На дюссельдорфский карнавал
Нарядные съехались маски.
Над Рейном замок весь в огнях,
Там пир, веселье, пляски.
Там с герцогиней молодой
Танцует франт придворный.
Все чаще смех ее звенит,
Веселый и задорный.
Под маской черной гостя взор
Горит улыбкой смелой,--
Так меч, глядящий из ножон,
Сверкает сталью белой.
Под гул приветственный толпы
По залу они проплывают.
Им Дрикес и Марицебиль,
Кривляясь, подпевают..
Труба визжит наперекор
Ворчливому контрабасу.
Последний круг -- и вот конец
И музыке и плясу.
"Простите, прекрасная госпожа,
Теперь домой ухожу я".
Она смеется: "Открой лицо,
Не то тебя не пущу я".
"Простите, прекрасная госпожа,
Для смертных мой облик ужасен!"
Она смеется: "Открой лицо
И не рассказывай басен!"
"Простите, прекрасная госпожа,
Мне тайну Смерть лредписала!"
Она смеется: "Открой лицо,
Иль ты .не выйдешь из зала!"
Он долго и мрачно противился ей,
Но сладишь ли с женщиной вздорной!
Насильно маску сорвала
Она рукой проворной.
"Смотрите, бергенский палач!" --
Шепнули гости друг другу.
Вес замерло. Герцогиня в слезах
Упала в объятья супругу.
Но герцог мудро спас ей честь:
Без долгих размышлений
Он обнажил свой меч и сказал:
"Ну, малый, на колени!
Ударом меча я дарую тебе
Сан рыцаря благородный
И титул Шельм фон Берген даю
Тебе, как шельме природной".
Так дворянином стал палач,
Прапрадед фон Бергенов нищий.
Достойный род! Он на Рейне расцвел
И спит на фамильном кладбище.
На земле -- война... А в тучах
Три валькирии летучих
День и ночь поют над пей,
Взмылив облачных коней.
Власти -- спорят, люди -- страждут,
Короли господства жаждут.
Власть -- превысшее из благ.
Добродетель -- в звоне шпаг.
Гей, несчастные, поверьте:
Не спасет броня от смерти;
Пал герой, глаза смежив,
Лучший -- мертв, а худший -- жив.
Флаги. Арки. Стол накрытый.
Завтра явится со свитой
Тот, кто лучших одолел
И на всех ярмо надел.
Вот въезжает триумфатор.
Бургомистр или сенатор
Подлецу своей рукой
Ключ подносит городской.
Гей! Венки, гирлянды, лавры!
Пушки бьют, гремят литавры,
Колокольный звон с утра.
Чернь беснуется: "Ура!"
Дамы нежные с балкона
Сыплют розы восхищенно.
И, уже высокочтим,
Новый князь кивает им.
Аббат Вальдгема тяжело
Вздохнул, смущенный вестью,
Что саксов вождь -- король Гарольд -
При Гастингсе пал с честью.
И двух монахов послал аббат,--
Их Асгот и Айльрик звали,--
Чтоб тотчас на Гастингс шли они
И прах короля отыскали.
Монахи пустились печально в путь,
Печально домой воротились:
"Отец преподобный, постыла нам жизнь
Со счастьем мы простились.
Из саксов лучший пал в бою,
И Банкерт смеется, негодный;
Отребье норманнское делит страну,
В раба обратился свободный.
И стали лордами у нас
Норманны-- вшивые воры.
Я видел, портной из Байе гарцевал,
Надев злаченые шпоры.
О, горе нам и тем святым,
Что в небе наша опора!
Пускай трепещут и они,
И им не уйти от позора.
Теперь открылось нам, зачем
В ночи комета большая
По небу мчалась на красной метле,
Кровавым светом сияя.
То, что пророчила звезда,
В сражении мы узнали.
Где ты велел, там были мы
И прах короля искали.
И долго там бродили мы,
Жестоким горем томимы,
И все надежды оставили нас,
И короля не нашли мы".
Асгот и Айльрик окончили речь.
Аббат сжал руки, рыдая,
Потом задумался глубоко
И молвил им, вздыхая:
"У Гринфильда скалу Певцов
Лес окружил, синея; "
Там в ветхой хижине живет
Эдит Лебяжья Шея.
Лебяжьей Шеей звалась она
За то, что клонила шею
Всегда, как лебедь; король Гарольд
За то пленился ею.
Ее он любил, лелеял, ласкал,
Потом забыл, локийул.
И время шло; шестнадцатый год
Теперь тому уже минул.
Отправьтесь, братья, к женщине той,
Пускай идет она с вами
Назад, на Гастингс, -- женский взор
Найдет короля меж телами.
Затем в обратный пускайтесь путь.
Мы прах в аббатстве скроем,--
За душу Гарольда помолимся все
И с честью тело зароем".
И в полночь хижина в лесу
Предстала пред их глазами.
"Эдит Лебяжья Шея, встань
И тотчас следуй за нами.
Норманнский герцог победил,
Рабами стали бритты,
На поле гастингском лежит
Король Гарольд убитый.
Ступай на Гастингс, найди его,--
Исполни наше дело,--
Его в аббатство мы снесем,
Аббат похоронит тело".
И молча поднялась Эдит
И молча пошла за ними.
Неистовый ветер ночной играл
Ее волосами седыми.
Сквозь чащу леса, по мху болот
Ступала ногами босыми.
И Гастингса меловой утес
Наутро встал перед ними.
Растаял в утренних лучах
Покров тумана белый,
И с мерзким карканьем воронье
Над бранным полем взлетело.
Там, ла поле, тела бойцов
Кровавую землю устлали,
А рядом с ними, в крови и пыли.
Убитые кони лежали.
Эдит Лебяжья Шея в кровь
Ступала босой ногою,
И взгляды пристальных глаз ее
Летели острой стрелою.
И долго бродила среди бойцов
Эдит Лебяжья Шея,
И, отгоняя воронье,
Монахи брели за нею.
Так целый день бродили они,
И вечер приближался,
Как вдруг в вечерней тишине
Ужасный крик раздался.
Эдит Лебяжья Шея нашла
Того, кого искала.
Склонясь, без слов и без слез она
К лицу его припала.
Она целовала бледный лоб,
Уста с запекшейся кровью,
К раскрытым ранам на груди
Склонялася с любовью.
К трем милым рубцам на плече его
Она прикоснулась губами,--
Любовной памятью были они,
Прошедшей страсти следами.
Монахи носилки сплели из ветвей,
Тихонько шепча молитвы,
И прочь понесли своего короля
С ужасного поля битвы.
Они к Вальдгему его несли.
Спускалась ночь, чернея.
И шла за гробом своей любви
Эдит Лебяжья Шея.
Молитвы о мертвых пела она,
И жутко разносились
Зловещие звуки в глухой ночи;
Монахи тихо молились.
В хижине угольщика король
Сидит один, озабочен.
Сидит он, качает дитя, и поет,
И слушает шорохи ночи.
"Баюшки-бай, в соломе шуршит,
Блеет овца в сарае.
Я вижу знак у тебя на лбу,
И смех твой меня пугает,
Баюшки-бай, а кошки нет.
На лбу твоем знак зловещий.
Как вырастешь ты, возьмешь топор,--
Дубы в лесу затрепещут.
Был прежде угольщик благочестив,--
Теперь все стало иначе:
Не верят в, бога дети его,
А в короля тем па,че,
Кошки нет -- раздолье мышам.
Жить осталось немного,--
Баюшки-бай, -- обоим нам:
И мне, королю, и богу.
Мой дух слабеет с каждым днем,
Гнетет меня дума злая.
Баюшки-бай. Моим палачом
Ты будешь, я это знаю.
Твоя колыбельная -- мне Упокой.
Кудри седые срезав,
У меня на затылке,-- баюшки-бай,--
Слышу, звенит железо.
Баюшки-бай, а кошки нет.
Царство добудешь, крошка,
И голову мне снесешь долой.
Угомонилась кошка.
Что-то заблеяли овцы опять.
Шорох в соломе все ближе.
Кошки нет -- мышам благодать.
Спи, мой палачик, спи же",