Двенадцать стульев (31) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

931 Просмотр

Глава XXX. Курочка и тихоокеанский петушок

Репортер Персицкий деятельно готовился к двухсотлетнему юбилею великого математика Исаака Ньютона.

-- Ньютона я беру на себя. Дайте только место, -- заявил он.

-- Так вы, Персицкий, смотрите, -- предостерегал секретарь, -- обслужите Ньютона по-человечески.

-- Не беспокойтесь. Все будет в порядке.

-- Чтоб не случилось, как с Ломоносовым. В "Красном лекаре" была помещена ломоносовская праправнучка-пионерка, а у нас...

-- Я тут ни при чем. Надо было вам поручать такое ответственное дело рыжему Иванову! Пеняйте сами на себя.

-- Что же вы принесете?

-- Как что? Статья из Главнауки, у меня там связи не такие, как у Иванова. Биографию возьмем из Брокгауза. Но портрет будет замечательный. Все кинутся за портретом в тот же Брокгауз, а у меня будет нечто пооригинальнее. В "Международной книге" я высмотрел такую гравюрку!.. Только нужен аванс!.. Ну, иду за Ньютоном!

-- А снимать Ньютона не будем? -- спросил фотограф, появившийся к концу разговора.

Персицкий сделал знак предостережения, означавший: спокойствие, смотрите все, что я сейчас сделаю. Весь секретариат насторожился.

-- Как? Вы до сих пор еще не сняли Ньютона?! -- накинулся Персицкий на фотографа.

Фотограф на всякий случай стал отбрехиваться.

-- Попробуйте вы его поймать, -- гордо сказал он.

-- Хороший фотограф поймал бы! -- закричал Персицкий.

-- Так что же, надо снимать или не надо?

-- Конечно, надо! Поспешите! Там, наверное, сидят уже из всех редакций!

Фотограф взвалил на плечи аппарат и гремящий штатив.

-- Он сейчас в "Госшвеймашине". Не забудьте -- Ньютон, Исаак, отчества не помню. Снимите к юбилею. И пожалуйста -- не за работой. Все у вас сидят за столом и читают бумажки. На ходу снимайте. Или в кругу семьи.

-- Когда мне дадут заграничные пластинки, тогда и на ходу буду снимать. Ну, я пошел.

-- Спешите! Уже шестой час!

Фотограф ушел снимать великого математика к его двухсотлетнему юбилею, а сотрудники стали заливаться на разные голоса.

В разгар веселья вошел Степа из "Науки и жизни". За ним плелась тучная гражданка.

-- Слушайте, Персицкий! -- сказал Степа. -- К вам вот гражданка по делу пришла. Идите сюда, гражданка, этот товарищ вам все объяснит.

Степа, посмеиваясь, убежал.

-- Ну? -- спросил Персицкий. -- Что скажете?

Мадам Грицацуева возвела на репортера томные глаза и молча сунула ему бумажку.

-- Так, -- сказал Персицкий, -- ... попал под лошадь... отделался легким испугом... В чем же дело?

-- Адрес, -- просительно молвила вдова, -- нельзя ли адрес узнать?

-- Чей адрес?

-- О. Бендера.

-- Откуда же я знаю?

-- А вот товарищ говорил, что вы знаете.

-- Ничего я не знаю. Обратитесь в адресный стол.

-- А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках.

-- Я сам в желтых ботинках. В Москве еще двести тысяч человек в желтых ботинках ходят. Может быть, вам нужно узнать их адреса? Тогда пожалуйста. Я брошу всякую работу и займусь этим делом. Через полгода вы будете знать все адреса. Я занят, гражданка.

Но вдова, которая почувствовала к Персицкому большое уважение, шла за ним по коридору и, стуча накрахмаленной нижней юбкой, повторяла свои просьбы.

"Сволочь Степа, -- подумал Персицкий, -- ну ничего, я на него напущу изобретателя вечного движения, он у меня попрыгает".

-- Ну что я могу сделать? -- раздраженно спросил Персицкий, останавливаясь перед вдовой. -- Откуда я могу знать адрес гражданина О. Бендера? Что я, лошадь, которая на него наехала? Или извозчик, которого он на моих глазах ударил по спине?..

Вдова отвечала смутным рокотом, в котором можно было разобрать только "товарищ" и "очень вас".

Занятия в Доме Народов уже кончились. Канцелярии и коридоры опустели. Где-то только дошлепывала страницу пишущая машинка.

-- Пардон, мадам, вы видите, что я занят!

С этими словами Персицкий скрылся в уборной. Погуляв там десять минут, он весело вышел. Грицацуева терпеливо трясла юбками на углу двух коридоров. При приближении Персицкого она снова заговорила.

Репортер осатанел.

-- Вот что, тетка, -- сказал он, -- так и быть, я вам скажу, где ваш О. Бендер. Идите прямо по коридору, потом поверните направо и идите опять прямо. Там будет дверь. Спросите Черепенникова. Он должен знать.

И Персицкий так быстро исчез, что дополнительных сведений крахмальная вдовушка получить не успела.

Расправив юбки, мадам Грицацуева пошла по коридору.

Коридоры Дома Народов были так длинны и узки, что идущие по ним невольно ускоряли ход. По любому прохожему можно было узнать, сколько он прошел. Если он шел чуть убыстренным шагом, -- это значило, что поход его только начат. Прошедшие два или три коридора развивали среднюю рысь. А иногда можно было увидеть человека, бегущего во весь дух, -- он находился в стадии пятого коридора. Гражданин же, отмахавший восемь коридоров, легко мог соперничать в быстроте с птицей, беговой лошадью и чемпионом мира, бегуном Нурми.

Повернув направо, мадам Грицацуева побежала. Трещал паркет.

Навстречу ей быстро шел брюнет в голубом жилете и малиновых башмаках. По лицу Остапа было видно, что посещение Дома Народов в столь поздний час вызвано чрезвычайными делами концессии. Очевидно, в планы технического руководителя не входила встреча с любимой. При виде вдовушки Бендер повернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль стены назад.

-- Товарищ Бендер! -- закричала вдова в восторге. -- Куда же вы?!

Великий комбинатор усилил ход. Наддала и вдова.

-- Подождите, что я скажу, -- просила она.

Но слова ее не долетали до слуха Остапа. В его ушах уже пел и свистел ветер. Он мчался четвертым коридором, проскакивал пролеты внутренних железных лестниц. Своей любимой он оставил только эхо, которое долго повторяло ей лестничные шумы.

"Ну, спасибо, -- бурчал Остап, сидя на пятом этаже, -- нашла время для рандеву. Кто прислал сюда эту знойную дамочку? Пора уже ликвидировать московское отделение концессии, а то еще, чего доброго, ко мне приедет гусар-одиночка с мотором".

В это время мадам Грицацуева, отделенная от Остапа тремя этажами, тысячью дверей и дюжиной коридоров, вытерла подолом нижней юбки разгоряченное лицо и начала поиски. Сперва она хотела поскорее найти мужа и объясниться с ним. В коридорах зажглись несветлые лампы. Все лампы, все коридоры и все двери были одинаковы. Вдове стало страшно. Ей захотелось уйти. Подчиняясь коридорной прогрессии, она неслась со все усиливающейся быстротой. Через полчаса ей невозможно было остановиться. Двери президиумов, секретариатов, месткомов, орготделов и редакций пролетали по обе стороны ее громоздкого тела. На ходу железными своими юбками она опрокидывала урны для окурков. С кастрюльным шумом урны катились по ее следам. В углах коридоров образовывались вихри и водовороты. Хлопали растворившиеся форточки. Указующие персты, намалеванные трафаретом на стенах, втыкались в бедную путницу.

Наконец Грицацуева попала на площадку внутренней лестницы. Там было темно, но вдова преодолела страх, сбежала вниз и дернула стеклянную дверь. Дверь была заперта. Вдова бросилась назад. Но дверь, через которую она только что прошла, была тоже закрыта чьей-то заботливой рукой.

* * *

В Москве любят запирать двери.

Тысячи парадных подъездов заколочены изнутри досками, и сотни тысяч граждан пробираются в свои квартиры с черного хода. Давно прошел восемнадцатый год, давно уже стало смутным понятие -- "налет на квартиру", сгинула подомовая охрана, организованная жильцами в целях безопасности, разрешается проблема уличного движения, строятся огромные электростанции, делаются величайшие научные открытия, но нет человека, который посвятил бы свою жизнь разрешению проблемы закрытых дверей.

Кто тот человек, который разрешит загадку кинематографов, театров и цирков?

Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через одни-единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа, -- закрыты. Кто знает, почему они закрыты! Возможно, что лет двадцать тому назад из цирковой конюшни украли ученого ослика, и с тех пор дирекция в страхе замуровывает удобные входы и выходы. А может быть, когда-то сквозняком прохватило знаменитого короля воздуха, и закрытые двери есть только отголосок учиненного королем скандала...

В театрах и кино публику выпускают небольшими партиями, якобы во избежание затора. Избежать заторов очень легко -- стоит только открыть имеющиеся в изобилии выходы. Но вместо того администрация действует, применяя силу. Капельдинеры, сцепившись руками, образуют живой барьер и таким образом держат публику в осаде не меньше получаса. А двери, заветные двери, закрытые еще при Павле Первом, закрыты и поныне.

Пятнадцать тысяч любителей футбола, возбужденные молодецкой игрой сборной Москвы, принуждены продираться к трамваю сквозь щель, такую узкую, что один легко вооруженный воин мог бы задержать здесь сорок тысяч варваров, подкрепленных двумя осадными башнями.

Спортивный стадион не имеет крыши, но ворот есть несколько. Все они закрыты. Открыта только калиточка. Выйти можно, только проломив ворота. После каждого большого состязания их ломают. Но в заботах об исполнении святой традиции их каждый раз аккуратно восстанавливают и плотно запирают.

Если уже нет никакой возможности привесить дверь (это бывает тогда, когда ее не к чему привесить), пускаются в ход скрытые двери всех видов:

1. Барьеры.

2. Рогатки.

3. Перевернутые скамейки.

4. Заградительные надписи.

5. Веревки.

Барьеры в большом ходу в учреждениях.

Ими преграждается доступ к нужному сотруднику. Посетитель, как тигр, ходит вдоль барьера, стараясь знаками обратить на себя внимание. Это удается не всегда. А может быть, посетитель принес полезное изобретение. А может быть, и просто хочет уплатить подоходный налог. Но барьер помешал -- осталось неизвестным изобретение, и налог остался неуплаченным.

Рогатка применяется на улице.

Ставят ее весною на шумной улице, якобы для ограждения производящегося ремонта тротуара. И мгновенно шумная улица делается пустынной. Прохожие просачиваются в нужные им места по другим улицам. Им ежедневно приходится делать лишний километр, но легкокрылая надежда их не покидает. Лето проходит. Вянет лист. А рогатка все стоит. Ремонт не сделан. И улица пустынна.

Перевернутыми садовыми скамейками преграждают входы в московские скверы, которые по возмутительной небрежности строителей не снабжены крепкими воротами.

О заградительных надписях можно было бы написать целую книгу, но это в планы авторов сейчас не входит.

Надписи эти бывают двух родов: прямые и косвенные.

К прямым можно отнести: "Вход воспрещается", "Посторонним лицам вход воспрещается" и "Хода нет". Такие надписи иной раз вывешиваются на дверях учреждений, особенно усиленно посещаемых публикой.

Косвенные надписи наиболее губительны. Они не запрещают вход, но редкий смельчак рискнет все-таки воспользоваться правом входа. Вот они, эти позорные надписи: "Без доклада не входить", "Приема нет", "Своим посещением ты мешаешь занятому человеку" и "Береги чужое время".

Там, где нельзя поставить барьера или рогатки, перевернуть скамейку или вывесить заградительную надпись, -- там протягиваются веревки. Протягиваются они по вдохновению, в самых неожиданных местах. Если они протянуты на высоте человеческой груди, дело ограничивается легким испугом и несколько нервным смехом. Протянутая же на высоте лодыжки, веревка может искалечить человека.

К черту двери! К черту очереди у театральных подъездов! Разрешите войти без доклада! Разрешите выйти с футбольного поля с целым позвоночником! Умоляем снять рогатку, поставленную нерадивым управдомом у своей развороченной панели! Вон перевернутые скамейки! Поставьте их на место! В сквере приятно сидеть именно ночью. Воздух чист, и в голову лезут умные мысли!

Не об этом думала мадам Грицацуева, сидя на лестнице у запертой стеклянной двери в самой середине Дома Народов. Она думала о своей вдовьей судьбе, изредка вздремывала и ждала утра. Из освещенного коридора, через стеклянную дверь, на вдову лился желтый свет электрических плафонов. Пепельный утренний свет проникал сквозь окна лестничной клетки.

Был тихий час, когда утро еще молодо и чисто. В этот час Грицацуева услышала шаги в коридоре. Вдова живо поднялась и прилипла к стеклу. В конце коридора сверкнул голубой жилет. Малиновые башмаки были запорошены штукатуркой. Ветреный сын турецко-подданного, стряхивая с пиджака пылинку, приближался к стеклянной двери.

-- Суслик! -- позвала вдова. -- Су-у-услик!

Она дышала на стекло с невыразимой нежностью. Стекло затуманилось, пошло радужными пятнами. В тумане и радугах сияли голубые и малиновые призраки.

Остап не услышал кукования вдовы. Он почесывал спину и озабоченно крутил головой. Еще секунда, и он пропал бы за поворотом.

Со стоном "товарищ Бендер" бедная супруга забарабанила по стеклу. Великий комбинатор обернулся.

-- А, -- сказал он, видя, что отделен от вдовы закрытой дверью, -- вы тоже здесь?

-- Здесь, здесь, -- твердила вдова радостно.

-- Обними же меня, моя радость, мы так долго не виделись, -- пригласил технический директор.

Вдова засуетилась. Она подскакивала за дверью, как чижик в клетке. Притихшие за ночь юбки снова загремели. Остап раскрыл объятия.

-- Что же ты не идешь, моя гвинейская курочка. Твой тихоокеанский петушок так устал на заседании Малого Совнаркома.

Вдова была лишена фантазии.

-- Суслик, -- сказала она в пятый раз. -- Откройте мне дверь, товарищ Бендер.

-- Тише, девушка! Женщину украшает скромность. К чему эти прыжки?

Вдова мучилась.

-- Ну, чего вы терзаетесь? -- спрашивал Остап. -- Что вам мешает жить?

-- Сам уехал, а сам спрашивает!

И вдова заплакала.

-- Утрите ваши глазки, гражданка. Каждая ваша слезинка -- это молекула в космосе.

-- А я ждала, ждала, торговлю закрыла. За вами поехала, товарищ Бендер...

-- Ну, и как вам теперь живется на лестнице? Не дует?

Вдова стала медленно закипать, как большой монастырский самовар.

-- Изменщик! -- выговорила она, вздрогнув.

У Остапа было еще немного свободного времени. Он защелкал пальцами и, ритмично покачиваясь, тихо пропел:

-- Частица черта в нас заключена подчас! И сила женских чар родит в груди пожар!..

-- Чтоб тебе лопнуть! -- пожелала вдова по окончании танца. -- Браслет украл, мужнин подарок. А стуло зачем забрал?!

-- Вы, кажется, переходите на личности? -- заметил Остап холодно.

-- Украл, украл! -- твердила вдова.

-- Вот что, девушка, зарубите на своем носике, что Остап Бендер никогда ничего не крал.

-- А ситечко кто взял?

-- Ах, ситечко! Из вашего неликвидного фонда? И это вы считаете кражей? В таком случае наши взгляды на жизнь диаметрально противоположны.

-- Унес, -- куковала вдова.

-- Значит, если молодой, здоровый человек позаимствовал у провинциальной бабушки ненужную ей, по слабости здоровья, кухонную принадлежность, то, значит, он вор? Так вас прикажете понимать?

-- Вор, вор.

-- В таком случае нам придется расстаться. Я согласен на развод.

Вдова кинулась на дверь. Стекла задрожали. Остап понял, что пора уходить.

-- Обниматься некогда, -- сказал он, -- прощай, любимая! Мы разошлись, как в море корабли.

-- Каррраул! -- завопила вдова.

Но Остап уже был в конце коридора. Он встал на подоконник, тяжело спрыгнул на влажную после ночного дождя землю и скрылся в блистающих физкультурных садах.

На крики вдовы набрел проснувшийся сторож. Он выпустил узницу, пригрозив штрафом.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.