История сексуальных запретов и предписаний 8

Помимо решения радикальных вопросов о сексе вообще и семяизвержении в частности, даосизм предлагает еще огромное множество рекомендаций и ограничений по вопросам более частным. Так, если даос решался потерять драгоценное семя с целью деторождения, эта простая, казалось бы, процедура обставлялась множеством трудновыполнимых условий. Например, Желтый император, по свидетельству даосских авторов, советовал следить, чтобы момент зачатия ребенка не совпал с одним из девяти вредных явлений, или «девяти зол». «Если ребенка зачинают в полдень, то, рождаясь, он мучается от сильной рвоты и удушья. Это первое зло. Если ребенка зачинают в полночь, то есть в момент, когда прекращается сообщение между небом и землей, ребенок рождается или немым, или глухим и слепым. Это второе зло. Если ребенка зачинают во время солнечного затмения, то он родится с повреждениями мышечных тканей тела. Это третье зло. Если ребенка зачинают во время грозы, когда гремит гром и сверкает молния, то есть небо гневается, показывая свою мощь, то он легко впадает в состояние бешенства. Это четвертое зло. Если ребенка зачинают во время лунного затмения, то он принесет несчастье и себе, и матери. Это пятое зло. Если ребенка зачинают во время появления радуги, то во всех делах его будет преследовать неудача. Это шестое зло. Если ребенка зачинают в дни зимнего или летнего солнцестояния, то своим рождением он принесет несчастье отцу и матери. Это седьмое зло. Если ребенка зачинают в дни первой или третьей четверти лунного месяца или на полнолуние, то в будущем он будет служить в мятежных войсках и совершать опрометчивые поступки. Это восьмое зло. Если ребенка зачинают в состоянии опьянения или после обильного пиршества, то он будет страдать от падучей болезни, чирьев, геморроя, язв. Это девятое зло». Чистая дева добавила к этому дополнительное требование о том, что зачатие должно совершаться «не раньше, чем через три дня после менструации, во время после полуночи, но до петушиного крика». Другие авторы не рекомендуют зачатие на полный желудок, сразу после купания (ребенок «непременно будет неполноценным»), сразу после мочеиспускания (ребенок «непременно станет оборотнем»), при зажженном светильнике (ребенок «непременно умрет от ран в людном месте») и после тяжелой работы (ребенок «непременно будет хилым и увечным»). Опасно и совокупление на закате дня 12-го лунного месяца. «В такие вечера сто чертей встречаются вместе и до полуночи не знают покоя. Благородные люди воздержатся от близости в это время, низкие же люди бездумно совокупляются, а их дети непременно будут глухими». Соитие, независимо оттого, предполагалось зачатие или нет, запрещалось в первый и последний дни лунного месяца, дни начала первой и третьей четверти луны, полнолуние, в определенные дни шестидесятеричного цикла, «в дни лунного затмения и когда дует сильный ветер, идет ливень, происходит землетрясение, гремит гром, сверкает молния, стоит сильный холод или сильная жара, в дни наступления весны, осени, зимы и лета, в течение пяти дней свадебного ритуала». Особенно важно было соблюдать эти запреты в год, совпадающий по знаку с годом рождения. Кроме того, соитие было противопоказано «после мытья головы, в состоянии усталости после далекого путешествия и при сильной радости или сильном гневе». Нарушение некоторых запретов было чревато серьезными опасностями. Так, Чистая дева указывала: «В шестнадцатый день пятой луны происходит соединение женской и мужской сущности неба и земли. В этот день нельзя совершать соитие. И если нарушишь запрет, то не пройдет и трех лет, как поплатишься смертью». Пэн Цзу различал три вида сексуальных запретов: запреты неба, запреты человека и запреты земли. К первым он относил требования избегать секса при определенных природных условиях: в большие морозы или в сильную жару, при сильном ветре или сплошном ливне, во время лунного или солнечного затмения, при землетрясении или в грозу. Ко вторым мудрец отнес запрет на любовь между пьяными, наевшимся, разгневанным, печальными или устрашенными людьми. И наконец, к «запретам земли» Пэн Цзу отнес запрет на занятия любовью «близ гор и потоков, около алтарей, предназначенных для поклонения духам неба и земли, в других святых местах, у колодца или очага». Мудрец предостерегал, что нарушитель «будет подвержен болезням, а дети его наверняка долго не проживут». Но зато тем, кто следовал его рекомендациям, Пэн Цзу обещал: «Мужчина в возрасте 80 лет может иметь сношения с женщиной 15–18 лет и зачать детей. Если не нарушены запреты, то все дети доживут до преклонного возраста. У женщины 50 лет должен быть молодой муж, тогда она сможет зачать». Правда, Пэн Цзу, в отличие от некоторых других даосов, все же не верил в безграничные возможности «искусства внутренних покоев» и, будучи реалистом, предупреждал своих учеников, что «если мужчина обзаводится детьми после того, как ему исполнилось сто лет, то многие из них не будут отличаться долголетием». Впрочем, это предостережение само по себе уже говорит в пользу даосской сексологии. Несмотря на то что Пэн Цзу предлагал пятидесятилетним женщинам рожать от молодых мужей, самим мужчинам он не рекомендовал любить дам бальзаковского возраста. Он говорил: «Возраст женщины, с которой вступаешь в интимную связь, не должен превышать 30 лет. Если же ей еще нет 30, но она уже рожала, то пользы от такой женщины быть не может. Об этих принципах поведал мне мой учитель, доживший до трех тысяч лет и сохранивший радость жизни. Следуя этим правилам, можно достичь бессмертия». Учитель Разливающаяся Гармония привел подробное описание женщин, совокупление с которыми возбранялось истинному даосу: «Внешние признаки неподходящей женщины таковы: растрепанные волосы, грубое лицо, длинная шея и выпирающий кадык, неровные зубы и низкий голос, большой рот и длинный нос, мутные глаза, длинные волосы на верхней губе и бакенбарды на щеках, широкие и выпирающие кости, желтоватые волосы и худоба, длинные и жесткие волосы в паху… Половые сношения с такими женщинами лишают мужчину сил и здоровья». Далее учитель не рекомендует связи с женщинами, у которых грубая кожа, волосатые ноги, непослушные волосы, холодное тело, плохой запах под мышками и чрезмерные выделения из влагалища. Возбраняются связи с фригидными, больными, грустными и плотно наевшимися партнершами. В этом же списке оказались (по причинам, кои авторам настоящей книги неведомы) и партнерши кудрявые. Не обойдены вниманием душевные и интеллектуальные качества: учитель порицает связи с женщинами ревнивыми, недобрыми и чрезмерно образованными, а также с теми, кто имеет «склонность к мужчинам низкого происхождения». Но зато, в отличие от Пэн Цзу, Учитель Разливающаяся Гармония более лояльно относился к дамам бальзаковского возраста, ограничивая допустимые связи лишь с теми, «кому более сорока лет». Встречались и другие критерии. Так, в книге «Тай цин цзин» говорится, что при определении качеств женщины следует тщательно рассмотреть волосы у нее на лобке: «они должны быть мягкими и блестящими» и должны расти в нужном направлении. Если же это условие не соблюдено и тем более если к нему присоединяется волосатость рук и ног, то «одно соитие с такой женщиной в сто раз вреднее, чем одно совокупление с женщиной, непригодной по другим признакам». Особо опасными для мужчин названы «женщины, обладающие слишком длинным клитором, который сокращается или увеличивается вместе с фазами луны, равно как прочие гермафродиты…». Кроме того, книга предостерегает от связей с рыжими женщинами, поскольку они «не принесут мужчине никакой пользы». Но и с теми женщинами, которые не были отбракованы дотошными учителями, можно было заниматься далеко не всеми видами любви, хотя даосские трактаты и предлагают бесчисленные варианты совокуплений. Учитель Разливающаяся Гармония предостерегал своих учеников от секса с открытыми глазами и разглядывания форм тела партнера. Он уверял, что это ведет «к потере зрения и ослаблению чувств», особенно если нарушители после близости еще и начнут читать книги при свете лампы. Впрочем, мудрец предлагал и нехитрый способ лечения: «интимную близость ночью с закрытыми глазами». Нежелательными, с точки зрения Учителя Разливающаяся Гармония, были и некоторые позиции. Так, поза, при которой женщину «кладут на живот и, поддерживая ее за талию, входят в нее сзади», могла привести «к ломоте в пояснице, натужности в животе, усталости в ногах, искривлению спины». А совокупление лежа на боку, когда партнершу обнимают обеими руками, приводило, по мнению учителя, к закупорке сосудов. Впрочем, в обоих этих случаях для того, чтобы вылечиться, достаточно было принять классическую позу и «забавляться, вытянувшись всем телом». Вообще, Учитель Разливающаяся Гармония не баловал своих учеников разнообразием рецептов, уверяя, что «такого рода болезни можно вылечить посредством совокупления же, подобно тому, как похмелье лечится вином». Учитель Дун Сюань, в отличие от Учителя Разливающаяся Гармония, не накладывал ограничений на какие-либо позы, напротив, он призывал своих последователей к возможному разнообразию. «Тщательные изыскания», проведенные дотошным учителем, привели его к мысли, что «для совокупления существует не более тридцати поз», которые, если не вдаваться в мелкие отличия, «исчерпывают все существующие возможности». Для того чтобы подрастающее поколение не упустило ни одну из этих возможностей, учитель пунктуально перечислил их все. Наиболее простые и известные любому неофиту, такие, как «Выставленные жабры» или «Рог единорога», он привел списком. Более изысканные, такие, например, как «Утки-мандаринки», «Бамбук близ алтаря», «Козел перед деревом», «Ослы в третью весеннюю луну» и «Собаки в девятый день осени», описаны подробнее. Не обойдены вниманием и позы, в которых участвуют сразу трое: «Танец двух самок феникса» и «Кошка и мышка в одной дыре». Дун Сюань приводит и вариант, в котором одна из женщин помогает мужчине удовлетворить вторую, а вторая тем временем удовлетворяет первую. Это называется «Птица в зарослях». Учитель Дун Сюань описал и разнообразные виды движений во время соития. Наставник подчеркивает, что «каждое из них следует применять в нужный момент, а не ограничиваться только одним, которое больше всего нравится». Причем все это разнообразие следует применять в строгом соответствии с компасом, календарем и часами: «Что же касается ориентации тела по сторонам света и благоприятного времени при сексуальном союзе, то они таковы. Весной: лежать головой к востоку. Летом: лежать головой к югу. Осенью: лежать головой на запад. Зимой: лежать головой на север. Положительные, то есть нечетные, дни месяца благоприятные. Отрицательные, то есть четные, дни месяца пагубны для полового акта. Положительные часы, то есть от часа утра до полудня, благоприятные. Отрицательные часы, то есть от полудня до одиннадцати вечера, пагубны для полового акта». По поводу допустимого возраста партнеров у Дун Сюаня была своя точка зрения на вопрос: «Если мужчина вдвое старше женщины, то их совокупление пойдет женщине во вред. Если женщина вдвое старше мужчины, их совокупление пойдет мужчине во вред». Даос по имени Зеленый Буйвол считал крайне нежелательной супружескую верность, в ней он видел опасность для обоих супругов. Мудрец заявил: «Если постоянно менять женщин, то для мужчины будет огромная польза. Лучше всего, если за одну ночь он сменит более десяти женщин. Если же все время совокупляться с одной и той же, то жизненная энергия такой женщины иссякнет и она не сможет быть полезной для мужчины. Более того, и сама женщина окажется изможденной». В течение многих столетий даосские трактаты по «искусству внутренних покоев» были неотъемлемой частью повседневной культуры китайцев. И только в эпоху Сун (конец первого — начало второго тысячелетий), под влиянием неоконфуцианства, эти трактаты стали понемногу исчезать, а эротические традиции даосизма стали все больше вытесняться строгой конфуцианской моралью. Вообще говоря, конфуцианская мораль в Китае начала распространяться уже при жизни самого учителя Куна, то есть в шестом — пятом веках до н. э., — Конфуций и Лао-цзы были современниками. В каком-то смысле мораль эта даже предшествовала самому Конфуцию — ведь он был ревнителем старины и не столько внедрял новые нравы, сколько пытался упрочить старые. В течение долгих веков конфуцианство и даосизм, а позднее и буддизм сосуществовали в достаточной степени мирно. Поскольку истины, провозглашаемые Конфуцием, являлись скорее не религией, а этико-политическим учением, китайцы не видели никакого противоречия в том, чтобы следовать пути дао или поклоняться Будде, выполняя при этом в семейной и общественной жизни заветы учителя Куна. Но с даосским отношением к сексу добродетельные конфуцианцы никак не могли согласиться. Впрочем, и здесь противоречия нельзя назвать полностью непримиримыми: ведь конфуцианцы отнюдь не выступали за воздержание, напротив, они считали семью (включая законных наложниц) важнейшей ячейкой общества, а рождение многочисленных детей (прежде всего мальчиков) — важнейшей обязанностью членов этой ячейки. При этом конфуцианцы отлично понимали, что детей без секса не родишь, и вынуждены были с этим сообразовываться. Центральная книга конфуцианского канона «Ли цзи», приписываемая в основном самому Конфуцию и его ближайшим ученикам (но включающая и несколько более поздние тексты), устанавливает строжайшую очередность посещения мужем своих жен и наложниц и должную частоту совокуплений с каждой из них. Так, с наложницей, не достигшей пятидесятилетнего возраста, супруг обязан был совокупляться раз в пять дней. Только трехмесячный траур по родителям давал мужу право на передышку. А отказ от супружеских обязанностей дозволялся конфуцианцам лишь по достижении семидесятилетнего (в некоторых текстах — шестидесятилетнего) возраста. Однако, уступая необходимости иметь детей, Конфуций, а вслед за ним и его последователи женщин и все, что с ними связано, не жаловали и никаких вольностей ни им, ни с ними даже в постели не дозволяли. Входя на женскую половину, мужчина должен был соблюдать сдержанность — ему не следовало напевать или делать какие-либо жесты руками. Даже в моменты интимной близости мужу и жене запрещалось называть друг друга по имени. Конечно, эта непростительная фамильярность возбранялась и за пределами спальни. Впрочем, за пределами спальни добрые конфуцианцы со своими женами почти не виделись — на этот счет «Ли цзи» дает четкие предписания: «…Мужчины живут во внешних покоях, а женщины — во внутренних. Последние пребывают в задней части дома, двери в них запираются на ключ и охраняются евнухами. Без уважительной причины мужчины туда не заходят, а женщины оттуда не выходят. Мужчина и женщина не пользуются одними и теми же вешалками. Жена не должна вешать свои одежды на подставку мужа; она не может положить их и в один ящик с ним. Муж и жена никогда не моются вместе…» Не то что мыться, даже ходить к одному и тому же колодцу мужчинам и женщинам возбранялось. Если же супругам вынужденно приходилось направляться куда-то вместе, они должны были идти по разным сторонам улицы: мужчина по правой, а женщина полевой. Поскольку супружеское ложе предполагает большую близость между людьми, чем колодец или улица, то и оно, естественно, оказалось под запретом: «Муж и жена не делят одну и ту же спальную циновку». Даже касаться друг друга пальцами мужчинам и женщинам запрещалось. «За исключением тех случаев, когда они принимают участие в жертвоприношениях или погребальных церемониях, мужчина и женщина не передают ничего из рук в руки. Если мужчина что-то подает женщине, она должна принимать это на бамбуковом подносе, если же такового не оказывается под рукой, то мужчина и женщина приседают, мужчина кладет предмет на пол, после чего женщина его забирает». Конфуцианские ученые всерьез обсуждали вопрос о том, хорошо ли поступил человек, протянувший руку утопающей женщине. Писатель-конфуцианец Лю Сян, составивший в первом веке до н. э. «Жизнеописания знаменитых женщин», с восторгом писал о Бо-цзи, вдове сунского правителя Гун-гуна. Когда во дворце случился пожар, Бо-цзи отказалась покинуть горящее здание, поскольку ее доверенная служанка где-то задержалась, а женщине неприлично было выходить из дома без сопровождения «мамки». Бо-цзи сгорела, ее служанка сложила о своей добродетельной госпоже скорбную песню, а через пять веков Лю Сян вдохновился ее «подвигом» и увековечил его в своей книге. Другая рассказанная Лю Сяном история о знаменитой женщине окончилась благополучно. Впрочем, трагизма, который предшествовал счастливой развязке, авторам данной книги, видимо, постигнуть не дано, и им остается лишь поверить конфуцианскому писателю на слово. Суть драмы сводилась к тому, что философ пятого века до н. э. Мэн-цзы из Цзоу (известный в европейской литературе как Менций), «войдя однажды в покои жены, застал ее неодетой». Вопиющее неприличие случившегося настолько поразило тонкую душу философа, что он, в нарушение всех конфуцианских норм (впрочем, канон «Ли цзи» тогда еще окончательно не сложился), «перестал приходить к жене». Оскорбленная супруга, чьи права были таким образом попраны, обратилась к свекрови с просьбой о разводе. Развод был в Китае делом редким и ложился несмываемым пятном на репутацию женщины, но другого выхода из сложившейся ситуации жена философа не видела. Существование семьи оказалось под угрозой, но, к счастью, «мать Мэна знала, что такое приличия». Она призвала сына к себе и сказала ему: «Приличия требуют, прежде чем войти в дверь, спросить, кто в доме. Тогда будешь достоин уважения. Прежде чем войти в зал, надо громко оповестить об этом, чтобы предупредить людей. Прежде чем войти в ворота, надо непременно осмотреться: не застанешь ли кого-нибудь врасплох. А мой сын, не разобравшись в приличиях, требует приличий от других. Как это далеко от правильного поведения!» Тогда Мэн-цзы понял, что сам виноват в своей драме, «попросил прошения и уговорил жену остаться». Эта незатейливая, с точки зрения авторов настоящей книги, история четыре века спустя произвела на сурового конфуцианца Лю Сяна такое сильное впечатление, что он с восторгом описал замечательную свекровь, которая смогла найти выход из безнадежного семейного конфликта. Несмотря на все противоречия между конфуцианством и даосизмом, в течение многих веков оба учения более или менее мирно сосуществовали, в том числе в спальнях и гаремах жителей Поднебесной. Но в двенадцатом веке философ и политический деятель Чжу Си укрепляет позиции конфуцианства, а заодно и наносит решительный удар по даосской сексологии. Вскоре неоконфуцианство становится официальной идеологией сунского Китая, а писатели начинают сочинять трактаты, в которых доказывают аморальность, бесполезность и даже вредность и опасность даосских сексуальных практик. Сунский автор Цзэн Цао писал: «Я раздобыл книгу „Жу яо цзин" учителя Цуя, который объясняет „сражение" при плотском общении с женщинами… Прочтя такое, я преисполнился омерзения и спросил себя: неужели учитель Цуй на самом деле такое говорил? Насколько мне известно, мудрецы древности такими делами не занимались». Судя по многочисленным и весьма вдохновенно написанным даосским текстам, мудрецы древности, вопреки Цзэн Цао, «такими делами» все-таки занимались, причем весьма успешно. Тем не менее, несмотря на крайнее почтение конфуцианцев к древним мудрецам, к концу тринадцатого века все, что имело отношение к сексу, стало строго табуированным. Под запрет попало даже столь невинное животное, как черепаха, поскольку ее голова на вытянутой шее напоминает мужской половой орган, а в ее привычке втягивать голову под панцирь усмотрели аналогию с мужем, который закрывает глаза на распутство жены. Само слово «гуй» — черепаха — стало запретным, исчезли имена, в которые входил иероглиф «гуй», печати и предметы, на которых было изображено «непристойное» животное, вышли из употребления. Жители провинции Чжэцзян пошли еще дальше и в порядке местной инициативы прекратили использовать слово «утка», поскольку считали, что эти птицы размножаются гомосексуальным путем. В Поднебесной получают распространение так называемые «Таблицы достоинств и прегрешений» — списки хороших и дурных поступков, каждый из которых оценен некоторым количеством баллов. С помощью несложной математики китаец теперь мог подвести баланс и вычислить уровень своей нравственности. Элементы разных религий могли переплетаться в этих таблицах самым причудливым образом, но по сути они носили сугубо конфуцианский характер. До наших дней дошел, например, текст, озаглавленный «Список заслуг и прегрешений в отношении десяти буддийских заповедей». Разделы трактата действительно совпадают с заповедями, регулирующими жизнь буддистов. Но авторство его совершенно неожиданно приписывается жившему в девятом веке даосскому монаху Люй Я ню (он же Люй Дунбинь), который, как мы уже писали выше, прославился тем, что посещал куртизанку, занимался любовью «внутри самого себя», в конце концов обрел эликсир бессмертия и вознесся на небо. После этого примечательного события даосы опубликовали под именем знаменитого подвижника многочисленные эротические сочинения. Но конфуцианцы, по-видимому, тоже решили воспользоваться авторитетом выдающегося небожителя и приписали ему трактат, содержание которого категорически противоречит основным принципам даосской сексологии, а заодно и образу жизни самого Люй Дунбиня. Трудно представить, чтобы друг Ян Лю, прекрасной куртизанки, карал «общение с приятелями, пристрастными к проституткам». Тем не менее в «Списке заслуг и прегрешений» это деяние приносит пятьдесят штрафных баллов. Таким же количеством баллов таблица карает «содержание слишком большого числа жен и наложниц», столь любезное даосам, но неуместное с точки зрения конфуцианцев. Чтение «романов и прочих низкопробных произведений» наказуется пятью баллами. За «хранение в рукавах эротических рисунков» полагается по десять баллов за каждый рисунок. Такой же штраф полагается за «чтение стихотворений, пробуждающих глубокие страсти», но баллы не начисляются, если это делается «с воспитательными целями». Второй текст, столь же безосновательно приписываемый неповинному Люй Дунбиню, называется «Таблица достоинств и прегрешений для предупреждения миру». Автор таблицы однозначно показывает, что в вопросах пола никаких вольностей поощрять не намерен. Так, «выказывание предпочтения какой-то одной жене или наложнице» карается пятьюстами баллами — так же, как поджог чужого дома. Этот же штраф причитается за один лишь помысел о том, чтобы сделать своей наложницей вдову (напомним, что браки с наложницами носили абсолютно законный и приличный характер). Для сравнения: убийство или изнасилование оценивались в тысячу баллов, то есть мужчина, выказавший предпочтение одной из своих жен и допустивший греховные мысли по поводу молоденькой вдовицы, приравнивался, с точки зрения высокоморальных конфуцианцев, к убийце. К нему же приравнивался создатель эротических книг и песен — ему тоже причиталась тысяча штрафных баллов. Читая злополучную таблицу, авторы настоящей книги смутились и задумались над тем, является ли их труд эротическим произведением и начислят ли им последователи учителя Куна (если таковые его прочтут) штрафную тысячу. В этих сомнениях их утешило лишь то, что ответственность разделят с ними и художник книги (тысяча баллов за «создание… эротических картинок»), и сотрудники издательства — за издание эротических книг полагается все та же пресловутая тысяча баллов. Обе таблицы, кому бы ни приписываюсь их авторство, были составлены, с точки зрения современных китаистов, не раньше конца тринадцатого века, в эпоху победившего неоконфуцианства, а опубликованы в шестнадцатом веке, уже в правление династии Мин. К этому времени даосские книги по «искусству внутренних покоев» уже числились в списках запрещенной литературы. С приходом к власти в середине XVII века маньчжурской династии Цин строгости усилились. То, что раньше входило в круг обшей культуры, теперь стало достоянием избранных эстетов. Известно, например, что в ханьское время (примерно по два века до и после рубежа эр) невестам еще до свадьбы вручали свитки с изображением основных позиций и пояснительным текстом, дабы они могли изучить теорию вопроса. Но в романе семнадцатого века «Подстилка из плоти», предположительно написанном его издателем, по имени Ли Юй, описывается уже совершенно другая ситуация с половым просвещением невест. Девица Юйсян, несмотря на то что она была дочерью «истинного последователя пути дао», до свадьбы читала только «серьезные книги, вроде „Повествования о женщинах-героинях" или „Канона о дочерней почтительности"». Такой пробел в воспитании не замедлил сказаться после свадьбы: когда молодой муж, по имени Вэйян, просил супругу снять одежды при свете дня, она «тотчас поднимала крик, будто над ней собирались учинить насилие». Но и по ночам Юйсян не слишком радовала своего супруга. «В супружеской жизни молодая жена предпочитала путь Золотой середины, то есть давно проторенный, упорно отвергая все новые и тем более неожиданные тропинки. На просьбу мужа „добыть огонь за рекой" она заявляла, что поворачиваться к мужу спиной ей-де неприлично. Когда он заводил разговор об „увлажнении влагой горящей свечи", она ему говорила, что супругу, мол, так будет не слишком удобно. Если Вэйян предлагал ей закинуть ножку повыше к плечам, она уверяла, что это требует от нее больших усилий. Когда приходила минута блаженства, Юйсян никогда не стонала от счастья, как обычно это делают другие женщины („Ох, смерть моя наступила!"), этим самым помогая мужу в ратном деле и укрепляя силы его духа. Юйсян не издавала ни единого звука, будто была немая. Видя, что ее ничем не проймешь, молодой муж весьма огорчился и даже впал в отчаяние». В конце концов для того, чтобы пробудить чувственность супруги, Вэйян покупает в лавке альбом эротического содержания. Сначала Юйсян, воспитанная, как и все женщины ее времени, на конфуцианской литературе, была возмущена: «Откуда попала сюда эта мерзкая книжка? Она оскверняет чистоту женских покоев!.. Ни за что не поверю, что подобные дела можно назвать приличными!» Но, познакомившись с альбомом поближе, молодая супруга не смогла устоять против соблазнительных картинок, снабженных не менее соблазнительными подписями. Например, такими, как изображение и описание позы «Голодный иноходец рвется к кормушке»: «Дева, возлегши на ложе, крепко обнимает возлюбленного, будто хочет привязать его к себе невидимой вервью. Он же, приняв на плечи ее ножки, устремляет нефритовый пест в глубины инь, нисколько не отклоняясь от намеченного пути. Влюбленные уже приблизились к вершине блаженства. Полузакрытые очи устремлены друг на друга, и ловят возлюбленные один другого устами, будто намерены проглотить язычок». Дело закончилось полной победой даосской практики над конфуцианской теорией. Юйсян не устояла против «Голодного иноходца», равно как и против «Шального мотылька, ищущего аромат»; позднее полюбила она и «Пути обратного увлажнения свечи», и «Добывание огня за горой». После чего вдохновленный муж «купил в лавке много новых книг (не меньше двух десятков), в которых рассказывались истории о „ветре и луне"». Книги эти он разложил на столе так, чтобы жена почаще на них натыкалась, конфуцианские же трактаты, «связав в один тюк, убрал подальше». Из этого текста видно, что, несмотря на запрет, наложенный властями на эротическую литературу, достать ее можно было без особого труда (по крайней мере, в семнадцатом веке). Подобным же образом обстояло дело и с созданием эротических произведений. При династии Мин, несмотря на все старания авторов «Таблиц достоинств и прегрешений», Китай пережил подлинный расцвет порнографического романа. Правда, при следующей династии, Пин, ужесточившей цензуру, эти книги в основном были уничтожены и сохранились либо в японских переводах, либо у редких коллекционеров. Но зато во множестве сохранились гравюры эпох Сун, Юань, Мин и Цин (то есть с середины десятого до начала двадцатого века), на которых изображены весьма пикантные, с точки зрения европейцев, сцены. Например, при любовном акте очень часто присутствуют служанки — они читают вслух стихи, поглаживают своих хозяев или же подносят им освежающие напитки. Иногда служанку или наложницу могли использовать в качестве подушки или подставки, как это показано на альбомных картинках и свитках девятнадцатого века. И если изображения такого рода в последние четыре века считались неприличными, то сами сцены эти были для китайцев делом обычным: запрещая книги, государство не заглядывало в постель своим подданным, и те продолжали практиковать даосские сексуальные методы, передавая их из поколения в поколение. При «продленном сношении», которое могло затянуться на полночи (или дня), трудно обойтись без напитков, да и чтение стихов может скрасить долгие часы даосской практики. Люди занятые — правители, чиновники, торговцы, — случалось, принимали в это время посетителей. В романах и в придворных записях часто упоминается, как чиновник проводит совещание или подписывает бумаги, не отрываясь от женщины. Люди более легкомысленные могли заниматься сексом на свежем воздухе, например в саду, принимая к сведению комментарии прохожих и пикируясь с ними через невысокую ограду. Впрочем, какие бы нравственные требования ни выдвигали последователи Конфуция к литературе и искусству, у авторов всегда была возможность обойти их. Дело в том, что в китайской литературе и живописи издавна сложился особый код, своего рода эзопов язык, с помощью которого самые обыденные понятия получали эротический подтекст. Так, «воробьем» называли фаллос, две рыбки, игравшие в воде, символизировали сексуальную удовлетворенность, заяц означал мужскую активность, а выражение «ловить зайца» означало «отправиться в публичный дом». «Цветы сливы» ассоциировались у китайцев с девицами легкого поведения, соответственно, если «цветы сливы расцветали второй раз», имелось в виду, что произошло повторное соитие. Выражение «конь бьет копытом» означало одну из поз, уточки-мандаринки тоже обозначали сексуальную позу, но они же служили символом супружеской верности. Сексуальный подтекст имели едва ли не все животные, светила, страны света, музыкальные инструменты, цвета, звуки… Горы на рисунке символизировали женские груди, мост обозначал область между анальным отверстием и влагалищем, задний дворик ассоциировался с гомосексуализмом… Таким образом, даже самые строгие запреты не мешали китайцам не только заниматься сексом, но и воспевать любые его виды. Интересно, что конфуцианцы на эротические сюжеты, недопустимые в живописи, смотрели сквозь пальцы, если они были использованы в графике. Графика считалась изначально вульгарным искусством, поэтому и требования моралистов к ней были ниже. Проведенный голландским китаеведом и дипломатом Робертом Хансом ван Гуликом анализ эротических гравюр эпохи Мин показал, что на половине из них во время акта присутствуют третьи (а иногда и четвертые, пятые и т. д.) лица — участники, помощники, наблюдатели. Кстати, «классическая поза» представлена лишь на каждом четвертом изображении. На каждом пятом женщина занимает позицию сверху, и, наконец, на каждом сотом изображены лесбийские пары. Вообще, лесбийская любовь и самоудовлетворение у китайских женщин никогда не считались чем-то постыдным, поскольку обитательницам гаремов приходилось так или иначе решать свои сексуальные проблемы. Гаремы имелись у множества жителей Поднебесной, а уж одна-две наложницы, в дополнение к главной жене, и вовсе были делом обычным. Когда население растет, невест всегда бывает больше, чем женихов, поскольку они обычно моложе и, значит, принадлежат к чуть-чуть более многочисленному поколению. Кроме того, китайские мужчины чаще, чем женщины, принимали монашество. Поэтому наложниц, как правило, хватало на всех. А вот способности удовлетворить их, несмотря на все старания даосских наставников, хватало не у всех. Надо полагать, ситуация стала еще острее после того, как изучение сексуальных трактатов стало уделом избранных… Так или иначе, китаянки активно практиковали то, что в романах поэтически называлось «любовью к ароматной наперснице». А их мужья смотрели на это занятие сквозь пальцы или даже поощряли его. На любом рынке можно было купить искусственные пенисы, изготовленные из слоновой кости или дерева, — исполняя «мужскую роль», женщины закрепляли их с помощью специальных ремешков. Большой популярностью пользовались сухие черные грибы с тугой шляпкой, напоминающие пенис. Во влагалище такой гриб разбухал и становился теплым и упругим. Для поклонниц равноправия был изобретен двусторонний пенис с шелковыми петлями, привязанными посередине. Обратив свои «яшмовые врата» друг к другу, женщины по очереди тянули за шнуры. Заметим попутно, что мужчины, имея дело с женщинами, тоже пользовались многочисленными приспособлениями. Идя на свидание, китаец часто имел с собой массажер, который назывался «полировщиком яшмовой ступени», зажимы и колпачки, стимуляторы и возбуждающие мази… Особо популярны были сделанные из нефрита, серебра и слоновой кости кольца, которые надевались на основание пениса — они препятствовали эякуляции и помогали поддерживать эрекцию, а выступ или крючок на таком кольце дополнительно возбуждал женщину. Индустрия этих изделий непрерывно развивалась, китайцы использовали новейшие достижения. Так, после появления в Поднебесной качественной резины искусственные пенисы для услаждения «ароматных наперсниц» были дополнительно оснащены столь же искусственными мошонками, наполнявшимися теплым молоком. Впрыскивание этого молока позволяло придать больше достоверности происходящему. Даже после того, как власть в Поднебесной перешла к династии Цин и по всей стране началось массовое уничтожение эротической литературы, произведения, в которых воспевалась (без излишнего натурализма) лесбийская любовь, запретными не стали. Уже упоминавшийся нами Ли Юй, автор знаменитого романа «Подстилка из плоти», написал пьесу «Лянь сян бань» («Любовь к Благоуханной Подруге»). В центре пьесы — молодая замужняя женщина Ши Юнь-цзянь. Во время посещения храма она влюбляется в красивую и талантливую девушку по имени Юнь-хуа. Счастью юной пары мешают многочисленные житейские перипетии, но в конце концов любовь и добро побеждают: Юнь-хуа входит в семью своей возлюбленной и становится наложницей ее мужа. Женщины соединяют свои судьбы под одним кровом и этим счастливы; счастлив и муж. Пьеса пользовалась успехом, поскольку ее художественные достоинства бесспорны, а сюжет был для жителей Поднебесной делом вполне обычным и никого не смущавшим. Не смущали толерантных китайцев и женщины, которые по каким-либо причинам избирали в качестве «ароматной наперсницы» самое себя. Правда, надо отметить, что иногда голоса против лесбийской любви и онанизма все же раздавались, но высказывались уже не конфуцианцы, а даосы. Так, Пэн Цзу сказал: «Если люди вследствие чрезмерной похотливости долго не живут, козни злых духов не обязательно тому причиной. Некоторые женщины имеют привычку удовлетворять свою страсть, вводя во влагалище мешочек с мукой или же член, сделанный из слоновой кости. Все эти средства крадут годы жизни, преждевременно старят женщину и влекут ее скорую смерть». На альбомном листе XIX века сохранилось изображение очаровательной китаянки, созерцающей эротический свиток. К ее пятке привязан искусственный пенис, которым она не без изящества пользуется. А юноша, склонившийся над дамой, наблюдает за ее игрой, получая тем самым свою долю изысканных удовольствий. К мужскому онанизму отношение было значительно более строгим. Сексуальные пособия категорически запрещали его, поскольку он вел к бессмысленной растрате спермы, а значит, и жизненной энергии (женская жизненная энергия с сексом связывалась в меньшей степени, она была прежде всего сосредоточена в менструальной крови). Поэтому к онанизму мужчине позволялось прибегать только в исключительных случаях: если он был лишен женского общества и не в достаточной мере владел даосскими техниками, позволяющими направить сперму в нужное русло и превратить ее посредством внутренней алхимии в бессмертный дух. Даже поллюции во время сна считались очень нежелательными: во-первых, они вели к той же потере семени, а во-вторых, могли означать, что мужчину атакуют злые духи, стремящиеся овладеть его жизненной энергией. Если причиной поллюции была реальная женщина, увиденная во сне, существовала немалая вероятность, что на самом деле она была лисой-оборотнем и ее следовало опасаться и всячески избегать — не только во сне, но и в реальной жизни. Впрочем, для большинства мужчин Поднебесной, во всяком случае, проблема самоудовлетворения остро не стояла. Значительно более остро стояла проблема удовлетворения многочисленных жен и наложниц. Что же касается неженатых мужчин и монахов, то к их услугам всегда были публичные дома и «веселые кварталы». И буддизм и особенно даосизм достаточно терпимо относились к плотским грехам, поэтому посещение женщин монахами было делом достаточно обычным. Поэт Тан Инь писал в шестнадцатом веке: По слухам, монахи ведут святую жизнь, Это люди прямые и твердые, как колонна или луч. Они бреют бороды и стригут волосы, Все у них блестит с головы до ног, И все же ничто не сияет, как то орудие. Которое они то и дело извлекают из своих одежд. Проституция тоже всегда была в Китае делом обычным и дозволенным. Неженатый мужчина открыто посещал веселые кварталы и скорее мог бы подвергнуться осуждению, если бы этого не делал, — ведь половой акт был важной составляющей мировой гармонии. Кстати, общаясь с проститутками, мужчина мог нарушать даосские запреты на расход спермы — считалось, что у этих женщин от частой близости с мужчинами вырабатывается очень мощная жизненная сила и они передают ее клиенту, который, даже допуская семяизвержение, получает больше энергии, чем теряет. От общения с проститутками медицинские трактаты стали предостерегать жителей Поднебесной только начиная с шестнадцатого века, когда в стране появился сифилис. К самим продажным женщинам китайцы тоже относились без презрения — их профессия занимала в обществе свою нишу и считалась не менее полезной, чем любая другая. Хотя и здесь была своя иерархия. Куртизанки достаточно высокого ранга пользовались уважением (тем более что это были едва ли не единственные китаянки, имевшие хорошее образование). К проституткам из дешевых борделей относились с пренебрежением, но это было связано не столько с самой их профессией, сколько с тем, что сюда женщины очень часто попадали по приговору суда — в средневековом Китае преступниц могли присудить к службе в государственном борделе, и не только самих преступниц, но и женщин, которые имели несчастье оказаться родственницами осужденных мужчин. В глазах китайцев эти женщины несли заслуженную кару. Кроме того, в борделях нередко оказывались иноземные рабыни. Все эти категории женщин, помимо прочего, не обладали образованием, умениями и талантами, необходимыми для куртизанок высшей категории, поэтому и уважением не пользовались. Но ни презираемой, ни тем более запретной их профессия никогда не считалась. С гомосексуальной проституцией дело обстояло немного сложнее, хотя сам по себе гомосексуализм в Китае был распространен, наверное, не больше и не меньше, чем в странах Европы. В древности он не осуждался, а даосские пособия по сексу о нем попросту умалчивают. Конечно, с точки зрения даосизма введение «нефритового перста» в «нефритовую вазу», или «нефритовую пещеру», как китайцы называли влагалище, — дело значительно более высокодуховное, чем введение его в «медный таз», предназначенный для нечистот. Эта идея, кстати, распространялась и на соединение с женщиной — анальный секс китайцы не жаловали, хотя в древних текстах и сохранилось описание того, как «цветущая ветвь» или «нефритовое дерево» приближается к «полной луне». Позднее это занятие получило название «цветы с заднего двора» или «стиль ученых». Но возможно, что последний термин уже говорит об элитарности и слабой распространенности «стиля»… Что же касается союза между двумя мужчинами, он не мог символизировать союз полярных сил мироздания и пользы от него, во всяком случае, было мало. Но и вреда особого не было, поскольку соединение двух однородных «ян» не приводило к потере энергии ни одним из партнеров. В документах и в романах любовь между мужчинами упоминается без всяких моральных оценок как дело достаточно обычное. Известно, что официальные фавориты были у многих правителей и императоров древности. Так, император Вэнь-ди, правивший в середине второго века до н. э., вступил в гомосексуальную связь из самых возвышенных религиозных соображений. Он был увлечен даосскими практиками и поиском эликсира жизни. Однажды венценосному подвижнику приснился сон, что молодой и красивый лодочник перевозит его в обитель бессмертных. И когда впоследствии императору довелось встретить на своем жизненном пути реального лодочника, по имени Дэн Тун, который напомнил ему юношу из сновидения, богобоязненный император не рискнул пренебречь знаком свыше. Он сделал Дэн Туна своим любовником и осыпал почестями. На всю Поднебесную прославился Дун Сянь, фаворит Ай-ди, последнего императора династии Ранняя Хань. Однажды днем любовники заснули на ложе, и Дун Сянь оказался лежащим на рукаве императора. Вскоре Ай-ди вызвали для участия в торжественной аудиенции, но владыка Поднебесной не захотел будить своего возлюбленного — он достал меч и отрезал рукав. С той поры словом «дуаньсю» («отрезанный рукав») стали называть любовь между мужчинами. Гомосексуализм процветал в среде актеров, потому что в Старом Китае дамы в театр не допускались ни в качестве актрис, ни в качестве зрительниц. Женщин на сцене изображали мужчины, которые часто входили в роль настолько, что продолжали играть ее и в реальной жизни… Был распространен гомосексуализм и в даосских и буддистских монастырях, где к нему относились, во всяком случае, более терпимо, чем в монастырях христианских. Естественно, что гомосексуальная проституция в Китае тоже существовала. Цинский ученый Чжао И писал, что при династии Северная Сун (960 — 1127 годы) имелась категория мужчин, которые зарабатывали на жизнь проституцией. Они ходили по улицам одетые и напомаженные, как женщины. В начале двенадцатого века был принят закон, который за это предписывал сто ударов бамбуковой палкой и большой штраф. Но через несколько лет, уже при династии Южная Сун, порок победил, закону пришлось отступить, а мужчины-проститутки составили особую гильдию. Впрочем, с приходом к власти маньчжурской династии Цин, правившей с середины семнадцатого века до 1911 года, нравственность восторжествовала, и гомосексуализм, как продажный, так и по любви, был запрещен законом. Тогда же были запрещены и браки между китайцами и маньчжурами — этот указ оставался в силе до 1905 года. Династию Цин заменила Китайская республика, и Китай вступил в очередной период раздробленности, гражданских и прочих войн. Лишь в 1949 году смутное время завершилось победой китайской компартии. Естественно, что такая радикальная смена власти не могла не сказаться на представлениях о нравственности. 80 тысяч обитательниц «веселых кварталов» переквалифицировались в строительниц коммунизма. Претерпела изменения и структура семьи: институт наложниц, имевший в Китае многотысячелетнюю традицию, был отменен. Впрочем, изгонять старых наложниц было не обязательно, их дозволялось сохранить, а вот заводить новых с тех пор категорически возбранялось. К концу века в Китае от сексуальных вольностей прошлого осталось одно воспоминание, а точнее, даже и его не осталось, поскольку древние даосские трактаты об «искусстве внутренних покоев» частично были уничтожены, а все уцелевшее попадало под действие закона о порнографии. Подобной участи удостоилось и множество европейских книг достаточно невинного содержания, например роман «Любовник леди Чаттерлей» Д. Лоуренса, который сначала запретили вообще, а потом разрешили распространять, но только «в умеренном количестве». Кампания по борьбе с порнографией в Китае получила название «сао хуан», или «вычистим желтое». «Желтое» вычищали долго и старательно, тем не менее власти КНР долгое время были обеспокоены состоянием нравственности на территории Поднебесной. В 1983 году Дэн Сяопин призвал дать отпор «развращению молодежи упаднической буржуазной западной культурой». Что же касается отечественных деятелей искусства, в их адрес Дэн Сяопин выдвинул суровое обвинение: «Отдельные произведения рекламируют даже секс!» Руководящие указания были приняты к исполнению, после чего от секса и от «желтого» в Китае уже мало что осталось. В школах Поднебесной нравственность успела пустить столь глубокие корни, что дети, которых призывали бороться с «желтым», даже не знали, что же есть это самое «желтое». Китайские школьники поняли призыв по-своему и стали активно избавляться от учебников и тетрадок желтого цвета, что, впрочем, лишь свидетельствует о полном успехе кампании. Позднее, когда стало ясно, что китайцы, бывшие ранее одной из самых сексуально продвинутых наций в мире, вообще не знают, с какой стороны и зачем подходить к женщине, в стране началась кампания по половому просвещению молодежи. Но к этому времени даосские техники были забыты, а коммунисты ничего принципиально нового (как, впрочем, и старого) в этом вопросе предложить не могли. Учителя, разрабатывающие спецкурсы по половому просвещению, жаловались в газете «Чайна дейли», что не могут найти подходящих к делу цитат из произведений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Впрочем, даже если бы таковые цитаты и нашлись, классикам марксизма пришлось бы удовольствоваться тем, что их заветы применяют весьма ограниченно: страна провозгласила политику строгого контроля рождаемости. Теперь представителям коренной национальности, ханьцам (то есть собственно китайцам), живущим в городе, предложили, в нарушение всех конфуцианских традиций, обойтись одним ребенком на семью. Селянам разрешили двух детей, но и это достаточно немного. Тут бы и пригодились даосские трактаты по удержанию спермы, но они, увы, давно уже попали под запрет как порнографическая литература. Поскольку даосские тексты были запрещены, а классики марксизма вопроса об удержании спермы, к сожалению, не касались, китайские коммунисты предпочли другое решение вопроса и сделали акцент на контрацептивах (о которых, впрочем, у пресловутых классиков, насколько известно авторам настоящей книги, тоже ничего не говорится). Это расширяло сексуальные права китайцев, дозволяя им завершенный половой акт. Но радость жителей Поднебесной (а вернее. Китайской Народной Республики, в каковую Поднебесная после катаклизмов первой половины двадцатого века превратилась в 1949 году) была преждевременной: в стране ввели закон, воспрещающий внебрачное сожительство (как с применением контрацептивов, так и без оных). Впрочем, в сегодняшнем Китае ни любовницу, ни единственную жену найти не так-то просто. После того как в 1979 году власти провозгласили политику «одна семья — один ребенок» и перестали выдавать на второго ребенка продовольственные карточки, жительницы Поднебесной, узнав, что ожидают девочку, начали массово делать аборты. Ведь по традиции, идущей еще с конфуцианских времен, только мальчик может приносить жертвы душам усопших родителей. Китайские коммунисты жертвы душам предков, быть может, и не приносят, но мальчикам все равно отдают предпочтение. И даже сельские жители, которым разрешено иметь двух детей, обычно делают выбор в пользу двух мальчиков, чтобы подстраховаться. Кроме того, если рождаемость падает (а она, стараниями властей, действительно падает), женихов всегда бывает больше, чем невест. В результате в 2010 году в стране оказалось почти 50 миллионов лишних мужчин. Женщин для них не хватает, и взять их негде. Недавно в Поднебесной возник совершенно несвойственный для ее жителей обычай воровства невест. Меняются и другие брачные традиции: раньше жених (точнее, его семья) выбирал невесту; теперь все чаще невеста выбирает жениха. Правда, для того, чтобы сделать этот выбор, невестам приходится долго ждать: минимальный брачный возраст составляет в сегодняшнем Китае 20 лет для женщин и 22 года для мужчин. Те китайцы, которым невест не хватило, оказываются в сложной ситуации: соблазнять чужих жен им запрещено в законодательном порядке. Новая редакции Закона о браке, принятая в 2001 году, гласит: «Супруги должны быть верными друг другу…» Особой статьей запрещено «совместное проживание одного из супругов с другим лицом противоположного пола». Китайские холостяки, не имеющие возможности обзавестись женой, лишены, в отличие от своих европейских собратьев, даже скромного удовольствия полюбоваться на улице женскими ножками. Правда, короткие юбки китаянки носят — но вот разглядывать то, что из-под них виднеется, запрещено законом. По ножкам (как и по другим открытым частям женского тела) можно лишь скользить равнодушным взглядом. Если же этот взгляд покажется китаянке слишком пристальным, она может привлечь «оскорбителя» к ответственности и добиться для него нескольких дней тюрьмы. Строгость общегосударственных законов по защите нравственности не только не ослабляется необязательностью их исполнения, но, напротив, умножается инициативой на местах. Так, власти Нанкина решили, что и неженатым китайцам вступать во внебрачные связи неуместно, и приняли постановление, согласно которому все чиновники города обязаны жениться на своих любовницах, если у них таковые окажутся. И все-таки многочисленные запреты на секс, казалось бы одержавшие победу на всей территории Китайской Народной Республики, стали рушиться в конце двадцатого века. Вместо мировой социалистической революции, победа которой казалась так близка, китайским коммунистам пришлось лицом к лицу столкнуться с революцией совершенно неожиданной — сексуальной. Если в 1980 году, по свидетельству институтских преподавателей, в любовные связи на первом году обучения вступали один-два студента на курс, то уже в 1993 году таких вольнодумцев было множество. В шести вузах провинции Хунань сексуальных партнеров имели 257 из 627 студентов старших и 283 из 883 студентов младших курсов. Запретный плод к этому времени успела вкусить примерно половина студентов Чжуншаньского университета. Впереди, как и положено, оказались жители столицы: в одной из групп Пекинского университета, согласно опросу, сексуальных партнеров имели 28 студентов из 33. Как они умудрились добиться таких успехов при таком дефиците женщин, авторам настоящей книги не известно.