Меню
Назад » »

Генрих Гейне. (81)

    22

    КОБЕС I

Во Франкфурте, в жаркие времена Сорок восьмого года, Собрался парламент решать судьбу Немецкого народа. Там белая дама являлась в те дни, Едва наступали потемки,-- Предвестница бед, известная всем Под именем экономки. Издревле по Ремеру, говорят, Блуждает тот призрак унылый, Когда начинает проказить народ В моей Германии милой. И сам я видал, как бродила она По анфиладам вдоль спален, Вдоль опустелых покоев, где хлам Средневековья навален. В руках светильник и связка ключей, Пронзительны острые взоры. Она открывала большие лари, И лязгали ржаво затворы. Там знаки достоинства кайзеров спят, Там спит погребенная слава, Там Золотая булла лежит, Корона, и скипетр, и держава. Пурпурная мантия кайзеров там, Отребье, смердящее гнилью, Германской империи гардероб, Изъеденный молью и пылью. И экономка, окинув весь хлам Неодобрительным взглядом, Вскричала, зажав с отвращением нос: "Тут все пропитано смрадом! Все провоняло мышиным дерьмом, Заплесневело, истлело. В сиятельной рвани нечисть кишит, Материю моль проела. А мантия гордых королей Немало видов видала,-- Она родильным домом была Для кошек всего квартала! Ее не очистить! Даруй господь Грядущему кайзеру силы! Ведь он из этой мантии блох Не выведет до могилы! А знайте, если у кайзеров зуд, Должны чесаться народы! О немцы! Боюсь, натерпитесь вы От блох королевской породы! На что вам держать монарха и блох? Убор средневековый Истлел и заржавлен, и новая жизнь Одежды требует новой. Недаром сказал немецкий поэт, Придя к Барбароссе в Кифгайзер: "Ведь если трезво на вещи смотреть -- На кой нам дьявол кайзер?" Но если без кайзера вам не житье, - Да не смутит вас лукавый! О милые немцы, не дайте прельстить Себя умом или славой! Не ставьте патриция над собой, Возьмите плебея, мужлана, Не избирайте лису или льва, Поставьте монархом барана! Да будет им Кобес, кельнский дурак, Колониева порода. Он в глупости гений: замыслит обман -- И все ж не обманет народа. Чурбан всегда наилучший монарх, Эзоп доказал это басней: Вас, бедных лягушек, он не сожрет,- Лягушкам аист опасней. Не будет Кобес Нероном для вас, Не станет гшраном без нужды. Столь:мягкому сердцу стиля- модерн Жестокоста варваров чужды. То сердце спесиво отвергли купцы; От них оскорбленно отпрянув, Илоту ремесел в объятья упал, И стал он цветком грубиянов. Ремесленные бурши сочли Властителем слова невежду. Он с ними делил их последний кусок, В нем видели гордость, надежду. Гордились тем, что он презирал Все университеты, Что книги писал из себя самого И отвергал факультеты. О да, своими силами он Обрел невежество разом,-- Не иностранной наукой был Загублен в мозгу его разум. Абстракциям философских систем Он не поддался нимало: Ведь Кобес -- характер! Он -- это он! Меняться ему не пристало. Стереотипную слезу Он выжимает охотно; Густая глупость на губах Расположилась вольготно. Он ноет, болтает, -- но что за речь! В ней виден ослиный норов! Одна из дам родила осла, Наслушавшись тех разговоров. Он пишет книги и вяжет чулки, Досуги размечены строго. Чулки, которые он вязал, Нашли поклонников много. И музы и Феб убеждали его Отдаться вязанью всецело: При виде пиита с пером в руке У них внутри холодело. Ведь сами функи -- Кельна бойцы -- К вязанью некогда льнули, Но меч у них не ржавел, хоть они Вязали на карауле. Стань Кобес кайзером -- функов былых Он воскресит благосклонно. Лихая дружина будет при нем Служить опорой трона. Мечтает во Францию вторгнуться он Начальником войска такого, Эльзас-Лотарингский, Бургундский край Вернуть Германии снова. Но не тревожьтесь, он будет сидеть Среди домашнего хлама, Над воплощеньем идеи святой -- Достройкой Кельнского храма. Зато коль достроит -- придется врагам Узнать, где зимуют раки: Пойдет наш Кобес расправу творить И всыплет французу-собаке. И Лотарингию и Эльзас Он разом отнимет у вора, Бургундию начисто отберет, Закончив постройку собора. О немцы! Будьте верны себе! Ищите кайзера дельно! Пусть будет им карнавальный король, Наш Кобес Первый из Кельна. Весь кельнский масленичный союз Ему в министерство годится. Министры -- хлыщи в шутовском колпаке, В гербе -- вязальная спица. Рейхсканцлер -- Дрикес, и титул его -- Граф Дрикес фон Дрикесгайзер, А рейхсметресса -- Марицебилль, -- С ней не завшивеет кайзер! Наш Кобес в Кельне воздвигнет престол: Святыня -- в священном месте! И кельнцы иллюминируют Кельн При этой радостной вести. Колокола -- чугунные псы -- Залают, приветствуя флаги, Проснутся три святых волхва, Покинут свои саркофаги. И выйдут на волю, костями стуча, Блаженно резвясь и танцуя. И "кирие элейсон"1 запоют И возгласят "Аллилуйя..." Так кончила белая дама речь И громко захохотала, И эхо зловеще гремело во мгле Под сводами гулкого зала. ------------- 1 Господи, помилуй

    23

    ЭПИЛОГ

Слава греет мертвеца? Враки! Лучше до конца Согревайся теплотой Бабы, скотницы простой, Толстогубой девки рыжей, Пахнущей навозной жижей. А захочешь -- по-другому Можешь греться: выпей рому, Закажи глинтвейн иль грог, Чтоб залить мясной пирог,-- Хоть за стойкой самой грязной, Средь воров и швали разной, Той, что виселицы ждет, А пока и пьет и жрет, Выбрав мудро жребий лучший, Чем Пелид избрал могучий. Да и тот сказал потом: "Лучше нищим жить, рабом, Чем, уйдя из жизни этой, Править сонмом душ над Летой И героя слыть примером, Что воспет самим Гомером". Дополнения

    * 1848-1856 *

Современные стихотворения и басни

    МИХЕЛЬ ПОСЛЕ МАРТА

Немецкий Михель был с давних пор Байбак, не склонный к проказам, Я думал, что Март разожжет в нем задор: Он станет выказывать разум. Каких он чувств явил порыв, Наш белобрысый приятель! Кричал, дозволенное забыв, Что каждый князь -- предатель. И музыку волшебных саг Уже я слышал всюду. Я, как глупец, попал впросак, Почти поверив чуду. Но ожил старый сброд, а с ним И старонемецкие флаги. Пред черно-красно-золотым Умолкли волшебные саги. Я знал эти краски, я видел не раз Предвестья подобного рода. Я угадал твой смертный час, Немецкая свобода! Я видел героев минувших лет, Арндта, папашу Яна. Они из могил выходили на свет, Чтоб драться за кайзера рьяно. Я увидал всех буршей вновь, Безусых любителей рома, Готовых, чтоб кайзер узнал их любовь, Пойти на все, до погрома. Попы, дипломаты (всякий хлам), Адепты римского права,-- Творила Единенья храм Преступная орава. А Михель пустил и свист и храп, И скоро, с блаженной харей, Опять проснулся как преданный раб Тридцати четырех государей.

    СИМПЛИЦИССИМУС I

Несчастье скрутит одного, Другому не под силу счастье; Одних мужская злоба губит, Других -- избыток женской страсти. Когда впервые встретились мы, Ты чужд был щегольских ухваток И рук плебейских еще не прятал Под гладкой лайкой белых перчаток. Сюртук, от старости зеленый, Тогда носил ты; был он узок, Рукав -- до локтя, до пяток -- полы, -- Ни дать ни взять -- хвосты трясогузок. Косынку мамину в те дни Носил ты как галстук, с видом франта, И не покоил еще подбородка В атласных складках тугого банта. Почтенными были твои сапоги, Как будто сшиты еще у Сакса, Немецкой ворванью мазал ты их, А не блестящей французской ваксой. Ты мускусом не душился в те дни, Ты не носил: тогда ни лорнета, Ни брачных цепей, ни литой цепочки, Ни бархатного жилета. По моде швабских кабачков, Наипоследней, настоящей, Ты был одет,-- и все ж те годы -- Расцвет твоей поры блестящей. Имел ты волосы на голове, И под волосами жужжал победно Высоких мыслей рой; а ныне Как лыс и пуст твой череп бедный! Исчез и твой лавровый венок -- А он бы плешь прикрыл хоть немножко. Кто так обкорнал тебя? Поверь, Ты схож с ободранною кошкой! Тесть -- шелкоторговец -- дукаты копил, А ты их в два счета пустил по ветру. Старик вопит: "Из стихов немецких Не выпрял шелка он ни метра". И это -- "Живой", который весь мир Хотел проглотить -- с квлбасою прусской И клецками швабскими -- и в Аид Спровадил князя Пюклер-Мускау! И это -- рыцарь-скиталец, что встарь, Как тот, Ламанчский, враг беззаконий, Слал грозные письма жестоким монархам В предерзком гимназическом тоне! И это -- прославленный генерал Немецкой свободы, борец равноправья Картинно сидевший на лошади сивой, Вожак волонтеров, не знавших бесславья! Под ним был и сивый коняга бел,-- Как сивые кони давно уж замшелых Богов и героев. Спаситель отчизны Был встречен восторгом и кликами смелых. То был виртуоз Франц Лист на коне, Сновидец и враль, соперник гадалки, Любимец мещан, фигляр и кривляка, На роли героев актеришка жалкий. И, как амазонка, рядом с ним Супруга долгоносая мчалась: Горели экстазом прекрасные очи, Перо на шляпе задорно качалось. Молва гласит -- в час битвы жена Напрасно боролась со страхом супруга: Поджилки при залпах тряслись у него, Кишечник сдавал, приходилось туго. Она говорила: "Ты заяц иль муж, Здесь места нет оглядке трусливой -- Здесь бой, где ждет нас победа иль гибель, Игра, где корону получит счастливый. Подумай о горе отчизны своей, О бедах, нависших над нами. Во Франкфурте ждет нас корона, и Ротшильд, Как всех монархов, снабдит нас деньгами. Как в мантии пышной ты будешь хорош! Я слышу "виват!", что гремит, нарастая; Я вижу: цветы нам бросает под ноги Восторженных девушек белая стая". Но тщетны призывы -- и лучший из нас Со злой антипатией сладит не скоро. Как морщился Гете от вони табачной, Так вянет наш рыцарь, нюхая порох. Грохочут залпы. Герой побледнел. Нелепые фразы он тихо бормочет, Он бредит бессвязно... А рядом супруга У длинного носи держит платочек. Да, так говорят. А правда иль нет -- Кто знает? Все мы -- люди, не боги. И даже сам великий Гораций Едва унес из битвы ноги. Вот жребий прекрасного: сходит на нет Певец наравне со всякою рванью. Стихи на свалке, а сами поэты В конце концов становятся дрянью.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar