- 908 Просмотров
- Обсудить
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\
Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы.
Выи им подняли вверх, закололи. тела освежили,
Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли
Вдвое кругом и на них положили останки сырые.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,
Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,
Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.
Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;
И когда питием и пищею глад утолили...
(I, 458 - 461; 464 - 469)
Во II песни (421 - 424, 427 - 432) эти стихи в греческом тексте
повторяются слово в слово.
И все же приемы индивидуальной и обусловленной ситуацией точной
характеристики героя уже проявляются отчетливо в гомеровских поэмах. Так,
эпитет "ужасный" необычен для Ахилла (он применяется чаще всего и Аяксу,
сыну Теламона), и когда мы читаем в ХХI песни "Илиады":
Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной
Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем
Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства
Более не было...
( "Илиада", ХХI, 526 - 529),
невозможно допустить, что Ахилл назван "ужасным" случайно, а не в
соответствии со сложившейся ситуацией и как бы увиденный глазами Приама.
В самом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия,
свидетельствующие о том, что Гомер характеризует своих героев не только тем,
что они говорят, но и тем, как они говорят. В частности, склонность
престарелого Нестора к многословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын
Теламона, говорит не так, как Диомед.
Характеры гомеровских героев уже очень далеки от фольклорной
однозначности и прямолинейности. Гектор, главный противник Ахилла и всех
ахейцев, предстает перед нами героем, который готов погибнуть и погибает,
защищая свой город, предстает любящим мужем и отцом ("Илиада", VI, 404 -
483). Именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает
Гомер слова, которые выглядят как; прочувствованная формулировка его
собственного мироощущения:
Ты не обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам
Верить велишь? Презираю я птиц и о том не забочусь,
Вправо ли птицы несутся, к востоку денницы и солнца,
Или налево пернатые к мрачному западу мчатся.
Верить должны мы единому, Зевса великого воле,
Зевса, который и смертных и вечных богов повелитель!
Знаменье лучшее всех - за отечество храбро сражаться!
Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя?
Ежели Трои сыны при ахейских судах мореходных
Все мы падем умерщвленные, ты умереть не страшися!
("Илиада", ХII, 237 - 246)
Но и его охватывает трепет при виде приближающегося Ахилла. Он
обращается в бегство, обегает трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллом, и
только обманутый Афиной, явившейся к нему в облике его брата Деифоба,
решается на роковой поединок с Ахиллом ("Илиада", ХХII, 131 - 248).
Образ главного героя "Илиады" Ахилла не только неоднозначен, но и
обнаруживает на протяжении поэмы черты развития. Ахилл, сильнейший из
сильных и храбрейший из храбрых, не выдерживает обиды, нанесенной ему
верховным предводителем ахейцев под Троей Агамемноном, отобравшим у него
любимую им пленницу Брисеиду. Разгневанный Ахилл перестает участвовать в
сражениях и через свою мать, богиню Фетиду, добивается того, что Зевс
ниспосылает ахейцам поражения, которые заставляют их раскаяться в обиде,
нанесенной самому могучему из героев. Гомер признает, что у Ахилла были все
основания для того, чтобы прийти в ярость, и все же он уже во вступлении к
"Илиаде" называет гнев Ахилла "губительным, пагубным" (I, 2: в переводе
Гнедича "грозный"), а затем шаг за шагом показывает, что поведение Ахилла
привело к гибели его лучшего друга Патрокла. (Фигура Патрокла, одна из
наиболее симпатичных в "Илиаде", является, вероятно, созданием самого
Гомера, не имевшим прототипа в эпической традиции.) Ахилл наконец
раскаивается в своем поведении. Он выступает на защиту ахейцев и убивает в
поединке Гектора. Но здесь Гомер изображает Ахилла преступившим в скорби по
Патроклу и в ненависти к Гектору божеские и человеческие законы: Ахилл
глумится над телом мертвого Гектора и собирается лишить его погребения. Лишь
в заключительной песни "Илиады" Гомер показывает Ахилла, смягченного горем
явившегося к нему отца Гектора Приама. Ахилл выдает ему для погребения тело
Гектора и сам плачет вместе с Приамом (ХХIV, 509 - 512). Тот самый Ахилл,
которого лишь вмешательство Афины удержало в I песни от нападения на
Агамемнона (188 - 221), в ХХIV, последней, сам принимает заранее меры, чтобы
не допустить вспышки гнева, которая могла бы побудить его посягнуть на
явившегося к нему просителем Приама (582 - 586).
Одним из наиболее бросающихся в глаза художественных приемов
гомеровского эпоса является изображение героев действующими не по
собственному побуждению, а получающими в важные моменты помощь и советы от
покровительствующих им богов. Так, уже в I песни "Илиады" видимая только
Ахиллу Афина по поручению Геры останавливает его в тот момент, когда он был
готов броситься с мечом на Агамемнона, и обещает Ахиллу удовлетворение за
нанесенную ему обиду (I, 193 - 218). В III песни Афродита спасает от гибели
Париса-Александра, потерпевшего поражение в поединке с Менелаем (III, 374 -
382). При этом боги всегда добиваются того, чтобы действие развивалось либо
в соответствии с уже сложившейся эпической традицией, либо в согласии с
художественным замыслом поэта, так что немецкие филологи метко
охарактеризовали эту поразительную черту гомеровского эпоса как
Gotterapparat - т. е. "аппарат богов", который поэт использует для развития
действия в нужном направлении.
Очевидно, люди догомеровской и гомеровской эпохи могли в критических
ситуациях ощущать принимаемые ими решения как результат внушения божества, а
кому-то из них казалось, что он слышал их указания или даже видел этих
богов в человеческом или в каком-либо ином облике. Однако в гомеровской
поэзии вмешательство богов в дела людей и их руководство героями явно
превратились в художественный прием, имеющий, в частности, целью приподнять
героев эпоса и их дела над обычным человеческим уровнем. Не случайно
неожиданное выступление Терсита, призвавшего воинов отправляться по домам,
мотивировано всего лишь его собственным низменным характером, а
противодействие, которое оказал ему и другим желавшим вернуться Одиссей,
мотивировано полученным им от Афины поручением ("Илиада", II, 166 - 277):
вмешательства богов Гомер удостаивает только лучших - благородных героев
знатного происхождения.
Даже саму судьбу - Мойру - ставит Гомер на службу своим художественным
задачам: он прибегает к ссылке на нее, когда не может, не вступая в
противоречие с традицией или с общим замыслом произведения, развивать
действие так, как это соответствовало бы его симпатиям или было в данный
момент художественно выигрышно. Так, явно сочувствующий Гектору в его
поединке с Ахиллом поэт заставляет сочувствовать Гектору самого Зевса (ХХII,
167 слл.) и объясняет гибель Гектора, видимо закрепленную в традиции и, во
всяком случае, необходимую в соответствии с замыслом "Илиады", решением
судьбы.
Догомеровская эпическая традиция была обширна и разнообразна. Слушатели
Гомера должны были хорошо помнить множество сказаний о богах и героях,
очевидно, чаще всего облеченных в эпическую форму. Об этом говорит то, что
Гомер часто довольствуется лишь намеками на чрезвычайно интересные
мифические эпизоды типа подвигов Геракла и конфликтов, возникавших у Зевса
с преследовавшей Геракла Герой: аудитория не простила бы Гомеру такой
скупости в изложении, если бы большинству слушателей не было хорошо
известно, о чем идет речь. Некоторые эпизоды из эпической традиции, в том
числе и не относящейся к Троянской войне, Гомер, судя по всему, использовал
в своих поэмах не только непосредственно, но и в качестве отправных пунктов
для создания аналогичных эпизодов на совсем другом материале. Так, есть
основания думать, что древнее повествование о гневе Мелеагра и об его отказе
сражаться, которое использует в своей речи, увещевая Ахилла, Феникс
("Илиада", IХ, 529 - 599), могло подать Гомеру идею поставить гнев Ахилла в
центре действия "Илиады".
Гомер мог опираться на сложившуюся эпическую традицию о Троянской войне
и должен был считаться с ней начиная с ее предыстории с похищением Елены и
кончая взятием Трои с помощью деревянного коня и возвращением ахейцев
из-под Трои. Гомер не стал в своих дошедших до нас поэмах пытаться
последовательно излагать ход войны. Он сказал свое, новое слово о походе
греков под Трою, сконцентрировав его в двух больших поэмах, каждая из
которых посвящена всего лишь одному эпизоду - ссоре Ахилла с Агамемноном и
победе его над Гектором и, соответственно, возвращению Одиссея на Итаку. Для
народного эпоса типичны либо кроткая песнь, посвященная одному эпизоду,
либо более пространное повествование, нанизывающее последовательно эпизоды.
В духе этой традиции должны были строить свои песни предшественники Гомера,
и так поступали даже его ближайшие преемники, находившиеся в общем под его
влиянием, - так называемые киклические поэты. Гениальный прием Гомера был
замечен уже в древности, и Аристотель писал в своей "Поэтике": "Думается,
что заблуждаются все поэты, которые сочиняли "Гераклеиду", "Тесеиду" и тому
подобные поэмы, - они думают, что раз Геракл был один, то и сказание [о нем]
должно быть едино. А Гомер, как и впрочем [перед другими] отличается, так и
тут, как видно, посмотрел на дело правильно, по дарованию ли своему или по
искусству: сочиняя "Одиссею", он не взял всего, что с [героем] случилось, -
и как он был ранен на Парнассе, и как он притворялся безумным во время
сборов на войну, - потому что во всем этом нет никакой необходимости или
вероятности, чтобы за одним следовало другое; [нет] он сложил "Одиссею",
равно как и "Илиаду" вокруг одного действия" (1451а, 19 - 30).
Особенно сложно в композиционном отношении построена "Одиссея":
повествование несколько раз переходит от сына Одиссея Телемаха к самому
Одиссею и обратно, пока, наконец, обе линии не объединяются в завершающей
части поэмы, изображающей расправу Одиссея над претендентами на руку
Пенелопы. При этом основная часть фантастических приключений Одиссея
излагается поэтом в виде повествования Одиссея во дворце царя феаков
Алкиноя.
Четко продумано в целом и построение "Илиады". Взрыву гнева Ахилла в I
песни симметрично соответствует умиротворение его души при свидании с
Приамом в песни завершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки
действия "Илиады" и перед завершением наступают задержки развития действия:
во II песни поэт вводит длинные перечисления ахейских и троянских
предводителей, а сцене выкупа тела Гектора в конце поэмы непосредственно
предшествует прерывающий действие рассказ о состязаниях над гробом Патрокла.
Гомер в отличие от более поздних "киклических" авторов с большой
осторожностью использует грубо фантастические фольклорные мотивы. В
"Одиссее" сказочные приключения героя в неведомых странах вкладываются
поэтом в уста самого Одиссея: поэт не хочет брать на себя полную
ответственность за их реальность. В "Илиаде" ничего не говорится о
неуязвимости Ахилла, которой, по имевшим во времена Гомера хождение
рассказам, наделила его Фетида; более того, в ст. ХХI, 568 он, по-видимому,
даже полемизирует с этим представлением. В рассказе о Беллерофонте (VI, 155
- 196) обходится молчанием волшебный помощник Беллерофонта - крылатый конь
Пегас, с помощью которого Беллерофонт совершал свои подвиги и, в частности,
убил Химеру, как по догомеровским сказаниям, так и у позднейших поэтов,
например у Пиндара.
Хотя поэмы в целом построены по тщательно обдуманному плану, внимание
поэта, искусство которого сформировалось как искусство аэда-импровизатора,
всегда сосредоточено на эпизоде, который он создает в данный момент. Ему
чуждо стремление к скрупулезной последовательности повествования во всех
деталях. Так, в "Илиаде" Агамемнон, Диомед, Одиссей получают серьезные
ранения, но когда поэту нужно показать их снова на поле брани, он не
смущается тем, что им ничего не было сказано об их исцелении.
В VI песни "Илиады" (ст. 129) Диомед делает заявление, скорее всего
традиционное для героев еще догомеровского эпоса: "Я, пожалуй, не стану
сражаться с богами". Поэт здесь не видит противоречия с тем, что в
предыдущей песни он изобразил Диомеда в исключительной ситуации - ранящим с
соизволения Афины Афродиту и Ареса.
Разговор Елены с Приамом на троянской стене, когда она называет
поименно ахейских героев и рассказывает о них, а также поединок Париса с
Менелаем, изображенные в III песни, кажутся не совсем естественными на
десятом году войны: они были бы гораздо уместнее в начале осады Трои. Однако
поэт не считается с этим: эти эпизоды нужны ему для развития действия в его
поэме, и он смело вводит их, поддерживая интерес слушателя, заставляя его
все время оставаться в напряженном ожидании.
В IХ песни "Илиады" посольством к Ахиллу отправляются Феникс, Аякс, сын
Теламона, и Одиссей (стт. 168 - 169), но затем о них говорится в
двойственном числе (ст. 182 и далее), употреблявшемся в греческом языке
только по отношению к двум людям или двум предметам.
Эти и ряд других непоследовательностей в тексте "Илиады" и "Одиссеи",
не вполне однородный язык поэм объясняются, очевидно, тем, что они
складывались постепенно, на протяжении многих лет, с использованием
эпических песен предшественников Гомера, песен, восходивших к разным
ответвлениям эпической традиции.
Уже давно вызывающая недоумение исследователей Х песнь "Илиады" (так
называемая "Долония"), слабо связанная с основным содержанием и причудливо
сочетающая архаизмы с упоминанием верховой езды и с другими характерными
чертами близкой к Гомеру эпохи, очевидно, является вставкой самого Гомера в
более или менее готовый текст "Илиады". Видимо, поэт не смог удержаться от
того, чтобы сохранить от забвения песнь на троянскую тему, созданную им в
несколько иной манере, с использованием не тех песен его предшественников,
которые послужили ему основным материалом для создания "Илиады", а каких-то
других.
Герои Гомера живут в условно приподнятом эпическом мире. Характерными
чертами его художественного метода, сложившимися уже в фольклорном эпосе,
являются героизация и архаизация. Герои Гомера как подлинные эпические
герои больше всего стремятся к славе, при жизни и после смерти. Ахилл
предпочитает гибель, неизбежную вскоре после того, как он убьет Гектора,
бесславному существованию:
Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,
Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят
Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!
Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,
Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.
Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу,
Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду!
( "Илиада", XVIII, 414 - 121)
Своему коню Ксанфу, заговорившему человеческим голосом и
предупреждающему его о грозящей ему гибели, Ахилл говорит:
Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.
( "Илиада ", ХIХ, 420 - 423)
Гектор, вызывая ахейцев на поединок, предлагает в случае своей победы
выдать тело противника для погребения:
Пусть похоронят его кудреглавые мужи ахейцы
И на брегу Геллеспонта широкого холм да насыплют.
Некогда, видя его, кто-нибудь и от поздних потомков
Скажет, плывя в корабле многовеслом по черному понту:
- Вот ратоборца могила, умершего в древние веки:
В бранях его знаменитого свергнул божественный Гектор! -
Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет.
("Илиада", VII, 85 - 91)
Гомеровские герои постоянно пытаются превзойти друг друга в доблести. и
дважды появляющаяся в "Илиаде" формула
Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться ("Илиада", VI,
208; ХI, 783)
отчетливо передает царящий в эпосе дух героического соперничества.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.