А.Ф.Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН (76)

9. Сила и здоровье

Изученные нами до сих пор внешние и, в частности, внешне-чувственные эстетические модификации предстали перед нами либо в своем непосредственном виде, либо с обычными для Платона элементами расширения, углубления и структуры вплоть до космических теорий. Несмотря на постоянное у Платона углубление чувственности и переход от внешнего к внутреннему, рассмотренные внешние категории все же могут сбить с толку неопытного читателя в том смысле, что они могут показаться слишком поверхностными и лишенными своей собственной субстанциальности. Легко представить себе в этом виде такие модификации, как "гладкий", "тонкий", "острый", "светоносный" и т.д. Однако подобное уж слишком чувственное понимание платоновских внешне-чувственных эстетических модификаций привело бы нас к неправильному пониманию эстетики Платона как эстетики декаданса, лишенной твердого онтологического основания и сводимой только на чувственное самодовление. Чтобы этого не было, мы должны были бы рассмотреть у Платона еще колоссальное количество разного рода эстетических модификаций, где подчеркиваются именно субстанциальность внешнего, полная и безоговорочная вещественность этого внешнего. Подобного рода категорий у Платона необозримое количество, и даже простое их перечисление заняло бы отдельную главу. Заниматься всем этим необозримым количеством вещественно-внешних эстетических модификаций мы здесь не будем. Но пройти мимо них с полным молчанием тоже невозможно, поэтому волей-неволей приходится на свой риск и страх производить некоторую выборку из необозримых лексических и фразеологических материалов языка Платона. Мы попытаемся это сделать на основе текстуального анализа понятий силы и здоровья, в первую очередь привлекая самые обычные вещественные и телесные представления, на основе которых Платон и приходит к различным эстетическим наблюдениям и построениям.

Сначала укажем на широко представленный у Платона тип малозначащих выражений и суждений о силе и здоровье, но с несомненным положительным содержанием. Когда Платон говорит о том, что "слабый нуждается в дружбе с сильным" (Lys. 115d), или что "врач восстанавливает здоровье и силу" (Phaedr. 270b), что влюбленные не в силах совладать с собою" (231d), или просто об "огромной силе" неприятеля (Legg. VII 814а), то везде в таких текстах, несомненно, чувствуется положительное отношение Платона к феномену силы, хотя об этом феномене в данных текстах и не говорится ничего существенного или говорится не прямо.

Нет ничего существенного и во многих других текстах Платона о силе и здоровье, куда иной раз присоединяются даже какие-то наивные банальности, – до того феномен силы и здоровья представлен здесь как разумеющийся сам собою в своем положительном содержании. Слова cratos, "сила", или cratö, "быть сильным", "побеждать", "властвовать", несомненно, звучат банально, но, несомненно, и положительно, в таких, например, текстах – о том, что у побежденных варваров необходимо опустошать поля и жечь дома, а на войне греков с греками для победителей будет "умереннее" только отнимать у побежденных плоды земли (R.P. V 470е). "Цветет телесно (acme) и умственно мужской пол с 25 до 50, а женский с 20 до 40 лет" (461а). "Умеренное время расцвета (acmê) для женщины 20 лет, а для мужчины 30 лет (460е)". "Острота (acmè) глаз убывает, когда растет зрение рассудка" (Conv. 219а). Голод и жажда требуют удовлетворения, насколько это необходимо для здоровья (R. Р. VIII 559ab). "В здоровье удовольствий больше, чем страданий, в болезни же наоборот" (Legg. V 734b). "Законодательство создается для обеспечения государства на случай войны, то есть победа на войне – самое главное" (I 626bс). Платону нравится верба "в полном цвету" (Phaedr. 230b).

Имеется у Платона и сколько угодно прямых положительных оценок силы, здоровья, крепости, твердости, неразрушимости всего физического – и внешнего и внутреннего. Восхваляется сила рук и ног в военном деле (Legg. VIII 833а). При обсуждении риторики как науки о высшем благе подчеркиваются и другие блага – здоровье, быть прекрасным, быть богатым без дурных средств (Gorg. 45le-453а). Здоровье – не только не страшно (Prot. 341b), но о нем прямо говорится, что оно – добро (Lys. 219а). И даже больше того: "Для людей какое благо выше здоровья?" (Gorg. 452b). Эрос восхваляется, между прочим, и за дарование физического здоровья людям (Conv. 189cd). Высоко оценивается моральная "выдержка Гиппократа" (Prot. 311b).

Для оценки положительного значения силы и здоровья у Платона имеют огромное значение его бесконечно разнообразные и чисто языковые приемы. Там, где можно было бы сказать просто "сила" или "сильный", Платон часто употребляет гораздо более глубокие выражения, тем самым подчеркивая, хотя и без всяких специальных определений, свое глубоко положительное отношение к феномену силы и здоровья. Правда, для изучения этого обстоятельства имеются большие трудности, поскольку никакой перевод на другие языки не может дать представления о всех этих бесконечно разнообразных и тончайших семантических оттенках. Да и тот, кто читает по-гречески, должен в этом случае не просто читать для общего и элементарного, только словарного понимания. Приходится все время следить за всей этой необозримой и очень тонкой семантической стилистикой, чтобы дойти до правильного и твердо обоснованного представления об эстетике Платона.

Возьмем такое, например, общераспространенное греческое слово, как cyrios. Вообще говоря, оно значит "сильный". Но тут мыслится еще и оттенок законной власти или права. Другими словами, это большею частью – "господин", "владыка", "хозяин". Особенно это видно на таких общегреческих словах, как to cyrion, что значит "решение". Cyrios echein значит "иметь законную силу", "быть действительным". И вот у Платона, вместо того чтобы сказать "нет ничего ценнее души", говорится, что нет ничего "владычественнее" души (Alcib. I 130d). Естественно было бы сказать, что нельзя лгать о высоких предметах. Но такой прозаизм для Платона совершенно недостаточен. И Платон пишет (R.P. II 382а): "Владычественной своей частью (cyriötatöi) и о владычественных предметах никто произвольно солгать не захочет". Переводчики, употребляющие здесь русское слово "высший", конечно, не передают эстетической направленности мысли Платона. Философ говорит о музыке не просто как о самой высокой пище для души, но эту музыкальную пищу он называет опять-таки "самой владычественной" (III 40ld). Игры в каждом государстве являются самой главной предпосылкой (здесь опять-таки – cyriötaton) для законодательства (Legg. VII 797а). Люди разумные и добродетельные по своей природе оказываются всего значительнее (meros... cyriötaton) (Epin. 989d). Придавать вес мнениям других, на языке Платона, означает делать эти мнения "владычественными" (cyrias) (Theaet. 179b). Прекрасно молиться предкам, так как они являются "самыми значительными (cyriötaton) из кумиров" (Legg. XI 93le). Самое лучшее знание – это наука о законах (XII 957с).

Carteros по-гречески значит "сильный", "крепкий", "могучий"; а глагол cartereö значит "выдерживаю", "переношу с мужеством", "переношу с твердостью". Платон же особенно ярко подчеркивает здесь углубленный момент моральной выдержки, духовной силы, самообладания, откуда рукой подать уже и до эстетики. Правильно философствующие воздерживаются от вожделений и "укрепляются (carteroysin)" (Phaed. 82с). Сократ говорит плачущим друзьям перед его смертью: "Соблюдайте тишину и крепитесь (cartereite)" (117е). Алкивиад, рассказывая о влиянии на него Сократа, говорит, что он и сейчас "не сдержал бы себя" от перехода к новой жизни, слушая Сократа (Conv. 216а). "Очи толп бессильны выдерживать (carterein) взгляд на божественное" (Soph. 254а). Даже знающему закон не легко совладать (carterein) с собой (Legg. XII 955с).

Вместо "наилучшее" Платон часто употребляет слово "наисильнейшее", например, в словах о том, что демиург, сотворивший звездных богов, образовал из них космический шар и вложил в него "разумение наилучшего" (toy cratistoy phron esis) (Tim. 40a). "Наилучшее ("насильнейшее") избрание" и для живых и для умерших – это средний путь между избытком и недостатком благ (R.P. X 619а). Слова Федра (Phaedr. 228с) : "Самое лучшее ("самое сильное") для меня говорить, как умею".

Таким образом, к эстетике силы и здоровья близко подходит и вся платоновская лексика, относящаяся к этим понятиям.

Вместе с тем Платон ни в каком случае не останавливается на культе только одной внешней стороны действительности, на одной только физической или вещественной ее стороне. У Платона имеется столько же много и таких суждений, которые требуют выхода за пределы ординарной чувственности либо путем присоединения к ней каких-нибудь более высоких принципов, либо путем преобразования самого принципа внешней чувственности. Уже в том месте "Пира", которое непосредственно предшествует рассказу о Диотиме, мы читаем о силе, здоровье, богатстве и других благах не только как о необходимых, но и как о таких, в которых испытывается нужда даже при их наличии (Conv. 200а-201d). Получается, таким образом, что обладания материальными благами, взятого само по себе, еще недостаточно, и еще продолжается какое-то к ним стремление, как будто бы они не присутствовали, а отсутствовали. Уже здесь чувствуется намек на необходимость выхода за пределы ординарного обладания материальными благами, который тут же, в рассказе о Диотиме, и получает свое положительное осуществление. Однако, поскольку сейчас мы говорим о чисто материальных благах – силе, здоровье, могуществе, – мы не можем развивать здесь учение Платона об идеале, которое достаточно подробно изложено у нас выше. Сейчас нас интересует только самое стремление Платона углублять и расширять категории силы и здоровья, без чего невозможно будет даже приблизительно учесть подлинное содержание эстетики Платона.

"Богатство, здоровье и красота, – рассуждает Платон, – нуждаются в знании, чтобы быть правильно употребляемыми, а без правильного употребления лучше и совсем их не иметь" (Euthyd. 281с). "Победа и одоление (cratos) врага", равно как и "доставление телу здоровья врачами" – не только необходимы, но и требуют соответствующих познаний (Legg. XII 962а). Здоровье и силы требуют ухода и лечения не только по навыку и опыту, но и по правилам искусства, как в риторике (Phaedr. 270b). Врачи-рабы лечат по преимуществу рабов и весьма примитивно, ненаучно, невнимательно; совсем другое – врачи-свободные (Legg. IV 720de). "Надлежащие удовольствия от еды и питья доставляют телу здоровье, силу и иное совершенство" (Gorg. 499d). "Разгар (acme) подготовки к состязаниям" требует воздержанности (Legg. VII1 840а). Сократ и Калликл спорят в "Горгии" о том, что считать наилучшим; но оба они соглашаются в том, что простая физическая сила не есть наилучшее, а наоборот, нуждается в управлении (489de). Одним мужеством и силою (rhome) несправедливый не может доказать свою правоту, – имеется в виду, конечно, физическая сила (R.P. II 361b). Читаем не только о "силе" (rhome), но и о доблести государства (Menex. 243с), не только о "твердости", но опять-таки и о доблести города Солона (Tim. 25b). "Начальствование и власть" в наилучшем государстве предоставляется тоже наилучшим людям, а не кому попало (Menex. 238d). Доблесть не есть обмен одного аффекта на другой, а каждый аффект есть отдача себя одним удовольствиям и победа (cratos) над другими удовольствиями (Phaed. 69а). Доблесть – "некоторое здоровье, красота и благосостояние души"; а это исключает всякую несправедливую власть одной способности над другой (R.P. IV 444de). Софросина предполагает власть (töi cratei) правильного, то есть разумного, представления о благе (Phaedr. 237e). Критикуя софистов-анархистов, Платон протестует против того, чтобы "жить, одерживая верх (cratoynta) над остальными людьми, а не находиться, согласно законам, в подчинении у других" (Legg. X 890а). "Красота, богатство, крепость тела, сильное родство в обществе" часто развращают душу и отвлекают ее от философии (R.P. VI 491с). Своеволие, почти невозможное в олигархии, получает силу в демократии и всем распоряжается (VIII 564с); значит, одной силы, взятой самой по себе, еще мало. Платон требует изучения физических благ только в связи с другими благами, как бы эти последние ни противоречили первым (R.P. X 618с-е).

Кратким резюме всего этого иерархийного учения Платона о материальных благах может послужить такое рассуждение философа:

"Есть два рода благ: одни – человеческие, другие – божественные. Первые зависят от божественных. И если какое-либо государство получает большие блага, оно приобретает и меньшие, в противном случае лишается и тех и других. Меньшие блага – те, во главе которых стоит здоровье, затем красота, в-третьих, сила в беге и в остальных движениях, производимых телом, в-четвертых, богатство, но не слепое, а зоркое, то есть идущее вслед за разумностью. Первое же и главенствующее из божественных благ – разумность".

Здесь же оказывается, что разумность влечет за собой и все прочие основные платоновские добродетели (Legg. I 63lbe). Итак, все материальные блага прекрасны, но они должны быть подчинены принципу, как обычно переводят, "добродетели". Но это не добродетель, а, скорее, доблесть или просто добротность, разумная и прочная благоустроенность.

Уже во многих приведенных нами текстах из Платона эстетический элемент пробивался иной раз более или менее заметно. Сейчас мы приведем такие тексты, в которых эстетическое понимание силы и здоровья выступает уже в самом ощутительном и непосредственном виде.

Насколько сила понимается Платоном, в основном, глубоко эстетически и притом также и космически (как это часто бывало у нас при обзоре различных платоновских эстетических модификаций), показывает прежде всего одно большое рассуждение о различных периодах космической истории, где, между прочим, совершенно ясно и безоговорочно звучат слова Платона о том, что космос после хаотического состояния снова получает власть (cratos) и над собою и над тем, что в нем (Politic. 273а). Здесь, как и везде у Платона, трудно отделить эстетику от онтологии, но она, безусловно, присутствует здесь во всей своей силе, поскольку красота и порядок мыслятся здесь в качестве силы и власти бытия и в целом и в частностях. В отношении человеческого тела такое же принципиально важное рассуждение, тоже эстетическое и онтологическое одновременно, мы находим в разных местах платоновских сочинений, и прежде всего в "Тимее" (87с-89е), где проповедуется недопустимость силового преобладания души над телом или тела над душою, но – только их окончательная и неотменная гармония и соразмерность. Эта эстетика упорядоченной и одухотворенной физической силы всегда появляется у Платона, когда он начинает высказывать свои принципиальные суждения и об обществе и об отдельном индивидууме, а не только о космосе в целом.

Изображая свою софросину как принцип гармонического упорядочивания идеального государства, он говорит, что струны всего этого государства делаются благодаря ей то "сильнейшими" (ischyrotatoys), то "слабейшими" (asthenotatoys), то средними между теми и другими (R.P. IV 432а). С этим текстом мы уже встречались выше при обсуждении платоновского понятия софросины. Сейчас же, однако, этот текст интересует нас совсем с другой стороны. А именно, "сильнейший", очевидно, нужно понимать здесь не просто как указание на силу, но как на эстетически оформленную силу. Иначе и не шла бы здесь речь о гармонии.

Выше мы излагали платоновскую теорию восхождения от прекрасного тела к самой идее прекрасного. Сейчас, однако, мы обратим внимание на то, что этой идеи прекрасного человек достигает, по Платону, "набравшись сил и усовершенствовавшись" (rhöstheis cai ayxëtheis) на созерцании "моря красоты" (Conv. 210d). "Эрос есть бог сильнейший (cyriötaton) для достижения доблести и счастья" (180b). "Это влечение получило прозвание от своего могущества (errhömenos rhöstheisa), поэтому и зовется оно любовью (erös)" (Phaedr. 238с). Таким образом, платоновское представление об Эросе, безусловно, связано с весьма интенсивным выдвиганием на первый план силы, мощи и могущества любви, так что даже сама этимология греческого слова erös трактуется у Платона именно в связи с понятием силы и могущества.

Среди разумных благ указываются у Платона "истинные и чистые удовольствия" – здоровье, благоразумие и всякая добродетель (Phileb. 63e). Если в здоровье тела противоположные стихии по космическому образцу гармонично совмещаются между собою, а не противоречат друг другу (Tim. 88e), так что оно является не чем иным, как размещением всех стихий в нем, согласно с природой (82b), то это происходит, по Платону, в силу определенного параллелизма между телом и душой, благодаря которому здоровье тела зависит от его "благоустроенности", а здоровье души – от "законности" (Gorg. 504с).

Sthenos тоже значит "сила", или "мощь". Но слово это – поэтическое и употребляется по преимуществу в эпосе. Им тоже Платон не пренебрегает, хотя и применяет его несколько иронически. Желая подчеркнуть вычурность риторики Фрасимаха Халкедонского, Сократ у Платона говорит о "мощи" (sthenos) халкедонца (Phaedr. 267с). Тот же Сократ призывает Продика на помощь Симониду со ссылкой на Гомера (II. XXI 308), у которого Скамандр призывает Симоента обуздать "мощь (sthenos) мужа", то есть Ахилла (Prot. 340а). Поэтому слово sthenos употребляется у Платона не только чисто прозаически, как оно осталось в выражении panti sthenei, "всеми силами" (Legg. I 646а, IX 854b), но и вполне поэтически, хотя и с известным модификационным оттенком. Особая эстетическая модификация при употреблении таких слов, как "сильный" или "слабый", содержится и там, где Платон объясняет смех соединением слабости и неспособности за себя отомстить, а ужасное – соединением силы с наличием такой способности (Phileb. 49с).