- 1203 Просмотра
- Обсудить
Моряки старинных фамилий, влюбленные в далекие горизонты, пьющие вино в темных портах, обнимая веселых иностранок; франты тридцатых годов, подражающие д'0рсе и Брюммелю, внося в позу денди всю наивность молодой расы; важные, со звездами, генералы, бывшие милыми повесами когда-то, сохраняющие веселые рассказы за ромом, всегда одни и те же; милые актеры без большого таланта, принесшие школу чужой земли, играющие в России "Магомета" и умирающие с невинным вольтерьянством; вы - барышни в бандо, с чувством играющие вальсы Маркалью, вышивающие бисером кошельки для женихов в далеких походах, говеющие в домовых церквах и гадающие на картах; экономные, умные помещицы, и вот все вы: хвастающие своими запасами, умеющие простить и оборвать и близко подойти к человеку, насмешливые и набожные, встающие раньше зари зимою; и прелестно-глупые цветы театральных училищ, преданные с детства искусству танцев, нежно развратные, чисто порочные, разоряющие мужа на платья и видающие своих детей полчаса в сутки; и дальше, вдали - дворяне глухих уездов, какие-нибудь строгие бояре, бежавшие от революции французы, не сумевшие взойти на гильотину - все вы, все вы - вы молчали ваш долгий век, и вот вы кричите сотнями голосов, погибшие, но живые, во мне: последнем, бедном, но имеющем язык за вас, и каждая капля крови близка вам, слышит вас, любит вас; милые, глупые, трогательные, близкие, благословляетесь мною за ваше молчаливое благословение.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Строфы века. Антология русской поэзии.- Остановка здесь от часа до шести. А хотелось бы неделю провести. Словно зайчики зеркал, Городок из моря встал, Все каналы да плотины, Со стадами луговины,- Нет ни пропастей, ни скал.- Кабачок стоит на самом берегу, Пароход я из окна устерегу. Только море, только высь. По земле бы мне пройтись. Что ни город - все чудесно, Неизвестно и прелестно, Только знай себе дивись! - Если любишь, разве можно устоять? Это утро повторится ли опять? И галантна и крепка Стариковская рука. Скрипнул блок. Пахнуло элем, Чепуху сейчас замелем, Не услышать нам свистка.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Где слог найду, чтоб описать прогулку, Шабли во льду, поджаренную булку И вишен спелых сладостный агат? Далек закат, и в море слышен гулко Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад. Твой нежный взор, лукавый и манящий,- Как милый вздор комедии звенящей Иль Мариво капризное перо. Твой нос Пьерро и губ разрез пьянящий Мне кружит ум, как "Свадьба Фигаро". Дух мелочей, прелестных и воздушных, Любви ночей, то нежащих, то душных, Веселой легкости бездумного житья! Ах, верен я, далек чудес послушных, Твоим цветам, веселая земля!
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
Луна! Где встретились!.. сквозь люки Ты беспрепятственно глядишь, Как будто фокусника трюки, Что из цилиндра тянет мышь. Тебе милей была бы урна, Руины, жалостный пейзаж! А мы устроились недурно, Забравшись за чужой багаж! Все спит; попахивает дегтем, Мочалой прелой от рогож... И вдруг, как у Рэнбо, под ногтем Торжественная щелкнет вошь. И нам тепло, и не темно нам, Уютно. Качки - нет следа. По фантастическим законам Не вспоминается еда... Сосед храпит. Луна свободно Его ласкает как угодно, И сладострастна и чиста, Во всевозможные места. Я не ревнив к такому горю: Ведь стоит руку протянуть,- И я с луной легко поспорю На деле, а не как-нибудь! Вдруг... Как? . смотрю, смотрю... черты Чужие вовсе... Разве ты Таким и был? И нос, и рот.. Он у того совсем не тот. Зачем же голод, трюм и море, Зубов нечищенных оскал? Ужели злых фантасмагорий, Луна, игрушкою я стал? Но так доверчиво дыханье, И грудь худая так тепла, Что в темном, горестном лобзаньи Я забываю все дотла.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
С одной мечтой в упрямом взоре, На Божьем свете не жилец, Ты сам - и Демон, и Печорин, И беглый, горестный чернец. Ты с малых лет стоял у двери, Твердя: "Нет, нет, я ухожу". Стремясь и к первобытной вере, И к романтичному ножу. К земле и людям равнодушен, Привязан к выбранной судьбе, Одной тоске своей послушен, Ты миру чужд, и мир - тебе. Ты страсть мечтал необычайной, Но ах, как прост о ней рассказ! Пленился ты Кавказа тайной,- Могилой стал тебе Кавказ. И Божьи радости мелькнули, Как сон, как снежная метель... Ты выбираешь - что? две пули Да пошловатую дуэль. Поклонник демонского жара, Ты детский вызов слал Творцу Россия, милая Тамара, Не верь печальному певцу. В лазури бледной он узнает, Что был лишь начат долгий путь. Ведь часто и дитя кусает Кормящую его же грудь.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Гуси летят по вечернему небу... Гуси прощайте, прощайте! Осень пройдет, зиму прозимуем, к лету опять прилетайте! Гуси, летите в низовые страны, к теплому морю летите, стая за стаей вытянитесь, гуси, с криком в багровой заре, да ведь от холода только уйдешь-то а от тоски никуда. Небо стемнело, заря побледнела, в луже звезда отразилась; ветер стихает, ночь наступает, гуси всё тянутся с криком.
Русская поэзия серебряного века.
1890-1917. Антология.
Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др.
Москва: Наука, 1993.
Всё тот же сон, живой и давний, Стоит и не отходит прочь: Окно закрыто плотной ставней, За ставней - стынущая ночь. Трещат углы, тепла лежанка, Вдали пролает сонный пес... Я встал сегодня спозаранку И мирно мирный день пронес. Беззлобный день так свято долог! Всё - кроткий блеск, и снег, и ширь! Читать тут можно только Пролог Или Давыдову Псалтирь. И зной печной в каморке белой, И звон ночной издалека, И при лампаде на горелой Такая белая рука! Размаривает и покоит, Любовь цветет проста, пышна, А вьюга в поле люто воет, Вьюны сажая у окна. Занесена пургой пушистой, Живи, любовь, не умирай! Настал для нас огнисто-льдистый, Морозно-жаркий, русский рай! Ах, только б снег, да взор любимый, Да краски нежные икон! Желанный, неискоренимый, Души моей давнишний сон!
М.Кузмин. Арена. Избранные стихотворения.
1000 лет русской литературы. Библиотека
русской классической литературы.
Санкт-Петербург: Северо-Запад, 1994.
Светлая горница — моя пещера, Мысли — птицы ручные: журавли да аисты; Песни мои — веселые акафисты; Любовь — всегдашняя моя вера. Приходите ко мне, кто смутен, кто весел, Кто обрел, кто потерял кольцо обручальное, Чтобы бремя ваше, светлое и печальное, Я как одёжу на гвоздик повесил. Над горем улыбнемся, над счастьем поплачем. Не трудно акафистов легких чтение. Само приходит отрадное излечение В комнате, озаренной солнцем не горячим. Высоко окошко над любовью и тлением, Страсть и печаль, как воск от огня, смягчаются. Новые дороги, всегда весенние, чаются, Простясь с тяжелым, темным томлением.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
М.А.Кузмин. Собрание стихов.Вновь я бессонные ночи узнал Без сна до зари, Опять шептал Ласковый голос: "Умри, умри". Кончивши книгу, берусь за другую, Нагнать ли сон? Томясь тоскую, Чем-то в несносный плен заключен. Сто раз известную "Manon" кончаю, Но что со мной? Конечно, от чаю Это бессонница ночью злой... Я не влюблен ведь, это верно, Я - нездоров. Вот тихо мерно К ранней обедне дальний зов. Вас я вижу, закрыв страницы, Закрыв глаза; Мои ресницы Странная вдруг смочила слеза. Я не влюблен, я просто болен, До самой зари Лежу безволен, И шепчет голос: "Умри, умри!"
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
1 Как песня матери над колыбелью ребенка, как горное эхо, утром на пастуший рожок отозвавшееся, как далекий прибой родного, давно не виденного моря, звучит мне имя твое трижды блаженное: Александрия! Как прерывистый шепот любовных под дубами признаний, как таинственный шум тенистых рощ священных, как тамбурин Кибелы великой, подобный дальнему грому и голубей воркованью, Звучит мне имя твое трижды мудрое: Александрия! Как звук трубы перед боем, клекот орлов над бездной, шум крыльев летящей Ники, звучит мне имя твое трижды великое: Александрия! 2 Когда мне говорят: "Александрия", я вижу белые стены дома, небольшой сад с грядкой левкоев, бледное солнце осеннего вечера и слышу звуки далеких флейт. Когда мне говорят: "Александрия", я вижу звезды над стихающим городом, пьяных матросов в темных кварталах, танцовщицу, пляшущую "осу", и слышу звук тамбурина и крики ссоры. Когда мне говорят: "Александрия", я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем мохнатые мигающие звезды и светлые серые глаза под густыми бровями, которые я вижу и тогда, когда не говорят мне: "Александрия!" 3 Вечерний сумрак над теплым морем, огни маяков на потемневшем небе, запах вербены при конце пира, свежее утро после долгих бдений, прогулка в аллеях весеннего сада, крики и смех купающихся женщин, священные павлины у храма Юноны, продавцы фиалок, гранат и лимонов, воркуют голуби, светит солнце, когда увижу тебя, родимый город!
М.А.Кузмин. Собрание стихов.
M.A.Kuzmin. Gesammelte Gedichte.
Munchen: Wilhelm fink Verlag, 1977.
1 Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные "потому что": одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник. третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтобы все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины: одна разлюбила, потому что муж ее умер, другая разлюбила, потому что друг ее разорился, третья разлюбила, потому что художник ее бросил, а я разлюбила, потому что разлюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, а, может быть, нас было не четыре, а пять? 2 Что за дождь? Наш парус совсем смок, и не видно уж, что он - полосатый. Румяна потекли по твоим щекам, и ты - как тирский красильщик. Со страхом переступили мы порог низкой землянки угольщика; хозяин со шрамом на лбу растолкал грязных в коросте ребят с больными глазами и, поставив обрубок перед тобою, смахнул передником пыль и, хлопнув рукою, сказал: "Не съест ли лепешек господин?" А старая черная женщина качала ребенка и пела: "Если б я был фараоном, купил бы я себе две груши: одну бы отдал своему другу, другую бы я сам скушал..."
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.