Меню
Назад » »

Логос (766)

Роман

Роман — в настоящее время самая популярная и самая богатая содержанием форма литературных произведений, отражающая в себе современную жизнь со всем разнообразием волнующих ее вопросов. Чтобы достигнуть такого универсального значения, роману важно было пройти немало стадий развития. Как народные и церковные обряды легли в основу драмы, так народные эпические предания мифического или героического характера легли в основу повествовательной поэзии. Древнейшим образчиком этого рода произведений могут считаться египетские повести «О двух братьях» и «О принце Сашни», написанные по крайней мере за 1500 лет до нашей эры и имеющие сказочный характер; глубокая древность их доказывается дружбой человека с богами, превращением людей в животных и растения и т. п. Древнейшим памятником повествовательной литературы Индии служат легенды или поучительные рассказы (джатаки) о Будде и об его 550 превращениях. Через несколько столетий после смерти Будды из этих джатак образуется легендарное житие Будды («Лалитавистара»). Один из эпизодов этого жития — именно встреча юного Будды со стариком, больным и мертвым — лег в основу византийской повести «О Варлааме и Иосафе», которая в разных переделках обошла всю Европу, была известна во многих списках у нас на Руси, дала материал для известного духовного стиха об Иосафе Царевиче и, наконец, вошла в Четьи-Минеи в виде жития царевича Иоасафа. Кроме «Лалитавистары», Индия обладает двумя большими сборниками поучительных рассказов («Панчатантра» и «Гитопадеша»), которые разными путями проникли в Европу и оказали немалое влияние на повествовательную литературу средних веков. Древнейшим памятником повествовательной литературы в Греции считается «Киропедия» Ксенофонта, в которую вставлен трогательный эпизод об Аврадате и Пантее, древнейший образчик греческой любовной новеллы. К греческой повествовательной литературе относятся также так называемый «Милетские сказки» (Fabulae Milesiae), до нас недошедшие; из отзывов о них Плутарха, Апулея и Овидия можно заключить, что это были народно-бытовые рассказы весьма фривольного содержания, вроде французских фаблио, так что между ними и позднейшими сентиментальными романами александрийской эпохи нет прямой генетической связи. Но такая связь несомненно существует между романом с одной стороны и элегией с другой. Горюя о своей неудовлетворенной любви, александрийские поэты утешали себя, припоминая историю людей, столь же несчастных в любви, как они сами. Так поступали Филотас, Гермесианакс, Каллимах и другие поэты, элегии которых непосредственно примыкают к александрийскому роману. Введением в историю этого романа может служить пастушеская новелла софиста I в., Диона Хризостома, которую критики сравнивают с «Paul et Virginie» Бернардэн де С.-Пьера. Знаменитейшими романистами александрийской эпохи считаются софисты Ямвлих («Вавилонская история») и Ксенофан («Эфесская история об Антии и Аброкоме»). К III в. по Р. Хр. относятся роман неизвестного автора «Об Аполлонии Тирском», дошедший до нас в латинском переводе, и любовная новелла «Теаген и Хариклея», приписываемая Гелиодору, а к IV в. — знаменитый любовно-пастушеский Р. Лонга: «Дафнис и Хлоя». К александрийской же эпохе следует приурочить Р. Ахилла Тация:"Клитофон и Левкиппа" и приписываемый псевдо-Каллисфену, впоследствии столь знаменитый в зап. Европе «Р. об Александре Вел.», который можно было бы назвать прототипом исторического P., если бы к его исторической основе не было присоединено много фантастических эпизодов, придающих всему произведению сказочный характер. Византийский P., в литературном отношении, представляет собою не более как переживание основных мотивов александрийского P., послужившего ему образцом; он пишется по тому же плану, с соблюдением тех же литературных приемов, но только гораздо грубее и неискуснее. Повествовательная литература в Риме была отражением греческой. В эпоху республики пользовались большой популярностью «Милетские Сказки», переведенные на латинский язык Сизенной. Любовь к повествовательной литературе особенно усилилась в эпоху империи, когда культура Рима приняла в большей или меньшей степени греческий отпечаток. Несомненные следы влияния греческих Р. носит на себе Апулеев «Золотой осел», который даже считается переделкой греческого Р. Гораздо более самостоятельности обнаружил Петроний в своем Р. «Сатирикон» — остроумной, основанной на реальных наблюдениях картине римских нравов конца I в. по Р. Хр. В средневековой Европе повествовательное творчество нашло себе выражение в двух формах: рыцарского Р. и поучительных рассказов, большею частью занесенных с Востока, из которых составились сборники «Disciplina Clericalis», «Gesta Romanorum» и т. д. Содержание первых в большей или меньшей степени фантастично, а основные идеи, их проникающие — идея феодального долга по отношению к сюзерену и идея рыцарского долга по отношению к даме сердца. Таковы романы так наз. бретонского цикла, оказавшие сильное влияние на повествовательную литературу других стран. Поучительные рассказы представляют собою, в большинстве случаев, обработки так наз. странствующих рассказов; все старания их авторов направлены к тому, чтобы приноровить их содержание к целям христианской морали. На почве этих нравоучительных рассказов развились французские фаблио, в которых, впрочем, наряду с сюжетами, заимствованными с Востока, встречаются сюжеты народно-бытовые, навеянные современной жизнью. Возникшие в стенах городов, фаблио защищают интересы горожан и нередко относятся сатирически к представителям других сословий: к развратному и жадному духовенству, к приходящему в упадок рыцарству, к смышленому, но нравственно грубому крестьянству. Эти небольшие по объему сатирические рассказы разлетаются в переводах и переделках по всей Европе и дают толчок и материал для создания всесословной итальянской новеллы, которая впервые достигает художественной обработки в «Декамероне» Боккаччо. Движение, сообщенное повествовательной литературе гением Боккаччо, не замедлило принести свои плоды в различных видах Р. От Декамерона идет целая серия итальянских новеллистов XV и XVI в. «Амето» послужил первым образцом пастушеского Р. в Европе, а психология любовной страсти в «Фиаметте» не осталась без влияния на возникновение психологического Р. во Франции XVII в. Французские фаблио, немецкие шутливые рассказы (Schwanke) и итальянские новеллы заключают в себе составные элементы реального P., которой впервые возник на испанской почве, в форме так назыв. плутовского романа. Первым произведением в этом роде была повесть «Жизнь Лазарильо из Тормеса», вышедшая в 1554 г. и вызвавшая много подражаний, к числу которых относятся и нравоучительные новеллы Сервантеса. Влияние испанской плутовской новеллы раньше всего проявилось в Англии, где уже в конце XVI в. мы встречаем ряд повестей из быта продувных людей (новеллы Р. Грина, «Жизнь Джека Вильтона», Наша). В Германии, в начале XVII в., переводятся с испанского некоторые плутовские новеллы, а в 1669 г. на почве этого влияния вырастает оригинальный продукт немецкой реально— бытовой беллетристики — «Simplicissimus» Гриммельсгаузена; герой этой повести сильно напоминает Лазарильо, и своей изобретательной энергией, и своим социальным положением. Во французском Р. XVII в. мы замечаем две струи: струю идеальную, искусственную, создавшую пастушеский Р. «Астрею», и героические Р. Гомбервиля, Кальпренеда и Скюдери, в которых все искусственно, все создано фантазией автора, и шедшую из Испании струю реально-бытовую, которая проявляется в романах Сореля («Histoire comique de Francion»), Скаррона («Roman Comique»), Фюретьеpa («Roman Bourgeois») и др. Став твердой ногой на почву изучения действительности, французский Р. XVIII в. дает такие произведения как «Манон Леско» аббата Прево и «Жиль Блаз» Лесажа, дышащие реализмом и жизненной правдой. Отодвинутый Вольтером в области субъективизма и тенденции, Р. снова вступает на психологическую почву в «Новой Элоизе» Руссо (1763), которая надолго становится идеалом любовно-психологического Р. Несмотря на то, что «Новая Элоиза» знаменует собою поворот к идеализму, в изображении страсти любовников Руссо шел по следам аббата Прево. Вместо прежней салонной galanterie, выражавшейся полунамеками и полупризнаниями, Руссо выводит на сцену чувство страстное, уничтожающее на своем пути все искусственные перегородки, говорящее не искусственным жаргоном Скюдери, а пламенной речью, от которой захватывает дух и кружится голова. Вот почему Р. Руссо показался его современникам каким-то откровением; вот почему он вызвал столько подражаний, во главе которых стоит «Вертер» Гёте. В Англии ход Р. был несколько иной. Революция 1688 г., произведенная главным образом английской буржуазией, побудила английских писателей обратить особое внимание на ее вкусы и потребности. Для ее были основаны журналы Адиссона и Стиля, для ее Дефо написал своего «Робинзона», для ее же Ричардсон, около половины XVIII в., создал новый вид Р. — семейный Р. в письмах, где автор проникает в глубь английской богобоязненной буржуазной семьи и находит там драмы трогательные, потрясающие и отчасти способные заменить отсутствие сколько-нибудь сносных пьес на тогдашней сцене. Недаром Дидро называл романы Ричардсона настоящими драмами. Подробное изложение разговоров, обстоятельность описаний, микроскопический анализ душевных движений представляли такое необычное явление в тогдашней беллетристике, что романы Ричардсона сразу приобрели большую популярность главным образом в среде буржуазной публики, которая столько же восхищалась их нравственным духом, сколько и знанием жизни и человеческого сердца. Уступая Ричардсону в детальном анализе душевных движений, его соперник Генри Филдинг далеко превосходил его талантом. В противоположность Ричардсону, тратившему целые страницы на описание характера героя или героини, Филдинг умел обрисовывать их двумя-тремя чертами, и притом так, что они до сих пор стоят перед нами как живые. В этом отношении Теккерей справедливо называет Филдинга учителем всех английских романистов. Но главным достоинством Филдинга был его юмор, добродушный, оригинальный, всепрощающий. Подкладкой его насмешек всегда была любовь к человеку, напоминающая Сервантеса, которого он недаром считал своим образцом. Своими произведениями Филдинг окончательно установил тип английского реального нравоописательного Р. Идя по проложенному им пути реализма и жизненной правды, последующие романисты все более и более расширяют сферу своих наблюдений: Смоллетт вставляет в свои Р. картины из быта английских моряков, Голдсмит — из жизни духовенства, Вальтер Скотт задается целью воскресить жизнь средневекового человека, Диккенс, Теккерей, Чарльз Кингсли и их многочисленные последователи касаются всех язв английской жизни, разоблачают недостатки английских учреждений и кладут таким образом основы социальному P., этой высшей форме повествовательного искусства, которой предстоит блестящая будущность. То же постепенное расширение сферы созерцаний замечается и во французском Р. XIX в., но ход его развития заключает в себе особенности, которых не было в Англии: он испытывает на себе сильное влияние литературных теорий. Писатели романтической школы — Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Дюма-отец — не имели намерения ограничить свою деятельность изучением действительности; они с умыслом переносили действие своих Р. в отдаленное прошлое, где можно было дать полный простор фантазии и субъективным тенденциям. Такими же тенденциями проникнуты и романы Жорж Занда, в которых она искусно сливает любовный пафос с социальным и, отстаивая права женщин, смело бросает перчатку всему современному общественному строю. Подобный субъективизм не мог не вызвать реакции со стороны людей с аналитическим складом ума, которые хотели сделать P., прежде всего, верным зеркалом современной действительности. Это направление сильнее всего сказалось в произведениях Стендаля, преимущественно в его «Rouge et Noir» (1831), представляющем собою яркую картину французского общества эпохи реставрации. К Стендалю тесно примыкает Бальзак, которого считают настоящим отцом реального Р. во Франции. В первых произведениях Бальзака еще слышатся отзвуки романтизма, но чем далее он подвигается на своем пути, тем сознательнее стремится к реально объективному творчеству. Бальзак был реалистом не только по манере своего творчества, но и по своим теоретическим убеждениям. Он считал себя более естествоиспытателем, чем романистом; в предисловии к «Соmedie Humaine» он называет свои Р. естественной историей человека. Он первый ввел в свои произведения тщательное и детальное изображение среды, которой, в противоположность писателям-романтикам, приписывал громадное влияние на характер и поступки действующих лиц. Преемником Бальзака был Флобер, нанесший еще более сильный удар романтизму и окончательно установивший тип художественно-реального романа во Франции. Ни один из французских романистов не заслуживает в такой степени названия художника, как Флобер. Искусство было его стихией, его жизнью; самую жизнь он ценил настолько, насколько она ему давала материал для художественного воссоздания. Он стремился к идеальному совершенству стиля; вечно недовольный собой, он готов был просидеть целый день над фразой, пока она не становилась изящной и гармоничной. Самым типичным представителем современного реального Р. Во Франции считается Золя, не потому, чтобы он был большим реалистом, чем, напр., Додэ или братья Гонкуры, но потому, что в своих трактатах («Le roman experimental», «Les romanciers naturalistes») он является теоретиком и законодателем реального Р. Провозглашенный Бальзаком принцип реализма Золя возвел в целую систему и на самом деле вообразил себя научным экспериментатором, разрешающим социальные вопросы путем оперирования над так наз. «человеческими документами». В своей многотомной романической эпопее: «Ругон-Макары» он задался целью изобразить естественную и социальную историю одной семьи в эпоху второй империи и оправдать на ее представителях биологический закон наследственности. Желая свести задачу романиста главн. обр. к изучению простых элементов, как более доступных для наблюдения, Золя кончил тем, что отодвинул на задний план душу человека и заменил изучение человеческих характеров изучением обстановки, в которой они развивались. В результате получилось весьма неполное и одностороннее освещение жизни, против которого восстали даже поклонники Золя. Наиболее сильный удар был нанесен литературной манере Золя Мопассаном, который снова поставил реальный Р. на психологическую основу. В настоящее время психологический Р. приобретает все большую популярность во Франции; представители его — Поль Бурже, Анатоль Франс и др. — умеют весьма искусно вплетать в ткань рассказа социальные мотивы. Немецкий Р. XIX в. тоже пережил переход от субъективного романтизма к объективно-реальному изображению действительности, с тем, впрочем, различием, что реальный Р. в духе Бальзака и Золя не нашел в Германии благоприятной почвы для своего развития и в лице Ауэрбаха, Поля Гейзе и др. пошел на сделку с субъективным идеализмом; зато социальный Р. нашел блестящего представителя в лице Шпильгагена, который в своем романе: «Один в поле не воин» дал нам лучший образчик социального романа XIX в. — романа, в котором главным пафосом является социальная идея, а на ее почве расцветает любовь героя и героини. Итальянский Р. XIX в., начавшись с подражания «Вертеру» Гёте («Джакопо Ортис» Уго Фосколо) и романам Вальтер Скотта («Обрученные» Манцони и «Осада Флоренции» Гверрацци), не дал до сих пор ни одного произведения, которое имело бы общечеловеческое значение. До сих пор итальянские романисты были не более как ученики французов и только в последнее время появилось несколько самостоятельных талантов (Баррилли, Сальваторе Фарина, Амичис, Серао, Верга и др.), дающих надежду на лучшее будущее.

Литература. Spiegelberg, «Die Novelle im alten Aegypten» (Страсбург, 1898); Amelinau, «Contes et romans de l'Egypte chretienne» (Пар., 1880); Dunlop, «History of Fiction» (нов. изд. Лонд., 1888); Chassang, «Histoire du roman dans l'antiquite grecque et romaine» (П., 1862); Rohde, «Der Griechisehe Roman, und seine Vorlaufer» (Лпц., 1876): Morillot, «Le Roman en France depuis 1610 jusqu'a nos jours» (Пар., 1893); Le Breton, «Le Roman en France au XVII et au XVIII siecle»; Gilbert, «Le Roman en France pendant le XIX siecle» (Пар., 1896); Bobertag, «Geschichte des Romans in Deutschland» (Берл., 1884); Mielke, «Der deutsche Roman des XIX Jahrhunderts» (Лпц., 1897); Tuckermann, «The English Prose Fiction» (Л, 1886); Raleigh, «The English Novel» (Л., 1894); Gubernatis, «Storia del Romanzo» (Милан, 1883). H. Ст.

Роман Розы

Роман Розы (Roman de la Rose) — известная французская аллегорическая поэма XIII в. или, вернее, два отдельных произведения, написанных разными авторами, в разное время, и различных по духу. Из 22817 стихов поэмы первые 4669 написаны в первой трети XIII века Гильомом де Лоррис (de Lorries); остальные прибавлены через сорок лет (1279) Жаном де Мэнг (de Meung). Произведение Лорриса, по замыслу автора, должно было служить кодексом «учтивой любви» для аристократического общества. Оно не вполне самостоятельно (наибольшее влияние оказали на автора Овидий и Кретьен де Труа) и весьма схематично: образы действующих лиц совершенно лишены индивидуальных черт. В действии принимают участие «Учтивость», «Опасность», «Злоязычие» и т. п. Правила «учтивой любви», доступной только избранному обществу, олицетворяются в действии или же декламируются кем-либо из участвующих в интриге, чаще всего — самим Амуром, который, в качестве властелина, диктует свои правила влюбленному герою. Попадаются слабые, но для того времени интересные проблески реального элемента. Р. Лорриса обрывается на разлуке влюбленных; «Bel-Accueil» заключен в башню, где его держат в плену «Peur», «Male-Bouche» и «Jalousie». Из продолжения романа Жан Клопинель, уроженец города Мэнга, создал род поэтической энциклопедии; основательный знаток схоластической науки средневековья, он связал с развитием романтической интриги поэмы обширную компиляцию, где говорится обо всем на свете. «Пауперизм и имущественное неравенство, сущность королевской власти, происхождение государства и общественных должностей, правосудие, инстинкт, природа зла, происхождение общества, собственности, брака, столкновение между белым и черным духовенством, между нищенствующими орденами и университетом, непрерывный процесс созидания и разрушения в природе, отношение природы к искусству, понятие о свободе, ее столкновение с божественным предвидением, происхождение зла и греха, человек в природе и его беспорядочность в ее стройном порядке, всевозможные наблюдения, рассуждения и доказательства относительно радуги, зеркал, обмана чувств, видений, галлюцинаций, волшебства и даже известного явления раздвоения сознания — вот краткий перечень вопросов, задеваемых Жаном де Мэнг, не говоря уже о нравоучительных и сатирических темах, имеющих более прямое отношение к действию романа, и огромного количества мифологических рассказов, извлеченных из Овидия, Вергилия и т. д.» (Лансон). Все это разбросано в чрезвычайном беспорядке, но действует на мысль, ставит смелые вопросы, дает дерзкие ответы, возбуждает сомнения, неслыханные для того времени (напр. — короли царствуют по воле народа и перестанут царствовать «sitot que le peuple voudra», и т. п.). Ученый и свободный мыслитель, буржуа, автор бесконечно далек от «учтивой любви» Лорриса; роман принимает у него новое направление, более реальное и положительное: Венера спасает «Bel-Accueil», амур срывает «Розу». Туманные аллегории играют в продолжении такую же роль, как и в первой части, но поэтическое дарование Жана де Мэнг несомненно. Произведение его — один из первых проблесков грядущего гуманизма; оно навлекло на себя негодование клерикалов. Герсон осуждал его с церковной кафедры, а на защиту его стал Жан де Монтрейль, один из первых французских гуманистов. Горячо нападала на роман Христина де Пизан, возмущенная его грубым и презрительным отношением к женщинам. Популярность романа Р. была так велика, что сохранилось более чем двести рукописей его; он был переведен на яз. итальянский, фламандский и английский (между прочим — Чосером) и в эпоху Возрождения напечатан много раз, а затем обновлен и издан вновь под редакцией Клемана Маро. Современники автора — как друзья, так и враги его — обращали внимание не на смелость и глубину содержания романа, а главным образом на внешние детали, иногда не в меру реальные. Новые издания ром. P.: Мeоn (1813), Fr. Michel (1872). Ср. E. Langlois, «Origines et sources du Roman de la Rose» (1891).

Ар. Г.

Роман Сладкопевец

Роман Сладкопевец — автор песнопений, называемых кондаками и употребляемых до сих пор в православной церкви (напр. «Дева днесь Пресущественнаго Рождает»; «Душе моя, душе моя, возстани»). В греческом подлиннике гимны Р. имели особый стихотворный размер, называемый тоническим, которого он считается распространителем. Православная церковь причислила Р. к лику святых. Немецкий византинист, Крумбахер, издавший полное собрание гимнов P., признает, что по поэтическому дарованию, одушевлению, глубине чувства и возвышенности языка он превосходит всех других греческих песнопевцев. Он был родом из Сирии, дьяконствовал в Бейруте, при императоре Анастасии I (491 — 518) прибыл в Константинополь, здесь поступил в клир церкви Богоматери и вначале, ничем не выдаваясь, вызывал даже насмешки. Однажды, после горячей молитвы, он увидел во сне Богородицу, которая, по сказанию, вручила ему свиток и велела его проглотить; проснувшись и почувствовав вдохновение, он спел «Дева днесь», за которою последовали другие песни. См. ст. В. Г. Васильевского в «Трудах IX Археологического Съезда».

Романовы

Романовы — старинный русский дворянский род. Родоначальником его считается Андрей Иванович Кобыла, отец которого (по наиболее принятому мнению), Гланда Камбила Дивонович, в крещении Иван, приехал в Россию последней четверти XIII в. из Литвы или «из Прусс». Андрей Иванович имел пять сыновей: Семена Жеребца, Александра Елку, Василия Ивантая, Гавриила Гавшу и Федора Кошку, которые были родоначальниками 17 русских дворянских домов. В первом колене Андрей Иванович и его сыновья прозывались Кобылиными, Федор Андреевич и его сын Иван — Кошкиными, сын последнего Захарий — Кошкиным-Захарьиным. Потомки его отбросили прозвище Кошкиных и усвоили себе только фамилию Захарьиных. С VI колена (Юрия Захарьевича) их начали называть Захарьиными-Юрьевыми. Дети Петра Яковлевича и брата его Василия в 6, 7 и 8 коленах прозывались Яковлевыми, с Романа Юрьевича — Захарьиными-Р. и наконец потомки последнего — просто Р. Замечательны из Р. 1) Захарий Иванович. 2) Юрий Захарьевич. 3) Михаил Юрьевич. 4) Петр Яковлевич, окольничий с 1510 г.; в 1512-14 г. участвовал в литовской войне, в 1521 г. ходил против крымцев. 5) Иван Васильевич, по прозванию Лятский. Участвовал в литовской войне 1514 — 19 г. и особенно отличился в 1517 г., когда разбил 6000 неприятельское войско близ Константинова (см. Псковскую летопись); затем был в походе против крымцев (1522) и Казани (1524); в 1526 г. послан в Варшаву для утверждения договора; в 1534 г. бежал, вместе с сыном Иваном и Бельским, в Литву в там погиб. 6) Роман Юрьевич, окольничий, был воеводою в походе 1531 г.; умер в 1543 г. 7) Григорий Юрьевич был воеводою в походах 1531, 1536 и 1543 гг.; в 1547 г. — боярин; около 1556 г. принял иночество под именем Гурия и умер в 1567 г. Он был противником князей Глинских и много способствовал восстанию против них черни во время московского пожара 1547 г. 8) Василий Михайлович, тверской дворецкий и боярин, был в 1547 г. «у постели на свадьбе кн. Юрия Васильевича»; в 1548 г. воеводствовал в Казани. Упоминается в числе бояр, оставшихся в 1559 г. в Москве для управления государством; затем его имя встречается в ответной грамоте (1566) послам польского короля. Умер в 1567 г. 9) Даниил Романович, брат царицы Анастасии Романовны, окольничий (1547), боярин (1548); участвовал в казанском походе 1551 — 52 г., причем особенно отличился при взятии Арского острога, и в походах против крымцев и литовцев в 1556 — 57, 1559 и 1564 гг. Умер в 1571 г. 10) Никита Романович, дед царя Михаила Федоровича; участвовал в шведском походе 1551 г.; был воеводою во время литовского похода (1559, 15641577); в 1563 г. сделан дворецким и боярином; в 1584 — 85 г. участвовал в управлении государством. Умер в 1585 г., приняв монашество с именем Нифонта. 11) Федор Никитич 12) Александр Никитич в 1585 г. находился во дворце в день npиема литовского посла; в 1586 г. был наместником каширским; в 1591 г. участвовал в походе против Казы-Гирея; в 1598 г. боярин. Борис Годунов в 1601 г. лишил его боярского звания и сослал в Усолье-Луду, где он и был, по словам летописца, удавлен. 13) Михаил Никитич — стольник в 1597 г., окольничий в 1598 г.; в 1601 г. сослан в Ныроб, где вскоре умер от голода, см. И. Попов, "Достопримечательности с. Ныроба, Чердынского у. ", в «Трудах» Пермской архивной комиссии, вып. III, 1896). 14) Василий Никитич, стольник (1597), в 1601 г. сослан в Яренск; через месяц переведен в Пелым, где содержался прикованным к стене. Умер в 1602 г. 15) Иван Никитич, по прозванию Каша, стольник (1591). В 1601 г. сослан в Пелым, в 1602 г. переведен в Нижний Новгород; вскоре возвращен в Москву. В день коронации Лжедмитрия I сделан боярином; в 1606 — 7 г. был воеводою в Козельске и победил на берегах р. Вырки (1607) кн. Масальского, сторонника Лжедмитрия II. При Михаиле Федоровиче играл очень видную роль, руководя преимущественно внешними делами. Умер в 1640 г. 16) Никита Иванович, последний боярин не царственной линии P.; был стольником в 1644 г., боярином в 1646 г. Умер в 1655 г. Роспись его имущества см. в «Чтениях моск. общ. истории и др. Росс.», 1887 г., т. I. Старинный московский двор царя Михаила Федоровича или так называемая Палата Романовых восстановлена при имп. Александре II. Здесь хранятся вещи, принадлежавшие патр. Филарету, Михаилу Федоровичу и царице Евдокии. Все материалы, относящиеся до P., собираются в особом Романовском отделе, основанном Н. Н. Селифонтовым в 1896 г., при Костром. Ученой архивной комиссии. Ср. И. Снегирев, «Историч. описание Знаменского м-ря» (М., 1866); Г. И. Студенкин, «Р.-Юрьевы-Захарьины с XIII в. до 1633 г.» («Рус. Старина», 1878); Мещеринов, «Заметки о доме P.» (ib., 1896 и 1897); Н. Н. Селифонтов, «Сборник материалов по истории предков царя Михаила Феод. P.» (СПб., 1898).

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar