Нет совершенства в существах земных,
Есть розы, но -- растут шипы на них.
На небесах есть ангелы, и что же --
У них найдутся недостатки тоже.
Тюльпан не пахнет. Немцы говорят:
"Свинью стащить подчас и честный рад".
Лукреция, не будь у ней кинжала,
Могла родить -- и клятвы б не сдержала.
Павлин красив, а ноги -- сущий стыд.
С милейшей дамой вдруг тебя пронзит
Такая смесь и скуки и досады,
Как будто начшгалея "Генриады".
В латыни, слаб я самый умный бык,
Как Масемаи наш. Канона, был велик,
Но он Венере сплющил зад. И схожа
С обширным задом Массманова рожа.
В нежнейшей песне рифма вдруг резнет,--
Так с медом жало попадает в рот.
Дюма -- метис. И пятка погубила
Никем не побежденного Ахилла.
Ярчайшая звезда на небесах
Подцепит насморк -- и сорвется в прах,
От сидра пахнет бочки терпким духом.
Да и на солнце пятна есть, по слухам.
А вы, мадам, вы -- идеал как раз.
Но ах! Кой-что отсутствует у вас.
"А что ?" -- глядите вы, не понимая.
Грудь! А в груди -- нет сердца, дорогая!
СМИРЕННОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Душа бессмертная, остерегись,
Тебе не пришлось бы худо,
Когда полетишь ты отсюда,
В последний путь, в беззвездную высь.
К небесной столице ворота ведут,
Стоят там солдаты господни,
Нужны им деянья сегодня,--
А званье и чин не ценятся тут.
Тяжелую обувь и лишний груз
Оставь же, странник, у входа,--
Здесь будет покой, и свобода,
И мягкие туфли, и пение муз.
Умрешь -- так знай, придется в прах
Надолго слечь. И гложет страх.
Да, страх берет: до воскрешенья
Сойдешь с ума от нетерпенья!
Еще б хоть раз, пока светло
В глазах и сердце не сдало,
Хоть раз в конце пути земного
Щедрот любви отведать снова.
И пусть мне явится она
Блондинкой, нежной, как луна,--
Вредней, чем солнце в полдень знойный,
Мне жар брюнетки беспокойной.
Цветущим юношам милей
Кипенье бешеных страстей,
Размолвки, клятвы, беснованья
И обоюдные терзанья.
А я не молод, не здоров,
И пусть бы мне под грустный кров
Любовь, мечты послали боги
И счастье -- только без тревоги!
Замолкли кларнеты, литавры, тромбоны,
И ангелы-меченосцы браво --
Шесть тысяч слева, шесть тысяч справа --
Хранят покой царя Соломона.
Они от видений царя охраняют:
Едва он брови насупит, тревожен,
Двенадцать тысяч клинков из ножен
Подобно стальным огням сверкают.
Но возвращаются в ножны вскоре
Меченосцев мечи стальные.
Исчезают страхи ночные,
И спящий тихо бормочет в горе:
"О Суламифь! От края до края
Израиль с Иудою подо мною.
Я царь над здешнею стороною --
Но ты не любишь, и я умираю".
Привлеченные взаимно
Сходством душ в любой детали,
Мы всегда друг * Другу льнули,
Хоть того не сознавали.
Оба честны, оба скромны,
Даже мысли сплошь да рядом
Мы угадывали молна.
Обменявшись только взглядом.
Оба честны, оба скромны,
Даже мысли сплошь да рядом
Мы угадывали молна.
Обменявшись только взглядом.
О, я жаждал быть с тобою
До последнего момента,
Боевым твоим собратом
В тихом dolee far niente1.
Да, мечтой о жизни вместе
Сердце тешил я и разум,
Я бы сделал что угодно,
Чуть мой друг моргнул бы глазом,
Ел бы все, что ты прикажешь,
И притом хвалил бы с жаром,
Прочих блюд и не касался б,
Пристрастился бы к сигарам.
И тебя, как в годы оны,
Угощал бы для забавы
На еврейском диалекте
Анекдотами Варшавы.
Ах, забыть бы все мечтанья,
Все скитанья по чужбинам.
К очагу твоей фортуны
Воротиться блудным сыном.
-----------------------
1 Сладком ничегонеделанье, безделье (ит.).
Но, как жизнь, умчались грезы,
Сны растаяли, как пена,
Я лежу, приговоренный,
Мне не вырваться из плена.
Да, и- грезы и надежды --
Все прошло, погибло даром,
Ах, мечтатель прямо в сердце
Смертным" поражен ударом!
Не прочтут мне скучный кадош,
Не отслужат мессы чинной,
Ни читать, ни петь не будут
Вспоминая дни кончины.
Но, быть может, в годовщину,
Если будет день погожий,
На Монмартр моя Матильда
С Паулиной выйдет все же.
Принесет из иммортелей
Для могилы украшенье
И, вздыхая: "Pauvre homme!"1 --
Прослезится на мгновенье.
Жаль, что я живу высоко,--
Не могу я, как бывало,
Кресла предложить любимой,
Ах, она в пути устала!
Милая моя толстушка,
Вновь пешком идти не надо.
Посмотри -- стоят фиакры
За кладбищенской оградой.
---------------------
1 Бедняжка!
Беседка. И вечер. И запахи сада.
В молчанье сидим у окошка мы снова.
От месяца льется и жизнь и отрада.
Два призрака, вместе мы вновь -- и ни слова.
Двенадцать годов прошумели над нами
С тех пор, как безумное видело лето
И нежный наш пыл, и великое пламя,
Но вот отгорело, угасло и это.
Сначала болтунья усердно старалась,
Но я не поддерживал разговора,
И в пепле любовном не загоралось
Ни искры от скучного женского вздора.
Она вспоминала и длинно и нудно,
Как силилась отогнать искушенье,
Как ей добродетель хранить было трудно.
Я делал глупое выраженье.
Потом уехал. И мимо бежали
Деревья, как духи под бледной луною.
А воздух звучал голосами печали,
И призраки мертвых летели за мною.
В лучах удачи еще вчера
Кружилась беспечная мошкара.
Друзьями всегда был полон дом,
И смех не смолкал за моим столом.
Я с первым встречным, как с братом,
Делился последним дукатом.
Но вот за удачей захлопнулась дверь,
И нет ни гроша у меня теперь,
И в долгие зимние вечера
Не кружит беспечная мошкара.
А тут и друзья понемногу
Ко мне позабыли дорогу.
С тех пор неотступно сиделкой ночной
Забота склоняется надо мной.
Черный чепец и белый капот,
В руке табакерка. Всю ночь напролет.
Старуха, трясясь над постелью,
К проклятому тянется зелью.
Мне снится порой: возвратились они,
Удача и теплые майские дни.
Вновь кружатся мошки у фонаря.
Мгновенье -- и мыльного нет пузыря!
Скрипит табакерка, старуха
Чихает у самого уха.