- 1060 Просмотров
- Обсудить
О темное, утробное родство, Зачем ползешь чудовищным последом За светлым духом, чтоб разумным бредом Вновь ожило все, что в пластах мертво? Земной коры первичные потуги, Зачавшие божественный наш род, И пузыри, и жаберные дуги - Все в сгустке крови отразил урод. И вновь, прорезав плотные туманы, На теплые архейские моря, Где отбивают тяжкий пульс вулканы, Льет бледный свет пустынная заря. И, размножая легких инфузорий, Выращивая изумрудный сад, Все радостней и золотистей зори Из облачного пурпура сквозят. И солнце парит топь в полдневном жаре, И в зарослях хвощей из затхлой мглы Возносятся гигантских сигиллярий Упругие и рыхлые стволы. Косматые - с загнутыми клыками - Пасутся мамонты у мощных рек, И в сумраке пещер под ледниками Кремень тяжелый точит человек...
Серебряный век русской поэзии.
Москва: Просвещение, 1993.
Пришел солдат домой с войны, Глядит: в печи огонь горит, Стол чистой скатертью накрыт, Чрез край квашни текут блины, Да нет хозяйки, нет жены! Он скинул вещевой мешок, Взял для прикурки уголек Под печкой, там, где темнота, Глаза блеснули... Чьи? Кота? Мышиный шорох, тихий вздох... Нагнулся девочка лет трех. - Ты что сидишь тут? Вылезай.- Молчит, глядит во все глаза, Пугливее зверенышка, Светлей кудели волоса, На васильках - роса - слеза. - Как звать тебя? - "Аленушка". - "А дочь ты чья?" - Молчит...- Ничья. Нашла маманька у ручья За дальнею полосонькой, Под белою березопькой. - "А мамка где?" - "Укрылась в рожь. Боится, что ты нас убьешь..." Солдат воткнул в хлеб острый нож, Оперся кулаком о стол, Кулак свинцом налит, тяжел Молчит солдат, в окно глядит, Туда, где тропка вьется вдаль. Найденыш рядом с ним сидит, Над сердцем теребит медаль. Как быть? В тумане голова. Проходит час, а может, два. Солдат глядит в окно и ждет: Придет жена иль не придет? Как тут поладишь, жди не жди... А девочка к его груди Прижалась бледным личиком, Дешевым блеклым ситчиком... Взглянул: у притолоки жена Стоит, потупившись, бледна... - Входи, жена! Пеки блины. Вернулся целым муж с войны. Былое порастет быльем, Как дальняя сторонушка. По-новому мы заживем, Вот наша дочь - Аленушка!
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Эй, други, нынче в оба Смотрите до зари: Некрашеных три гроба Недаром припасли, Помучайтесь немножко, Не спите ночь одну. Смотрите, как в окошко Рукой с двора махну. У самого забора В углу там ждет с листом Товарищ прокурора Да батюшка с крестом. И доктор ждет с часами, Все в сборе - только мать Не догадались сами На проводы позвать. Знать, чуяла - день цельный Просилась у ворот. Пускай с груди нательный Отцовский крест возьмет. Да пусть не ищет сына, Не сыщет, где лежит. И саван в три аршина, И гроб без мерки сшит. Эй, ты, палач, казенных Расходов не жалей: Намыль для обряженных Удавочку жирней! Потом тащи живее Скамейку из-под ног, Не то, гляди, у шеи Сломаешь позвонок. А коль подтянешь ловко, Так будет и на чай: По камерам веревку На счастье распродай.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Пять материков, пять океанов Дано моей матери, и я пятью Лучезарными зеркалами в душу волью Солнечный ветер млечных туманов. Приниженное искусствами Осязанье, Ты царственней остальных пяти: В тебе амеб студенистое дрожанье И пресмыкающихся слизкие пути. Мумму Тиамат, праматерь слепая Любовного зуда, в рыбью дыру Растерзанной вечности, не она ли, слипая Катышами, метала звездную икру... И вы, близнецы расщепленного рода, Неразделимые - кто древнее из двух - Присосы, манящие в глубь пищевода, Или музыкой ароматов дрожащий нюх. В вас прыжок электрический на кошачьих лапах, Беспокойная вскинутость оленьего венца, Прохлада источников и мускусный запах Девственной самки, зовущей самца. И вы, последние, нежные двое - Зрение и Слух,- как млечный туман, Без границ ваше царство радужное огневое, Бушующий энергиями эфирный океан.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Хоть отроческих снов грехи Средь терпких ласк ей не рассказаны, Но с женщиной тайно связаны Струнами зычных мышц стихи. Как в детстве струи жгли хрустальные И в зное девочки, резвясь, Рядили холмики овальные, Как в волоса, в речную грязь. Мне акробаток снилась лестница Под куполом, и так легко На мыльный круп коня наездница С размаха прыгала в трико. И помню срамные видения, И в гари фабрик вечера, Но я люблю тебя не менее, Чем робким отроком, сестра. Сойди, зрачками повелительных И нежных глаз разрушь, разъяв, Сцепленье жвачных глыб, стремительных Средь вод, и зарослей, и трав. Пусть дебрей случных мы наследники, Вновь наши райские сады, Неси же в лиственном переднике, Как Ева, царские плоды.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
О, прости, о прости меня, моя Беатриче Без твоего светоносного тела впереди Я обуздывал тьму первозданных величий, Заколял, как на вертеле, сердце в груди. И я с ордами мыкался. Кормясь кониной, В войлок сваленной верблюжьим потником, От пожарищ, пресыщенный лаской звериной На арканах пленниц гнал косяком. А ты все та же. В прозрачной одежде С лебедями плескаешься в полдень в пруду, Твои груди - мимозы и сжимаются прежде, Чем я кудрями к ним припаду. Вот смотри - я, твой господин я невольник, Меж колен раздвинув передник из роз. Целую на мраморе царственный треугольник Нежно курчавящихся золотых волос.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Когда пред ночью в огненные кольца Оправлен череп, выпитый тоской,- Я вспомню старика народовольца, Привратника на бойне городской. Восторженный, пружинный, как волчок, Всегда с брошюркою, и здесь он у дороги Перед воротами, где Апис златорогий Красуется, разбил свой цветничок. И с раннего утра копаясь в туше хлябкой, Быкам прикрученным под лобовую кость, Как долото иль шкворень с толстой шляпкой, Вгоняли обухом перержавелый гвоздь. И, мозгом брызнувши, мгновение спустя, С глазами, вылущенными в белковой пене, Сочленными суставами хрустя, Валился бык, шатаясь, на колени. И как летающие мозговые брызги, Все разрежаясь тоньше и нежней, Под сводами сараев глохли визги Приконченных ошпаренных свиней. Там, за стеной, на угольях агоний Хрусталики поящая слеза, А здесь подсолнечник в венце бегоний И в резеде анютины глаза. Пусть размякают в луже крови клейкой Подошвы сапогов,- он, пропустив гурты Ревущие, под вечер детской лейкой Польет свои приникшие цветы. И улыбнется, обнажая десны, Где выгноила зубы все цинга, Как будто чует: плещут в тундрах весны, И у оленей чешутся рога, И лебеди летят на теплые снега, И полюс выгнулся под гирей - солнценосный.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Дыханье мощное в жерло трубы лилось, Как будто медное влагалище взывало, Иссохнув и изныв. Трехгодовалый, Его услышавши, взметнулся сонный лось. И долго в сумраке сквозь дождик что-то нюхал Ноздрей горячих хрящ, и, вспенившись, язык Лизал мохры губы, и, вытянувшись, ухо Ловило то густой, то серебристый зык. И заломив рога, вдруг ринулся сквозь прутья По впадинам глазным хлеставших жестко лоз, Теряя в беге шерсть, как войлока лоскутья, И жесткую слюну склеивших пасть желез. В гнилом валежнике через болото краток Зеленый вязкий путь. Он, как сосун, не крыл Еще увертливых и боязливых маток, В погонях бешеных растрачивая пыл. Все яростней ответ, стремящийся к завалу, К стволам охотничьим на тягостный призыв. Поляны темный круг. Свинцовый посвист шалый - И лопасти рогов, как якорь, в глину врыв, С размаха рухнул лось. И в выдавленном ложе По телу теплому перепорхнула дрожь Как бы предчувствия, что в нежных тканях кожи Пройдется, весело свежуя, длинный нож, А надо лбом пила. И петухам безглавым Подобен в трепете, там возле задних ног Дымился сев парной на трауре кровавом, Как мускульный глухой отзыв на терпкий рог.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Под мясной багряницей душой тоскую, Под обухом с быками на бойнях шалею, Но вижу не женскую стебельковую, а мужскую Обнаженную для косыря гильотинного шею. На копье позвоночника она носитель Чаши, вспененной мозгом до края. Не женщина, а мужчина вселенский искупитель, Кому дано плодотворить, умирая. И вдоль течения реки желтоводной, Как гиены, царапая ногтями пески, Узкотазые плакальщицы по мощи детородной Не мои ль собирали кровяные куски? Ненасытные, сами, приявши, когтили Мою державу, как орлицы лань,- Что ж, крепнущий скипетром в могильном иле, Я слышу вопли: восстань, восстань!
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
На кольях, скорчась, мертвецы Оцепенелые чернеют... Пушкин Средь нечистот голодная грызня Собак паршивых. В сутолке базара, Под пыльной, душною чадрою дня, Над темной жилистою тушей - кара. На лике бронзовом налеты тлена Как бы легли. Два вылезших белка Ворочались и, взбухнув, билась вена, Как в паутине муха, у виска. И при питье на сточную кору, Наросшую из сукровицы, кала, В разрыв кишок, в кровавую дыру, Сочась вдоль по колу, вода стекала. Два раза пел крикливый муэдзин И медленно, как голова ребенка, Все разрывая, лез осклизлый клин И разрыхляла к сердцу путь воронка. И, обернувшись к окнам падишаха, Еще шепча невнятные слова, Все ожидала буйного размаха И свиста ятагана - голова.
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Пред десятками загонов пурпурные души Из вскрытых артерий увлажняли зной. Молодцы, окончив разделку туши, Выходили из сараев за очередной. Тянули веревкой осовелую скотину, Кровавыми руками сучили хвост. Станок железный походил на гильотину, А пол асфальтовый - на черный помост. Боец коротким ударом кинжала Без хруста крушил спинной позвонок. И, рухнувши, мертвая груда дрожала Бессильным ляганьем задних ног. Потом, как бритвой, полоснув по шее, Спускал в подставленные формы шлюз. В зрачках, как на угольях, гаснул, синея, Хребта и черепа золотой союз. И словно в гуртах средь степного приволья В одном из загонов вздыбленный бык, Сотрясая треньем жерди и колья, В углу к годовалой телке приник. Он будто не чуял, что сумрак близок, Что скоро придется стальным ногам - С облупленной кожей литой огрызок Отрезанным сбросить в красный хлам. И я думал, смиряя трепет жгучий: Как в нежных любовниках, убойную кровь И в быке каменнолобом ударом созвучий Оглушает вечная рифма - любовь!
Михаил Зенкевич. Сказочная эра.
Стихотворения. Повесть. Беллетр. мемуары.
Москва: Школа-Пресс, 1994.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.