"Послушайте-ка, юноша! Сейчас
В толпе рабов, несчастной и презренной,
Куда судьба забросила и нас, -
Одни лишь мы, пожалуй, джентльмены!
А потому в такой опасный час
Должны мы быть знакомы непременно.
Я буду вам полезен, может быть.
Вы кто по крови, я хотел спросить?"
Жуан сказал: "Испанец!" Тот ответил:
"Я так и знал, что вы не жалкий грек, -
Ваш гордый взгляд я сразу же заметил.
Что ж! На фортуну жаловаться грех,
Причудница играет всем на свете:
Сейчас - удар, а через час - успех.
Она со мной не лучше поступила,
Но, признаюсь, меня не удивила!"
Простите, сэр, - Жуан его спросил, -
Что привело вас в это состоянье?"
"Шесть турок, цепь и превосходство сил!"
"Простите мне нескромное желанье
Узнать, откуда вы?" - "О, я служил
В войсках у русских: получил заданье
Суворова взять Видин, а взамен,
Как видите, был взят врагами в плен".
"А есть у вас друзья?" - "Помилуй бог!
Они меня покамест не тревожат!
Ну вот, я рассказал вам все, что мог,
Теперь и вы расскажете, быть может?"
"Увы, исполнен горестных тревог
Рассказ мой долгий! Боль мне сердце гложет!"
"Тогда молчите: горестный рассказ,
Коль долог он, печальней во сто раз.
Не падайте же духом! В ваши годы
Фортуна, как любовница, мила;
Взвалить на вас все беды и невзгоды
Она никак надолго не могла.
Нельзя сердиться на закон природы;
Превратны наши судьбы и дела!
Смиримся же; таков рассудка голос:
Серпа желаньям не перечит колос!"
"О, я грущу не о судьбе своей! -
Вздохнул Жуан. - Я плачу о любимой!"
И в темной глубине его очей
Блеснула боль тоски неутолимой.
"О, как сильна печаль души моей!
О, как жесток мой рок неумолимый!
Я перенес такое, видит бог,
Чего никто бы вынести не мог!
Я страшную утрату испытал!.."
И он умолк, расплакаться не смея.
"Я так и думал, - друг его скачал, -
Что ваш печальный случай связан с нею:
Я тоже слезы лил и трепетал,
А посему сочувствовать умею.
Одна моя супруга умерла,
Другая убежала, в чем была.
А третья..." - "Как, - Жуан воскликнул, -
третья?
Вы в тридцать лет имели уж троих?"
"А много ли для нашего столетья?
Ведь только две, как видите, в живых!
Притом успел сердечно пожалеть я
И осчастливить каждую из них!"
"Ну, третья что ж? Она сбежала тоже?"
"Нет, тут уж я сбежал, прости мне боже!"
"Вы хладнокровны, сэр!" - сказал Жуан.
"А как же! - Англичанин усмехнулся. -
Вначале всех нас манит океан,
Но кто потом на берег не вернулся?
Я знал восторгов сладостный обман,
Но от него я вовремя очнулся.
Былых иллюзий я не узнаю -
Они, как змеи, сняли чешую.
Согласен я, что чешуя другая
Бывает и пестрен, но каждый раз
Она сползает, медленно линяя,
И новая уже ласкает глаз.
Сперва любовь нас ловит, ослепляя,
Но не одна любовь прельщает нас;
Злопамятство, упрямство, жажда славы -
Приманок много для любого нрава".
Жуан вздохнул: "Вы правы, может быть:
Но умные слова и размышленья
Не в силах нашу долю изменить!"
"Нет, юный друг мой, я иного мненья.
Оказал британец, - нужно находить
Осмысленную цель в любом явленье;
Нас обучает рабства тяжкий гнет,
Как исполнять честнее роль господ!"
Жуан вздохнул: "Увы! Я все усвоил
И выдержать экзамен был бы рад!"
"Ну что ж! - его британец успокоил. -
Изменчива фортуна, говорят:
Вполне "возможно, что еще с лихвою
Нас боги через год вознаградят.
Мне только надоел ярлык на шее,
И я 6 хотел быть проданным скорее!
Сейчас, конечно, нам не повезло,
Но в этом и возможность улучшенья;
Мы все рабы, коли на то пошло, -
Рабы страстей, капризов, наслажденья.
Со временем душевное тепло
И доброта в нас гибнут, к сожаленью.
Искусство жить, коль правду вам оказать,
В том, чтоб о наших ближних не страдать".
Меж тем старик, на вид немного странный,
Из тех, кого прозвали "третий пол",
Разглядывая пристально Жуана,
К приятелям вплотную подошел.
Так на чужих коней глядят цыганы,
Портной - на ткани, на овцу - орел,
Служители тюрьмы - на арестанта,
На деньги - ростовщик, на женщин - франты.
Нет, на рабов глядят еще смелей!
Себе подобных покупать отрадно.
Но если приглядеться почестней -
И Власть, и Красота до денег жадны
И нет непродающихся людей:
Наличный счет - хозяин беспощадный!
Всяк получает за своя грешки -
Иной короны, а иной пинки.
Но евнух их рассматривал недаром
И, наконец, прицениваться стал
Барышник торговался с истым жаром,
Божился, клялся, в сторону плевал
И цену набивал своим товарам,
Как будто бы скотину продавал.
Процесс торговли далеко не всякий
Сумел бы отличить от буйной драки.
Но скоро крики перешли в ворчанье,
И спорщики достали кошельки,
И серебра приятное журчанье
Плеснуло звоном на ладонь руки.
Монеты были разного названья,
И долго их считали старики.
И вот, закончив сделку аккуратно,
Купец ушел - обедать, вероятно.
Не знаю, как и сколько кушал он
И каково его пищеваренье,
Я думаю, он мог бы быть смущен,
Продав себе подобных Без сомненья,
Любой из нас бывает удручен,
Когда в желудке чувствует стесненье,
Пожалуй, это самый худший час
Из всех, какими сутки мучат нас!
Вольтер не соглашается со мною:
Он заявляет, что его Кандид,
Покушав, примиряется с судьбою
И на людей по-новому глядит.
Но кто не пьян и не рожден свиньею -
Того пищеваренье тяготит,
В том крови учащенное биенье
Рождает боль, тревогу и сомненья.
И правильно сказал Филиппов сын,
Великий Александр, что акт питанья,
Над коим человек не господин,
В нас укрепляет смертности сознанье.
Духовностью гордиться нет причин,
Когда рождают радость и страданье
Какой - то суп, говядины кусок -
Желудочный в конечном счете сок!
На той неделе - в пятницу как раз -
Я собирался выйти на прогулку.
Я шляпу взял. Уж был девятый час.
Вдруг за окном раскатисто и гулко
Раздался выстрел. Выбежав тотчас,
Я тут же, в двух шагах от переулка,
Равенны коменданта увидал,
Убитого, наверно, наповал.
Пять пуль его, беднягу, уложили;
За что - теперь уж поздно толковать!
Я слуг позвал. Они его втащили
Ко мне и положили на кровать.
Но я напрасно не щадил усилий:
Убитый начинал уж остывать.
Жизнь кончилась довольно глупой дракой
С каким - то итальянским забиякой!
Я знал его при жизни и глядел
В раздумье на лицо его немое:
Я видывал десятки мертвых тел,
Но не встречал подобного покоя.
Он словно бы заснул, устав от дел,
С закинутою навзничь головою.
И мне казалась бледность мертвеца
Лишь бледностью усталого лица.
"Так это смерть? Но что ж она такое?
Скажи мне!" Он молчит! "Ответь!" Молчит!
Еще вчера он выглядел героем,
Имел хороший вид и аппетит,
Его команды слово громовое
В ушах солдата все еще звучит, -
А завтра он предстанет батальонам
При гуле барабанов похоронном!
Вот на него внимательно глядят
Те, кто еще вчера его боялся;
Они еще поверить не хотят,
Что командир от власти отказался.
Хороший офицер, храбрец и хват,
За Бонапарта смело он сражался,
И вот на грязной улице убит
И, словно бык зарезанный, лежит.
Былые затянувшиеся раны
И кровь его последних, свежих ран
На мертвом теле выглядели странно, -
Я все стоял, раздумьем обуян.
До самой смерти я не перестану
Допрашивать усопших! Но туман
Непроницаем, неподвижно - серый, -
И для сомнений наших, и для веры.
Выл человек, и нет его - смотри!
Что жизненный процесс остановило?
Какого - то свинца кусочка три.
Вода, земля, огонь, любая сила -
Все разуму подвластно! Мы - цари!
Не плохо нас природа защитила:
Любое вещество не то что в час -
В одно мгновенье истребляет нас.
Но где ж мои герои? Евнух черный
Их погрузил в каик, уселся сам,
Гребцы взмахнули веслами проворно,
И лодка полетела по волнам.
Как узники, бесчувственно - покорны,
Друзья молчали. Негр велел гребцам
Причалить у стены глухой и сонной,
Рядами кипарисов осененной.