892 Просмотра

Илья Львович Сельвинский (в 1920-е годы пользовался псевдонимами Эллий-Карл и Илья-Карл Сельвинский, в документах военного времени — Илья-Карл Львович; 1899—1968) — русский советский поэт крымчакского происхождения. Прозаик и драматург. Основатель и председатель Литературного центра конструктивистов.

Илья Львович Сельвинский

О ЛЮБВИ

Если умру я, если исчезну,
Ты не заплачешь. Ты б не смогла.
Я в твоей жизни, говоря честно,
Не занимаю большого угла.

В сердце твоем оголтелый дятел
Не для меня долбит о любви.
Кто я, в сущности? Так. Приятель.
Но есть права у меня и свои.

Бывает любовь безысходнее круга —
Полубезумье такая любовь.
Бывает — голубка станет подругой,
Лишь приголубь ее голубок,

Лишь подманить воркованием губы,
Мехом дыханья окутать ее,
Грянуть ей в сердце — прямо и грубо —
Жаркое сердцебиенье свое.

Но есть на свете такая дружба,
Такое чувство есть на земле,
Когда воркованье просто не нужно,
Как рукопожатье в своей семье,

Когда не нужны ни встречи, ни письма,
Но вечно глаза твои видят глаза,
Как если б средь тонких струн организма
Новый какой-то нерв завелся.

И знаешь: что б ни случилось с тобою,
Какие б ни прокляли голоса —
Тебя с искалеченною судьбою
Те же теплые встретят глаза.

И встретят не так, как радушные люди,
Но всей
 глубиною
 своей
 чистоты,
Не потому, что ты абсолютен,
А просто за то, что ты — это ты.

1939

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

ПЕСНЯ КАЗАЧКИ

 Н. Асееву1

Над рекой-красавицей птица не воркует —
Голос пулемета заменил дрозда.
Там моя заботушка, сокол мой воюет,
 На папахе алая звезда.

Я ли того сокола сердцем не кормила?
Я ли не писала кровью до зари?
У него, у милого, от его да милой
 Письмами набиты газыри.

Письма — не спасение. Но бывает слово —
Душу озаряет веселей огня.
Если там хоть весточки ожидают снова,
 Это значит — помнят и меня.

Это значит — летом ли, зимней ли порошей
Постучит в оконце звонкое ружье.
Золотой-серебряный, друг ты мой хороший,
 Горюшко военное мое.

Над моей бессонницей пролетают ночи,
Как закрою веки — вижу своего.
У него, у милого, каренькие очи...
 Не любите, девушки, его.

1943, 72-я Кубанская дивизия

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

ОХОТА НА ТИГРА

 1

В рыжем лесу звериный рев:
 Изюбрь окликает коров,
Другой с коронованной головой
 Отзывается воем на вой —
И вот сквозь кусты и через ручьи
На поединок летят рогачи.

 2

Важенка робко стоит бочком
 За венценосным быком.
Его плечи и грудь покрывает грязь.
 Измазав чалый окрас,
И он, оскорбляя соперника басом,
Дует в ноздри и водит глазом.

 3

И тот выходит, огромный, как лось,
 Шею вдвое напруживая.
До третьих сучьев поразрослось
 Каменное оружие.
Он грезит о ней,
 о единственной,
 той!
Глаза залиты кровавой мечтой.

 4

В такие дни, не чуя ног,
 Иди в росе по колени.
В такие дни бери манок,
 Таящий голос оленя,
И лад
 его
 добросовестно зубря,
Воинственной песнью мани изюбря.

 5

Так и было. Костром начадив,
 Засели в кустарнике на ночь
Охотник из гольдов, я и начдив,
 Некто Игорь Иваныч.
Мы слушали тьму. Но брезжит рассвет,
А почему-то изюбрей нет.

 6

Охотник дунул... Тишина.
 Дунул еще. Тишина.
Без отзыва по лесам неслась
 Искусственная страсть.
Что ж он, оглох, этот каверзный лес-то?
Думали — уж не менять ли место.

 7

И вдруг вдалеке отозвался рев.
 (В уши ударила кровь...)
Мы снова — он ближе. Он там. Он тут —
 Прямо на наш редут.
Нет сомненья: на дудошный зык
Шел великолепный бык.

 8

Небо уже голубело вовсю.
 Было светло в лесу.
Трубя до тропам звериных аллей,
 Сейчас
 на нас
 налетит
 олень...
Сидим — не дышим. На изготовке
 Три винтовки.

 9

И вдруг меж корней
 в травяном горизонте
 Вспыхнула призраком вихря
Золотая. Закатная. Усатая, как солнце,
 Жаркая морда тигра!
Полный балдеж во блаженном успенье —
Даже... выстрелить не успели.

 10—11

Олени для нас потускнели вмиг.
 Мы шли по следам напрямик.
Пройдя километр, осели в кустах.
 Час оставались так.

Когда ж тишком уползали в ров,
Снова слышим изюбревый рев —
И мы увидали нашего тигра!
В оранжевый за лето выгоря,
Расписанный чернью, по золоту сед,
 Драконом, покинувшим храм,
Хребтом повторяя горный хребет,
 Спускался он по горам.

 12

Порой остановится, взглянет грустно,
Раздраженно дернет хвостом,
И снова его невесомая грузность
Движется сопками в небе пустом.
Рябясь от ветра, ленивый, как знамя,
Он медленно шел на сближение с нами.

 13

Это ему от жителей мирных
Красные тряпочки меж ветвей,
Это его в буддийских кумирнях
Славят, как бога: Шан —
 Жен —
 Мет —
 Вэй!1
Это он, по преданью, огнем дымящий,
Был полководцем китайских династий.

 14

Громкие галки над ним летали,
Как черные ноты рычанья его.
Он был пожилым, но не стар летами —
Ужель ему падать уже на стерво?
Увы, все живое швыряет взапуск
Пороховой тигриный запах.

 15

Он шел по склону военным шагом,
Все плечо выдвигая вперед;
Он шел, высматривая по оврагам,
Где какой олений народ —
И в голубые струны усов
Ловко цедил... изюбревый зов.

 16

Милый! Умница! Он был охотник:
Он применял, как и мы, «манок».
Рогатые дурни в десятках и сотнях
Летели скрестить клинок о клинок,
А он, подвывая с картавостью слабой,
Целился пятизарядной лапой.

 17

Как ему, бедному, было тяжко!
Как он, должно быть, страдал, рыча:
Иметь. Во рту. Призыв. Рогача —
И не иметь в клыках его ляжки.
Пожалуй, издавши изюбревый зык,
Он первое время хватал свой язык.

 18

Так, вероятно, китайский монах,
Косу свою лаская, как девичью,
Стонет...
 Но гольд вынимает «манок».
Теперь он суровей, чем давеча.
Гольд выдувает возглас оленя,
Тигр глянул — и нет умиленья.

 19

С минуту насквозь прожигали меня
 Два золотых огня...
Но вскинул винтовку товарищ Игорь,
Вот уже мушка села под глаз,
Ахнуло эхо!— секунда — и тигр
Нехотя повалился в грязь.

 20

Но миг — и он снова пред нами, как миф,
 Раскатом нас огромив,
И вслед за октавой, глубокой, как Гендель,
 Харкнув на нас горячо,
Он ушел в туман. Величавой легендой.
 С красной лентой. Через плечо.

1932, Владивосток

Примечания
1. Шан-Жен-Мет-Вэй — Истинный Дух Гор и Лесов,— так китайцы называют тигра. (Прим. автора.)

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

ПРЕЛЮД

Вот она, моя тихая пристань,
Берег письменного стола...

Шел я в жизни, бывало, на приступ,
Прогорал на этом дотла.
Сколько падал я, подымался,
Сколько ребер отбито в боях!

До звериного воя влюблялся,
Ненавидел до боли в зубах.
В обличении лживых «истин»
Сколько глупостей делал подчас —
И без сердца на тихую пристань
Возвращался, тоске подчинись.

Тихо-тихо идут часы,
За секундой секунду чеканя.
Четвертушки бумаги чисты.
Перья
 дремлют
 в стакане.
Как спокойно. Как хорошо.
Взял перо я для тихого слова...
Но как будто
 я поднял
 ружье:
Снова пламя! Видения снова!

И опять штормовые дела —
В тихой комнате буря да клики..

Берег письменного стола.
Океан за ним — тихий. Великий.

1957

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

* * *

Ты не от женщины родилась:
Бор породил тебя по весне,
Вешнего неба русская вязь,
Озеро, тающее в светизне...
Не оттого ли твою красу
Хочется слушать опять и опять,
Каждому шелесту душу отдать
И заблудиться в твоем лесу?

1957

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

СОНЕТ

Я испытал и славу и бесславье,
Я пережил и войны и любовь;
Со мной играли в кости югославы,
Мне песни пел чукотский зверолов.

Я слышал тигра дымные октавы,
Предсмертный вой эсэсовских горилл,
С Петром Великим был я под Полтавой,
А с Фаустом о жизни говорил.

Мне кажется, что я живу на свете
Давнее давнего... Тысячелетье...
Я видел все. Чего еще мне ждать?

Но, глядя в даль с ее миражем сизым,
Как высшую
 хочу я
 благодать —
Одним глазком взглянуть на Коммунизм.

1957

Илья Сельвинский. Стихи.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.

ЧЕЛОВЕК ВЫШЕ СВОЕЙ СУДЬБЫ!

Что б ни случилось - помни одно:
Стих - тончайший громоотвод!
Любишь стихи -
 не сорвешься на дно:
Поэзия сыщет, поймет, позовет.
Живи,
 искусства не сторонясь,
Люди без лирики, как столбы.
Участь наша ничтожнее нас:
Человек
 выше своей судьбы.

1960

Вечер поэзии. Репертуарный сборник.
Москва: Искусство, 1964.

* * *

Граждане! Минутка прозы:
Мы 
 в березах —
 ни аза!
Вы видали у березы
Деревянные глаза?

Да, глаза! Их очень много.
С веками, но без ресниц.
Попроси лесного бога
Эту странность объяснить.

Впрочем, все простого проще.
Но в народе говорят:
Очень страшно, если в роще
Под луной они глядят.

Тут хотя б молчали совы
И хотя бы не ныл бирюк —
У тебя завоет совесть.
Беспричинно.
 Просто вдруг.

И среди пеньков да плешин
Ты падешь на колею,
Вопия:
 «Казните! Грешен:
Писем бабушке не шлю!»

Хорошо бы под луною
Притащить сюда того,
У кого кой-что иное,
Кроме бабушки его...

1959

Вечер поэзии. Репертуарный сборник.
Москва: Искусство, 1964.

ИЗ ЦИКЛА «АЛИСА»: ЭТЮД 10

Пять миллионов душ в Москве,
 И где-то меж ними одна.
Площадь. Парк. Улица. Сквер.
 Она?
 Нет, не она.
Сколько почтамтов! Сколько аптек!
 И всюду люди, народ...
Пять миллионов в Москве человек.
 Кто ее тут найдет?

Случай! Ты был мне всегда как брат.
 Еще хоть раз помоги!
Сретенка. Трубная. Пушкин. Арбат.
 Шаги, шаги, шаги.

Иду, шепчу колдовские слова,
 Магические, как встарь.
Отдай мне ее! Ты слышишь, Москва?
 Выбрось, как море янтарь!

Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

ИЗ ЦИКЛА «АЛИСА»: ЭТЮД 5

Я часто думаю: красивая ли ты?
Не знаю, но краса с тобою не сравнится!
В тебе есть то, что выше красоты,
Что лишь угадывается и снится.

Имя твое шепчу неустанно,
Шепчу неустанно имя твое.
Магнитной волной через воды и страны
Летит иностранное имя твое.

Быть может, Алиса, за чашкою кофе
Сидишь ты в кругу веселых людей,
А я всей болью дымящейся крови
Тяну твою душу, как чародей.

И вдруг изумленно бледнеют лица:
Все тот же камин. Электрический свет.
Синяя чашка еще дымится,
А человека за нею нет...

Ты снова со мной.
За строфою-решеткой,
Как будто бы я с колдунами знаком,
Не облик, не образ, а явственно, четко —
Дыханье, пахнущее молоком.

Теперь ты навеки со мной, недотрога!
Постигнет ли твой Болеслав или Стах,
Что ты не придешь? Ты осталась в стихах.

Для жизни мало, для смерти много.

Советская поэзия. В 2-х томах. 
Библиотека всемирной литературы. Серия третья. 
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. 
Москва: Художественная литература, 1977.