- 179 Просмотров
- Обсудить
Николай Орбел. ECCE LIBER. Опыт ницшеанской апологии
Знаете ли вы, что значит для меня “мир”? Вам бы хотелось увидеть его отражение в моем зеркале? Этот мир есть мир силы, не имеющий ни начала, ни конца... Этот мир есть воля к власти и ничто иное! И вы также являете собой эту волю к власти — и ничто иное! Фридрих Ницше (Воля к власти § 1067)
Введение
Свою внешне обывательскую, банальную жизнь Ницше прожил с такой ураганной страстью и неистовой энергией, в такой смертельной схватке с самим собой и всей мировой культурой, что и спустя сто лет пафос и мощь его натуры обжигают нас нестерпимым жаром. Он сумел так пламенно, так патетически выразить беспримерную борьбу своего духа, что всякий, кто берется писать о нем, впадает в соблазн этого пафоса. Я отдаю себе отчет, что мне также не удалось избежать такого соблазна. Но каждый, кто идет отвесными траверсами Ницше, кто решается выйти в штормовой океан его творчества, знает: писать об этом мыслителе без страсти и энтузиазма невозможно. Из всех произведений Ницше “Воля к власти” оказала на меня самое мощное воздействие. Мне было 20 лет, когда я впервые столкнулся с ней. Она сразу пронзила меня какой-то титанической сакральной энергией. С веселой мудростью эта книга показывала, что жизни противоположна не смерть, а неудавшаяся, жалкая жизнь. Она учила искусству жить крупно и радостно перед лицом бедствий, казалось бы, несовместимых с самой этой жизнью. “Воля к власти” вошла в меня, как стальная свая. Она заставила полюбить то, что я ненавидел, принять то, что я отрицал, и отбросить то, чему я поклонялся. Словно мощный порыв свежего весеннего ветра, она захватила меня, постоянно толкая за пределы самого себя. Эта книга делает свободней. Ей обязан я многим. Теперь возвращаю должное. * * * За 45 дней до своего со-шествия-с-ума в письме Георгу Брандесу от 20 ноября 1888 г. Ницше заявляет: “Сейчас с цинизмом, который станет всемирно-историческим, я рассказал самого себя. Книга озаглавлена “Ecce homo” и является бесцеремоннейшим покушением на Распятого... Это прелюдия к “Переоценке всех ценностей”, готовому произведению, лежащему передо мной: я клянусь Вам, что через два года весь мир содрогнется. Я — настоящее бедствие[2]. Однако “Ecce homo” стала последней работой Ницше, после которой писать было больше нельзя, после которой он шагнул в безумие. И «готовое произведение» — «главный философский труд» — так и не появилось при его жизни. Но Ницше сдержал свое слово: этот не законченный самим автором “opus magnum” действительно заставил мир содрогнуться. В истории человечества найдется немного текстов, которые сыграли такую историотворную роль, как “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей”. Это беспримерно мужественная книга. В ней были взяты штурмом самые неприступные высоты, взорваны тысячелетние запреты, прорваны недозволенные рубежи. Ни одна книга не шла в такой степени вразрез, наперекор тысячелетним привычкам, верованиям, вкусам и предрассудкам людей. Ни одна книга столь беспощадно не развенчивала и не ниспровергала все, чем только жило человечество предыдущие 25 веков: религию, мораль, философию, науку, политику, самого человека и самого Бога. Ни одна книга так опасно и бесповоротно не взламывала сами устои жизни людей и порядка вещей. С беспримерной дерзостью эта подрывная книга-динамит подняла на воздух, казалось бы, вечные основы человеческой цивилизации. Сегодня мы живем в ситуации взрыва. Мы еще не в силах осознать до конца, катастрофа какого масштаба развертывается внутри и вокруг нас. “Воля к власти” — это поле жестокой битвы , ее страницы, по выражению автора, “вымочены в крови”. Они пылают нестерпимым огнем, в котором до основания сгорают, словно старые поленья, все прежние ценности и боги. Эта книга — спрессованная в жестких формулах история человеческого духа, донесения с фронта всемирной истории, своего рода теоретическая закваска социальных ураганов грядущих эпох. Но это также и мобилизационный план для человечества на ближайшие 200 лет. В “Воле к власти” сконцентрирована вся ницшеанская эсхатология, предвосхищение катастрофы и правозвестие посткатастрофного мира. Поразительно, насколько пророчески ярко в “Воле к власти” была угадана и описана судьба XX века и, я думаю, века нынешнего. В то же время эту книгу окутывает какая-то страшная тайна. Более того, словно какое-то проклятие вот уже более века тяготеет над ней. По масштабам лжи и небылиц, нагроможденных вокруг “Воли к власти”, эта книга удерживает пальму первенства, по крайней мере, в XX веке. Сама история ее возникновения и существования представляет собой полную загадок детективную историю, которую вот уже более ста лет пытается разгадать не одно поколение исследователей. Дело в том, что аутентичной “Воли к власти” не существует: своей версии этой книги Ницше не оставил. В течение последних четырех-пяти лет своей жизни он действительно работал над проектом с названием “Воля к власти”. Но проект этот так и остался незавершенным, растворившись в безумии автора. Тем не менее, усилиями литературных наследников философа эта книга была смонтирована и с тех пор неразрывно связана с именем Ницше. Более того, “Воля к власти” стала восприниматься как его главный и самый известный труд, а сам он — преимущественно как автор именно этой книги, иногда даже в ущерб остальным произведениям. Однако мистификация на этом не закончилась. Сегодня существует порядка десятка различных вариантов “Воли к власти”. В итоге мы имеем своего рода книгу-пульсар с вечно меняющимися текстовыми конфигурациями. Все это, несомненно, также способствовало тому, что “Воля к власти” стала самым будоражащим текстом, вокруг которого уже целое столетие нескончаемо кипят идейные страсти. Крупнейшие умы XX в. бились над ее тайными письменами с такой страстью и надеждой, словно она скрывает великое знание, от которого зависят судьбы мира — более того, само наше пребывание на этой планете как биологического вида!.. Конференции по ницшеанству проводятся от Чикаго до Пекина, от Палермо до Кембриджа... Философия XX в. становится чуть ли не комментарием к Ницше, а “Воля к власти” — его самым цитируемым и интерпретируемым произведением. Ему обязаны своим появлением почти все главные течения современной мысли: философия жизни и экзистенциализм, герменевтика и структурализм, современная эпистемология и лингвистика... Он становится родоначальником целого спектра современных философских методов: генеалогии, коллажа, деконструкции, перспективизма, структурализма... Его мысль дает мощный импульс авангардным формам мирового искусства: сюрреализму, дадаизму, футуризму, абстракционизму... Ницше дарит целый набор художественных приемов: от сюрреалистической гипертрофии и деформации реальности как вскрытия новых связей между вещами, до потока сознания и мифологического символизма. Более того, он предвосхищает новые виды искусства – прежде всего кинематограф с его спрессованным временем и техникой монтажа. Наконец, разве не являются его книги, представляющие собой конгломерат фрагментов и смысловых кусков, прообразом компьютерного способа хранения и передачи информации, рассеченной на самодостаточные единицы? Не только высоколобые мыслители оказались подвержены магии этой книги. Для самых широких слоев читающей публики “Воля к власти” стала, возможно, первым в истории массовым философским бестселлером. В ней речь впервые напрямую зашла о сути жизни каждого человека, в ней философия становилась личным делом каждого. До этого философия никогда еще не выходила из кабинетов прямо на улицы европейских городов и в окопы мировых войн. Секрет очарования этой книги прост: попадая в ее силовое поле, мы словно оказываемся объяты могущественными энергиями какого-то духовного ускорителя — коллайдера: он сталкивает нас на бешеной скорости с мирозданием, с нами самими. Действительно, эта судьбоборческая книга — не забава для пообедавших. В ней заключен неимоверный объем страдания. И обычно Ницше начинают читать тогда, когда в жизнь входит трагедия, когда человек ввергнут в неимоверные испытания, когда, как воздух, нужны мужество, бесстрашие и воля... Или когда над вами нависло пыльное небо, когда безнадежная, беспробудная скука накрыла все ваше существование, когда дни слиплись в бесцветную массу, а на вкус жизнь утратила всякую соль, — вот тогда читайте Ницше, чтобы изобрести свое солнце. Если же у вас до этого не дошло и все в порядке — отложите в сторону эту книгу. Она вам — не нужна, более того — противопоказана. “Воля к власти” – бортовой журнал потерпевших кораблекрушение. Это крайне жестокая книга, обращенная к тем, кому уже нечего терять, к тем, кто висит над бездной. Она посвящена особым людям. “Людям, до которых мне хоть сколько-нибудь есть дело, я желаю пройти через страдания, покинутость, болезнь, насилие, унижения — я желаю, чтобы им не остались неизвестны глубокое презрение к себе, муки неверия в себя, горечь и пустота преодоленного; я им нисколько не сочувствую, потому что желаю им единственного, что на сегодня способно доказать, имеет человек цену или не имеет: в силах ли он выстоять...[3]. Именно об этих претерпевающих Ницше говорит: “Я — тот, кто великодушно дает им благородное вино в самые темные моменты[4]. “Воля к власти” — сверхплотный сгусток колоссальной воленосной энергии. Всякий, кто устал, удручен, пребывает в страхе или унынии, может восстать к мощной жизни, подключившись к этому бесценному генератору. Но это — генератор сверхвысокого напряжения. Неосторожное обращение с ним может оказаться смертельно опасным. Эта книга — словно вулкан, из жерла которого вырываются смертоносные языки пламени. Она может расжечь в вашей душе неистовый огонь, как сделала это с миллионами европейцев в первой половине XX века. Чтение Ницше — настоящая ордалия, прохождение сквозь ад. Оно лишает невинности. После “Воли к власти” всякий человек почувствует в себе перемену: уже нельзя смотреть на мир, как смотрел на него до прикосновения к этой книге. Человек становится “суше”, более зрелым, более матерым, более ответственным. * * * Свое исследование, посвященное произведению, от которого “содрогнется мир”, я назвал “Ессе liber” — “Се книга”. Это выражение перекликается со знаменитыми словами Пилата, сказанными о Христе: “Ecce homo” — “Се человек”, ставшими заглавием автобиографии Ницше. Однако “Liber” означает по-латыни, кроме того, и “свободный”. Действительно, свобода Ницше, по выражению Жоржа Батая, сбивает с ног. Но тот, кто устоит, благодаря этой книге до самых последних пределов раздвинет свою независимость в этом мире. К тому же в доримские времена на Юге Италии “Liber” называли Диониса — верховное божество ницшеанской мифологии. В предлагаемой статье я хочу ответить на вопросы: 1. Каким образом Ницше стал автором книги, которой не написал? 2. Как он, глашатай рабства, стал знаменем восставших рабов? 3. Почему ницшеанство оказалось востребованным диаметрально противоположными политическими силами? I. Книга-призрак 1.“Никто не знает сегодня, на что похожа хорошая книга” Замысел “Воли к власти” стал выкристаллизовываться в духовном мире Ницше уже с 1883 г. Хотя концепт «воли к власти», по-видимому, восходит к Дионису — главному герою основополагающего “Рождения трагедии”, впервые сам термин появляется в главе “О тысяче и одной цели” Первой части “Заратустры”: “Скрижаль добра висит над каждым народом… взгляни, это голос воли его к власти”. Затем в главе «О самопреодолении» дается уже развернутая характеристика воли к власти как сущности жизни: “Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти[5]. Вообще, “Заратустра” сыграл решающую роль в рождении “Воли к власти”. В самый разгар работы над этой философской поэмой в письме от 3 сентября 1883 г. из Сильс-Марии в Энгадине (юго-восточная Швейцария) Ницше сообщает своему ближайшему другу Петеру Гасту (Генриху Кезелицу): “...возможно, в ближайшее время я напишу что-нибудь теоретическое; мои записи в этом духе теперь называются “Невинность становления. Руководство по освобождению от морали[6]. И хотя Ницше планировал написать еще две части этой “книги для всех и ни для кого”, им все больше овладевает потребность в “венчающем” произведении, сводящем воедино все масштабные сюжетные стержни его творчества. К тому же, опасаясь, что сложнейшие образы-идеи Заратустры не будут поняты или будут восприняты превратно, он испытывает усиливающееся желание перевести на философский язык символический мир своей поэмы: «каждый великий учитель человечества знает, что при неблагоприятном стечении обстоятельств может стать для человечества злым гением – так же, как мог бы стать благословением. Что ж, я сам хочу сделать все возможное, чтобы по крайней мере не дать повода для грубого злоупотребления; и сейчас, после того, как я выстроил вестибюль своей философии, я должен снова неутомимо трудиться, пока и главное здание не будет построено. Люди, которые понимают только язык амбиций, могли бы сказать, что я чересчур высоко замахнулся. Пусть так! –».[7] Я хочу обратить внимание на то, что между «Заратустрой» и замыслом, превращенным впоследствии в «Волю к власти» существует — несмотря на их внешнюю непохожесть — глубокая, неразрывная связь. Первым это заметил Мартин Хайдеггер: «На самом деле планируемый капитальный труд “Воля к власти” настолько же поэтичен, насколько “Заратустра” концептуален». И он вслед за Ницше подчеркивает: «Отношение между этими произведениями такое же, как между вестибюлем и главным зданием[8]. Приемственность между «Заратустрой» и будущим теоретическим трудом как раз обеспечивает концепция воли к власти, которая является ключом к образу Заратустры. Совершенно естественно поэтому, что в духовном подъеме, порожденном работой над поэмой, воля к власти выдвигается на центральное место обрастает концептуальным богатством, вступает в полемические отношения со всей предыдущей мировой философией. Открытие воли к власти явилось крупнейшим достижением Ницше, которое было им сразу осознано в полной мере. Он резко разрывает с метафизикой воли Шопенгауэра, радикализирует сам концепт воли, увязывает его с властью, господством и очищает от пессимизма. Дальнейшая разработка понятия воли к власти как всеобщего принципа мироустройства и миропонимания закономерно порождает в Ницше — и об этом свидетельствуют Nachlass,Посмертные(правильнее было бы назвать – «добезумные»)фрагменты1884 года — замысел книги, которую он сам назовет “своим главным философским трудом”, “Hauptwerk[9]. Для историка философии процесс вызревания этого крупномасштабного произведения из концепции воли к власти представляет собой поистине захватывающее зрелище. Так, в V книге “Веселой науки” (октябрь 1886 г.) формулируется по сути программа будущего труда: “Борьба за существование есть лишь исключение, временное ограничение воли к жизни; великая и малая борьба идет всегда за перевес, за рост и распределение, за власть, сообразно воле к власти, которая и есть как раз воля к жизни[10]. Соединение в единый каркас категорий воли к власти давало Ницше мощный инструмент как для полемики со всей предыдущей сократовско-христианской эпохой, так и для выстраивания, как он сам говорил, “истории ближайших двух столетий[11]. Концепция воли к власти становится стержнем всей мыслительной работы Ницше в последние пять лет перед духовным кризисом и стягивает воедино проблематику всего его творчества. Наконец, эта концепция вступает в динамические комбинации с другими главными образами-концептами ницшеанства — вечным возвращением и сверхчеловеком, формируя то, что я бы назвал большой триадой, являющей разные модусы ницшевского проекта освобождения. Показательно, что в это же время (март 1884 г.) разработка концепции воли к власти приводит Ницше к формулированию «мысли, которая расколет историю человечества надвое… Будь она истинной или, вернее, будь она воспринята как истинная, все изменится, ничто не останется на месте, и все прежние ценности обесценятся»[12]. Отныне появляется второй заголовок, содержательно выражающий грандиозную сверхзадачу пересмотра всей человеческой культуры с позиции воли к власти. Ницше не сразу стыкует оба заголовка. Первый план, где замысел главного труда появляется под своим названием,— “Воля к власти (Опыт нового истолкования всего совершающегося), написанная Фридрихом Ницше” – относится к августу – сентябрю 1885 г. Надо признать, что окончательному выбору названия предшествовала длительная внутренняя борьба, в которой с данным заголовком соперничали множество других вариантов: “Невинность становления”, «Руководство по освобождению от морали», “Об иерархии” и т. д. (Всего около десятка названий). Эта борьба не утихнет еще целый год –Посмертные фрагменты, изобилуют вариантами, среди которых фигурирует, например, и “Воля к власти. Предвестие философии будущего”. Проект, наконец, получает свое полное название, когда 21 июля 1886 года появляется “По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего”, на обороте обложки которой автор официально извещает читающую публику о скором выходе в свет книги в четырех частях под заголовком “Воля к власти. Переоценка всех ценностей”. Отныне книга перестает быть лишь простым авторским намерением или неким химерическим проектом, каковыми изобилуют Посмертные фрагменты, а становится обязательством Ницше, который крайне ответственно относился к собственным публикациям. Этот авторский жест отметает всякие сомнения относительно твердого желания создать книгу, содержание которой соответствовало бы объявленному заголовку, что вынуждены признать даже противники “Воли к власти”. Во всем наследии Ницше, вплоть до его душевного коллапса в январе 1889 года, не найдено ни одного подтверждения, что он отказался от этого проекта. В октябре 1886 года в письме сестре и зятю он подтверждает свой выбор: “В ближайшие четыре года я намерен заняться своим капитальным трудом в четырех томах; уже само название заставляет содрогаться: “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей”. Для того, чтобы исполнить задуманное, мне понадобятся здоровье, одиночество, хорошее настроение, возможно, даже жена[13]. Хочу обратить внимание читателя на подзаголовок книги “По ту сторону добра и зла” — “Прелюдия к философии будущего”. Сама же философия и должна была составить содержание “Воли к власти”, то есть “По ту сторону...” мыслилось Ницше как прелюдия к главному труду. Кроме того, сравнительный анализ опубликованной работы и корпуса Посмертных фрагментов показывает, что Ницше отрезал и напечатал часть своего главного труда в виде “По ту сторону добра и зла”. Сделал он это по финансовым и рекламным соображениям, надеясь, во-первых, поправить свое тяжелое материальное положение, а во-вторых, подготовить читателей к своему opus vitae. Так он сам положил начало тяжкой для любого автора практике нарезки и компиляции из огромного корпуса “Воли к власти” отдельных менее крупных работ — практике, к которой отныне он, связанный соглашением со своим издателем Константином Науманном, будет вынужден неоднократно прибегать. Эта картина мыслителя, отсекающего куски от “тела” своего главного произведения, по своему трагизму не имеет равных в мировой истории философии. Следующим таким куском стала “Генеалогия морали” (ноябрь 1887 года), на мой взгляд, наиболее значительное по своим открытиям произведение Ницше. Быстрота, с которой создается эта работа, заставляет предположить, что автор просто “собрал” ее из готового материала. В ней воля к власти теоретически обосновывается и используется как методологический принцип объяснения религиозных, психических и моральных явлений. И здесь он упорно продолжает держаться за свой замысел. В параграфе 27 Третьего рассмотрения “Генеалогии” Ницше подтверждает неизменность своих намерений: “Эти темы [духовная ситуация современной ему Европы — Н. О.] с большой основательностью и строгостью будут рассмотрены мною в другой связи (под заглавием: “К истории европейского нигилизма”; я отсылаю с этой целью к подготовляемому мною труду:Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей)[14]. Конечно, Ницше мог утешать себя тем, что главный корпус “Воли к власти” не сильно пострадал от этих усекновений, что по-прежнему ураганно идет прирост материала и что “По ту сторону...” вместе с “Генеалогией...” формируют своего рода расширенное вступление к его “capo lavoro”. 17 марта 1887 года появляется именно тот план, который Гаст сначала с сотрудниками Архива Ницше Эрнстом и Августом Хорнефферами, а затем с сестрой философа Элизабет Фёрстер-Ницше используют как руководство для компоновки “Воли к власти”. Всего таких планов в Посмертных фрагментах насчитывается более 25... С осени того же года Ницше начинает систематизацию материалов “Воли...” и в течение зимы 1887 — 1888 годов создает первый авторский протовариант, своего рода ядро книги: он пронумеровывает и выстраивает 374 фрагмента[15], из которых первые 300 снабжены к тому же римскими цифрами от I до IV, что соответствует планировавшимся четырем книгам. Он также составляет — на основе ключевых слов — индекс, объясняющий организацию фрагментов. Для рубрикации используется специальная тетрадь. 13 февраля 1888 года он пишет Гасту: “Я закончил первую редакцию моего «опыта переоценки»... Это была настоящая пытка, и у меня не хватает мужества идти дальше, через десять лет я сделаю лучше[16]. Эта “первая редакция опыта переоценки” так и осталась единственной подборкой “Воли к власти”, составленной самим автором. Через две недели он вновь пишет Гасту: “Не подумай, что я снова занялся «литературой», — эта редакция предназначалась мне самому, начиная с этого момента каждую зиму я буду делать подобную редактуру, предназначенную мне; идея публикации исключается[17]. Я еще вернусь к этой странной манере писать для “внутреннего пользования”, писать “в стол”. Однако работа над “Волей...” продолжается всю весну (кстати, параллельно с “доводкой” “Казуса Вагнер”, целиком пронизанного проблематикой “Hauptwerk”): уточняется количество страниц для всех четырех книг и для каждой из отдельных глав (150 страниц в каждой книге, 50 страниц в каждой главе). Ницше напряженно трудится в Сильс-Марии все лето, вплоть до 26 августа, когда появляется план, в последний раз предваренный заголовком — “Воля к власти”: “Набросок плана. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. — Сильс-Мария — Последнее воскресенье — августа 1888 года МЫ — ГИПЕРБОРЕЙЦЫ Постановка основ проблемы ПЕРВАЯ КНИГА: “Что есть истина?” Первая глава. Психология заблуждения. Вторая глава. Ценность истины и лжи. Третья глава. Воля к истине, оправданная исключительно как ценность, утверждающая жизнь. ВТОРАЯ КНИГА: Происхождение ценностей. Первая глава. Метафизики. Вторая глава. “Человек религиозный”. Третья глава. “Добрые люди” и те, кто хочет улучшить человечество. ТРЕТЬЯ КНИГА: Конфликт ценностей. Первая глава. Размышления о христианстве. Вторая глава. О физиологии искусства. Третья глава. Об истории европейского нигилизма. ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА: Великий Полдень. Первая глава. Принцип “иерархической” жизни. Вторая глава. Два пути. Третья глава. Вечное возвращение. Ровно через семь дней, 3 сентября 1888 года появляется новый план, в котором подзаголовок “Переоценка всех ценностей” становится заглавием, а название “Воля к власти” исчезает навсегда. ПЕРЕОЦЕНКА ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ Первая книга . Антихрист. Опыт критики христианства. Вторая книга . Свободный дух. Критика философии как нигилистического движения. Третья книга . Имморалист. Критика морали, разнообразие пагубного невежества. Четвертая книга . Дионис. Философия вечного возвращения. Между этими датами — еще один показательный жест: в записях этой недели прямо упоминается “Воля к власти”, но затем Ницше сам вычеркивает это название, заменяя на слово “творение”. То, что произошло между 26 августа и 3 сентября 1888 года, — крупнейшая катастрофа в его творчестве. Он пишет: “...хорошо и долго приуготовляемое произведение, которое должно было появиться этим летом, буквально «в воду кануло»[18]. Этот провал “Воли к власти” является величайшей загадкой в его жизни. Нам неизвестно, что он пережил в эту роковую неделю. По-видимому, со всей неотвратимостью ему явился призрак безумия. Все существо Ницше раздирало противоречие: с одной стороны, он все последние годы был одержим навязчивой страстью завершить “Волю к власти”, с другой — он все больше понимал, что в том виде, в каком он задумал ее, она в принципе незавершаема. Это противоречие буквально раскалывало его сознание. В «Ecce Homo» он делает признание: “для задачи переоценки ценностей потребовалось бы, пожалуй, больше способностей, чем когда-либо соединялось в одном лице”[19]. Однако, несомненно, что эти дни стали кульминацией его жизни. Я ощущаю, как напряжение этой поистине страстной недели достигает пика: кажется, что вся боль и надежда, весь пафос мировой истории спрессовываются в его душе. Он как бы производит необычное взвешивание: на одной чаше весов — весь мир, а на другой... — он, бесстрашный человек, мыслитель-динамит Фридрих Вильгельм Ницше... И вот 7 сентября 1888 года в письме к Мете фон Салис Ницше пишет: “Третье сентября стало очень необычным днем. Утром я написал предисловие к моей “Переоценке всех ценностей””. Он тут же назовет переоценку “самой независимой книгой, из когда-либо существовавших”, и, словно заклиная, сообщает, что планирует напечатать ее в ближайшие годы[20]. 20 сентября 1888 года он покидает, словно Заратустра свою горную пещеру, Верхний Энгадин, свои горы, и устремляется вниз, в Турин, навстречу судьбе. Слова Заратустры призывно манят его вперед: “Пора, давно пора!”. Он прибывает в Турин, как воин, знающий, что идет на свой главный бой, из которого ему не выйти живым. С собой он везет 140 кг “динамита” своих рукописей (столько, согласно багажной квитанции, весил его багаж). Начинаются последние 100 огненных дней Ницше. Хайдеггер тонко замечает: “Особая тревога овладевает Ницше. Он больше не может ждать, пока медленно созреет широкомасштабное произведение, которое не имеет никакого преимущества, кроме как значимость собственно произведения[21]. Дальше он действует по-военному четко и быстро. Понимая, что находится в чудовищном цейтноте и что ему уже не дано закончить свой opus magnum, он принимает решение рассечь весь комплекс “Воли...” на четыре ударных, молниеносных произведения и издать их под общим заглавием (которое до этого было подзаголовком) “Переоценка всех ценностей”. Старый замысел радикально трансформируется: из достаточно научного по тематике и изложению он пронзительно персонализируется. По сути своей перед нами трагический автопортрет, в котором Ницше предстает перед нами в разных ипостасях: Антихриста, Имморалиста, контрфилософа — Сокрушителя старых идолов-ценностей. Прежнее название уже не может покрыть весь фронт проблем, которые Ницше разворачивает в “последнем параде”. Самостоятельное значение приобретают такие большие темы, как вечное возвращение и сверхчеловек, неразрывно связанные с концепцией воли к власти, но сопоставимые с ней по масштабам и значению. Новый заголовок методологически давал Ницше больший простор для увязывания воедино всего идейного богатства своего позднего творчества, для объединения “большой триады” в единый комплекс нескольких произведений. В одном из последних писем он скажет: «Работы, которые я опубликую в ближайшее время, не являются книгами; это – удары судьбы»[22] Возможно, ему становилось все очевиднее, что методологически неверно выставлять на передний план лишь одну из ее трех великих идей-образов, будь то Воля к власти, Вечное возвращение или же Сверхчеловек, которые статусно равноценны, неразрывно связаны между собой и обозначают лишь различные грани единого целого. Вместе с тем с философской точки зрения воля к власти и переоценка всех ценностей образуют некое теоретико-методологическое единство, где первый концепт содержательно выражает сущность мира, тогда как второе понятие — методологический принцип очищения мира от ложных толкований. Воля к власти как раз является инструментом, позволяющим осуществлять переоценку всех ценностей. Именно эта концептуальная приемственность обоих замыслов дает основания сделать вывод, что, невзирая на перемену названия, речь идет об одном и том же большом проекте, который вынужденно меняет форму. Это признает и такой непримиримый критик «Воли…», как Монтинари, отмечавший, что «с точки зрения содержания «Переоценка ценностей» была в этом смысле тем же, что и «Воля к власти», но именно по этой причине явилась ее литературным отрицанием»[23] Нам еще предстоит разобраться, почему проект “Воли к власти” растворился в серии кратких, молниеносно написанных работ и в Посмертных фрагментах. Возникает ощущение, что автор пошел на расчленение своего произведения, слишком большого чтобы оно могло пройти через родовые пути его творчества. В последние месяцы перед коллапсом самоидентификация с Дионисом, разорванным на куски и пожранным титанами, достигает такого накала, что разряжается в грандиозной мистерии расчленения тела “Воли к власти” на отдельные куски-произведения, которые он успевает бросить человечеству. В любом случае этот неимоверный по силе и напряжению взрыв конца 1888 года стал возможен благодаря долгой кумулятивной подготовительной работе над “Волей к власти”, которая, как лавиной, взрывается каскадом произведений. Но, даже вынужденный расчленить “Волю к власти” на куски, он эти части, например “Сумерки кумиров”, рассматривал как “аванс”, как затравку к основному произведению. Ритм его творчества становится бешеным, он словно превращается в живой вулкан, из которого вырывается кипящая лава энергии. Практически одновременно за считанные сутки он исторгает “Дионисовы дифирамбы”, “Сумерки идолов” (9 сентября), “краткое изложение, — как писал сам Ницше в письме к Гасту 12 сентября 1888 года, — моих философских гетеродоксий[24]). А 18 октября он напишет Францу Овербеку (другому близкому другу, которому через три месяца предстоит увезти безумного мыслителя из Турина в психиатрическую клинику Базеля): “С чувством, для которого у меня нет слов, я сообщаю тебе о том, что первая книга “Переоценки всех ценностей” готова. Всего будет четыре книги, изданные по отдельности[25]. Этой первой книгой — которой суждено было стать и последней — “четырехкнижия” “Переоценки” явился “Антихрист”. По-видимому, Ницше, все острее чувствуя цейтнот, понимает невозможность завершения всего замысла, что вынуждает его отказаться и от подзаголовка “Переоценка всех ценностей”, который он вскоре заменяет на “Проклятие христианству”. 15 октября, в день своего рождения, Ницше начинает “Ecce Homo” (которая тоже была призвана подготовить публику к выходу “Переоценки”) и заканчивает ее за три недели. В этой последней в его жизни книге он так и не отказывается от своего “opus magnum”, прямо называет 1890 годом завершения своего главного труда и вновь пророчит “разрушительный удар молнией Переоценки, которая повергнет землю в конвульсии[26]. Он выпускает из себя такие необузданные силы, что вернуть их назад, усмирить уже было невозможно. Писать после “Сумерек идолов”, “Антихриста”, а главное “Ecce Homo” было уже физически невозможно, философски — неоправданно. Любое произведение было бы шагом назад, потому что выше и вперед было идти уже некуда. Если Эверест покорен, то на этой планете выше подняться уже нельзя. Впереди и выше было только небо. Теперь надо было штурмовать небо, эту бездну над головой. Надо было прыгать в эту бездну — прыгать в безумие... После такого уровня пафоса и страсти нельзя было и сохранить себя в норме. Такие автобиографии не пишут, если планируют мирно и спокойно жить дальше. “Иногда я не понимаю, почему я все больше ускоряю трагическую катастрофу своей жизни, которая началась с “Ессе”[27], — скажет он на пороге со-шествия-с-ума. После “Ecce...” невозможно было оставаться с современниками. Последний прорыв этого философа-камикадзе оказался предельно мощным, безудержным и губительным для него самого. Он и в самом деле погиб как воин. Надо быть достаточно наивным (или благополучным) читателем Ницше, чтобы в “Ecce Homo” с его помпезными главами типа “Почему я так мудр?”, “Почему я пишу такие хорошие книги?” увидеть лишь патологическую манию величия. Возможно ли не услышать в этих самовосхвалениях вывернутую хохмой нечеловеческую тоску? Возможно ли не обжечься потоком огненной самоиронии, разъедающей его душу. Я не вижу никакого преувеличения, когда в письме Гасту от 30 октября 1888 года он прямо пишет: “...кажется, я держу судьбы человечества в собственной ладони[28]. И когда Ницше, имея в виду “grosse oeuvre”, открывает “Ecce Homo” грозным предсказанием: “Не далек тот день, когда я буду должен подвергнуть человечество испытанию более тяжкому, чем все те, каким оно когда-либо подвергалось[29], то поколения, пережившие XX век, воспринимают это не как мегаломанию, а как сбывшееся трагическое пророчество. “Воля к власти” в полном соответствии с авторским прогнозом стала “произведением, которым возвещается о приближении катастрофы-кризиса, какой еще не было на свете; о глубочайшей нравственной коллизии, с какой доводилось встречаться человечеству; назревшем расставании со всем, во что до сих пор верили, чего требовали и что освящали[30]. В эйфории неумолимо надвигающегося безумия Ницше формулирует свою философско-политическую программу: “Переоценка всех ценностей — вот моя формула для акта высшего самоосмысления человечества... “Переоценка” должна выйти на двух языках. Хорошо бы поначалу создать ассоциации, которые в нужный момент предоставят в мое распоряжение последователей. Прежде всего на мою сторону должны встать все офицеры и евреи-банкиры: и те, и другие воплощают волю к власти[31]. Можно посчитать, что перед нами бред сумасшедшего, а можно увидеть в этом “бреду” набросок плана партийного строительства, не раз реализованного в XX веке. Во всяком случае, он вполне адекватно оценивал в письме своему издателю Науманну от 26 ноября 1888 года значение своей книги: ““Переоценка ценностей” станет беспрецедентным событием, не только событием литературным, но событием, которое потрясет установленный порядок[32]. Переписка этих ураганных дней предельно насыщена грозовыми пророчествами: “через два года вся земля будет содрогаться в конвульсиях. Я человек рока[33]. В полном соответствии со своим девизом “Amor fati”, он, обняв свою судьбу, отбрасывает всякий инстинкт самосохранения. Ницше словно “уходит в отрыв” от своей эпохи. Неконтролируемый взрыв страсти форсирует до предела весь его эмоционально-интеллектуальный аппарат. Мысли ураганом проносятся сквозь него. Бесстрашие отчаяния срывает последние тормоза. Безумие становится на этом пути высшим взрывом жизни. Агон превращается в агонию. На последнем отрезке своей жизни Ницше ощущал себя спринтером, изо всех сил убегающим от несущегося за ним следом огненного вала безумия. Во взвинченном, лихорадочном темпе он едва успевает исторгнуть из себя последние творения, понимая, что свой “opus magnum” ему закончить уже не дано. Концы “Воли к власти” теряются в безумии... Я убежден, что он знал, что сходит с ума. Берусь утверждать, что это был его выбор. Это было его решение, сопоставимое лишь с выбором ядовой чаши Сократом и распятного креста – Иисусом. Он понимал, что, если хочет опрокинуть эпоху, открытую ими, если стремится перевернуть ценности, утвержденные ими, то должен своим подвигом и своей жертвой превзойти этого грека и этого еврея. Только превзойдя по масштабу и страсти содеянное этими “учителями человечества”, он закроет эру, открытую ими 25 веков назад, только тогда он действительно “разрубит историю человечества на две половины” и только тогда ему поверят. Не добровольное принятие смерти ради своих убеждений, ради того, чтобы показать, как надо жить (это уже сделали Сократ и Христос, два антигероя его “Сумерек...” и “Антихриста”). Лишь безумие — со-шествие-с-ума мыслителя — событие более чудовищное и более поражающее, чем отравление греческого мудреца или распятие иудейского сына Божия! Ницше ведал, что “творил”. “Иногда для того, чтобы стать бессмертным, надо заплатить ценою целой жизни[34]. Он заплатил неизмеримо более высокую цену... Самое потрясающее в Ницше – это то, что почувствовав в какой-то миг демонию своего мастерства, чреватую ужасающей катастрофой безумия, он не убоялся самого себя, своей дороги, как, например, Рембо, в страхе отпрянувший от разверзшейся пропасти, или Достоевский, что есть силы вцепившийся в Христа. Один лишь Ницше бесстрашно шагнул в бездну и закрыл ее своим существом. Все 11 лет безумия он словно наблюдал, как публика будет жадно ждать его произведения, как будут от его имени создаваться новые книги. Но он не сделал ни одного жеста, который поставил бы под сомнение его безумие. Выйти из состояния сумасшествия было бы “срывом стиля”, повторением “жалкого мифа” о воскресении, перечеркивало бы всю значимость беспрецедентной жертвы и великой трагедии, которую он так гениально срежиссировал и неподдельно сыграл. Ницше обрушился на пике своего дарования, своего творческого взлета. Нас, его потомков, не оставляет чувство ограбленности: труд остался незавершенным. Но завершить “Волю к власти”, эту необычнейшую из книг, как заканчивают обычную книгу, было невозможно. По-видимому, выйти из этого текста можно было только в безумие, только оборвав его безумием... И в самом деле, невозможно избавиться от ощущения, что между этим венчающим, но не законченным трудом и безумием его автора существует какая-то таинственная связь. Действительно ли он не мог дописать “Волю к власти”? Мне кажется, что столкнувшись с дилеммой: либо написать еще одну, пусть великую книгу, либо создать ни с чем не сравнимое, венчающее все его мышление “метапроизведение” — безумие, Ницше делает уникальный шаг. В полном соответствии со своим намерением, высказанным в предисловии к “Воле к власти” он изначально строит свое произведение “с расчетом на конечную катастрофу[35]. И эта книга в какой-то момент начинает неумолимо требовать реальной жизненной катастрофы самого автора. Ницше сделает немыслимое: он как бы вмонтирует собственную катастрофу в тело самой книги, как ее финал. “Воля к власти” становилась, таким образом, ужасающим символом двойной катастрофы — и самораспада автора в безумии, и книги – в изначальные фрагментарные черновики. Безумие продолжало и завершало “opus magnus” самым ярким и убедительным способом: философия превращалась в жизнь... 2. Книга — пульсар Ницше неслучайно называл себя посмертным писателем: он, несомненно, знал, что благодаря ошеломляющему Посмертному наследию, его посмертная биография будет гораздо больше насыщена событиями, чем собственно его жизнь. Если при жизни Ницше в основном не жил, а мыслил, то после смерти он, если можно так выразиться, начинает жить крайне интенсивной событийной, хотя и “заочной” жизнью. Судьба “Воли к власти” уникально переплетается с его посмертной судьбой: оставив не завершенной эту книгу, этот мыслитель, после своей двойной смерти философски не умер, потому что сталкивает нас с мучительной задачей понимания этого недооформленного в книжную форму наследия. Если можно так сказать, Ницше инсценирует в этой “не-книге” свою не-смерть, свою посмертную жизнь. Понадобилось действительно из ряда вон выходящее событие — мыслитель, чья деятельность состоит как раз в применении своего ума, сходит с ума, — чтобы к Ницше пришла настоящая слава. В то время как объявивший себя Дионисом философ скакал, как козел, в сумасшедшем доме, публика жадно ждала все новых публикаций. Ее нетерпение подогревали слухи о, казалось, необъятном наследии безумного мыслителя. 19 января 1889 года, то есть через две недели после коллапса, сеньор Фино, владелец пансиона, где квартировал Ницше, высылает из Турина его матери в Наумбург багаж весом в 116 кг личных вещей, книг и рукописей своего сошедшего с ума постояльца. Позже ни в этом багаже, ни в сумке, забытой Ницше в Ницце и найденной в 1895 году, ни в материалах, полученных из Сильс-Марии и Генуи, готовой рукописи “Воли к власти” не окажется. Многие из тех, кто был связан с его наследием, в первую очередь сестра Элизабет — будут убеждены в реальном существовании этой книги и станут упорно искать ее. История о пропавшей рукописи будет обрастать самыми невероятными слухами, вроде того, что она была выкуплена (у кого?) за огромную цену какими-то таинственными поклонниками. Впоследствии, отчаявшись найти рукопись, Элизабет обвинит Овербека в том, что он потерял ее, когда перевозил безумного Ницше из Турина в Швейцарию. Но Овербек точно знал, что готовой рукописи не существует. Об этом свидетельствует его переписка с издателем Ницше Науманном. Еще 13 февраля 1889 года Науманн (кстати, превратившийся благодаря публикациям работ мыслителя в крупного издателя) обращается к Овербеку: “Моим самым горячим желанием является, чтобы публикации со временем приносили нам достаточно, чтобы продолжить работу над “Переоценкой”. Я уже неоднократно запрашивал об этой рукописи, но до сих пор не получил ответа”. Через две недели в ответ на письмо Овербека Науманн с огорчением пишет: “К сожалению, из сообщенного вами я должен сделать вывод, что “Переоценка” вовсе не является завершенным произведением, как на это можно было надеяться, судя по неоднократным заявлениям профессора Ницше, и я от всего сердца сожалею о том, что это значительно затрудняет работу по завершению, так сказать, полного круга литературной деятельности профессора. Именно это произведение около полутора лет продолжает вызывать интерес на литературном рынке[36]. О том, что “Воля к власти” не существует в законченном виде, знал и другой доверенный друг Ницше Гаст, отмечавший 25 января 1889 года в письме Овербеку: “В “Ecce Homo” о переоценке всех ценностей говорится как о завершенном произведении, только боюсь, что это относится исключительно к концептуальной части, но не к литературной форме[37]. Это в конце концов понимает и Элизабет, которая летом 1892 года окончательно возвращается в Германию из Парагвая, где полный крах потерпела колония “Новая Германия”, возглавляемая ее мужем, националистом и антисемитом. (Возвращается, кстати, без мужа, который там же кончает жизнь самоубийством). Уладив парагвайские дела, она со всей истовостью принимается за собирание литературного наследства брата. В августе 1894 года она учреждает Архив Ницше и на 40 лет, вплоть до своей смерти, становится его единственным руководителем. В 1895 году Элизабет с помощью одного еврейского банкира-почитателя Ницше (не такая уж она была антисемитка, какой ее попытаются объявить многие ницшеведы после 1945 года) выкупает за 30 тыс. марок права на произведения брата у матери и дяди. Затем переводит Архив вместе с невменяемым мыслителем в Веймар, культурную столицу Германии, на виллу Зильберблик. (Долгие годы у окна этой виллы будет сидеть безумный мыслитель, уставившись невидящим взором на гору Эттерберг, где — не пройдет и 40 лет после его смерти в полдень 25 августа 1900 года — будут дымить газовые печи концентрационного лагеря Бухенвальд).
Знаете ли вы, что значит для меня “мир”? Вам бы хотелось увидеть его отражение в моем зеркале? Этот мир есть мир силы, не имеющий ни начала, ни конца... Этот мир есть воля к власти и ничто иное! И вы также являете собой эту волю к власти — и ничто иное! Фридрих Ницше (Воля к власти § 1067)
Введение
Свою внешне обывательскую, банальную жизнь Ницше прожил с такой ураганной страстью и неистовой энергией, в такой смертельной схватке с самим собой и всей мировой культурой, что и спустя сто лет пафос и мощь его натуры обжигают нас нестерпимым жаром. Он сумел так пламенно, так патетически выразить беспримерную борьбу своего духа, что всякий, кто берется писать о нем, впадает в соблазн этого пафоса. Я отдаю себе отчет, что мне также не удалось избежать такого соблазна. Но каждый, кто идет отвесными траверсами Ницше, кто решается выйти в штормовой океан его творчества, знает: писать об этом мыслителе без страсти и энтузиазма невозможно. Из всех произведений Ницше “Воля к власти” оказала на меня самое мощное воздействие. Мне было 20 лет, когда я впервые столкнулся с ней. Она сразу пронзила меня какой-то титанической сакральной энергией. С веселой мудростью эта книга показывала, что жизни противоположна не смерть, а неудавшаяся, жалкая жизнь. Она учила искусству жить крупно и радостно перед лицом бедствий, казалось бы, несовместимых с самой этой жизнью. “Воля к власти” вошла в меня, как стальная свая. Она заставила полюбить то, что я ненавидел, принять то, что я отрицал, и отбросить то, чему я поклонялся. Словно мощный порыв свежего весеннего ветра, она захватила меня, постоянно толкая за пределы самого себя. Эта книга делает свободней. Ей обязан я многим. Теперь возвращаю должное. * * * За 45 дней до своего со-шествия-с-ума в письме Георгу Брандесу от 20 ноября 1888 г. Ницше заявляет: “Сейчас с цинизмом, который станет всемирно-историческим, я рассказал самого себя. Книга озаглавлена “Ecce homo” и является бесцеремоннейшим покушением на Распятого... Это прелюдия к “Переоценке всех ценностей”, готовому произведению, лежащему передо мной: я клянусь Вам, что через два года весь мир содрогнется. Я — настоящее бедствие[2]. Однако “Ecce homo” стала последней работой Ницше, после которой писать было больше нельзя, после которой он шагнул в безумие. И «готовое произведение» — «главный философский труд» — так и не появилось при его жизни. Но Ницше сдержал свое слово: этот не законченный самим автором “opus magnum” действительно заставил мир содрогнуться. В истории человечества найдется немного текстов, которые сыграли такую историотворную роль, как “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей”. Это беспримерно мужественная книга. В ней были взяты штурмом самые неприступные высоты, взорваны тысячелетние запреты, прорваны недозволенные рубежи. Ни одна книга не шла в такой степени вразрез, наперекор тысячелетним привычкам, верованиям, вкусам и предрассудкам людей. Ни одна книга столь беспощадно не развенчивала и не ниспровергала все, чем только жило человечество предыдущие 25 веков: религию, мораль, философию, науку, политику, самого человека и самого Бога. Ни одна книга так опасно и бесповоротно не взламывала сами устои жизни людей и порядка вещей. С беспримерной дерзостью эта подрывная книга-динамит подняла на воздух, казалось бы, вечные основы человеческой цивилизации. Сегодня мы живем в ситуации взрыва. Мы еще не в силах осознать до конца, катастрофа какого масштаба развертывается внутри и вокруг нас. “Воля к власти” — это поле жестокой битвы , ее страницы, по выражению автора, “вымочены в крови”. Они пылают нестерпимым огнем, в котором до основания сгорают, словно старые поленья, все прежние ценности и боги. Эта книга — спрессованная в жестких формулах история человеческого духа, донесения с фронта всемирной истории, своего рода теоретическая закваска социальных ураганов грядущих эпох. Но это также и мобилизационный план для человечества на ближайшие 200 лет. В “Воле к власти” сконцентрирована вся ницшеанская эсхатология, предвосхищение катастрофы и правозвестие посткатастрофного мира. Поразительно, насколько пророчески ярко в “Воле к власти” была угадана и описана судьба XX века и, я думаю, века нынешнего. В то же время эту книгу окутывает какая-то страшная тайна. Более того, словно какое-то проклятие вот уже более века тяготеет над ней. По масштабам лжи и небылиц, нагроможденных вокруг “Воли к власти”, эта книга удерживает пальму первенства, по крайней мере, в XX веке. Сама история ее возникновения и существования представляет собой полную загадок детективную историю, которую вот уже более ста лет пытается разгадать не одно поколение исследователей. Дело в том, что аутентичной “Воли к власти” не существует: своей версии этой книги Ницше не оставил. В течение последних четырех-пяти лет своей жизни он действительно работал над проектом с названием “Воля к власти”. Но проект этот так и остался незавершенным, растворившись в безумии автора. Тем не менее, усилиями литературных наследников философа эта книга была смонтирована и с тех пор неразрывно связана с именем Ницше. Более того, “Воля к власти” стала восприниматься как его главный и самый известный труд, а сам он — преимущественно как автор именно этой книги, иногда даже в ущерб остальным произведениям. Однако мистификация на этом не закончилась. Сегодня существует порядка десятка различных вариантов “Воли к власти”. В итоге мы имеем своего рода книгу-пульсар с вечно меняющимися текстовыми конфигурациями. Все это, несомненно, также способствовало тому, что “Воля к власти” стала самым будоражащим текстом, вокруг которого уже целое столетие нескончаемо кипят идейные страсти. Крупнейшие умы XX в. бились над ее тайными письменами с такой страстью и надеждой, словно она скрывает великое знание, от которого зависят судьбы мира — более того, само наше пребывание на этой планете как биологического вида!.. Конференции по ницшеанству проводятся от Чикаго до Пекина, от Палермо до Кембриджа... Философия XX в. становится чуть ли не комментарием к Ницше, а “Воля к власти” — его самым цитируемым и интерпретируемым произведением. Ему обязаны своим появлением почти все главные течения современной мысли: философия жизни и экзистенциализм, герменевтика и структурализм, современная эпистемология и лингвистика... Он становится родоначальником целого спектра современных философских методов: генеалогии, коллажа, деконструкции, перспективизма, структурализма... Его мысль дает мощный импульс авангардным формам мирового искусства: сюрреализму, дадаизму, футуризму, абстракционизму... Ницше дарит целый набор художественных приемов: от сюрреалистической гипертрофии и деформации реальности как вскрытия новых связей между вещами, до потока сознания и мифологического символизма. Более того, он предвосхищает новые виды искусства – прежде всего кинематограф с его спрессованным временем и техникой монтажа. Наконец, разве не являются его книги, представляющие собой конгломерат фрагментов и смысловых кусков, прообразом компьютерного способа хранения и передачи информации, рассеченной на самодостаточные единицы? Не только высоколобые мыслители оказались подвержены магии этой книги. Для самых широких слоев читающей публики “Воля к власти” стала, возможно, первым в истории массовым философским бестселлером. В ней речь впервые напрямую зашла о сути жизни каждого человека, в ней философия становилась личным делом каждого. До этого философия никогда еще не выходила из кабинетов прямо на улицы европейских городов и в окопы мировых войн. Секрет очарования этой книги прост: попадая в ее силовое поле, мы словно оказываемся объяты могущественными энергиями какого-то духовного ускорителя — коллайдера: он сталкивает нас на бешеной скорости с мирозданием, с нами самими. Действительно, эта судьбоборческая книга — не забава для пообедавших. В ней заключен неимоверный объем страдания. И обычно Ницше начинают читать тогда, когда в жизнь входит трагедия, когда человек ввергнут в неимоверные испытания, когда, как воздух, нужны мужество, бесстрашие и воля... Или когда над вами нависло пыльное небо, когда безнадежная, беспробудная скука накрыла все ваше существование, когда дни слиплись в бесцветную массу, а на вкус жизнь утратила всякую соль, — вот тогда читайте Ницше, чтобы изобрести свое солнце. Если же у вас до этого не дошло и все в порядке — отложите в сторону эту книгу. Она вам — не нужна, более того — противопоказана. “Воля к власти” – бортовой журнал потерпевших кораблекрушение. Это крайне жестокая книга, обращенная к тем, кому уже нечего терять, к тем, кто висит над бездной. Она посвящена особым людям. “Людям, до которых мне хоть сколько-нибудь есть дело, я желаю пройти через страдания, покинутость, болезнь, насилие, унижения — я желаю, чтобы им не остались неизвестны глубокое презрение к себе, муки неверия в себя, горечь и пустота преодоленного; я им нисколько не сочувствую, потому что желаю им единственного, что на сегодня способно доказать, имеет человек цену или не имеет: в силах ли он выстоять...[3]. Именно об этих претерпевающих Ницше говорит: “Я — тот, кто великодушно дает им благородное вино в самые темные моменты[4]. “Воля к власти” — сверхплотный сгусток колоссальной воленосной энергии. Всякий, кто устал, удручен, пребывает в страхе или унынии, может восстать к мощной жизни, подключившись к этому бесценному генератору. Но это — генератор сверхвысокого напряжения. Неосторожное обращение с ним может оказаться смертельно опасным. Эта книга — словно вулкан, из жерла которого вырываются смертоносные языки пламени. Она может расжечь в вашей душе неистовый огонь, как сделала это с миллионами европейцев в первой половине XX века. Чтение Ницше — настоящая ордалия, прохождение сквозь ад. Оно лишает невинности. После “Воли к власти” всякий человек почувствует в себе перемену: уже нельзя смотреть на мир, как смотрел на него до прикосновения к этой книге. Человек становится “суше”, более зрелым, более матерым, более ответственным. * * * Свое исследование, посвященное произведению, от которого “содрогнется мир”, я назвал “Ессе liber” — “Се книга”. Это выражение перекликается со знаменитыми словами Пилата, сказанными о Христе: “Ecce homo” — “Се человек”, ставшими заглавием автобиографии Ницше. Однако “Liber” означает по-латыни, кроме того, и “свободный”. Действительно, свобода Ницше, по выражению Жоржа Батая, сбивает с ног. Но тот, кто устоит, благодаря этой книге до самых последних пределов раздвинет свою независимость в этом мире. К тому же в доримские времена на Юге Италии “Liber” называли Диониса — верховное божество ницшеанской мифологии. В предлагаемой статье я хочу ответить на вопросы: 1. Каким образом Ницше стал автором книги, которой не написал? 2. Как он, глашатай рабства, стал знаменем восставших рабов? 3. Почему ницшеанство оказалось востребованным диаметрально противоположными политическими силами? I. Книга-призрак 1.“Никто не знает сегодня, на что похожа хорошая книга” Замысел “Воли к власти” стал выкристаллизовываться в духовном мире Ницше уже с 1883 г. Хотя концепт «воли к власти», по-видимому, восходит к Дионису — главному герою основополагающего “Рождения трагедии”, впервые сам термин появляется в главе “О тысяче и одной цели” Первой части “Заратустры”: “Скрижаль добра висит над каждым народом… взгляни, это голос воли его к власти”. Затем в главе «О самопреодолении» дается уже развернутая характеристика воли к власти как сущности жизни: “Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти[5]. Вообще, “Заратустра” сыграл решающую роль в рождении “Воли к власти”. В самый разгар работы над этой философской поэмой в письме от 3 сентября 1883 г. из Сильс-Марии в Энгадине (юго-восточная Швейцария) Ницше сообщает своему ближайшему другу Петеру Гасту (Генриху Кезелицу): “...возможно, в ближайшее время я напишу что-нибудь теоретическое; мои записи в этом духе теперь называются “Невинность становления. Руководство по освобождению от морали[6]. И хотя Ницше планировал написать еще две части этой “книги для всех и ни для кого”, им все больше овладевает потребность в “венчающем” произведении, сводящем воедино все масштабные сюжетные стержни его творчества. К тому же, опасаясь, что сложнейшие образы-идеи Заратустры не будут поняты или будут восприняты превратно, он испытывает усиливающееся желание перевести на философский язык символический мир своей поэмы: «каждый великий учитель человечества знает, что при неблагоприятном стечении обстоятельств может стать для человечества злым гением – так же, как мог бы стать благословением. Что ж, я сам хочу сделать все возможное, чтобы по крайней мере не дать повода для грубого злоупотребления; и сейчас, после того, как я выстроил вестибюль своей философии, я должен снова неутомимо трудиться, пока и главное здание не будет построено. Люди, которые понимают только язык амбиций, могли бы сказать, что я чересчур высоко замахнулся. Пусть так! –».[7] Я хочу обратить внимание на то, что между «Заратустрой» и замыслом, превращенным впоследствии в «Волю к власти» существует — несмотря на их внешнюю непохожесть — глубокая, неразрывная связь. Первым это заметил Мартин Хайдеггер: «На самом деле планируемый капитальный труд “Воля к власти” настолько же поэтичен, насколько “Заратустра” концептуален». И он вслед за Ницше подчеркивает: «Отношение между этими произведениями такое же, как между вестибюлем и главным зданием[8]. Приемственность между «Заратустрой» и будущим теоретическим трудом как раз обеспечивает концепция воли к власти, которая является ключом к образу Заратустры. Совершенно естественно поэтому, что в духовном подъеме, порожденном работой над поэмой, воля к власти выдвигается на центральное место обрастает концептуальным богатством, вступает в полемические отношения со всей предыдущей мировой философией. Открытие воли к власти явилось крупнейшим достижением Ницше, которое было им сразу осознано в полной мере. Он резко разрывает с метафизикой воли Шопенгауэра, радикализирует сам концепт воли, увязывает его с властью, господством и очищает от пессимизма. Дальнейшая разработка понятия воли к власти как всеобщего принципа мироустройства и миропонимания закономерно порождает в Ницше — и об этом свидетельствуют Nachlass,Посмертные(правильнее было бы назвать – «добезумные»)фрагменты1884 года — замысел книги, которую он сам назовет “своим главным философским трудом”, “Hauptwerk[9]. Для историка философии процесс вызревания этого крупномасштабного произведения из концепции воли к власти представляет собой поистине захватывающее зрелище. Так, в V книге “Веселой науки” (октябрь 1886 г.) формулируется по сути программа будущего труда: “Борьба за существование есть лишь исключение, временное ограничение воли к жизни; великая и малая борьба идет всегда за перевес, за рост и распределение, за власть, сообразно воле к власти, которая и есть как раз воля к жизни[10]. Соединение в единый каркас категорий воли к власти давало Ницше мощный инструмент как для полемики со всей предыдущей сократовско-христианской эпохой, так и для выстраивания, как он сам говорил, “истории ближайших двух столетий[11]. Концепция воли к власти становится стержнем всей мыслительной работы Ницше в последние пять лет перед духовным кризисом и стягивает воедино проблематику всего его творчества. Наконец, эта концепция вступает в динамические комбинации с другими главными образами-концептами ницшеанства — вечным возвращением и сверхчеловеком, формируя то, что я бы назвал большой триадой, являющей разные модусы ницшевского проекта освобождения. Показательно, что в это же время (март 1884 г.) разработка концепции воли к власти приводит Ницше к формулированию «мысли, которая расколет историю человечества надвое… Будь она истинной или, вернее, будь она воспринята как истинная, все изменится, ничто не останется на месте, и все прежние ценности обесценятся»[12]. Отныне появляется второй заголовок, содержательно выражающий грандиозную сверхзадачу пересмотра всей человеческой культуры с позиции воли к власти. Ницше не сразу стыкует оба заголовка. Первый план, где замысел главного труда появляется под своим названием,— “Воля к власти (Опыт нового истолкования всего совершающегося), написанная Фридрихом Ницше” – относится к августу – сентябрю 1885 г. Надо признать, что окончательному выбору названия предшествовала длительная внутренняя борьба, в которой с данным заголовком соперничали множество других вариантов: “Невинность становления”, «Руководство по освобождению от морали», “Об иерархии” и т. д. (Всего около десятка названий). Эта борьба не утихнет еще целый год –Посмертные фрагменты, изобилуют вариантами, среди которых фигурирует, например, и “Воля к власти. Предвестие философии будущего”. Проект, наконец, получает свое полное название, когда 21 июля 1886 года появляется “По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего”, на обороте обложки которой автор официально извещает читающую публику о скором выходе в свет книги в четырех частях под заголовком “Воля к власти. Переоценка всех ценностей”. Отныне книга перестает быть лишь простым авторским намерением или неким химерическим проектом, каковыми изобилуют Посмертные фрагменты, а становится обязательством Ницше, который крайне ответственно относился к собственным публикациям. Этот авторский жест отметает всякие сомнения относительно твердого желания создать книгу, содержание которой соответствовало бы объявленному заголовку, что вынуждены признать даже противники “Воли к власти”. Во всем наследии Ницше, вплоть до его душевного коллапса в январе 1889 года, не найдено ни одного подтверждения, что он отказался от этого проекта. В октябре 1886 года в письме сестре и зятю он подтверждает свой выбор: “В ближайшие четыре года я намерен заняться своим капитальным трудом в четырех томах; уже само название заставляет содрогаться: “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей”. Для того, чтобы исполнить задуманное, мне понадобятся здоровье, одиночество, хорошее настроение, возможно, даже жена[13]. Хочу обратить внимание читателя на подзаголовок книги “По ту сторону добра и зла” — “Прелюдия к философии будущего”. Сама же философия и должна была составить содержание “Воли к власти”, то есть “По ту сторону...” мыслилось Ницше как прелюдия к главному труду. Кроме того, сравнительный анализ опубликованной работы и корпуса Посмертных фрагментов показывает, что Ницше отрезал и напечатал часть своего главного труда в виде “По ту сторону добра и зла”. Сделал он это по финансовым и рекламным соображениям, надеясь, во-первых, поправить свое тяжелое материальное положение, а во-вторых, подготовить читателей к своему opus vitae. Так он сам положил начало тяжкой для любого автора практике нарезки и компиляции из огромного корпуса “Воли к власти” отдельных менее крупных работ — практике, к которой отныне он, связанный соглашением со своим издателем Константином Науманном, будет вынужден неоднократно прибегать. Эта картина мыслителя, отсекающего куски от “тела” своего главного произведения, по своему трагизму не имеет равных в мировой истории философии. Следующим таким куском стала “Генеалогия морали” (ноябрь 1887 года), на мой взгляд, наиболее значительное по своим открытиям произведение Ницше. Быстрота, с которой создается эта работа, заставляет предположить, что автор просто “собрал” ее из готового материала. В ней воля к власти теоретически обосновывается и используется как методологический принцип объяснения религиозных, психических и моральных явлений. И здесь он упорно продолжает держаться за свой замысел. В параграфе 27 Третьего рассмотрения “Генеалогии” Ницше подтверждает неизменность своих намерений: “Эти темы [духовная ситуация современной ему Европы — Н. О.] с большой основательностью и строгостью будут рассмотрены мною в другой связи (под заглавием: “К истории европейского нигилизма”; я отсылаю с этой целью к подготовляемому мною труду:Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей)[14]. Конечно, Ницше мог утешать себя тем, что главный корпус “Воли к власти” не сильно пострадал от этих усекновений, что по-прежнему ураганно идет прирост материала и что “По ту сторону...” вместе с “Генеалогией...” формируют своего рода расширенное вступление к его “capo lavoro”. 17 марта 1887 года появляется именно тот план, который Гаст сначала с сотрудниками Архива Ницше Эрнстом и Августом Хорнефферами, а затем с сестрой философа Элизабет Фёрстер-Ницше используют как руководство для компоновки “Воли к власти”. Всего таких планов в Посмертных фрагментах насчитывается более 25... С осени того же года Ницше начинает систематизацию материалов “Воли...” и в течение зимы 1887 — 1888 годов создает первый авторский протовариант, своего рода ядро книги: он пронумеровывает и выстраивает 374 фрагмента[15], из которых первые 300 снабжены к тому же римскими цифрами от I до IV, что соответствует планировавшимся четырем книгам. Он также составляет — на основе ключевых слов — индекс, объясняющий организацию фрагментов. Для рубрикации используется специальная тетрадь. 13 февраля 1888 года он пишет Гасту: “Я закончил первую редакцию моего «опыта переоценки»... Это была настоящая пытка, и у меня не хватает мужества идти дальше, через десять лет я сделаю лучше[16]. Эта “первая редакция опыта переоценки” так и осталась единственной подборкой “Воли к власти”, составленной самим автором. Через две недели он вновь пишет Гасту: “Не подумай, что я снова занялся «литературой», — эта редакция предназначалась мне самому, начиная с этого момента каждую зиму я буду делать подобную редактуру, предназначенную мне; идея публикации исключается[17]. Я еще вернусь к этой странной манере писать для “внутреннего пользования”, писать “в стол”. Однако работа над “Волей...” продолжается всю весну (кстати, параллельно с “доводкой” “Казуса Вагнер”, целиком пронизанного проблематикой “Hauptwerk”): уточняется количество страниц для всех четырех книг и для каждой из отдельных глав (150 страниц в каждой книге, 50 страниц в каждой главе). Ницше напряженно трудится в Сильс-Марии все лето, вплоть до 26 августа, когда появляется план, в последний раз предваренный заголовком — “Воля к власти”: “Набросок плана. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. — Сильс-Мария — Последнее воскресенье — августа 1888 года МЫ — ГИПЕРБОРЕЙЦЫ Постановка основ проблемы ПЕРВАЯ КНИГА: “Что есть истина?” Первая глава. Психология заблуждения. Вторая глава. Ценность истины и лжи. Третья глава. Воля к истине, оправданная исключительно как ценность, утверждающая жизнь. ВТОРАЯ КНИГА: Происхождение ценностей. Первая глава. Метафизики. Вторая глава. “Человек религиозный”. Третья глава. “Добрые люди” и те, кто хочет улучшить человечество. ТРЕТЬЯ КНИГА: Конфликт ценностей. Первая глава. Размышления о христианстве. Вторая глава. О физиологии искусства. Третья глава. Об истории европейского нигилизма. ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА: Великий Полдень. Первая глава. Принцип “иерархической” жизни. Вторая глава. Два пути. Третья глава. Вечное возвращение. Ровно через семь дней, 3 сентября 1888 года появляется новый план, в котором подзаголовок “Переоценка всех ценностей” становится заглавием, а название “Воля к власти” исчезает навсегда. ПЕРЕОЦЕНКА ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ Первая книга . Антихрист. Опыт критики христианства. Вторая книга . Свободный дух. Критика философии как нигилистического движения. Третья книга . Имморалист. Критика морали, разнообразие пагубного невежества. Четвертая книга . Дионис. Философия вечного возвращения. Между этими датами — еще один показательный жест: в записях этой недели прямо упоминается “Воля к власти”, но затем Ницше сам вычеркивает это название, заменяя на слово “творение”. То, что произошло между 26 августа и 3 сентября 1888 года, — крупнейшая катастрофа в его творчестве. Он пишет: “...хорошо и долго приуготовляемое произведение, которое должно было появиться этим летом, буквально «в воду кануло»[18]. Этот провал “Воли к власти” является величайшей загадкой в его жизни. Нам неизвестно, что он пережил в эту роковую неделю. По-видимому, со всей неотвратимостью ему явился призрак безумия. Все существо Ницше раздирало противоречие: с одной стороны, он все последние годы был одержим навязчивой страстью завершить “Волю к власти”, с другой — он все больше понимал, что в том виде, в каком он задумал ее, она в принципе незавершаема. Это противоречие буквально раскалывало его сознание. В «Ecce Homo» он делает признание: “для задачи переоценки ценностей потребовалось бы, пожалуй, больше способностей, чем когда-либо соединялось в одном лице”[19]. Однако, несомненно, что эти дни стали кульминацией его жизни. Я ощущаю, как напряжение этой поистине страстной недели достигает пика: кажется, что вся боль и надежда, весь пафос мировой истории спрессовываются в его душе. Он как бы производит необычное взвешивание: на одной чаше весов — весь мир, а на другой... — он, бесстрашный человек, мыслитель-динамит Фридрих Вильгельм Ницше... И вот 7 сентября 1888 года в письме к Мете фон Салис Ницше пишет: “Третье сентября стало очень необычным днем. Утром я написал предисловие к моей “Переоценке всех ценностей””. Он тут же назовет переоценку “самой независимой книгой, из когда-либо существовавших”, и, словно заклиная, сообщает, что планирует напечатать ее в ближайшие годы[20]. 20 сентября 1888 года он покидает, словно Заратустра свою горную пещеру, Верхний Энгадин, свои горы, и устремляется вниз, в Турин, навстречу судьбе. Слова Заратустры призывно манят его вперед: “Пора, давно пора!”. Он прибывает в Турин, как воин, знающий, что идет на свой главный бой, из которого ему не выйти живым. С собой он везет 140 кг “динамита” своих рукописей (столько, согласно багажной квитанции, весил его багаж). Начинаются последние 100 огненных дней Ницше. Хайдеггер тонко замечает: “Особая тревога овладевает Ницше. Он больше не может ждать, пока медленно созреет широкомасштабное произведение, которое не имеет никакого преимущества, кроме как значимость собственно произведения[21]. Дальше он действует по-военному четко и быстро. Понимая, что находится в чудовищном цейтноте и что ему уже не дано закончить свой opus magnum, он принимает решение рассечь весь комплекс “Воли...” на четыре ударных, молниеносных произведения и издать их под общим заглавием (которое до этого было подзаголовком) “Переоценка всех ценностей”. Старый замысел радикально трансформируется: из достаточно научного по тематике и изложению он пронзительно персонализируется. По сути своей перед нами трагический автопортрет, в котором Ницше предстает перед нами в разных ипостасях: Антихриста, Имморалиста, контрфилософа — Сокрушителя старых идолов-ценностей. Прежнее название уже не может покрыть весь фронт проблем, которые Ницше разворачивает в “последнем параде”. Самостоятельное значение приобретают такие большие темы, как вечное возвращение и сверхчеловек, неразрывно связанные с концепцией воли к власти, но сопоставимые с ней по масштабам и значению. Новый заголовок методологически давал Ницше больший простор для увязывания воедино всего идейного богатства своего позднего творчества, для объединения “большой триады” в единый комплекс нескольких произведений. В одном из последних писем он скажет: «Работы, которые я опубликую в ближайшее время, не являются книгами; это – удары судьбы»[22] Возможно, ему становилось все очевиднее, что методологически неверно выставлять на передний план лишь одну из ее трех великих идей-образов, будь то Воля к власти, Вечное возвращение или же Сверхчеловек, которые статусно равноценны, неразрывно связаны между собой и обозначают лишь различные грани единого целого. Вместе с тем с философской точки зрения воля к власти и переоценка всех ценностей образуют некое теоретико-методологическое единство, где первый концепт содержательно выражает сущность мира, тогда как второе понятие — методологический принцип очищения мира от ложных толкований. Воля к власти как раз является инструментом, позволяющим осуществлять переоценку всех ценностей. Именно эта концептуальная приемственность обоих замыслов дает основания сделать вывод, что, невзирая на перемену названия, речь идет об одном и том же большом проекте, который вынужденно меняет форму. Это признает и такой непримиримый критик «Воли…», как Монтинари, отмечавший, что «с точки зрения содержания «Переоценка ценностей» была в этом смысле тем же, что и «Воля к власти», но именно по этой причине явилась ее литературным отрицанием»[23] Нам еще предстоит разобраться, почему проект “Воли к власти” растворился в серии кратких, молниеносно написанных работ и в Посмертных фрагментах. Возникает ощущение, что автор пошел на расчленение своего произведения, слишком большого чтобы оно могло пройти через родовые пути его творчества. В последние месяцы перед коллапсом самоидентификация с Дионисом, разорванным на куски и пожранным титанами, достигает такого накала, что разряжается в грандиозной мистерии расчленения тела “Воли к власти” на отдельные куски-произведения, которые он успевает бросить человечеству. В любом случае этот неимоверный по силе и напряжению взрыв конца 1888 года стал возможен благодаря долгой кумулятивной подготовительной работе над “Волей к власти”, которая, как лавиной, взрывается каскадом произведений. Но, даже вынужденный расчленить “Волю к власти” на куски, он эти части, например “Сумерки кумиров”, рассматривал как “аванс”, как затравку к основному произведению. Ритм его творчества становится бешеным, он словно превращается в живой вулкан, из которого вырывается кипящая лава энергии. Практически одновременно за считанные сутки он исторгает “Дионисовы дифирамбы”, “Сумерки идолов” (9 сентября), “краткое изложение, — как писал сам Ницше в письме к Гасту 12 сентября 1888 года, — моих философских гетеродоксий[24]). А 18 октября он напишет Францу Овербеку (другому близкому другу, которому через три месяца предстоит увезти безумного мыслителя из Турина в психиатрическую клинику Базеля): “С чувством, для которого у меня нет слов, я сообщаю тебе о том, что первая книга “Переоценки всех ценностей” готова. Всего будет четыре книги, изданные по отдельности[25]. Этой первой книгой — которой суждено было стать и последней — “четырехкнижия” “Переоценки” явился “Антихрист”. По-видимому, Ницше, все острее чувствуя цейтнот, понимает невозможность завершения всего замысла, что вынуждает его отказаться и от подзаголовка “Переоценка всех ценностей”, который он вскоре заменяет на “Проклятие христианству”. 15 октября, в день своего рождения, Ницше начинает “Ecce Homo” (которая тоже была призвана подготовить публику к выходу “Переоценки”) и заканчивает ее за три недели. В этой последней в его жизни книге он так и не отказывается от своего “opus magnum”, прямо называет 1890 годом завершения своего главного труда и вновь пророчит “разрушительный удар молнией Переоценки, которая повергнет землю в конвульсии[26]. Он выпускает из себя такие необузданные силы, что вернуть их назад, усмирить уже было невозможно. Писать после “Сумерек идолов”, “Антихриста”, а главное “Ecce Homo” было уже физически невозможно, философски — неоправданно. Любое произведение было бы шагом назад, потому что выше и вперед было идти уже некуда. Если Эверест покорен, то на этой планете выше подняться уже нельзя. Впереди и выше было только небо. Теперь надо было штурмовать небо, эту бездну над головой. Надо было прыгать в эту бездну — прыгать в безумие... После такого уровня пафоса и страсти нельзя было и сохранить себя в норме. Такие автобиографии не пишут, если планируют мирно и спокойно жить дальше. “Иногда я не понимаю, почему я все больше ускоряю трагическую катастрофу своей жизни, которая началась с “Ессе”[27], — скажет он на пороге со-шествия-с-ума. После “Ecce...” невозможно было оставаться с современниками. Последний прорыв этого философа-камикадзе оказался предельно мощным, безудержным и губительным для него самого. Он и в самом деле погиб как воин. Надо быть достаточно наивным (или благополучным) читателем Ницше, чтобы в “Ecce Homo” с его помпезными главами типа “Почему я так мудр?”, “Почему я пишу такие хорошие книги?” увидеть лишь патологическую манию величия. Возможно ли не услышать в этих самовосхвалениях вывернутую хохмой нечеловеческую тоску? Возможно ли не обжечься потоком огненной самоиронии, разъедающей его душу. Я не вижу никакого преувеличения, когда в письме Гасту от 30 октября 1888 года он прямо пишет: “...кажется, я держу судьбы человечества в собственной ладони[28]. И когда Ницше, имея в виду “grosse oeuvre”, открывает “Ecce Homo” грозным предсказанием: “Не далек тот день, когда я буду должен подвергнуть человечество испытанию более тяжкому, чем все те, каким оно когда-либо подвергалось[29], то поколения, пережившие XX век, воспринимают это не как мегаломанию, а как сбывшееся трагическое пророчество. “Воля к власти” в полном соответствии с авторским прогнозом стала “произведением, которым возвещается о приближении катастрофы-кризиса, какой еще не было на свете; о глубочайшей нравственной коллизии, с какой доводилось встречаться человечеству; назревшем расставании со всем, во что до сих пор верили, чего требовали и что освящали[30]. В эйфории неумолимо надвигающегося безумия Ницше формулирует свою философско-политическую программу: “Переоценка всех ценностей — вот моя формула для акта высшего самоосмысления человечества... “Переоценка” должна выйти на двух языках. Хорошо бы поначалу создать ассоциации, которые в нужный момент предоставят в мое распоряжение последователей. Прежде всего на мою сторону должны встать все офицеры и евреи-банкиры: и те, и другие воплощают волю к власти[31]. Можно посчитать, что перед нами бред сумасшедшего, а можно увидеть в этом “бреду” набросок плана партийного строительства, не раз реализованного в XX веке. Во всяком случае, он вполне адекватно оценивал в письме своему издателю Науманну от 26 ноября 1888 года значение своей книги: ““Переоценка ценностей” станет беспрецедентным событием, не только событием литературным, но событием, которое потрясет установленный порядок[32]. Переписка этих ураганных дней предельно насыщена грозовыми пророчествами: “через два года вся земля будет содрогаться в конвульсиях. Я человек рока[33]. В полном соответствии со своим девизом “Amor fati”, он, обняв свою судьбу, отбрасывает всякий инстинкт самосохранения. Ницше словно “уходит в отрыв” от своей эпохи. Неконтролируемый взрыв страсти форсирует до предела весь его эмоционально-интеллектуальный аппарат. Мысли ураганом проносятся сквозь него. Бесстрашие отчаяния срывает последние тормоза. Безумие становится на этом пути высшим взрывом жизни. Агон превращается в агонию. На последнем отрезке своей жизни Ницше ощущал себя спринтером, изо всех сил убегающим от несущегося за ним следом огненного вала безумия. Во взвинченном, лихорадочном темпе он едва успевает исторгнуть из себя последние творения, понимая, что свой “opus magnum” ему закончить уже не дано. Концы “Воли к власти” теряются в безумии... Я убежден, что он знал, что сходит с ума. Берусь утверждать, что это был его выбор. Это было его решение, сопоставимое лишь с выбором ядовой чаши Сократом и распятного креста – Иисусом. Он понимал, что, если хочет опрокинуть эпоху, открытую ими, если стремится перевернуть ценности, утвержденные ими, то должен своим подвигом и своей жертвой превзойти этого грека и этого еврея. Только превзойдя по масштабу и страсти содеянное этими “учителями человечества”, он закроет эру, открытую ими 25 веков назад, только тогда он действительно “разрубит историю человечества на две половины” и только тогда ему поверят. Не добровольное принятие смерти ради своих убеждений, ради того, чтобы показать, как надо жить (это уже сделали Сократ и Христос, два антигероя его “Сумерек...” и “Антихриста”). Лишь безумие — со-шествие-с-ума мыслителя — событие более чудовищное и более поражающее, чем отравление греческого мудреца или распятие иудейского сына Божия! Ницше ведал, что “творил”. “Иногда для того, чтобы стать бессмертным, надо заплатить ценою целой жизни[34]. Он заплатил неизмеримо более высокую цену... Самое потрясающее в Ницше – это то, что почувствовав в какой-то миг демонию своего мастерства, чреватую ужасающей катастрофой безумия, он не убоялся самого себя, своей дороги, как, например, Рембо, в страхе отпрянувший от разверзшейся пропасти, или Достоевский, что есть силы вцепившийся в Христа. Один лишь Ницше бесстрашно шагнул в бездну и закрыл ее своим существом. Все 11 лет безумия он словно наблюдал, как публика будет жадно ждать его произведения, как будут от его имени создаваться новые книги. Но он не сделал ни одного жеста, который поставил бы под сомнение его безумие. Выйти из состояния сумасшествия было бы “срывом стиля”, повторением “жалкого мифа” о воскресении, перечеркивало бы всю значимость беспрецедентной жертвы и великой трагедии, которую он так гениально срежиссировал и неподдельно сыграл. Ницше обрушился на пике своего дарования, своего творческого взлета. Нас, его потомков, не оставляет чувство ограбленности: труд остался незавершенным. Но завершить “Волю к власти”, эту необычнейшую из книг, как заканчивают обычную книгу, было невозможно. По-видимому, выйти из этого текста можно было только в безумие, только оборвав его безумием... И в самом деле, невозможно избавиться от ощущения, что между этим венчающим, но не законченным трудом и безумием его автора существует какая-то таинственная связь. Действительно ли он не мог дописать “Волю к власти”? Мне кажется, что столкнувшись с дилеммой: либо написать еще одну, пусть великую книгу, либо создать ни с чем не сравнимое, венчающее все его мышление “метапроизведение” — безумие, Ницше делает уникальный шаг. В полном соответствии со своим намерением, высказанным в предисловии к “Воле к власти” он изначально строит свое произведение “с расчетом на конечную катастрофу[35]. И эта книга в какой-то момент начинает неумолимо требовать реальной жизненной катастрофы самого автора. Ницше сделает немыслимое: он как бы вмонтирует собственную катастрофу в тело самой книги, как ее финал. “Воля к власти” становилась, таким образом, ужасающим символом двойной катастрофы — и самораспада автора в безумии, и книги – в изначальные фрагментарные черновики. Безумие продолжало и завершало “opus magnus” самым ярким и убедительным способом: философия превращалась в жизнь... 2. Книга — пульсар Ницше неслучайно называл себя посмертным писателем: он, несомненно, знал, что благодаря ошеломляющему Посмертному наследию, его посмертная биография будет гораздо больше насыщена событиями, чем собственно его жизнь. Если при жизни Ницше в основном не жил, а мыслил, то после смерти он, если можно так выразиться, начинает жить крайне интенсивной событийной, хотя и “заочной” жизнью. Судьба “Воли к власти” уникально переплетается с его посмертной судьбой: оставив не завершенной эту книгу, этот мыслитель, после своей двойной смерти философски не умер, потому что сталкивает нас с мучительной задачей понимания этого недооформленного в книжную форму наследия. Если можно так сказать, Ницше инсценирует в этой “не-книге” свою не-смерть, свою посмертную жизнь. Понадобилось действительно из ряда вон выходящее событие — мыслитель, чья деятельность состоит как раз в применении своего ума, сходит с ума, — чтобы к Ницше пришла настоящая слава. В то время как объявивший себя Дионисом философ скакал, как козел, в сумасшедшем доме, публика жадно ждала все новых публикаций. Ее нетерпение подогревали слухи о, казалось, необъятном наследии безумного мыслителя. 19 января 1889 года, то есть через две недели после коллапса, сеньор Фино, владелец пансиона, где квартировал Ницше, высылает из Турина его матери в Наумбург багаж весом в 116 кг личных вещей, книг и рукописей своего сошедшего с ума постояльца. Позже ни в этом багаже, ни в сумке, забытой Ницше в Ницце и найденной в 1895 году, ни в материалах, полученных из Сильс-Марии и Генуи, готовой рукописи “Воли к власти” не окажется. Многие из тех, кто был связан с его наследием, в первую очередь сестра Элизабет — будут убеждены в реальном существовании этой книги и станут упорно искать ее. История о пропавшей рукописи будет обрастать самыми невероятными слухами, вроде того, что она была выкуплена (у кого?) за огромную цену какими-то таинственными поклонниками. Впоследствии, отчаявшись найти рукопись, Элизабет обвинит Овербека в том, что он потерял ее, когда перевозил безумного Ницше из Турина в Швейцарию. Но Овербек точно знал, что готовой рукописи не существует. Об этом свидетельствует его переписка с издателем Ницше Науманном. Еще 13 февраля 1889 года Науманн (кстати, превратившийся благодаря публикациям работ мыслителя в крупного издателя) обращается к Овербеку: “Моим самым горячим желанием является, чтобы публикации со временем приносили нам достаточно, чтобы продолжить работу над “Переоценкой”. Я уже неоднократно запрашивал об этой рукописи, но до сих пор не получил ответа”. Через две недели в ответ на письмо Овербека Науманн с огорчением пишет: “К сожалению, из сообщенного вами я должен сделать вывод, что “Переоценка” вовсе не является завершенным произведением, как на это можно было надеяться, судя по неоднократным заявлениям профессора Ницше, и я от всего сердца сожалею о том, что это значительно затрудняет работу по завершению, так сказать, полного круга литературной деятельности профессора. Именно это произведение около полутора лет продолжает вызывать интерес на литературном рынке[36]. О том, что “Воля к власти” не существует в законченном виде, знал и другой доверенный друг Ницше Гаст, отмечавший 25 января 1889 года в письме Овербеку: “В “Ecce Homo” о переоценке всех ценностей говорится как о завершенном произведении, только боюсь, что это относится исключительно к концептуальной части, но не к литературной форме[37]. Это в конце концов понимает и Элизабет, которая летом 1892 года окончательно возвращается в Германию из Парагвая, где полный крах потерпела колония “Новая Германия”, возглавляемая ее мужем, националистом и антисемитом. (Возвращается, кстати, без мужа, который там же кончает жизнь самоубийством). Уладив парагвайские дела, она со всей истовостью принимается за собирание литературного наследства брата. В августе 1894 года она учреждает Архив Ницше и на 40 лет, вплоть до своей смерти, становится его единственным руководителем. В 1895 году Элизабет с помощью одного еврейского банкира-почитателя Ницше (не такая уж она была антисемитка, какой ее попытаются объявить многие ницшеведы после 1945 года) выкупает за 30 тыс. марок права на произведения брата у матери и дяди. Затем переводит Архив вместе с невменяемым мыслителем в Веймар, культурную столицу Германии, на виллу Зильберблик. (Долгие годы у окна этой виллы будет сидеть безумный мыслитель, уставившись невидящим взором на гору Эттерберг, где — не пройдет и 40 лет после его смерти в полдень 25 августа 1900 года — будут дымить газовые печи концентрационного лагеря Бухенвальд).
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.