Луис де Гонгора-и-Арготе (6)

 * * * 
И плюхнулся глупый отрок 
С разбега в садок тунцовый, 
Как будто пролив не шире 
Лужи у дома отцова. 
Вдали, на прибрежном камне, 
Его штаны голубели - 
Те, из-за коих десятки 
Юниц абидосских млели. 
Он не заметил даже, 
Как отмахал полпролива, 
Видя свечи далекой 
Трепетные призывы, - 
Но вдруг аркебузы неба 
Открыли огонь трескучий, 
И ночь совсем взбеленилась, 
И стали мочиться тучи. 
Ветры, узды не чуя, 
Пустились наперегонки, 
Выпущены из меха 
Греком одной побасёнки. 
Гордое море когда-то 
Ксерксовых весел сносило 
Удары - его, однако, 
Дерзость юнца бесила. 
Но правильный курс находит 
Пловец, дерзновенья полный, 
Глазами, когда всплывает, 
Душой, уходя под волны. 
Среди огонь охранявших 
Не было нимф у Весты, 
Чтобы равнялись рвеньем 
С прекрасной дамой из Феста. 
Стоя на башне, в страхе 
Хочет спасти она пламя: 
То заслоняет подолом, 
То прикрывает руками. 
Все бесполезно - бессильны 
Руки ее и одежды: 
Ветер, дохнув, кончает 
И с пламенем, и с надеждой. 
Тогда по тыще жемчужин 
Излив из звезд своих, Геро 
Жертвы и воскуренья 
Сулит Амуру с Венерой. 
Но голый Амур страшился 
Ливней и был простужен, 
Тогда как Венера с Марсом 
Делили скоромный ужин. 
Пловец, огонька не видя, 
Слабел от каждого маха, 
Все меньше в ударах сердца 
Любви и все больше страха. 
И вот он совсем слабеет, 
Все чаще воду хлебает, 
Вот смерть свою видит рядом, 
Идет ко дну, погибает. 
Когда почти не дышал он, 
На мощных плечах подъемля, 
Его носильщики-ветры 
Вытряхивают на землю, 
Близ вожделенной башни, 
Где, изнуряя силы, 
Геро одну за другою 
Звезды кляла и винила. 
И в свете громадных молний 
Увидев мертвое тело, 
Когда оно на мгновенье 
Среди камней забелело, 
К милому без раздумий 
Телом она устремилась, 
А нежной своей душою 
Туда, где сера дымилась. 
Едва, озаря вершины, 
Солнце успело выйти, 
Девушка бедной Геро 
Пришла на место событья, 
И, видя цветок достоинств 
Раздробленный о каменья, 
Она нарыдала слезок 
Пригоршни две, не мене. 
После взяла свой гребень 
И грустно на камне белом 
Его зубцом начертала, 
Точно резцом неумелым: 
"Лежат здесь Леандр и Геро. 
Всегда мы, глупые, людям 
Служить образцом высоким 
Любви и верности будем. 
Как два яйца, наши жизни 
Расхлопал Амур в безлунье: 
Одно - вареное всмятку, 
Другое - как для глазуньи. 
Родителей наших молим, 
Чтоб траура не носили. 
И пусть нас, погибших вместе, 
Положат в одной могиле". 
(Пер. М.Самаева)


 * * * 
Я про Фисбу и Пирама 
С позволения гитары 
Вам поведаю - про верность 
И страданья юной пары. 
Как и вам, мне не известно, 
Кто их родичи, лишь знаю, 
Как зовется их отчизна, 
А засим я начинаю. 
Серебра была светлее 
Фисба, младости картина, 
Отсвет хрусталя и злата, 
Двух смарагдов и рубина. 
Словно памятки златые - 
В перстни свившиеся кудри. 
Лоб ее - как жаркий полдень, 
Отраженный в перламутре. 
А глаза - само веселье, 
Если не сполох надежды, 
Чьи берет весна оттенки 
В день триумфа на одежды. 
Губы Фисбы - из кармина, 
Зубы - белых перлов нити 
(Ведь и вы в суконке - злато, 
Жемчуг - в кумаче храните). 
Так Венера с юрким сыном 
С помощью трех юных граций 
Примешала к нежным розам 
Белых лепестков акаций. 
Ни дитя, ни дева (зубки 
Скажут вам о том же самом), 
В туфлях, тесных с непривычки, 
С пряжкою, на зависть дамам. 
Был отец смиренный старец, 
Матушка - точь-в-точь колода, 
Милые простолюдины, 
Мягче воска, слаще меда. 
Что бы дочка ни спросила, 
Старики всегда на страже: 
Молоко лебяжье спросит - 
Сливки ей несут лебяжьи. 
Это ль диво, если в мире 
Не сыскать прелестней чада? 
Очи, милые двум душам, 
Четырех очей услада, 
Материнских рук сноровка 
И забота рук отцовых; 
Прежде - Зорька колыбели, 
Нынче - День перин пуховых... 
(Пер. П.Грушко)


 * * * 
Здесь, в зеленых копьях осоки 
(Словно лебедь вод белоснежный, 
Что прощается с жизнью счастливой 
В пеленах гармонии нежной), 
В пеленах погребального плача, 
Распрощусь я с жизнью несчастной 
И тогда разочтусь с тобою - 
Столь холодной, сколь и прекрасной. 
Дам покой я отныне луку, 
Истомленному тетивою, 
Им украшу древо Алкида, 
Чтоб висел он веткой живою, 
И у горлинки одинокой 
На вершине старого клена 
Украду тишину, о которой 
Умоляет она монотонно. 
О прекраснейшая из лучниц, 
Ты дика, словно лань лесная, 
За которой ты мчишься следом, 
Мой тиран, моя мука злая! 
Красота твоя и жестокость 
Столь безмерны, что мир дивится, 
Лес и поле в недоуменье: 
Кто ты - нимфа или тигрица? 
Ты возносишься тем надменней, 
Чем покорней мое смиренье, 
Все ловцы лишь о нас толкуют, 
И выходит по их сужденью, 
Что мы оба подобны дубу, 
Уцелевшему под ураганом, 
Оба мы себя показали: 
Ты - устойчивой, я - постоянным 
Только этим ты дубу подобна - 
В остальном ты схожа с лозою, 
Что трепещет от дуновенья 
И сгибается под грозою. 
С той поры, как ты меня гонишь, 
У тебя уже нет желанья 
Гнаться в поле за грозным вепрем, 
Ни в лесу за быстрою ланью, 
И в приюте твоем счастливом 
Не висят на стенах непокрытых 
Ни рога, ни шкуры животных, 
Словно я, тобою убитых. 
Не к ловитве ты охладела, 
Но терзает тебя досада - 
Вдруг тебя на охоте встречу, 
Твоего удостоюсь взгляда. 
По тебе любой истомится, 
Кто увидит тебя однажды; 
Если ты не пройдешь по лесу, 
Даже лес иссохнет от жажды. 
Вслед тебе расцветают розы, 
Рассыпаются птичьи трели: 
Для полян твои быстрые ноги - 
Животворные два апреля. 
Я хотел бы тебе в угоду - 
Не того ль ты сама хотела? - 
Отпустить истомленную душу, 
Что еще живит мое тело, 
И на этом закончим распрю, 
Каждый честно дошел до края - 
Ты до края вражды, ненавидя; 
Я - до края любви, умирая. 
О Сегура, всех рек царица, 
Что, покинув горные страны, 
Пробегаешь тучные земли, 
Достигая вод океана, 
Ты, приявшая в полное лоно 
Столько слез из очей моих сирых, 
Что отныне впадают в море 
Два горючих Гвадалквивира, - 
Сделай так, чтоб ее жестокость 
И великой верности сила 
Стали всем известны в том мире, 
Где владычицей - мать Ахилла, 
Чтоб не только лесные дебри, 
Но и все водяное царство 
Знали правду о верном Далисо 
И о Нисе, полной коварства. 
(Пер. М.Квятковской)


 * * * 
Не свою верность, пастушка, 
Ты стадо беречь должна: 
Ведь ранее, чем пастушкой, 
Ты женщиной создана. 
Пусть чистота горностая 
Славой своей бела; 
С нею ты, как с овчинкой: 
Надела - потом сняла. 
Твердость оставь гранитам 
И поуступчивей стань: 
Ведь даже в суровом камне 
Гранило делает грань. 
Ствол крепкостопой ивы 
Ветры колеблют едва, 
Зато покорна зефирам 
Податливая листва. 
Видишь - лоза упруго 
Обвила красивый вяз, 
А простодушной ветвью 
С соседним лавром сплелась. 
Жалобно горлица стонет, 
Приманивая самца, 
Но прячет второе ложе 
В густой листве деревца. 
Разве гвоздика раскрылась 
Для одного шмеля? 
Цветет она, среди многих 
Гнет красоты деля. 
Верная отраженью, 
Ручья прозрачная гладь 
Лишь образ того, кто рядом, 
Будет волной ласкать. 
Непостоянство дало 
Сыну Венеры крыла 
И перья, чтобы точнее 
Разила его стрела. 
И всякого интереса 
Лишится его игра, 
Если своею волей 
Ты лишь с одним добра. 
Так сбрось дорогие путы - 
Не златом узда ценна - 
Крепость шнура шерстяного 
Обуздывает скакуна. 
Знаю: злосчастной и трижды 
Злосчастной ты родилась, 
Если, подобно орлице, 
С солнца не сводишь глаз 
Или же, в простодушной 
Прихоти естества, 
Подобна голубкам пенно- 
Рожденного божества. 
А вспомни, как поплатилась 
За неприступный свой нрав 
Нимфа лесная, однажды 
Голоса тенью став! 
Но если хочешь, пастушка, 
Чтоб огласился весь край 
Твоею красой жестокой - 
Слова мои презирай. 
(Пер. М.Самаева)