- 1047 Просмотров
- Обсудить
– Юрка! Пусть твои точки плывут. Но ведь организм сам есть целое?
– Да какая же это целость, скажи на милость, – возопил тот, – если тут сплошные потемки? Ведь жизнь – это вечные сумерки смысла. В жизни никто никогда ничего не знает. Что знает один орган о другом? Ровно ничего не знает! Вот возьми общественную жизнь. Что это? Тысячи людей вокруг тебя. Каждый свою линию гнет. Что ты знаешь о других? Ничего не знаешь! Знаешь о каких-то двух-трех десятках человек, которые лично тебе известны и с тобой имеют дело в данный момент. А остальных полутора миллиардов живущих на земле ты же ведь ни черта не знаешь. Ну там какие-то обычаи, законы, нравы... Что-то как будто общее и тебе известное. А ведь, по сути дела, и в этом ты ровно ничего реально не знаешь. А почему? А потому, что ты член общества, то есть потому, что общество – организм и ты – его какой-то маленький орган. Раз организм, значит – крышка! Значит, слепота и слабоумие. Вот если бы общество было механизмом, а ты колесиком в нем, это бы совсем другое дело. А при теперешних условиях – только слепотой и пробавляйся. Суть жизни – в слепоте, в слабоумии, в том, что ничего дальше собственного носа не видно. Если бы было видно, значит, был бы уже твердый закон происходящего. Значит, уже была бы необходимость. А это значит, что не было бы случайности, не было бы слепоты, глупости, вздорных обещаний, биения в грудь, истерики, не было бы канители и непрерывных сомнений, неразличимой волынки, – словом, не было бы жизни, а был бы прекрасный, тонкий, глубокий, честный, благородный, простой и мудрый механизм!
Тут во мне блеснула одна мысль.
– Юрка, негодяй, – застонал я. – Да ты знаешь, что ты проповедуешь? Ты проповедуешь судьбу. Жизнь, по-твоему, это – судьба или предполагает судьбу. Раз все в жизни есть слепота, то откуда же и куда идет жизнь? Какой смысл в этих твоих волынках и ужимках, во всех этих придирках, канители, хлестаковщине? Ведь смысла-то нет! Весь мир, вся вселенная есть жизнь. А ведь больше-то ничего нет! А если ничего нет, – значит, жизнь-то есть судьба! Или ты мне давай такой же универсальный разум, такой же мировой и вселенский, как универсальна сама жизнь, или это – судьба! Жизнь и судьба – одно и то же! Сплошность, непрерывность жизни, ее самослитость и неразличимость, абсолютное и никогда не разъединимое тождество всего ее внутреннего и внешнего, когда внутреннее – телесно и осязаемо, а внешнее есть сам смысл и идея, – ведь это же все возможно только, когда есть судьба! Юрка! Вот до чего ты договорился! Ты только пойми. Все есть жизнь, и ничего, кроме жизни, нет. Но сама жизнь – слепота. Так что же получается? Значит, слепота всем управляет? Значит, если есть жизнь, то не с кого и совершенно нечего спрашивать о смысле! Раз в основе всего жизнь, значит, в основе всего судьба! Кто только живет, и больше ничего, тот самим своим бытием судьбу проповедует. Упиваться жизнью, значит, судьбой упиваться, судьбе служить, судьбу любить, значит, судьбе поклоняться!
– Ну и что ж, – незаинтересованно отвечал Юрка. – А твое благодушие лучше? Пусть уж лучше будет судьба! А кроме того, у меня еще механизм.
– "Механизм", "механизм", – запальчиво передразнивал я. – Пустые это слова, вот что. Ведь твой механизм кто-то должен за ручку крутить!
Юрка не сразу меня понял.
– Ведь механизм-то небось мастера для себя требует, механика? – злился я. – Ведь механизм потому-то и механизм, что он внутри пустой, мертвый. Как же он будет двигаться? Ведь часы-то надо завести! Ведь паровую машину надо затопить! Механизм, милый мой, это – поповщина! Дураков обманываете! Если мир – механизм, – значит, есть боженька, который этот механизм за ручку крутит. Потому-то и действует ваш механизм.
Юрка промолчал.
Я продолжал:
– А судьбы я тоже не хочу! Слышишь, Юрий, судьбы я тоже не хочу!
– Да что тебе судьба далась, – не без смущенья говорил Юрка. – Можно и без судьбы...
– Нет, нельзя без судьбы, – запальчиво напирал я. – Тебе нельзя без судьбы. С твоей концепцией жизни нельзя без судьбы.
– Механизм – ерунда. Ну пусть вот это механизм. Значит, его за ручку крутит вон то. Ну пусть и вон то тоже механизм, – тогда его за ручку крутит еще нечто третье. И т.д., и т.д. Одно из двух: или у тебя получится бесконечный ряд механизмов, движущих один другим, и последнего механизма так-таки и не будет, ибо если бы он был, то он либо уже сам от себя начинал движение и, следовательно, уже не был бы механизмом, либо от него надо был бы идти еще в бесконечность других механизмов (что бессмысленно); или надо уже с самого начала не сводить бытие на механизм, а признать, что оно движет себя само же, то есть является живым, то есть что оно уже не механизм, а организм. Значит, от организма и жизни ты все равно не отвертишься. Или признай, что ни черта не можешь объяснить с механизмом, или признай, что все есть – по крайней мере в основе – организм и жизнь.
– Да это-то я давно признал, – сказал я ему. – Не ты должен защищать мне организм, а я должен его защищать против твоего упоения механизмом.
– Я тоже организм не отрицаю, – отвечал Юрка. – Я только считаю его слабоумием.
– А я считаю, что твое понимание организма и жизни требует судьбы, предполагает судьбу. А я этого не хочу.
– А что ж такое "судьба"? Судьба будет почестнее и подобросовестнее всякого позитивиста, который врет, что все в природе объяснил и все в природе покорил, а, смотришь, прыщик вскочил на носу у эдакого позитивиста, и – запнулся. Даже кометы никакой не надо, без мирового пожара дохнет. А еще "объяснил", "покорил" природу. Ха-ха!
– Не хочу я твоей судьбы, – напирал я, чувствуя у себя в душе какое-то право на это. – Я без судьбы обойдусь.
– И подохнешь?
– Да, подохну. Но меня нельзя победить.
– Покорил природу? Человек – царь природы? Законы-де природы открыл?
– Без законов! Нельзя меня победить! Жизнь не может меня погубить! Я сильнее жизни! Слышишь, Юрка, я сильнее жизни! Я понял жизнь. Вот ты же меня сам сейчас и научил. Нельзя меня победить! Я не умру. Слышишь, Юрка? Я не умру! Мое дело не умрет. Идея моя не умрет!
Юрка ничего не понимал в той великой идее, которая пришла мне в голову во время разговора с ним, пришла по поводу его безотрадного изображения жизни. Да эта идея и мне самому в тот момент была неясна. Но я уже чуял ее могущество. Я чувствовал, как от нее крепли мускулы моего тела, как шире и свободнее дышала грудь и как хотелось чего-то трудного-трудного, большого-большого, великого-великого, как хотелось работать, действовать, стремиться и как переставала быть страшной и сама смерть.
– Ничего не понимаю, – недоумевал приятель. – Что это вдруг за прыть? Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу этим сказать, что ты прав в своем изображении жизни, но что твое изображение жизни есть преклонение перед судьбой, а я не боюсь судьбы.
– Ну и не бойся. А чего же ты орешь?
– Я ору потому, что жизнь есть и судьба есть, а я не боюсь ни жизни, ни судьбы!
– Не понимаю, зачем тебе судьба. Ты, такой активный человек, и вдруг – какая-то судьба! Судьба – это, значит, бездействие, покой, пассивность, инерция.
Меня взорвало.
– Ага, вот она где твоя философия! – уже буквально кричал я. – Вот она где, твоя философия! Либо я действую, тогда мне на все наплевать. Либо нельзя на все наплевать, тогда конец моему действию, и я ложусь спать. Нет, брат, ты у меня живым не уйдешь сейчас из рук. Судьба – бездеятельность! А если судьба обрекает на деятельность? А? Не хочется? А если судьба тебя избрала героем, вождем, организатором, воителем? А? Попался? Если ты сам, по своей воле действуешь, то что же, значит, судьба не может заставить тебя по твоей же воле действовать? Судьба – бездеятельность! Эх, ты, жалкая азиатчина! А я вот тебе говорю: да, жизнь есть, и судьба есть, а я не боюсь ничего. Я свободен! Я по своей воле действую. Я по своей воле умру. Да, да! Слышишь ты? По своей воле умру. Умру не потому, что смерть пришла. А умру потому, что так хочу! И не самоубийство, а естественно так. И все-таки я этого хочу. Слышишь, Юрка? Жизнь есть смерть, сказал ты, и смерть есть жизнь. А я тебе скажу: жизнь есть судьба, и судьба есть жизнь. Свободная, вольная, радостная, веселая, бодрая, вечно юная жизнь моя – это и есть моя судьба! Я – кузнец своей свободы, я – повелитель моей судьбы. Я – судьба. Я – носитель судьбы. Судьба мыслит моей свободой. И я даже в смерти своей свободен, свободен от судьбы. Судьба сама освобождает меня от судьбы. Моя судьба – быть свободным от судьбы!
Юрка в этом ничего не понимал. Способный, талантливый малый, много читавший и думавший, много учившийся, не смог понять моей новой идеи, осенившей меня во время разговора с ним. Правда, и я тогда смог выражать ее только довольно косноязычно и темновато.
Так мы с ним и расстались, ни в чем не убедивши друг друга, потому что скоро подоспели наши поезда и разговор пришлось прекратить.
Но я вышел из-за этого стола обновленным, ободренным, утешенным. Новая идея преобразила меня. И Юрка был косвенно причиной этого. Правда, это не его идея. Это моя сокровенная идея, долго тлевшая во мне, незаметно для меня самого; и теперь, под влиянием Юркиных мыслей о жизни, она запылала во мне ярким пламенем, и я с трудом мог формулировать отдельные и бесчисленные мысли, восстававшие из этого горячего пламени.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.