Меню
Назад » »

Карл Густав Юнг и последователи Человек и его символы (4)

Подобные послания от подсознания имеют большее значение, чем мы предполагаем. В нашей сознательной жизни мы подвергаемся различного рода влияниям. Другие люди стимулируют или подавляют нас, события на работе или в гостях нас отвлекают. Вещи такого рода толкают нас на не свойственные нам действия. Отдаем ли мы себе в этом отчет или нет, но они безусловно воздействуют на наше сознание, практически беззащитное от их влияния. Это особенно актуально для людей с экстравертной психикой, чье восприятие мира направлено по преимуществу на внешние объекты, а также для тех, кто мучается от чувства собственной неполноценности. Чем сильнее сознание подвергается влиянию предрассудков, ошибочных мнений, фантазий и инфантильных желаний, тем шире имеющаяся в нем пропасть, ведущая к невротической диссоциации и к большей или меньшей неестественности жизни, далекой от здоровых инстинктов, от природы и истины. Общая функция сновидений заключается в восстановлении нашего душевного равновесия. Нам снится именно то, что требуется для тонкой регулировки психического баланса. Я называю это вспомогательной или компенсаторной функцией сновидений в нашей психической самонастройке. Теперь понятно, почему людям, мыслящим нереально, имеющим завышенное самомнение или планирующим грандиозные прожекты без опоры на реальные возможности, снятся полеты или падения. Такие сны компенсируют ущербность их личности, предупреждая в то же время об опасности следования такой практике. Если предупреждения сна не принять во внимание, может произойти реальный несчастный случай: падение с лестницы, например, или авария на дороге. Помню один случай с мужчиной, безнадежно запутавшимся в каких-то темных делах. Как своего рода отдушина, у него выработалась почти болезненная страсть к опасным альпинистским восхождениям. Он пытался тем самым «подняться выше самого себя». Однажды ему приснилось, что с вершины горы он делает шаг в пустоту. Услышав его рассказ, я сразу же увидел грозившую ему опасность и постарался довести это предупреждение до пациента, убеждая его поберечь себя. Я даже сказал, что этот сон предвещает ему гибель в горах. Он не послушался. Через полгода он «шагнул в пустоту». Гид-проводник видел, как они с другом спускались по веревке через трудное место. Друг нашел выступ для ноги на краю скалы, мой пациент спускался следом за ним. Неожиданно он отпустил веревку, рассказывал проводник, и как будто прыгнул. При этом он упал на друга, оба сорвались и разбились насмерть. Другой типичный случай связан с женщиной, самодовольство которой не знало границ. Она буквально лопалась от спеси в повседневной жизни, однако сны ее были шокирующими и напоминали о различных неблаговидных ситуациях в прошлом. Когда они были мной обнаружены, пациентка с негодованием отказалась признать что-либо подобное. Тогда ее сны стали наполнять намеки на опасность, подстерегающую ее во время прогулок по лесу. (Обычно она гуляла там одна, предаваясь сентиментальным воспоминаниям). Я понял, что ей угрожает, и неоднократно предупреждал, но безрезультатно. Вскоре во время одной из таких прогулок на эту женщину набросился сексуальный маньяк. Если бы не помощь услышавших ее крик прохожих, она бы не осталась в живых. Никакого волшебства здесь нет. Сны женщины подсказали мне, что она втайне жаждала испытать нечто подобное —так же, как и альпинист, подсознательно искавший окончательного решения своих сложных проблем. Разумеется, никто из них не ожидал, что цена за это окажется непомерно высока: несколько переломов у одной, жизнь—у другого. Таким образом, сны могут иногда предвосхищать определенные ситуации задолго до того, как они произойдут. Это не обязательно чудо или некая форма предзнания. Многие кризисы в нашей жизни имели долгую неосознанную предысторию. Мы приближаемся к ним шаг за шагом, не ведая о накапливающихся опасностях. Однако то, что мы упускаем из виду, часто воспринимается подсознанием, которое может передать информацию посредством сновидений. Сны неоднократно могут предупреждать нас подобным образом, хотя почти так же часто случается, что они не делают этого. Поэтому не стоит полагать, что некая благожелательная рука время от времени удерживает нас от опрометчивых поступков. Если дать позитивную формулировку, это скорее похоже на благотворительную организацию, иногда проводящую свои акции, а иногда и нет. Таинственная «рука» может даже направить нас к гибели: сны иногда оказываются западней или похожи на нее. Случается, они ведут себя, как дельфийский оракул, предсказавший царю Крезу, что когда он перейдет реку Галис, то разрушит великое царство. Лишь потерпев сокрушительное поражение в битве, состоявшейся после переправы, он понял, что оракул имел в виду его собственное царство. К снам непозволительно относиться легковесно, ведь они — порождение духа, который ближе не к человеку, а к природе, ее дуновению; это дух прекрасного, благородного, но и жестокого божества. Чтобы описать этот дух, нам надо углубиться скорее в древние мифы или басни первобытного леса, чем в сознание современного человека. Я не отрицаю, что эволюция цивилизованного общества дала нам великие обретения, но получены они были ценой огромных потерь, масштаб которых мы едва ли начинаем различать. Одной из целей, которыми я руководствовался при сравнении первобытного и цивилизованного состояний человека, было подведение итогов этих достижений и потерь. Первобытный человек был значительно более управляем инстинктами, чем его «рационально мыслящий» современный потомок, научившийся «контролировать» себя. В этом процессе обретения цивилизованности мы все более отделяли сознание от глубоко лежащих инстинктивных слоев нашей психики и, в конечном счете, от соматической основы психики. К счастью, мы не утратили эти первичные инстинктивные слои — они остаются частью подсознания, хотя и могут выражать себя лишь в образах сновидений. Эти инстинктивные проявления — которые и узнаешь-то не всегда из-за символического характера — играют ведущую роль в том, что я назвал компенсаторной функцией сновидений. Для стабильного функционирования разума и психологического здоровья необходимо, чтобы подсознание и сознание были неразрывно связаны между собой и действовали скоординированно. Если связь рвется или «диссоциируется», происходит психологическое расстройство. В этом плане символика сновидений играет роль курьера, передающего послания от инстинктивных к рациональным частям разума. Расшифровка этих символов обогащает оскудевшие возможности сознания, оно учится вновь понимать забытый язык инстинктов. Разумеется, люди не могут не ставить под сомнение эту функцию, поскольку символы сновидений очень часто не воспринимаются или не понимаются. В повседневной жизни понимание снов часто считается излишним. Я обнаружил яркую иллюстрацию этого в одном первобытном племени в Восточной Африке. К моему изумлению, все его жители утверждали, что не видят снов. Тем не менее, я вскоре обнаружил, поговорив с ними на другие темы, что сны им все-таки снятся, но они не считают их чем-то важным. «Сны обычного человека ничего не значат», — сказали они мне. Эти люди думали, что только сны вождей и знахарей имеют значение — и особенно те, что касаются благосостояния племени. Единственная незадача заключалась в уверениях и вождя, и знахаря в том, что им больше не снятся значительные сны. По их словам, это совпало с приходом в страну англичан. С тех пор функция «великих сновидений», управлявших до этого поведением племени, перешла к районному комиссару — английскому офицеру, поставленному над ними. Когда жители племени признали, что видят-таки сны, хотя и считают их бессмысленными, они повели себя, как современный человек, думающий, что сны не имеют для него значения, поскольку он их не понимает. Однако даже цивилизованный человек иногда может обратить внимание на то, что сон (даже не оставшийся в памяти) может повлиять на его настроение в лучшую или худшую сторону. Его содержание было «воспринято», хотя и подсознательно. Так обычно и происходит. Только в редких случаях, когда сон особенно выразителен или регулярно повторяется, мы приходим к мнению, что неплохо было бы его истолковать. Самое время предупредить теперь об опасности легкомысленного или некомпетентного анализа сновидений. Состояние ума некоторых людей настолько разбалансировано, что интерпретация их снов может быть чрезвычайно рискованным делом. В таких случаях усиливается ограниченность сознания, отсеченного от своей иррациональной или «безумной» половины—подсознания, и нельзя сводить их вместе, не приняв специальных мер предосторожности. Обобщая, можно сказать, что верить сонникам крайне неразумно. Ни один встречающийся во сне символ нельзя отделять от личности его увидевшего, поэтому ни один сон не может быть истолкован прямо и однозначно, как это делает энциклопедический словарь, разъясняя понятие за понятием. У каждого человека столь индивидуален метод компенсирующего и дополняющего воздействия подсознания на сознание, что нельзя быть уверенным в том, что сны и их символика вообще поддаются классификации. Верно, с другой стороны, что бывают типичные и часто встречающиеся сны и отдельные образы (я предпочел бы называть их «сюжетами»), в которых, например, вы падаете, летаете, или вас преследуют дикие звери или враждебно настроенные люди, или вы оказываетесь в общественном месте не до конца одетым или одетым абсурдно, опаздываете или теряетесь в бурлящей толпе, сражаетесь бесполезным оружием или вообще без оного, бежите изо всех сил, никуда не попадая. Типично инфантильный сюжет — это сон о превращении в лилипута или в великана, или и то и другое попеременно—как в «Алисе в стране чудес» Льюиса Кэррола. Вместе с тем, хочу еще раз подчеркнуть, что эти сюжеты следует обязательно рассматривать в контексте конкретного сна, а не как некие ключи к разгадке с раз и навсегда заданным значением. Отдельно стоит рассмотреть повторяющиеся сны. Были случаи, когда один и тот же сон снился человеку с детства и до зрелых лет. Это явление обычно означает попытку исправить конкретный дефект в мировоззрении спящего. Иногда такие сны возникают после психологической травмы, вызвавшей предубеждение к чему-либо. Бывает, они указывают на какое-то важное событие в будущем. Меня самого в течение нескольких лет посещал сон, в котором я находил в своем доме незнакомые помещения. Иногда это были покои, где жили мои давно умершие родители. У отца, к моему удивлению, я обнаружил во сне лабораторию, где он изучал сравнительную анатомию рыб, а у матери — гостиничные комнаты, сдававшиеся смахивавшим на привидения посетителям. Обычно крыло дома, предназначавшееся для гостей, представляло собой древнее, отмеченное печатью времени сооружение —давно забытое, хотя и принадлежащее мне по наследству. Мебель там была антикварной и весьма занятной, а в конце этой серии снов я нашел старую библиотеку с неизвестными мне книгами. Наконец, в последнем сне я открыл одну из книг и увидел чудесные иллюстрации, изобилующие чарующей символикой. Я проснулся, но мое сердце еще взволнованно билось от восторга. Несколькими днями ранее этого заключительного сна я заказал в букинистической лавке сборник работ средневековых алхимиков — одно из классических изданий. В одной статье мне попалась цитата без сноски, которая, по моему разумению, могла быть позаимствована у алхимиков Византии. Это-то я и хотел проверить. Через несколько недель после сна о неизвестной книге мне пришел сверток от букиниста. Внутри оказалась рукопись на пергаменте, написанная в XVI веке. Она была иллюстрирована захватывающими воображение картинками, сразу же напомнившими мне увиденные во сне. Поскольку открытие заново принципов алхимии стало важной частью моей работы в новых областях психологии, то мотив моего повторяющегося сна становится легко объяснимым. Дом, конечно, символизировал мою личность и сферы ее осознанного интереса, а неизвестное крыло предвещало новый круг интересов и исследований, о чем сознательный разум в то время еще не подозревал. С того времени прошло тридцать лет, но того сна я больше ни разу не видел. Анализ сновидений Эту книгу я начал с выявления различий между знаками и символами. Знак всегда меньше, чем представляемое им понятие, тогда как символ всегда заключает в себе больше, чем его очевидное и сразу приходящее на ум значение. Более того, символ — это естественный и спонтанно возникающий продукт. Ни один гений не брался за перо или кисть со словами; «Ну, сейчас я сотворю какой-нибудь этакий символ». Ни один человек не может взять более или менее рациональную мысль, полученную путем логических умозаключений или направленным усилием, и придать ей «символическую» форму. В какие бы фантастические одежды ни облечь ее, она останется знаком, прикрывающим стоящую за ним рациональную идею, а не символом, таящим в себе что-то неведомое. Сны спонтанно порождают символы, поскольку сами случаются, а не изобретаются. Поэтому они являются основным источником всех наших знаний о том, что входит в понятие «символичность». Я должен отметить, однако, что символы появляются не только во сне, но и в любых психических проявлениях. Бывают символические чувства и мысли, действия и ситуации. Зачастую создается впечатление, что даже неживые объекты взаимодействуют с подсознанием, создавая повторяющиеся символические ситуации. Известны многочисленные факты, достоверность которых не вызывает сомнений, когда часы останавливались после смертиих владельца. Один такой случай произошел с маятниковыми часами Фридриха Великого во дворце Сан-Суси: они перестали идти после кончины императора. Известны также аналогичные случаи, когда с приходом смерти разбивается зеркало или падает картина, или когда при сильном эмоциональном возбуждении одного из живущих в доме происходят мелкие, но необъяснимые поломки. Хотя скептики отказываются верить в подобные истории, они, тем не менее, время от времени происходят. Одно только это должно было бы стать серьезным доказательствомих психологического значения. Существует, кроме того, ряд символов (в том числе и важнейшие из них), которые по своей сущности и происхождению являются не индивидуальными, а коллективными. Это главным образом религиозные образы. Верующие считают их возникновение божественным — через «откровения». Скептики же категорически утверждают, что их просто придумали. Не правы ни те, ни другие. Скептики верно отмечают, что религиозные символы и концепции веками являлись объектом заботливой и вполне сознательной работы по их усовершенствованию. Так же верно и утверждение верующих о том, что их первоисточник настолько глубоко сокрыт под таинственным покровом прошлого, что кажется, будто они имеют нечеловеческое происхождение. В действительности они есть «коллективные представления», порожденные первобытными снами и творческими фантазиями, и как таковые являются спонтанно и непреднамеренно возникшими проявлениями, никем специально не придуманными. Этот факт, как будет разъяснено ниже, имеет непосредственное и особенное отношение к толкованию сновидений. Очевидно, что человек, придерживающийся мнения о символическом характере снов, будет толковать их иначе, чем тот, кто считает, что мысль или эмоция, несущая основной заряд энергии, заранее известна и лишь «маскируется» сном. В последнем случае толковать сны бессмысленно, ибо вы обнаружите лишь то, что заранее вам известно. Именно по этой причине я всегда говорил ученикам: «Научитесь всему, что известно о символичности, и забудьте об этом при анализе конкретного сновидения». Этот совет настолько полезен и практичен, что я взял за правило напоминать самому себе, что я никогда не пойму чужой сон настолько, чтобы верно его истолковать. Я делал так с целью остановки потока моих собственных ассоциаций и реакций, которые в противном случае могли бы затмить неуверенную и нестабильную реакцию пациента. Работа по исследованию содержания сна и точному определению его посыла (то есть помощи подсознания сознанию) имеет огромное терапевтическое значение и должна проводиться максимально тщательно. Это место хорошо иллюстрирует сон, приснившийся мне еще во времена совместной работы с Фрейдом. Мне приснилось, что я нахожусь у себя дома, скорее всего на втором этаже, в уютной приятной гостиной, меблированной под XVIII век. Меня поразило, что я никогда не видел этой комнаты раньше, и я заинтересовался, что из себя представляет первый этаж. Спустившись вниз, я увидел мрачноватые апартаменты с обшитыми деревом стенами и внушительной мебелью XVI века, а может, даже более старинной. Мое удивление и любопытство усилились. Я захотел изучить весь дом и спустился в подвал. Там была дверь, за которой оказались каменные ступени, ведущие в большую комнату, походящую на склеп. Ее пол был покрыт здоровенными каменными плитами, а стены казались очень древними. Изучив кладку, я обнаружил, что раствор перемешан с кирпичной крошкой. Это явно были древнеримские стены. Мое возбуждение усилилось. В углу помещения одна из плит оказалась с металлическим кольцом. Приподняв ее, я увидел узкую череду ступеней, ведущих в какую-то пещеру, напоминавшую доисторическое захоронение. На полу виднелись два черепа, остатки костей, обломки битой посуды. На этом я проснулся. Если бы Фрейд, анализируя этот сон, стал бы по моей методе изучать вызванные им ассоциации, а также подтекст сновидения, то чего бы только он не услышал — но, увы, он наверняка отклонил бы мой рассказ как попытку уйти от сути. На самом деле этот сон был кратким изложением моей жизни, а точнее — этапов развития моих взглядов. Я рос в доме, построенном двести лет назад, нашей мебели было тоже около двух сотен лет, а наибольшим до сих пор потрясением души и разума было для меня столкновение с философией Канта и Шопенгауэра. Сенсацией того времени стала публикация работ Чарльза Дарвина. Незадолго до этого я жил средневековыми представлениями своих родителей, для которых весь мир с его обитателями находился под покровительством Господнего всемогущества и провидения. Эти представления можно было сдавать в утиль. После знакомства с восточными религиями и греческой философией мои христианские убеждения стали скорее относительными. Вот почему в моем сне первый этаж был тихим, сумрачным и запустелым. Мой тогдашний интерес к истории начался с палеонтологии и сравнительной анатомии, захвативших меня с самого начала работы ассистентом в Анатомическом институте. Меня потрясли останки ископаемого человека, особенно вызвавшего столько дискуссий Neanderthalensis, и черепные кости Pithecanthropus, обнаруженные Дюбуа. Таковы были мои ассоциации, вызванные сном, но я не осмелился сказать об этом Фрейду, ибо он не любил упоминаний о скелетах, черепах, трупах. Он почему-то упорно считал, что я предчувствую его раннюю кончину, выводя это заключение из моего активного интереса к мумиям, выставленным в Блейкеллере под Бременом, куда мы с ним заехали в 1909 году по пути в Америку. Так что я не хотел открывать перед ним свои мысли — и особенно после того поразившего меня случая, когда я осознал, сколь глубоки различия между воззрениями и научным багажом Фрейда и моими собственными. Я боялся, что, открывшись, я потеряю в нем друга, ибо услышанное покажется ему крайне странным. Будучи не очень уверенным в своих собственных психологических мотивах, я почти автоматически солгал, выдумав «свободные ассоциации» только для того, чтобы не заниматься непосильным делом растолковывания моего сокровенного и ни с чем не соизмеримого внутреннего мира. Я должен принести свои извинения за столь долгое описание истории, в которую «влип», рассказав Фрейду о приснившемся. Однако на этом примере хорошо видны трудности, возникающие при профессиональном анализе сновидений. Здесь очень многое зависит от индивидуальных различий между исследователем и пациентом. Смекнув, что Фрейд ищет в моем сне ненормальное, недопустимое желание, я подкинул ему предположение, что увиденные мною во сне черепа могли означать желание смерти кого-то из моих родных. Он согласился с этим, но я был недоволен таким, высосанным из пальца, решением. Пока я искал подходящие ответы на вопросы Фрейда, ко мне вдруг пришло интуитивное понимание роли субъективного в психологическом процессе понимания. Озарение было столь сильным, что я решил поскорее закончить с возникшей путаницей, выбрав ложь как самый простой способ. Это не было элегантно или морально оправданно, но в противном случае мне бы предстояло неизбежное выяснение отношений с Фрейдом, чего мне не хотелось по многим причинам. Догадка, пришедшая ко мне, состояла в том, что мой сон означал меня самого, мою жизнь и мой мир, противопоставленных теоретическому построению, воздвигнутому чужим умом для каких-то его целей и задач. Это был мой сон, а не Фрейда, и мне внезапно открылось его значение. Этот конфликт демонстрирует, что главное в анализе сновидений совсем не методика, которую можно выучить и применять по определенным правилам. Анализ сновидений — это прежде всего диалектический диспут двух личностей. Если подойти к нему механически, то индивидуальность пациента и его психологическое своеобразие не будут востребованы и терапевтическая задача сведется к простому вопросу: чья индивидуальность—исследователя или пациента — одержит верх? Именно потому я и отказался от использования гипнотерапии, чтобы не навязывать свою волю испытуемым. Я хотел, чтобы процесс выздоровления вызревал благодаря личным импульсам пациентов, а не из-за моих внушений, дающих лишь кратковременный результат. Я действовал так, чтобы оберечь и сохранить достоинство и свободу моих пациентов, чтобы их жизнь направлялась их же желаниями. В диспуте с Фрейдом меня впервые осенило, что прежде чем разрабатывать общие теории о человеке и его психике, необходимо как можно ближе познакомиться с тем конкретным человеком, с которым собираешься работать. Индивидуальное — вот единственная реальность. Чем дальше мы уходим от личности к абстрактным представлениям о Homo sapiens, тем вероятнее мы совершаем ошибку. В нынешнее время социальных потрясений и необычных перемен желательно обладать большими знаниями об индивидууме, чем мы располагаем, ибо от качеств его ума и души столь многое зависит. Однако, если комплексно подходить к этому вопросу, то так же хорошо, как мы знаем наше настоящее, надо разобраться и с нашим прошлым. А для этого существенное значение имеет знание мифов и символов. Якорь
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar