Меню
Назад » »

Эдуард Георгиевич Багрицкий (6)

РАЗГОВОР С КОМСОМОЛЬЦЕМ Н. ДЕМЕНТЬЕВЫМ

- Где нам столковаться!
Вы - другой народ!..
Мне - в апреле двадцать,
Вам - тридцатый год.
Вы - уже не юноша,
Вам ли о войне...

 - Коля, не волнуйтесь,
 Дайте мне...
 На плацу, открытом
 С четырех сторон,
 Бубном и копытом
 Дрогнул эскадрон;
 Вот и закачались мы
 В прозелень травы,
 Я - военспецом,
 Военкомом - вы...
 Справа - курган,
 Да слева курган;
 Справа - нога,
 Да слева нога;
 Справа наган,
 Да слева шашка,
 Цейсс посередке,
 Сверху - фуражка...
 А в походной сумке -
 Спички и табак,
 Тихонов,
 Сельвинский,
 Пастернак...

Степям и дорогам
Не кончен счет;
Камням и порогам
Не найден счет.
Кружит паучок
По загару щек.
Сабля да книга -
Чего еще?

 (Только ворон выслан
 Сторожить в полях...
 За полями - Висла,
 Ветер да поляк;
 За полями ментик
 Вылетает в лог!)

Военком Дементьев,
Саблю наголо!

 Проклюют навылет,
 Поддадут коленом,
 Голову намылят
 Лошадиной пеной...
 Степь заместо простыни:
 Натянули - раз!
 ...Добротными саблями
 Побреют нас...

 Покачусь, порубан,
 Растянусь в траве,
 Привалюся чубом
 К русой голове...
 Не дождались гроба мы,
 Кончили поход.
 На казенной обуви
 Ромашка цветет...
 Пресловутый ворон
 Подлетит в упор,
 Каркнет "nevermore"* он
 По Эдгару По...
 "Повернитесь, встаньте-ка,
 Затрубите в рог..."
 (Старая романтика,
 Черное перо!)

- Багрицкий, довольно!
Что за бред!..
Романтика уволена
За выслугой лет;
Сабля - не гребенка,
Война - не спорт;
Довольно фантазировать,
Закончим спор.
Вы - уже не юноша,
Вам ли о войне!..


 - Коля, не волнуйтесь,
 Дайте мне...
 Лежим, истлевающие
 От глотки до ног...
Не выцвела трава еще
В солдатское сукно;
Еще бежит из тела
Болотная ржавь,
А сумка истлела,
Распалась, рассеклась,
И книги лежат...

 На пустошах, где солнце
 Зарыто в пух ворон,
 Туман, костер, бессонница
 Морочат эскадрон,-
 Мечется во мраке
 По степным горбам:
 "Ехали казаки,
 Чубы по губам..."

А над нами ветры
Ночью говорят:
- Коля, братец, где ты?
Истлеваю, брат!-
Да в дорожной яме,
В дряни, в лоскутах
Буквы муравьями
Тлеют на листах...
 (Над вороньим кругом -
 Звездяный лед.
 По степным яругам
 Ночь идет...)

Нехристь или выкрест
Над сухой травой,-
Размахнулись вихри
Пыльной булавой.
Вырваны ветрами
Из бочаг пустых,
Хлопают крылами
Книжные листы;
На враждебный Запад
Рвутся по стерням:
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...
 (Кочуют вороны,
 Кружат кусты.
 Вслед эскадрону
 Летят листы.)
Чалый иль соловый
Конь храпит.
Вьется слово
Кругом копыт.
Под ветром снова
В дыму щека;
Вьется слово
Кругом штыка...
Пусть покрыты плесенью
Наши костяки -
То, о чем мы думали,
Ведет штыки...
С нашими замашками
Едут пред полком -
С новым военспецом
Новый военком.
Что ж! Дорогу нашу
Враз не разрубить:
Вместе есть нам кашу,
Вместе спать и пить...
Пусть другие дразнятся!
Наши дни легки...
Десять лет разницы -
Это пустяки!

* Никогда (англ.).
1927

Э.Г.Багрицкий. Стихотворения. 
Ленинград, "Советский Писатель", 1956.


ВМЕШАТЕЛЬСТВО ПОЭТА

Весенний ветер лезет вон из кожи,
Калиткой щелкает, кусты корежит,
Сырой забор подталкивает в бок,
Сосна, как деревянное проклятье,
Железный флюгер, вырезанный ятью
(Смотри мой "Папиросный коробок").
А критик эа библейским самоваром,
Винтообразным окружен угаром,
Глядит на чайник, бровью шевеля.
Он тянет с блюдца - в сторону мизинец,
Кальсоны хлопают на мезонине,
Как вымпел пожилого корабля,
И самовар на скатерти бумажной
Протодиаконом трубит протяжно.
Сосед откушал, обругал жену
И благодушествует:
 - Ах! Погода!
Какая подмосковная природа!
Сюда бы Фофанова да луну!-
Через дорогу, в хвойном окруженья,
Я двигаюсь взлохмаченною тенью,
Ловлю пером случайные слова,
Благословляю кляксами бумагу.
Сырые сосны отряхают влагу.
И в хвое просыпается сова.
Сопит река.
 Земля раздражена
(Смотри стихотворение "Весна").
Слова как ящерицы,- не наступишь;
Размеры - выгоднее воду в ступе
Толочь; а композиция встает
Шестиугольником или квадратом;
И каждый образ кажется проклятым,
И каждый звук топырится вперед.
И с этой бандой символов и знаков
Я, как биндюжник, выхожу на драку
(Я к зуботычинам привык давно).
А критик мой недавно чай откушал.
Статью закончил, радио прослушал
И на террасу распахнул окно.
Меня он видит - он доволен миром -
И тенорком, политым легким жиром,
Пугает галок на кусте сыром.
Он возглашает:
 - Прорычите басом,
Чем кончилась волынка с Опанасом,
С бандитом, украинским босяком.
Ваш взгляд от несварения неистов.
Прошу, скажите за контрабандистов,
Чтоб были страсти, чтоб огонь, чтоб гром,
Чтоб жеребец, чтоб кровь, чтоб клубы дыма,-
Ах, для здоровья мне необходимы
Романтика, слабительное, бром!
Не в этом ли удача из удач?
Я говорю как критик и как врач.
Но время движется. И на дороге
Гниют доисторические дроги,
Булыжником разъедена трава,
Электротехник на столбы вылазит,-
И вот ползет по укрощенной грязи,
Покачивая бедрами, трамвай.
(Сосед мой недоволен:
 - Эт-то проза!)
Но плимутрок из ближнего совхоза
Орет на солнце, выкатив кадык.
- Как мне работать!
 Голова в тумане.-

И бытием прижатое сознанье
Упорствует и выжимает крик.
Я вижу, как взволнованные воды
Зажаты в тесные водопроводы,
Как захлестнула молнию струна.
Механики, чекисты, рыбоводы,
Я ваш товарищ, мы одной породы,-
Побоями нас нянчила страна!
Приходит время зрелости суровой,
Я пух теряю, как петух здоровый.
Разносит ветер пестрые клочки.
Неумолимо, с болью напряженья,
Вылазят кровянистые стручки,
Колючие ошметки и крючки,-
Начало будущего оперенья.
- Ау, сосед!
 Он стонет и ворчит:
- Невыносимо плимутрок кричит,
Невыносимо дребезжат трамваи!
Да, вы линяете, милейший мой!
Вы погибаете, милейший мой!
Да, вы в тупик уперлись головой,
И как вам выбраться, не понимаю!-
Молчи, папаша! Пестрое перо
Топорщится, как новая рубаха.
Петуший гребень дыбится остро;
Я, словно исполинский плимутрок,
Закидываю шею. Кличет рог -
Крылами раэ!- и на забор с размаха.
О, злобное петушье бытие!
Я вылинял! Да здравствует победа!
И лишь перо погибшее мое
Кружится над становищем соседа.
1929

Э.Г.Багрицкий. Стихотворения. 
Ленинград, "Советский Писатель", 1956.


СУВОРОВ

В серой треуголке, юркий и маленький,
В синей шинели с продранными локтями,-
Он надевал зимой теплые валенки
И укутывал горло шарфами и платками.

В те времена по дорогам скрипели еще
 дилижансы,
И кучера сидели на козлах в камзолах
 и фетровых шляпах;
По вечерам, в гостиницах, веселые девушки
 пели романсы,
И в низких залах струился мятный запах.

Когда вдалеке звучал рожок почтовой
 кареты,
На грязных окнах подымались зеленые
 шторы,
В темных залах смолкали нежные дуэты,
И раздавался шепот: "Едет Суворов!"

На узких лестницах шуршали тонкие юбки,
Растворялись ворота услужливыми
 казачками,
Краснолицые путники услужливо прятали
 трубки,
Обжигая руки горячими угольками.

По вечерам он сидел у погаснувшего камина,
На котором стояли саксонские часы и уродцы
 из фарфора,
Читал французский роман, открыв его
 с середины,
"О мученьях бедной Жульетты, полюбившей
 знатного сеньора".

Утром, когда пастушьи рожки поют напевней
И толстая служанка стучит по коридору
 башмаками,
Он собирался в свои холодные деревни,
Натягивая сапоги со сбитыми каблуками.

В сморщенных ушах желтели грязные ватки;
Старчески кряхтя, он сходил во двор, держась
 за перила;
Кучер в синем кафтане стегал рыжую
 лошадку,
И мчались гостиница, роща, так что в глазах
 рябило.

Когда же перед ним выплывали из тумана
Маленькие домики и церковь с облупленной
 крышей,
Он дергал высокого кучера за полу кафтана
И кричал ему старческим голосом: "Поезжай
 потише!"

Но иногда по первому выпавшему снегу,
Стоя в пролетке и держась за плечо возницы,
К нему в деревню приезжал фельдъегерь
И привозил письмо от
 матушки-императрицы.

"Государь мой,- читал он,- Александр
 Васильич!
Сколь прискорбно мне Ваш мирный покой
 тревожить,
Вы, как древний Цинциннат, в деревню свою
 удалились,
Чтоб мудрым трудом и науками свои
 владения множить..."

Он долго смотрел на надушенную бумагу -
Казалось, слова на тонкую нитку нижет;
Затем подходил к шкафу, вынимал ордена
 и шпагу
И становился Суворовым учебников
 и книжек.
1915

Строфы века. Антология русской поэзии. 
Сост. Е.Евтушенко. 
Минск, Москва: Полифакт, 1995.


БЕССОННИЦА

Если не по звездам - по сердцебиенью
Полночь узнаешь, идущую мимо...
Сосны за окнами - в черном опереньи,
Собаки за окнами - клочьями дыма.
Все, что осталось!
Хватит! Довольно!
Кровь моя, что ли, не ходит в теле?..
Уши мои, что ли, не слышат вольно?
Пальцы мои, что ли, окостенели?..
Видно и слышно: над прорвою медвежьей
Звезды вырастают, в кулак размером!
Буря от Волги, от низких побережий
Черные деревни гонит карьером...
Вот уже по стеклам двинуло дыханье
Ветра, и стужи, и каторжной погоды...
Вот закачались, загикали в тумане
Черные травы, как черные воды...
И по этим водам, по алому вою,
Крыльями крыльца раздвигая сосны,
Сруб начинает двигаться в прибое,
Круглом и долгом, как гром колесный...
Словно корабельные пылают знаки,
Стекла, налитые горячей желчью,
Следом, упираясь, тащатся собаки,
Лязгая цепями, скуля по-волчьи...
Лопнул частокол, разлетевшись пеной...
Двор позади... И на просеку разом
Сруб вылетает! Бревенчатые стены
Ночь озирают горячим глазом.
Прямо по болотам, гоняя уток,
Прямо по лесам, глухарей пугая,
Дом пролетает, разбивая круто
Камни и кочки и пни подгибая...
Это черноморская ночь в уборе
Вологодских звезд - золотых баранок;
Это расступается Черное море
Черных сосен и черного тумана!..
Это летит по оврагам и скатам
Крыша с откинутой назад трубою,
Так что дым кнутом языкатым
Хлещет по стволам и по хвойному прибою.
Это стремглав, наудачу, в прорубь,
Это, деревянные вздувая ребра,
В гору вылетая, гремя под гору,
Дом пролетает тропой недоброй...
Хватит! Довольно! Стой!
 На разгоне
Трудно удержаться! Еще по краю
Низкого забора ветвей погоня,
Искры от напора еще играют,
Ветер от разбега еще не сгинул,
Звезды еще рвутся в порыве гонок...
Хватит! Довольно! Стой!
 На перину
Падает откинутый толчком ребенок...
Только за оконницей проходят росы,
Сосны кивают синим опереньем...
Вот они, сбитые из бревен и теса,
Дом мой и стол мой: мое вдохновенье!
Прочно установлена косая хвоя,
Врыт частокол, и собака стала.
Милая! Где же мы?
- Дома, под Москвою;
Десять минут ходьбы от вокзала...
1927

Строфы века. Антология русской поэзии. 
Сост. Е.Евтушенко. 
Минск, Москва: Полифакт, 1995.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar