловово). Она была младшей
сестрой Е. В. Салиас де Турнемир и драматурга А. В. Сухово-Кобылина, друзей юности Огарева.
С самой Душенькой Огарев возобновил знакомство в 1839 году по возвращении из ссылки.
С момента рождения своего чувства к Душеньке Огарев отчетливо сознавал его обреченность и безнадежность.
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Как жадно слушал я признанья Любви глубокой и святой! О, как ты полон упованья! О, как ты бодр еще душой! Ты счастлив, друг мой, дай мне руку... Но, брат, пока ты говорил — Какую тягостную муку Я про себя в душе таил!.. И не скажу, о чем тоскую... Я затворен в себе самом; Я сердца ран не уврачую, С участьем буду незнаком, К чему пишу? И сам не знаю; Но хочется кому-нибудь Сказать, что втайне я страдаю И что тяжел мне жизни путь; Тебе же внутренних движений Оттенки так понятны, друг... Но мне не надо сожалений, Лекарств не требует недуг. Не спрашивай, о чем страданье Души моей и от чего; Но на меня ты, при свиданье, Не говоривши ничего Взгляни печально, и, быть может, Руки пожатье мне поможет.
Примечания
Тимофей Николаевич Грановский (1813—1855) — профессор Московского университета,
был ближайшим другом Огарева и Герцена.
Стихотворение написано в связи с предстоящей женитьбой Грановского на Е. Б. Мюльгаузен.
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Ребенком он упрям был и резов, И гордо так его смотрели глазки Лишь матери его смиряли ласки Но не внимал он звуку грозных слов. Про витязей бесстрашных слушать сказки Любил в тиши он зимних вечеров, Любил безбрежие степи раздольной, Следил полет далекий птицы вольной. Провел он буйно юные года: Его везде пустым повесой звали, Но жажды дел они в нем не узнали Да воли сильной, в мире никогда Простора не имевшей... Дни бежали, Жизнь тратилась без цели, без труда; Кипела кровь бесплодно... Он был молод, А в душу стал закрадываться холод. Влюблен он был и разлюбил; потом Любил, бросал, но — слабых душ мученья — Не знал раскаянья и сожаленья. Он рано поседел. В лице худом Явилась бледность. Дерзкое презренье Одно осталось в взоре огневом, И речь его, сквозь уст едва раскрытых, Была полна насмешек ядовитых.
Примечания
Стихотворение принадлежало к числу наиболее ценимых
Белинским произведений Огарева (см.: В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XII, с. 82—83).
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Когда тревогою бесплодной Моя душа утомлена, И я брожу в тоске холодной, И жизнь мне кажется скучна, И мне случится ненарочно Увидеть, как в беспечном сне Лежит младенец непорочный, Как ангел божий,— легче мне. Гляжу я долго на ребенка: Как хорошо, невинно он Раскинул ножки и ручонки! Какой он грезит светлый сон! Легко улыбка сохранилась На чуть растворенных устах, И тихо мать над ним склонилась С такою нежностью в очах... Мне легче, да! и в умиленье Я так глубоко верю вновь, Что на земле есть наслажденье, Есть чистота и есть любовь.
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Мой друг! меня уж несколько ночей Преследует какой-то сон тревожный: Встает пред взором внутренним очей Насмешливо и злобно призрак ложный, И смутно так все в голове моей, Душа болит, едва дышать мне можно, И стынет кровь во мне... Хочу я встать, И головы не в силах приподнять, То Фауст вдруг, бессменною тоской, Желаньем и сомнением убитой, Идет ко мне задумчивой стопой С погубленной, безумной Маргаритой; И Мефистофель тут; на них рукой Он кажет мне с улыбкой ядовитой, Другую руку мне кладет на грудь, Я трепещу и не могу дохнуть1. Потом я вдруг Манфредом увлечен; Тащит меня, твердя о преступленье, Которому давно напрасно он У бога и чертей просил забвенья... Уж вот на край я бездны приведен, Стремглав мы вниз летим — и нет спасенья... Я замираю, и по телу лед С губительным стремлением идет2. Но вдруг стоит принц Гамлет предо мной, Стоит и хохотом смеется диким... Безумный, нерешительный герой Не мог любить, ни мстить, ни быть великим,— И говорит, что точно я такой, С характером таким же бледноликим... И я мечтой в прошедших днях ношусь, И сам себе так гадок становлюсь...3 Насилу сон слетел с тяжелых век!.. Я Байрона и Гете начитался, И мне дался Шекспиров человек — И только!.. В жизни ж я и не сближался С их лицами, да и не сближусь ввек... Но холод долго в теле разливался, И долго я еще не мог вздохнуть И в темные углы не смел взглянуть...
Примечания
Le cauchemar — кошмар (франц.). См. также раздел Гете на этом сайте.
1. Фауст, Маргарита, Мефистофель — главные действующие лица трагедии Гете «Фауст».
2. Манфред — герой одноименной драматической поэмы Байрона.
3. Гамлет — герой трагедии Шекспира «Гамлет, принц Датский».
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Когда сижу я ночью одиноко И образы святые в тишине Так из души я вывожу глубоко, И звонкий стих звучит чудесно мне,— Я счастлив! мне уж никого не надо. Весь мир во мне! Создание души Самой душе есть лучшая отрада, И так его лелею я в тиши... И вижу я тогда, как дерзновенно, Исполнен мыслью, дивный Прометей Унес с небес богов огонь священный И в тишине творит своих людей...
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Выпьем, что ли, Ваня, С холода да с горя; Говорят, что пьяным По колено море, У Антона дочь-то Девка молодая: Очи голубые, Славная такая! Да богат он, Ваня: Наотрез откажет; Ведь сгоришь с стыда, брат, Как на дверь укажет. Что я ей за пара? — Скверная избушка... А оброк-то, Ваня, А кормить старушку! Выпьем, что ли, с горя? Эх, брат! да едва ли Бедному за чаркой Позабыть печали!
Примечания
14 марта 1842 года Белинский писал В. П. Боткину по поводу стихотворения:
«Кабак» вообще не дурен, но концом подгулял»
(В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XII, с. 83).
Стихотворение было неоднократно положено на музыку, в частности, Алябьевым.
Цитата из «Кабака» приводится в повести Куприна «Молох». В 60-е годы
Огарев снова вернулся к теме этого стихотворения, написав как бы его продолжение — «Выпьем, что ли, Ваня...»
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Луна печально мне в окно Сквозь серых туч едва сияла; Уж было в городе темно, Пустая улица молчала, Как будто вымерли давно Все люди... Церковь лишь стояла В средине площади одна, Столетней жизнию полна. Свеча горела предо мной; Исполнен внутренним страданьем, Без сна сидел я в час ночной, Сидел, томим воспоминаньем, И беспредметною тоской, И безотчетливым желаньем,— И сердце ныло, а слеза Не выступала на глаза. Но вот коснулись до меня Из комнаты соседней звуки: Как вихрь, по клавишам звеня, Тревожно пронеслися руки; Потом аккорды слышал я, И женский голос, полный муки, Любви тоскующей души, Мне зазвучал в ночной тиши, Qual cuor tradesti!1 Кто же мог Встревожить женщину обманом? Кто душу светлую облек Тоски безвыходной туманом? Любовь проснулась на упрек, И совесть встала великаном, Но слишком поздно он узнал, Какое сердце разорвал. Любовь проходит, и темно Становится в душе безродной; Былое будишь — спит оно, Как вялый труп в земле холодной, И сожаленье нам одно Дано с небес, как дар бесплодный... Но смолкла песнь; они потом Иную песнь поют вдвоем. И в этой песне дышит вновь Души невольной умиленье, И сердца юного любовь, И сердца юного стремленье; Не бурно в жилах бьется кровь, Но только тихое томленье От полноты вздымает грудь, И сладко хочется вздохнуть. Я им внимаю в тишине — Они поют, а сердцу больно; Они поют мне о весне, Как птички в небе — звучно, вольно, И хорошо их слушать мне, А все ж страдаю я невольно; Их песнь светла, в ней вера есть — Мне сердца ран не перечесть. Они счастливы, боже мой! Кто вы, мои певцы,— не знаю, Но в наслажденьем и тоской Я, странник грустный, вам внимаю. Блаженствуйте! я со слезой Вас в тишине благословляю! Любите вечно! жизнь в любви — Блаженный сон, друзья мои. Живите мало. Странно вам? Ромео умер, с ним Джульетта — Шекспир знал жизнь, как бог,— мы снам Роскошно верим в юны лета, Но сухость жизнь наводит нам... Да мимо идет чаша эта, Где сожаленье, и тоска, И грустный холод старика! Блаженны те, что в утре дней В последнем замерли лобзанье, В тени развесистых ветвей, Под вечер майский, при журчанье Бегущих вод,— и соловей Им пел надгробное рыданье, А ворон тронуть их не смел И робко мимо пролетел.
Примечания
Gasthaus zur Stadt Rom — Гостиница «Рим» (нем.).
По замыслу Огарева, стихотворение должно было войти в поэму
«Юмор». Написано в Дрездене и вызвано мучительными отношениями с М. Л. Огаревой.
1. Qual cuor tradesti — Какое сердце ты предал! (итал.).
Слова из заключительной арии оперы В. Беллини «Норма».
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Когда настанет вечер ясный, Люблю на берегу пруда Смотреть, как гаснет день прекрасный И загорается звезда, Как ласточка, неуловимо По лону вод скользя крылом, Несется быстро, быстро мимо — И исчезает... Смутным сном Тогда душа полна бывает — Ей как-то грустно и легко, Воспоминанье увлекает Ее куда-то далеко. Мне грезятся иные годы, Такой же вечер у пруда, И тихо дремлющие воды, И одинокая звезда, И ласточка — и все, что было, Что сладко сердце разбудило И промелькнуло навсегда.
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Природа зноем дня утомлена И просит вечера скорей у бога, И вечер встретит с радостью она, Но в этой радости как грусти много! И тот, кому уж жизнь давно скучна, Он просит старости скорей у бога, И смерть ему на радость суждена, Но в этой радости как грусти много! А я и молод, жизнь моя полна, На радость мне любовь дана от бога, И песнь моя на радость мне дана,— Но в этой радости как грусти много!
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
День за день — робко — шаг за шаг, Как тени скользкие во мрак Иль как неверные преданья, Теряются воспоминанья, Бледнеют прошлого черты... Всю жизнь мне кажется, что ты — Напрасный мученик движенья, Скиталец в даль без возвращенья, Выходишь из дому, где жил, И кто-то там тебя любил, Ты тоже сам любил кого-то, И ты ль кого, тебя ли кто-то С бездушьем детским оскорбил. Тая любовь, скрывая муку, Пожал ты грустно чью-то руку И вышел медленной стопой... Дверь затворилась за тобой. Ты проходил по длинной зале, Лежал в печальной полумгле Мертвец знакомый на столе, И ты шаги направил дале, В последний раз с немой тоской Ему кивнувши головой. И шел ты длинным коридором, Глядя на выход робким взором, И с длинной лестницы спустясь, Внутри дрожа, рукой тревожной Последней двери ключ надежной Ты повернул в последний раз, И дверь, отхлынув, заперлась. Один стоял ты середь ночи, Светил фонарь надстолбный в очи, И долго тень твоей спины Не отрывалась от стены. Когда ж последние ступени Того заветного крыльца Сошел ты тихо до конца,— Дрожали слабые колени. Вдоль улицы в безлюдный час Ты шел уныло, бесприютно, Глядел назад ежеминутно, Глядел назад, и каждый раз Фонарь бледнел, потом погас, Еще виднелся ночью томной Высокий дом, как призрак темный, И он исчез в далекой мгле, Как гроб в наваленной земле. И новый день с иной страною... Другие люди, новый дом,— Опять любовь и горе в нем, И снова в путь,— и за собою Ты видишь, как, едва горя, Бледнеет пламя фонаря. И что ж осталось от скитанья, Где, повторяясь шаг за шаг, Уходят вспять воспоминанья, Как тени скользкие во мрак? Глухая боль сердечной раны Да жизни сказочные планы...
Н.П.Огарев. Избранное.
Москва: Художественная литература, 1977.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.