- 934 Просмотра
- Обсудить
Чудотворным молилась иконам, призывала на помощь любовь, а на сердце малиновым звоном запевала цыганская кровь... Эх, надеть бы мне четки, как бусы, вместо черного пестрый платок, да вот ты такой нежный и русый, а глаза - василек... Ты своею душою голубиной навсегда затворился в скиту - я же выросла дикой рябиной, вся по осени в алом цвету... Да уж, видно, судьба с тобой рядом свечи теплить, акафисты петь, класть поклоны с опущенным взглядом да цыганскою кровью гореть...
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
Прислушайся к ночному сновиденью, не пропусти упавшую звезду... по улицам моим Невидимою Тенью я за тобой пройду... Ты посмотри (я так томлюсь в пустыне вдали от милых мест...): вода в Неве еще осталась синей? У Ангела из рук еще не отнят крест?
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века.
Русская государственная библиотека.
Москва: Книжная палата 1993.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,Его египетские губы Замкнули древние мечты, И повелительны и грубы Лица жестокого черты. И цвета синих виноградин Огонь его тяжелых глаз, Он в темноте глубоких впадин Истлел, померк, но не погас. В нем правый гнев рокочет глухо, И жечь сердца ему дано: На нем клеймо Святого Духа - Тонзуры белое пятно... Мне сладко, силой силу меря, Заставить жить его уста И в беспощадном лике зверя Провидеть грозный лик Христа.
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Я венки тебе часто плету Из пахучей и ласковой мяты, Из травинок, что ветром примяты, И из каперсов в белом цвету. Но сама я закрыла дороги, На которых бы встретилась ты... И в руках моих, полных тревоги, Умирают и блекнут цветы. Кто-то отнял любимые лики И безумьем сдавил мне виски. Но никто не отнимет тоски О могиле моей Вероники.1
Примечания
1. О могиле моей Вероники — достаточно часто, причем в разные периоды творчества,
в стихах Черубины упоминается могила дочери Вероники, есть стихи о ее смерти и т. п.
В письме Е. Я. Архиппову от 11 января 1922 года Черубина пишет: «Там,
в Париже, могила моей дочери — Вероники» (Собрание М. А. Торбин,
Дом-музей Марины Цветаевой, Москва). Однако это единственное известное
нам документальное свидетельство о том, что у нее действительно была дочь.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Ego vox ejus!1 В слепые ночи новолунья, Глухой тревогою полна, Завороженная колдунья, Стою у темного окна. Стеклом удвоенные свечи И предо мною, и за мной, И облик комнаты иной Грозит возможностями встречи. В темно-зеленых зеркалах Обледенелых ветхих окон Не мой, а чей-то бледный локон Чуть отражен, и смутный страх Мне сердце алой нитью вяжет. Что, если дальняя гроза В стекле мне близкий лик покажет И отразит ее глаза? Что, если я сейчас увижу Углы опущенные рта И предо мною встанет та, Кого так сладко ненавижу? Но окон темная вода В своей безгласности застыла, И с той, что душу истомила, Не повстречаюсь никогда.
Примечания
В стихотворении повторен мотив двойничества. Волошин в «Истории Черубины»
противопоставил это стихотворение, как написанное «Лилей» о Черубине, стихотворению «Двойник»
(с. 485), как написанному Черубиной о «Лиле». На заключительном этапе действа мистификации,— когда
история зашла слишком далеко и в нее было вовлечено множество людей, а Маковский даже стал получать
письма от некоей «псевдо-Черубины»,— как пишет Волошин, «Лиля, которая всегда боялась призраков,
была в ужасе. Ей все казалось, что она должна встретить живую Черубину, которая спросит у нее ответа».
1. Ego vox ejus!— Я — ее голос! (лат.)
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
С моею царственной мечтой Одна брожу по всей вселенной, С моим презреньем к жизни тленной, С моею горькой красотой. Царицей призрачного трона Меня поставила судьба... Венчает гордый выгиб лба Червонных кос моих корона. Но спят в угаснувших веках Все те, кто были бы любимы, Как я, печалию томимы, Как я, одни в своих мечтах. И я умру в степях чужбины, Не разомкну заклятый круг. К чему так нежны кисти рук, Так тонко имя Черубины?
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Над полем грустным и победным Простерт червленый щит зари. По скатам гор, в тумане медном, Дымят и гаснут алтари. На мир пролив огонь и беды, По нивам вытоптав посев, Проходят скорбные Победы, И темен глаз девичьих гнев. За ними — дальние пожары, И меч заката ал и строг; Звучат безрадостно фанфары, Гудит в полях призывный рог.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Кто-то мне сказал: твой милый Будет в огненном плаще... Камень, сжатый в чьей праще, Загремел с безумной силой? Чья кремнистая стрела У ключа в песок зарыта? Чье летучее копыто Отчеканила скала? Чье блестящее забрало Промелькнуло там, средь чащ? В небе вьется красный плащ... Я лица не увидала.
Примечания
В мемуарном очерке «Живое о живом» (1933) М. И. Цветаева, вспоминая историю
с Черубиной, выделила две последние строки этого стихотворения,
как «уцелевшие за двадцатилетие жизни и памяти». Как и прочие стихи,
выделяемые Цветаевой у Черубины, эти строки имеют перекличку с мотивами
цветаевской лирики: см. ее цикл «Плащ» (1918).
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Цветы живут в людских сердцах; Читаю тайно в их страницах О ненамеченных границах, О нерасцветших лепестках. Я знаю души, как лаванда, Я знаю девушек-мимоз, Я знаю, как из чайных роз В душе сплетается гирлянда. В ветвях лаврового куста Я вижу прорезь черных крылий, Я знаю чаши чистых лилий И их греховные уста. Люблю в наивных медуницах Немую скорбь умерших фей И лик бесстыдных орхидей Я ненавижу в светских лицах. Акаций белые слова Даны ушедшим и забытым, А у меня, по старым плитам, В душе растет разрыв-трава.
Примечания
Как сообщает Волошин в «Истории Черубины», поводом для написания этого стихотворения
была присылка Маковским Черубине огромного букета белых роз и орхидей:
«Мы с Лилей решили это пресечь, так как такие траты серьезно угрожали
гонорарам сотрудников «Аполлона», на которые мы очень рассчитывали».
Эта прозаическая задача воплощается в ст. 15—16 стихотворения.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Есть на дне геральдических снов Перерывы сверкающей ткани; В глубине анфилад и дворцов, На последней таинственной грани, Повторяется сон между снов. В нем все смутно, но с жизнию схоже... Вижу девушки бледной лицо,— Как мое, но иное,— и то же, И мое на мизинце кольцо. Это — я, и все так не похоже. Никогда среди грязных дворов, Среди улиц глухого квартала, Переулков и пыльных садов — Никогда я еще не бывала В низких комнатах старых домов. Но Она от томительных будней, От слепых паутин вечеров — Хочет только заснуть непробудней, Чтоб уйти от неверных оков, Горьких грез и томительных будней. Я так знаю черты ее рук, И, во время моих новолуний, Обнимающий сердце испуг, И походку крылатых вещуний, И речей ее вкрадчивый звук. И мое на устах ее имя, Обо мне ее скорбь и мечты, И с печальной каймою листы, Что она называет своими, Затаили мои же мечты. И мой дух ее мукой волнуем... Если б встретить ее наяву И сказать ей: «Мы обе тоскуем, Как и ты, я вне жизни живу»,— И обжечь ей глаза поцелуем.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
В овальном зеркале твой вижу бледный лик. С висков опущены каштановые кудри, Они как будто в золотистой пудре. И на плече чернеет кровь гвоздик. Искривлены уста усмешкой тонкой, Как гибкий лук, изогнут алый рот; Глаза опущены. К твоей красе идет И голос медленный, таинственно-незвонкий, И набожность кощунственных речей, И едкость дерзкая колючего упрека, И все возможности соблазна и порока, И все сияния мистических свечей. Нет для других путей в твоем примере, Нет для других ключа к твоей тоске,— Я семь шипов сочла в твоем венке, Моя сестра в Христе и в Люцифере.
Примечания
Retrato de una nina — Рассказ одной девочки (исп.).
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Давно ты дал в порыве суеверном Мне зеркало в оправе из свинца, И призрак твоего лица Я удержала в зеркале неверном. И с этих пор, когда мне сердце жжет Тоска, как капли теплой алой крови, Я вижу в зеркале изогнутые брови И бледный ненавистный рот. Мне сладко видеть наши лица вместе И знать, что в этот мертвый час Моя тоска твоих коснется глаз И вздрогнешь ты под острой лаской мести.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
О, сколько раз, в часы бессонниц, Вставало ярче и живей Сиянье радужных оконниц Моих немыслимых церквей. Горя безгрешными свечами, Пылая славой золотой, Там, под узорными парчами, Стоял дубовый аналой. И от свечей и от заката Алела киноварь страниц, И травной вязью было сжато Сплетенье слов и райских птиц. И, помню, книгу я открыла И увидала в письменах Безумный возглас Гавриила: «Благословенна ты в женах».
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Жалит лоб твой из острого терния Как венец заплетенный венок, И у глаз твоих темные тени. Пред тобою склоняя колени, Я стою, словно жертва вечерняя, И на платье мое с твоих ног Капли крови стекают гранатами... Но никем до сих пор не угадано, Почему так тревожен мой взгляд, Почему от воскресной обедни Я давно возвращаюсь последней, Почему мои губы дрожат, Когда стелется облако ладана Кружевами едва синеватыми. Пусть монахи бормочут проклятия, Пусть костер соблазнившихся ждет,— Я пред Пасхой, весной, в новолунье, У знакомой купила колдуньи Горький камень любви — астарот. И сегодня сойдешь ты с распятия В час, горящий земными закатами.
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок,
Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак.
Москва: Эллис Лак, 1999.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.