Забелин Иван Егорович / Домашний быт русских царей (43)

Букварь Кариона Истомина отличается от других старинных букварей и тем еще, что он писан книгою, а не столбцом, как большею частию стали писать скорописные азбуки уж в ХVIII столетии. Но замечательнейший памятник нашей древней каллиграфии — скорописная азбука в столбце, длиною несколько аршин, принадлежавшая известному древлехранилищу Погодина и находящаяся ныне в Императорской Публичной Библиотеке.[50] Она относится к концу XVII-го столетия; все каллиграфическое искусство этого времени представляется здесь в такой полноте и в таком разнообразии, что едва ли где можно встретить подобный памятник в этом роде. Вначале идут великолепнейшие заставицы или заставки, на которые, без сомнения, потрачено и много времени и еще более труда и, нужно заметить, потрачено недаром, потому что все это исполнено красиво, вычурно и обличает вкус своего времени. Среди узоров этих заставиц в кругах написаны вязью разные речи и в начале заглавие азбуки — Буквица Словенска. Эта вязь, то есть особый способ письма, весьма часто употреблявшийся для заглавий книг и надписей на вещах, назван здесь дробными вязями. Один из образцов этой дробной вязи представляет верх искусства и трудолюбия нашей древней каллиграфии: в небольшом кругу начертаны тонкие линии, похожие скорее на узор, нежели на буквы. Мы с большим трудом могли разобрать здесь известную песнь «Достойно есть, яко воистинну» и в конце «Все упование мое к Тебе возлагаю». После дробных вязей помещены связи двойные с титлы, собственно монограммы. Вторая половина азбуки заключает в себе заставные, прописные и строчные буквы, написанные весьма красиво и с разными вычурными украшениями. Азбука эта — собственно пропись, не представляющая ничего целого в отношении содержания, подобно азбукам, описанным нами выше. Здесь единственно только для прописи выбраны речи, отрывки или просто слова. Самое заглавие по этому случаю в ней повторено, для упражнения, три раза: «Буквица Словенска, Буквица языка Словенска, Азбука Словенская, хотящим разумети истинного слогу». Вообще эта замечательная азбука — труд по преимуществу каллиграфический, не имеющий никаких других педагогических целей; труд, который заслуживает полного любопытства по своему исполнению. Составитель, употребивший много времени и много труда на все эти заставицы, вязи, связи и буквы, мог справедливо закончить свою азбуку следующими словами: «Аще горести не вкусити, то и конечные сладости не видати». Конечно, сладость есть сладость конца упорной, тяжкой работы. Древние наши писцы весьма часто оканчивали свои рукописи подобными же строками: «A как рад заец из тенет избегши, а птица из кляпци излетев, тако рад писец, списав сию книгу» — восклицали они, оканчивая последнюю строку своего труда: «Силно есмь рад, коли кончал строку последнюю!» [51] В царском быту скорописные азбуки всегда украшались с большим великолепием красками и золотом. Так был украшен упомянутый выше букварь Кариона Истомина, поднесенный им, как мы говорили, первоначально царице Наталии Кирилловне для ее внука царевича Алексея Петровича, а потом, в другом экземпляре, царице Парасковии Феодоровне, для ее дочерей. У царевича Ивана Михайловича, умершего в 1639 году, была также азбука велика на столбцах (пропись), писана золотом с красками. Письмо золотописца Павла.[52] Кроме чтения и письма, в состав первоначального обучения входило также и церковное пение. Царь Алексей Михайлович на восьмом году «начал учити Охтой, Октоих или Осмогласник, заключающий в себе вседневные церковные службы, а на десятом году страшное пенье, то есть стихи и песни страстной седмицы. Его учили певчие дьяки Лука Иванов, Иван Семионов, Михаил Осипов.[53] В казне царевича хранились, кроме того, стихирали и триоди знаменные, то есть церковной службы песни и стихиры, писанные под знамя, под крюками или крюковыми нотами. Эти стихирали и треоди царевич, без сомнения, также разучивал или, по-старому, распевал при помощи певчих дьяков. Известно также, что Петр Великий особенно любил церковное пение, которому учился, без сомнения, в отроческих летах. В Оружейной палате и теперь [54] еще сохраняется несколько нотных книг, по которым государь певал в дворцовых церквах, на клиросе.[55] Вот полный курс начального обучения, существовавший у наших предков до начала XVIII-го столетия. Он заключал в себе, как мы видели: 1) словесное, то есть чтение, 2) письмо и 3) пение и был распространен в совершенном единообразии по всем сословиям Московского государства, начиная с грамотного земледельца и восходя к первому боярину и самому царю. Дальнейшее учение и образование в гражданском быту не составляло уже существенной, неизбежной потребности и принадлежало, так сказать, к роскоши; поэтому оно не имело еще ничего определенного и всегда условливалось большею или меньшею любознательностью лица, которое, не удовлетворяясь первоначальным курсом книжного учения, само уж избирало тот или другой путь своего самообразования, те или другие книги для удовлетворения своей любознательности. Впрочем, в царском быту описанное начальное обучение было пополняемо другими предметами, имевшими чисто гражданский и притом практический характер. Дети государя, проходя описанный курс учения, в то же время, и даже еще раньше, знакомились посредством картинок с отечественною историею и со многими предметами вседневной жизни, то есть с полезными занятиями селянина, ремесленника, промышленника и проч., как увидим ниже. Вообще нужно заметить, что увеселение детей, а потом и обучение посредством картинок было весьма обыкновенным приемом нашей древней педагогии и составляло лучшую и единственную ее сторону, которая своим практическим, действительным смыслом выкупала всю односторонность и все недостатки остальной науки. Такой метод, как известно, был употреблен и в первоначальном обучении Петра Великого. Ему не было еще и полного года от рождения (11 месяцев), когда в 1673 г. с 10 по 13 мая 6 человек костромских иконописцев уже спешно готовили малютке потешную книгу, т. е. сборник картинок. Иконописцы употребили на работу 18 дней.[56] Потешная же книга в 1675 г. февр. 7 переплетена и его сестре Наталье Алексеевне, когда ей было всего 1 ½ года; а потом августа 27 ей же двухлетней была переплетена новая потешная книга.[57] В 1692 г. царевичу Алексею Петровичу была переплетена в доски потешная книга, когда ему было с небольшим два года (апреля 7 в 200 г.). Но раньше, в 1652 г. февр. 7,[58] также двухлетней царевне Евдокеи Алекс. было куплено «десять листов знаменных, на них писаны звери, птицы и травы». В 1632 г. в феврале царевне Ирине на пятом году ее возраста было куплено 20 листов бумаги немецкой писаной, а потом в сентябре, когда ей было пять лет и 5 месяцев, куплено еще 30 листов такой же бумаги писанной немецкой, т. е. немецких картинок, которые несомненно служили образцами для составления и домашних потешных книг и тетрадей.[59] Такие же не писанные, но печатные немецкие листы были куплены царевнам Ирине семи лет и четырехлетней Анне, а также и пятилетнему (5 лет 3 месяца) царевичу Алексею Мих. в 1634 г. июня 16.[60] Ему же в 1635 г. генв. 9, когда ему было 5 лет и 10 месяцев, куплено 32 листа писаных немецких и русских.[61] Крекшин пишет, что «Зотов, усмотрев остроту разума и охоту к учению государя царевича, доносил великой государыне, царице и великой княгине Наталии Кирилловне, что государь царевич одарен от Бога разумом и охотою учения, и в праздное время имеет забаву к слушанию истории, и часто изволил смотреть книги с кунштами зданий, и взятие городов и боев и прочих наук, чтоб соблаговолила искусных мастеров и знающих истину определить, а государь царевич в праздные часы вместо забав, по природной своей остроте разума, охотою может обучиться. Великая же государыня рада сему бысть, и повеле отдать все исторические книги с кунштами, определила искусных учителей, и вручи все Зотову. Зотов же книги и училища распредели в разных покоях, и приказал мастерством драгим, красками, грады, и палаты, здания, и дела военные, и великие корабли, и истории лицевые с прописми самым лучшим мастерством писать. Егда же блаженный сей отрок, государь царевич в учении книжном утрудится, что Зотов искусно наблюдал, и книгу из рук у государя царевича брал, и в увеселение сказывал о блаженных делах родителя его великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, и великого государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича, храбрые их и военные дела, и дальные нужные походы, бои, взятье городов, и колико претерпевали нужду и тяготу больше простого народа, и тем коликие благополучия государству приобрели, и государство Российское распространили. Так поведал дела великого князя Дмитрия Донского и дела князя Владимира и Александра Невского, и о прочих. И отхождаше с государем царевичем для увеселения в разные учения,[62] по разным покоям, объявляя, яко без сих наук державным монархом невозможно быть».[63] Из слов Крекшина вообще можно заключить, что Зотов первый употребил эту методу обучать детей посредством картинок. Так многие и думали. Но встречаются известия об этом предмете, относящиеся еще ко времени Михаила Феодоровича. По свидетельству Снегирева, «наставник царя Алексея Михайловича, Морозов, учил своего порфирородного питомца посредством гравированных в Германии картинок, как доказывает собрание их, принадлежавшее Морозову и хранящееся ныне у П. А. Муханова».[64] Очень жаль только, что Снегирев ограничился одним лишь этим указанием, ничего не упомянув о самом любопытном, то есть о содержании этих картинок, или о тех предметах, которые изображены на них: это было бы весьма важно и интересно во многих отношениях. Такое указание, хотя и основанное, вероятно, на одном только предании, подтверждается современными, даже официальными свидетельствами. В расходных книгах Царицыной Мастерской палаты находим записки о покупке в 1634 и 1637 [65] годах для царевича Алексея Михайловича и царевен, его сестер, немецких и фряжских, а также и русских печатных потешных листов.[66] Здесь мы снова должны повторить сожаление, что ничего не знаем о содержании этих любопытных немецких листов. В царском быту обучение картинками имело свой правильный состав; оно заключалось в царственных и потешных книгах. Отечественную историю дети узнавали из царственных книг, которые заключали в себе изложение отечественных летописей, составленное преимущественно для картинок и украшенное ими во множестве, так что самый текст царственных книг в сущности составлял только подписи к рисовальным изображениям. Царственные книги, хотя и не вполне, сохранились до наш его времени и были изданы в XVIII столетии князем Щербатовым под названием собственно Царственной книги. СПб., 1769; Царственного летописца. СПб., 1772 и Древнего летописца, в 2 частях. СПб., 1774—1775. Все это составляло некогда одно целое и служило, как «Книга Царственная», превосходным руководством для детей, которые по картинкам наглядно изучали здесь русскую историю, знакомились с замечательными событиями, с лицами нашей древности, как можно уж было видеть из приведенного выше сказания Крекшина об учении Зотовым Петра Великого. Основываясь на этом сказаний, и князь Щербатов догадывался, что изданные им «Летописцы», во множестве украшенные рисунками, могли быть употреблены для науки Петру Великому; [67] но не должно думать, что они в это же время и составлены. Такие царственные книги упоминаются еще в 1639 году, во время учения царя Алексея Михайловича. В этом году, мая 1-го, из Казенного приказа отдано было в Оружейный приказ «пять книг царственных знаменные в лицах» и в том числе первая часть, вторая, четвертая, шестая, седьмая. Может быть, книги эти отданы были для возобновления иконописцам, которые находились в ведомстве Оружейного приказа. Таким же образом в 1677 году марта 24 «приказу Серебряных дел дьяк Андрей Юдин принес в Оружейную Полату книгу царственную в лицах, писана на александрийской бумаге в десть, была переплетена, и из переплету вывалилась и многие листы ознаменены, а не выцвечены, шестьсот тринадцать листов, а на тех листах тысяча семдесят два места, а приказал тое книгу расцветить жалованным московским и кормовым иконописцом; а которые драные листы в той книги и те листы переписать вновь; а сказал тое книгу выдал ему от великого государя (Феодора Алексеевича) из хором боярин и дворецкой и оружейничей Богдан Матвеевич Хитрово». Книга была отдана иконописцу Филиппу Павлову с товарищи на подряд, по уговору за дело со всякого места по шести денег. Мая 12 того же года возобновление книги было окончено и иконописец получил следуемые деньги (№ 234).[68] В мае 1678 г. иконописец Степан Данилов расцвечивал «книгу большую в десть Бытия Царственные, которая выдана из хором В. Государя». Годы возобновления этих двух книг, 1677 и 1678, совпадают с началом обучения Петра Вел., которому в это время исполнилось пять лет, и подтверждают приемы учительства Зотова. Можно предполагать, что книги еще прежде побывали в руках царевича, почему в одной из них и явилися драные листы. Очень вероятно, что, начавши свое учительство, Зотов предложил привести книги в надлежащий порядок. В последнее время (1897 г.) Импер. Рос. Историч. музеем приобретен громадный лицевой сборник [69] по формату в лист, очень сходный с упомянутыми царственными книгами и содержащий в себе священную библейскую историю от сотворения мира на 588 листах и вслед за нею описание Троянской войны на остальных листах до 1031 включительно. Всех рисунков в книге 1677, все раскрашены. Рукопись по бумажным знакам и письму с полною вероятностию должно отнести к половине XVI ст. Видимо также, что она могла быть изготовлена только для царских палат царскими же художниками. Само собою напрашивается предположение, что эта книга составляла только начало упомянутых царственных книг и была воспроизведена для наставления отроку-царю Ивану Вас., впоследствии Грозному, когда он находился под попечительством и руководительством митрополита Макария 1542—1563 гг., по мысли которого, как можно предполагать, и была сооружена эта достославная книга, конечно при рассудительном желании удовлетворить природную любознательность царя-отрока. Троянская история своим содержанием прямо указывает, что книга готовилась не малолетному ребенку, а именно отроку лет четырнадцати-пятнад­цати, отроку-царю, которому было очень полезно преподать живой рассказ о воинском деле древних греков, о славных царях, героях этого дела, о славных подвигах тогдашних людей, в назидание юному царю, да исполнится и он героическим духом на славу родной земли. Следы хорошего знакомства с этою книгою видим в переписке Грозного с кн. Курбским, где царь укоряет изменника во лжи, говоря: «Ты подобно Антенору с Энеем предателем Троянским много соткав, лжеши» (Сказания кн. Курбского, ч. II. СПб., 1833. С. 65). К этому же отделу живописных книг должно отнести и некоторые сочинения духовного и церковно-исторического содержания, которые также великолепно украшались картинками, без сомнения, для назидательного чтения как детям, так и взрослым. В 1663 году двухлетнему царевичу Федору Алексеевичу была написана книга, «а в ней писаны жития Алексея Человека Божия, да Марии Египетские, да житие царевича Иосафа в лицах, в десть». По счету, в этой книге написано девяносто мест жития святых в лицах. Через два года, в 1665 г. (сентября 18), эта книга от употребления малолетным царевичем пришла в беспорядок, почему государь указал «перебрав», переплесть ее снова и доски оболочь вновь бархатом червчатым, причем упомянуто, что та книга царевича Федора Алексеевича, которому в это время было четыре года. Любопытное свидетельство, показывающее, как рано дети знакомились с картинками и чем, какими изображениями начиналось усвоение этих изображений детскому смыслу. Царевич Федор Ал. двух-четырех лет уже знакомился с лицами житий свв. Алексея и Марии, тезоименитых его отцу и матери, и мог следить за лицами царевича Иоасафа. В 1668 году с этой книги были сняты две копии также в лицах и поданы в хоромы царицы Марии Ильичны, вероятно, для детей подходящего возраста, именно для двухлетнего царевича Ивана Алексеев. (род. 1666 г.) и для трехлетнего царевича Симеона Ал. (род. 1665 г.). В 1670 году царь Алексей Михайлович приказал иконописцам Троицкого монастыря снять копию с живописной книги о Душевном Лекарстве, для чего и посланы были в монастырь две книги, одна оригинал в лицах, другая «новописана без лиц»; в этой последней велено лица, то есть изображения, написать золотом и красками слово в слово, самым добрым мастерством; большие слова все золотом, также венцы и ризы в изображениях Спасителя, Богородицы и где прилучится у ангелов и святых.[70] В 1674 году в хоромы царевны Ирины Михайловны расписана была книга «Начаток о Сотворений Света».[71] В числе книг первоначального чтения находим также и библейские притчи. Так, в 1693 году иконописец Тихон Иванов писал для трехлетнего царевича Алексея Петровича в тетрадях, в полдести, наспех «О притчах из Библии царя Давыда и о Вирсавии да о Едеме сладости».[72] ——— Но еще более любопытны так называемые «Книги Потешные», которые были двух родов.[73] Так, одни потешные книги представляли нечто похожее на живописную энциклопедию, содержание которой условливалось небогатыми средствами тогдашнего образования; но по своему практическому, здравому направлению эти книги занимают, по нашему мнению, первое место в кругу тех скудных приемов древней педагогии, которые употреблялись в первоначальном обучении. Из этих книг малолетные царевичи почерпали простые, но в высшей степени полезные сведения о самых простых, ежедневных предметах, даже о таких, которые, может быть, не всегда могли бы и встретиться им в жизни. Например, о том, как пашут, боронуют, сеют, жнут, как месят и в печь сажают хлебы и т. п. Разумеется, дух тогдашнего образования отражался и здесь и вносил в эти книги, вместе с изображениями морского человека и морской девицы, разные басни и рассказы о чудесах, которые почерпались из древних космографий. До нас не дошли подлинники этих потешных книг или по крайней мере до сих пор они еще не открыты; но зато мы можем иметь самое подробное сведение о них из описания одной такой книги, приготовленной для одиннадцатилетнего сына царя Алексея Михайловича, царевича Алексея Алексеевича, в 1664 [74] году. Это описание есть не что иное, как официальная роспись тех предметов, которые должны были составить «Потешную Книгу» и приготовление которых было распределено по этой росписи между несколькими иконописцами, с означением, кому именно и что писать. Исполнением этого дела руководил государев иконописец Степан Рязанец,[75] под надзором которого и производилось писание потешных книг большой статьи в течение всего 1665 г. Из сохранившихся записей одна свидетельствует, что 13 декабря 1665 г. за работу иконописцев следовало выдать кормовых денег 4 p. 8 алт. 2 деньги, по 2 алт. 2 д. в день каждому мастеру, которые в числе 9 человек употребили на работу 67 дней. Приводим здесь эту роспись вполне, как один из любопытнейших памятников царского домашнего быта: «173 (1664) декабря в 8-й день, по указу великого государя, велеть писать иконописцам Потешную книгу,[76] чтоб перед прежнею была больши вдвое, и писать в ней иным образцом, иные прибылые статьи... ——— Орла пластоново в клейме. ——— Прапорщик (с) знамем пешеи. ——— Барабанщик и другой. 2 трубача. ——— Пешей с пратазаном. 2 с мушкетами. ——— С большим знаменем пешей. Барабанщик. Трубач. Два с пратазаны. Два с мушкеты. Два с топорками. ——— Два с копьи. Два пушку тащат. Два с списами. Два с мушкеты долгими. Два пушку огненну тащат. Два с копьи. ——— На коне (с) значком. На коне с литаврами. На коне трубачи. На конях с карабины. На конях с копьи. На конях в латах. ——— Конми пушку тащат долгую. Конми пушку тащат верховую огненку. Пешие идут с рычагами. Плетут шанец. Землю копают. Осыпь делают. ——— Город над рекою. Под городом люди. Пасут кони. Пасут коровы. Воду носят. Воду возят. ——— Озеро с рыбами. На озере рыбу ловят. На берегу рыбу пекут. Варят ества. За столом сидят, обедают. С кубками стоят. ——— На озере птицы плавают. По птицам на озере стреляет. По птицам на дерево стреляет. Птицы ловит тенеты. Собачка на озере плывет по птичку. Дрова на огонь кладут. ——— На озере по берегу сокола пущают. Вверху сокол со птицею деретца. Птица орел. Птица попугай. Птица неясыть. Птица финикс. ——— Птица сирин. Птица гамаюн. Птица строфокамил. Птица попугай зеленой. Птица сокол. Птица ястреб. ——— Птица лебедь. Гусь. Журавль. Лебеди на озере. Утята на озере. Избы под деревами. ——— Зверь лев. Единорог. Гриф. Лвица. Слон. Вепреслон. Медведь. Волк. ——— Лисица и заец. Собака меденская. Собака гончая. Собачки малые. Векши на дереве. Обезьяны. ——— Коркодил. Ехидна. Василиск. Змей полоз. Черепаха. Еж зверок — под деревами. ——— Бобр. Соболь. Еж большой — под деревами. Елень. Лось. Козы дикие. ——— Рыба кит. Рыба белуга. Зверь морж. Зверь медведь белой. Человек морской. Девица морская. ——— Корабль на море. С корабля из пушки стреляют. Рыбу бьют большую. Рыбу ловят большую. Из моря глядят морские звери. Нерпы бьют. ——— Бочки делают. В бочки сало льют. На возы кладут. Люди кита секут. В реке жемчуг ищут. Раковины на берегу перебирают, жемчуг смотрят. ——— Коркодил свинью ест привязанную. Коркодила бьют. Коркодилу бревно в челюсти кладут. ——— Каторга турская на воде. Насад. Карбас с лоткою. Судно с людьми. На судне стоят люди с знаменем. На судне с мушкеты. ——— В корете едут. В рыдване едут. В телеге едут. ——— Сняв шапку, в кафтане стоит. Сняв шапку, в однорядке стоит. В епанче стоит. В шапках. ——— В ферезее стоит. В турском кафтане стоит. ——— Немчин в шляпе. Немчин в епанче без шляпы. Немчин на пушке. Немчин с мушкетом. ——— (В подлиннике зачеркнуто: Кизылбашенин в чолме. Арапленин в чолме. Турчин в малой чолме. Литвин...) ——— Арапленин на верблюде. Арапленин на слоне. Верблюд со вьюком. На слоне город. ——— Медведь пляшет. Медведя собаки едят. Лося собаки едят. Собаки зайца гонят. ——— На конях рысь колют копьи. Льва кизылбаши колют копьи. Медведя колют копьи. Обезьян бьют палками. Обезьяны обуваются. Лев обезьяну ест. ——— Псарь собак ведет. Псарь собак кормит в корыте. Собаки волка травят. Мужики волка бьют цепами. ——— Птица пава. Курица и петух индейские. ——— Петух русской и курица. Свиньи в корыте едят, пастух глядит. ——— Сено косят. Сено возят. Пашут землю. Боронуют землю. Сеют хлеб. Жнут хлеб. ——— Возят рожь в снопах. На овине сушат хлеб. Молотят хлеб. Из вороху веют хлеб. В мешках в житницу носят хлеб. ——— Мелница на реке. Мелница ветреная. В жерновы человек мелет. Месит хлебы. В печь сажает хлебы. Роздает людям хлебы. Нищим дает милостыню. ——— Дети учатся грамоте. Дети пред мастером стоят. Дети мастеру кланяются. Дети за столом едят. Дети в саду гуляют. Дети яблоки и виноград щиплют. ——— Дети в корете едут. Дети в рыдване едут. Дети на конях. Дети пеши бегут от зверя. Дети в телеге едут. Дети круг катают. ——— Таким образом, эта потешная книга была составлена полнее прежних и нельзя не заметить в ней некоторой системы по крайней мере в расположении и выборе изображений. Здесь мы отчасти можем угадать и намерение древней педагогии — наглядно познакомить ребенка с теми предметами, знание которых ему было нужнее в жизни, нежели знание множества бесплодных апофегм и изречений. Поэтому она сначала представляет рисунки военного быта с его подробностями, которые распространяются даже до того, «как плетут шанец, осыпь делают» и пр. Затем она переходит к городу и указывает некоторые предметы гражданского быта и птичью охоту, за которою идет ряд изображений птиц и зверей, замечательных в естественном отношении или полезных в быту человеческом. Потом изображается море с кораблями и китовым промыслом, река и ловля жемчугу и наконец судна военные, дающие понятие о флоте. Далее следует этнографический отдел, в котором, однако ж, большая часть рисунков составлена, может быть, только для изображения нарядов или одежды. В картинках, помещенных после этого отдела, представлена звериная и псовая охота. Книга заключается изображениями, относящимися к сельскому хозяйству, и статьею о детях, их ученьи и забавах. Без сомнения, все любители русской древности весьма пожалеют о том, что не дошел до нас подлинник этой любопытной потешной книги. Утрата невознаградимая, особенно в том отношении, что описанные рисунки представили бы нашу старину самым наглядным образом, в ясности и полноте, которые при настоящих наших средствах даются нам только после долгих, кропотливых и упорных разысканий и соображений. Подобным же образом, хотя и сокращеннее, составлялись и другие потешные книги этого разряда. В конце той же росписи мы находим следующую записку: «Писать иконописцам в книгах: Птицы. Древеса. Людей на конях руских. Птицы сороки. Птицы неясыти. Птица птицу бьет. Орла одноглавого. Двоеглавого. Зверей единорогов. Лебедей на воде. Гусей. Мужиков с собаками. Еленей. Пешей человек у знамени. Собаки за зайцом. Мужика на верблюде. Орел птицу ухватил. Мужик рыбу ловит. Птиц павлинов. Медведя собаки грызут. Мужики обивают виноград. Люди борются. От волков мужик боронитца. Волки едят свинью. Мужик с вилами идет на медведя. Мужик по птицам стреляет. Мужик по обезьянам стреляет из лука. Собаки елена (оленя) обсочили. Человека со вьюком. Птицу гриф. Человек стреляет по медведе на дереве. Медведь пляшет. Медведь человека ест. Волк овечку ест. Люди пушку тащат в корабле. Люди рыбу ловят в море. Человек с знаменем. Птица со змием деретца. Корова пришла пить. Козел. Лев зайчика несет. Лев же сидит за решеткою. Человек с собаки, за охотою. Два козла бьютца. Стада овец да козлов. Гриф со змием деретца. Лев свинью ест. Льва собаки обсочили да человек за ними». Над этими потешными книгами, изготовленными, как мы уже сказали, для царевича Алексея Алексеевича, трудились, то есть рисовали, расписывали их красками и украшали золотом, жалованные и кормовые иконописцы Симон Ушаков, Степан Резанец, Федор Евтихеев с товарищами, всего семнадцать человек. Под каждою статьею они подписывали также, уставом, добрым мастерством, речи, то есть объяснения изображенных предметов, что и составляло текст этой древней живописной детской энциклопедии. Нужно упомянуть также, что большая часть рисунков в этих книгах заимствована была, без сомнения, из упомянутых выше немецких и фряжских печатных листов или гравюр, которые также назывались потешными. Потешные книги этого разряда от употребления, разумеется, приходили в ветхость, дети их грязнили и рвали; поэтому они весьма часто или возобновлялись, или составлялись вновь. На это мы имеем много указаний в делах Оружейного приказа, который заведовал всеми иконописными и живописными работами. Весьма редко, однако ж, такие указания упоминают о содержании книг. Так, в 1664 г. изготовлены были четыре книги потешных для царевен меньших. Марта 3 они были переплетены переплетчиком книг-печатного дела наборщиком Фед. Исаевым, которому было выдано 50 листов сусального золота для того, чтобы по обрезу позолотить. Меньшими именовались царевны дочери царя Алексея Мих. в отличие от больших царевен дочерей царя Михаила Фед. Ирины, Анны, Татьяны. Меньшие царевны в это время были Евдокия 14 лет, Марфа 12 лет, Софья 7 лет, Екатерина 6 лет, Марья 4 лет, Феодосия 2 лет.[77] В 1665 году иконописец Федор Тимофеев с товарищи всего 10 человек 76 дней писали царевичу Федору Алексеевичу «Потешную книгу в четверть листа».[78] В 1668 г. дек. 20 иконописец Фед. Матвеев писал потешную книгу в хоромы к царевнам меньшим.[79] В 1672 году в генваре иконописец Петр Афанасьев писал царевичу еще две потешные книги: люди с боем.[80] В 1675 г. февр. 4 иконописец Иван Филатов писал царевичу Федору Ал. еще потешную книгу (№ 858).[81] В 1675 г. писана потешная книжка двухлетней царевне Наталии Алексеевне.[82] В том же году иконописцу Тимофею Резанцу велено написать в хоромы к царице Наталии Кирилловне две книги потешные в осьмушку, а писать девицы и птицы и бабы разными переводы, то есть образцами, царевнам меньшим. В 1676 г. иконописец Федор Матвеев писал потешную книгу четырехлетнему царевичу Петру Алексеевичу, а в 1680 году иконописец Тимофей Резанец писал и расцвечивал шафраном царевичу Петру потешные тетради.[83] Для трехлетнего царевича Алексея Петровича изготовлены были в 1693 году иконописцем Иваном Афонасьевым октября 12 дня потешная книга в тетрадях в десть, то есть в лист, строй служивых и иных и зверей и птиц, и другая, декабря 22, [написана декабря 30] люди, звери и птицы. В 1695 году иконописцы Петр Федоров, Ларион Сергеев и Иван Афонасьев написали царевичу еще потешную книгу «птиц и зверей разными образцы». К тому же разряду учительных картинок могут относиться и особые листы с разными изображениями, например: зодиака или небесных бегов. В 1680 г. такой лист «двенадцать месяцев и беги небесные» был написан живописцем Карпом Золотаревым для царевича Петра Алексеевича.[84] В 1694 году для царевича Алексея Петровича написаны иконописным письмом, на четырех листах, четыре стихии да двенадцать месяцов. Известно также, что для учения царевича Алексея Петровича была составлена книга Град царства небесного с раскрашенными рисунками «со вмещением краткого понятия о разных науках, кои лучшею тогдашнею живописью представлены в аллегорических фигурах».[85] Другого рода потешные книги имели целью доставить детям легкое и интересное чтение. Поэтому сюда входили разные истории и повести, известные под именем сказок; повести эти были писаны почти всегда в лицах, то есть с картинками. Образцами их могут служить так называемые лубочные сказки. Едва ли не все эти сказки были в XVII ст. потешными книгами и составляли в царском быту одно из самых обыкновенных развлечений не только для детей, но и для взрослых. В конце XVII столетия и большею частью в начале XVIII эти потешные книги, украшенные рисунками, написанные уставом, стали гравировать на медных досках и, без сомнения, с совершенным подобием древним оригинальным рукописям, что вполне подтверждается теперешними их изданиями, весьма уж потерпевшими от разных перемен и переделок. Многие рисунки теперешних лубочных сказок, особенно изображения городов и палат и самый почерк текста, во многом напоминают еще старину XVII-го столетия. К сожалению, записки XVII ст., упоминая о потешных книгах этого разряда, весьма редко проговариваются об их содержании.[86] Встретившиеся нам подробности об этом любопытном предмете относятся к 1693 году. Вот подлинные записки: 202 (1693) года октября во 2 день в хоромы к великому государю благоверному царевичу и великому князю Алексею Петровичу всея великия и малыя и белыя России окольничей Иван Юрьевич Леонтьев приказал написать в тетратях в десть в лицах потешную книгу Петра Золотые Ключи, незамотчав, и подписать речи уставом. И того ж числа тое книгу велено знаменить и писать иконописцу Ивану Афанасьеву. 202. декабря 3 переплетена, за работу 3 алт. 2 д. «Декабря в 4 день из хором великого государя благоверного царевича и великого князя Алексея Петровича всея великия и малыя и белыя России дьяк Кирила Тиханов снес потешную книгу в лицах в десть (то есть в лист) о Бове Королевиче,[87] многие листы выдраны и попорчены, а приказал тое книгу починить заново. И того ж числа для починки та книга отдана иконописцу Федору Матвееву». Лица или рисунки этих потешных книг были раскрашены яркими красками по местам с золотом и серебром, что, без сомнения, особенно и нравилось царевичу, который в это время был еще только четырех лет и едва ли знал читать. 202 г. ноября 2 в потешной книге «Петра Золотые Ключи» речи (то есть текст) были написаны уставом, добрым мастерством; речи эти, всего тридцать два листа, писал Никитского монастыря псаломщик Павел Перфильев, вероятно, отличный каллиграф того времени. Через месяц, ноября 29, в этой же самой книге снова подписывал речи дьячек церкви Василья Блаженного Яков Григорьев, «для того, что многие листы были выдраны, всего 20 листов»; за каждый лист ему выдано по алтыну с деньгою. Переплетали эти книги в бархати и атлас с шелковыми тесмами или завязками. Лубочные сказки о «Петре Золотые Ключи» и о «Бове Королевиче» переводные; они до сих пор пользуются в народе огромною известностью и представляют образцы оригиналов. Основываясь на приведенных записках, мы снова можем повторить, что все известные старинные лубочные сказки и истории были некогда потешными книгами и служили для детей забавою, игрушками, развлекавшими их среди трудов «книжного научения». Позднейшие их издания в XVIII ст. и в начале XIX, посредством гравирования на медных досках, вполне сохраняют старые рукописные образцы, составляемые в XVII ст., в которых, например, изображения палат и других строений сходны с иконами. ——— Совершенно неизвестно, входили ли в состав первоначального образования грамматика, счетная или цифирная мудрость, называвшаяся также арифмословием, всеобщая история (в хронографах), география (в космографиях) и языки иностранные. Сведения о полном составе тогдашней науки, то есть о седми свободных художествах, появились у нас, кажется, не ранее конца XVII столетия.[88] Около этого времени переведена была небольшая статья, или книга, избранная вкратце о девяти мусах и о седми свободных художествах,[89] в которой излагаются общие понятия о сущности учения каждого художества, или, лучше сказать, представляется характеристика этих художеств, соответственно тогдашним понятиям о них. «Философи древний хотяще показати яко всякое учение подобает в память быти и содержатися единому от другого; понеже аще не в память пребывает учение, всуе труждаемся; аще и бесчисленные книги прочитаем, и аще единого [90] учение познаваем, другого же несвемы — хромое таковое учение явится. Сего ради сице изобразиша девять мус во образ девяти дев, яже друг друга рукою содержатся и на различное учение [91] относятся и лик составляют. Между их сликовствует Аполлон сиречь солнце, знаменуя, яко учение свет есть [92] и миру сияет. Сего ради сице изобразиша девять мус во образ девяти дев, яже различным учениям подобятся... им же имена сице положена суть: 1) Клио сиречь славная, нареченная от славных дел, яже воспевается и историка именуется. 2) Калиопи сиречь доброгласная, ради сладкого ее доброгласия. 3) Ерато сиречь желаемая или возлюбленная, или от пения любве или яко от всех желается. 4) Фалиа сиречь цветущая, от цветущих слышателей. 5) Мелпомени сиречь воспеваемая, понеже воспевает. 6) Терпсихора сиречь ликовеселящая, понеже лик веселит, яже нарицается и гусленица.[93] 7) Евтерпи сиречь благоукрасительная яже благоукрашает; нарицается сия и трубительница яже предстоит трубам. 8) Полимнна [94] сиречь многопесненная или многопамятная. 9) Урания сиречь небесная, понеже о небесных делах учит...» Описав таким образом девять мус, автор переходит к обозрению свободных художеств. «Первое свободное художество грамматика, имя свое получи от греческого [95] грамма сиречь письмо, от грамма же грамматика наречеся, сиречь писменица. Есть грамматика славенски изрядное художество глаголати [96] и писати учащее и пр. Второе свободное художество риторика, есть художество яже учит слово украшати и увещавати... Конец риторики есть учити красно глаголати и увещевати... Третье — диалектика, яже и логика нарицается имянуется от греческого речения диалегоме, сиречь истязаюся или любопрюся или скоро обретаю и изобретение [97] чиновне сочиняю... Диалектика [98] конец есть еже благое от зла и ложь от истины разделяти... Четвертое — арифметика сиречь числительница. Пятое — мусика сиречь песньствование, имя свое от мусы богини пения получи; есть же мусика сведения благо [99] яже и армония сиречь согласия [100] наречеся... Шестое — геометрия сиречь земномерие... от нее, яко от корени состоятся начальство [101] острологии, географии и иных художеств... Седьмое — астрология сиречь звездословие... есть же астрология учение,[102] толкующее силу и движение звездам...». Подобными истолкованиями и вообще только характеристикою этих художеств ограничивается все содержание упомянутой книги, избранной вкратце. Полного изложения всех этих художеств предки наши не имели; первоначально принята была одна грамматика, как необходимое орудие к рассуждению высокого во свв. книгах лежащего разумения. Затем, если не вполне, то частями были переводимы и некоторые другие из этих художеств, например, мусикия, арифметика; иные же были даже отречены, например, геометрия, астрология. Притом и самая грамматика не входила в состав общего образования, а была специальным учением, необходимым только для духовных лиц, посвящавших себя ученым занятиям, например: исправлению книг, переводам. Таким образом, свободные художества в полном их составе не были у нас водворены и большею частию предки наши знали их только по именам. Кроме того, иные науки или художества смешивались в тогдашних понятиях с еллинскими языческими таинствами, да и вообще слово еллинский обозначало все языческое, а свободные художества шли от еллинов, следственно, были языческие... По свидетельству иностранцев, науки не были приняты в этом составе и в царском быту, то есть в первоначальном образовании царских детей. Рейтенфельс делает следующий общий очерк первоначального образования в царском быту: «Изящными (то есть свободными) науками царские дети не занимаются, кроме энциклопедических познаний о предметах политических; зато весьма тщательно изучают (кроме чтения и письма на отечественном языке) состояние своего государства и соседственных держав, дух и потребности подвластных народов, различающихся языком и нравами; приучаются любить и уважать отечественные обычаи и неуклонно следовать правилам религии. Долг справедливости требует сказать, что этот скромный и по-видимому простой образ воспитания царских детей в России дает им прекрасное направление и гораздо полезнее, нежели изучение всех тайн философии и уроки самых глубокомысленных учителей».[103] В отношении иностранных языков Котошихин говорит положительно, что, кроме русского, «никаким иным языкам научения в Росийском Государстве не бывает».[104]