Похожи друг на друга два прекрасных,
Два юных лика, хоть один из них
Бледней другого и гораздо строже,
Сказал бы я: другой не столь возвышен,
Хоть ласково меня в свои объятья
Прекрасный заключал; как нежен взор,
Как сладостна была его улыбка!
Венком своим из маков он касался
Лба моего, бывало, ненароком,
Боль прогоняя странным этим духом,
На благо мне; однако мимолетно
Такое облегченье; исцелюсь я,
Когда опустит молча факел свой
Тот, первый; как он бледен и суров!
Заснуть отрадно, умереть отрадней,
Но лучше не родиться никогда.
В вас, солнце, звезды и луна,
Мощь вседержителя видна.
Чуть праведник на небо глянег --
Творца хвалить и славить станет.
По высям взор мой не витает, --
Здесь, на земле, и без небес
Искусство божье поражает
Необычайностью чудес.
Да, други, взор моих очей
На землю скромно устремлен,
Шедевр творения здесь он
Находит: то сердца людей.
Как солнце ни горит огнем,
Как нежно в сумраке ночном
Ни блещет месяц, сонмы звезд,
Как ни искрист кометы хвост, ---
Лучи заоблачных лампад --
Они грошовых свеч огарки,
Когда подумаешь, как жарки
Сердца, что пламенем горят.
Весь мир в миниатюре в них:
Здесь дол и лес до гор крутых;
Пустыни с дикими зверями,
Что сердце нам скребут когтями;
Здесь водопады, рек приливы,
Зияют пропасти, обрывы;
Сады цветут, в лугах средь кашки
Ослы пасутся и барашки;
Здесь бьет фонтан струей беспечной;
Влюбленно соловьи-бедняги,
В честь пышных роз слагая саги,
Мрут от чахотки скоротечной.
Здесь все идет своей чредой;
Сегодня -- солнышко и зной,
А завтра -- осень настает,
На лес и луг туман плывет,
Цветы роняют свой наряд,
Ветрила бурные шумят,
И хлопьями клубится снег,
Лед прячет зыбь озер и рек.
Приходит время зимней встряски,
Все чувства надевают маски,
Влечет веселый карнавал,
И опьяняет шумный бал.
Но в общем вихре ликованья
Таятся горькие страданья.
Звенит сквозь пестрый котильон
О промелькнувшем счастье стон.
Вдруг треск. Не бойся, все пройдет,
То, дрогнув, надломился лед,
Растаял пласт коры морозной,
Сковавший сердце силой грозной.
Прочь все, что хладно и сурово!
Вернулись радости -- ура!
Весна -- прекрасная пора --
От чар любви воскресла снова.
Создатель! Благодать твою
Познали небо и земля,
И "кирие элейсон" я
И "аллилуйя" воспою.
Как милосерд, как добр господь
К людским сердцам, и нашу плоть
Своим он духом оживил,--
Тот райский дух -- любовный пыл.
Сгинь, Греция, с бряцаньем лир!
Сгинь, пляска муз, весь древний мир
Сластолюбивый, сгинь! Я пеньем
Творца восславлю с умиленьем,
Сгинь, звон языческих пиров!
На арфе, в трепете святом,
Как царь Давид, спою псалом!
Лишь "аллилуйя" -- гимн певцов!
Мирских волнений и страстей
И след исчез в душе моей.
Мертво все то, что сердце жгло,
Когда я ненавидел зло,
И я ли сам иль милый друг
В беде -- ни до чего вокруг
Мне дела нет. Лишь смерть одна
Во мне жива, и вот она
Задернуть занавес идет.
Спектакль окончен, и народ,
Зевая, повалил домой,--
Родной немецкий зритель мой!
Людишкам добрым перед сном
Пожрать бы да запить вином.
Рюмашку -- хлоп! И смейся, пой...
Гомеров так сказал герой:
"Везде -- и в Штуккерте, пожалуй, --
Живой филистер, хоть самый малый,
Счастливей, чем призрак, чем сам Пелид,
Что в темном царстве душ царит".
Как ни прекрасен -- полон мук
Сон этой жизни краткой;
Измучил он меня своей
Жестокой лихорадкой.
Открой мне, боже, край теней;
Я там, под твоею сенью,
Прильну к прохладному ключу,
Дарящему забвенье.
Забудется все, -- одна любовь
Пребудет вечно; ведь Лета --
Лишь сказка греческая, миф
Безлюбого поэта.
Не считай, что только сдуру
Весь я твой, мое мученье!
Не считай, что, как всевышний,
Взял я курс на всепрощенье.
Эти штучки, эти дрючки,--
Сколько мне их перепало!
А любой другой тебе бы
Так влепил, что ты б не встала.
Тяжкий крест -- а ведь не сбросишь!
И стерплю, хоть это мука.
Женщина, тебя люблю я,
За грехи мне и наука.
Ты чистилище мужчины.
Хоть любовь нам сети ставит,
От твоих объятий, ведьма,
Сам господь меня избавит.
Идет конец -- в том нет сомненья,
К чертям идут любовь, волненья.
Освобожденною душой
Вкуси прохладу и покой
Благих семейственных услад.
Обласкан жизнью, кто богат,
И свет ему сердечно рад.
Он вволю ест; бессонной думой
Не мучаясь в ночи угрюмой,
Спокойно спит и видит сны
В объятьях преданной жены.
Земные страсти, что горят нетленно,
Куда идут, когда в земле мы сгнили?
Они идут туда, где раньше были,
Где ждет их, окаянных, жар геенны.
Я чашу страсти осушил
Всю до последнего глотка,
Она, как пунш из коньяка,
Нас горячит, лишая сил.
Тогда я, трезвость восхваляя,
Отдался дружбе, -- мир страстям
Она несет, как чашка чаю
Отраду теплую кишкам.
Ни увереньями, ни лестью
Я юных дев не соблазнял,
Равно и к тайному бесчестью
Замужних женщин не склонял.
Будь грешен я в таких забавах,
Не перепала б ни строка
Моей персоне в книге правых;
Тогда я стоил бы плевка.
В часах песочная струя
Иссякла понемногу.
Сударыня ангел, супруга моя,
То смерть меня гонит в дорогу.
Смерть из дому гонит меня, жена,
Тут не поможет сила.
Из тела душу гонит она,
Душа от страха застыла.
Не хочет блуждать неведомо где,
С уютным гнездом расставаться,
И мечется, как блоха в решете,
И молит: "Куда ж мне деваться?"
Увы, не поможешь слезой да мольбой,
Хоть плачь, хоть ломай себе руки!
Ни телу с душой, ни мужу с женой
Ничем не спастись от разлуки.
Как пеликан, тебя питал
Я кровью собственной охотно,
Ты ж в благодарность поднесла
Полынь и желчь мне беззаботно.
И вовсе не желая зла:
Минутной прихоти послушна,
К несчастью, ты была всегда
Беспамятна и равнодушна.
Прощай! Не замечаешь ты,
Что плачу я, что в сердце злоба.
Ах, дурочка! Дай бог тебе
Жить ветрено, шутя, до гроба.
Цветы, что Матильда в лесу нарвала
И, улыбаясь, принесла,
Я с тайным ужасом, с тоскою
Молящей отстранил рукою.
Цветы мне говорят, дразня,
Что гроб раскрытый ждет меня,
Что, вырванный из жизни милой,
Я -- труп, не принятый могилой.
Мне горек аромат лесной!
От этой красоты земной,
От мира, где радость, где солнце и розь
Что мне осталось? --Только слезы.
Где счастья шумная пора?
Где танцы крыс в Grande Opera?
Я слышу теперь, в гробовом МОЛЧЕ
Лишь крыс кладбищенских шуршанье.
О, запах роз! Он прошлых лет
Воспоминанья, как балет,
Как рой плясуний на подмостках
В коротких юбочках и в блестках,
Под звуки цитр и кастаньет
Выводит вновь из тьмы на свет.
Но здесь их песни, пляски, шутки
Так раздражающи, так жутки.
Цветов не надо. Мне тяжело
Внимать их рассказам о том, что npoi
Звенящим рассказам веселого мая.
Я плачу, прошлое вспоминая.
Как твой пастух, немалый срок
Мою овечку я стерег.
С тобой делил еду свою,
В жару водил тебя к ручью,
Когда же снег валил клоками,
Тебя обеими руками
Я укрывал, прижав к груди.
Когда уныло шли дожди,
И выли волки, и ревели
Ручьи, метаясь в горной щели,
И крепкий дуб гроза сражала,
Ты не боялась, не дрожала,
Была беспечна, весела
И мирно близ меня спала.
Рука моя сдает. Как видно,
Подходит смерть. И так обидно,
Что пасторали всей конец!
В твою десницу, о творец,
Влагаю посох мой. Храни,
Когда земные кончу дни,
Мою овечку. Все шипы
Сметай с ее земной тропы.
Не дай в лесах ей заблудиться,
В болотах, где руно грязнится,
Пои всегда водой прозрачной,
Питай травою самой злачной,
И пусть, беспечна, весела,
Спит, как в моем дому спала.
Приходит смерть. Теперь скажу я,
Нарушив гордый свой обет,
Что сердце билось столько лет,
Лишь о тебе одной тоскуя.
Вот гроб готов. И в мрак угрюмый
Уйду, забывшись в вечном сне.
Лишь ты, Мария, обо мне
Ты будешь плакать с горькой думой.
Красивых рук ломать не надо.
Таков уж человечий рок:
Тому, кто праведен, высок,
Плохой конец -- всегда награда.
Тебя приворожил мой ум,
И тень моих всегдашних дум
В твои переселилась думы --
Он всюду, призрак мой угрюмый.
Заносчив он, не утаю.
И даже тетушку Змею
Пугает вид его геройский,
Как, впрочем, всех в загробном войске.
Могилой веет от него,
Он здесь, и все в тебе мертво.
И ночью он отстать не хочет:
Целует, ластится, хохочет.
Давно в земле истлел мой прах,
Но дух мой, старый вертопрах,
С мечтой о тепленьком местечке
Свил гнездышко в твоем сердечке.
И там притих, как домовой,
Он не уйдет, мучитель твой.
В Китай сбежишь ты, на Формозу,
Из сердца не извлечь занозу.
Хоть целый мир ты обойди,
Он будет жить в твоей груди.
То ночью вскрикнет вдруг с испугу,
То колесом пойдет по кругу.
Вот он залился соловьем,
И тучи блох в белье твоем,
Волшебною пленившись трелью,
Взвились, ликуя, над постелью!