Забелин Иван Егорович / Домашний быт русских царей (35)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Мой покойный родитель, автор этой книги, намеревался приступить в начале января 1909 года к печатанию этого сочинения, вполне им оконченного, но требующего некоторых дополнений и окончательного пересмотра для печати. Смерть не дала ему выполнить заветное желание при своей жизни напечатать эту книгу. Он скончался 31 декабря 1908 года. Сознавая себя очень слабым и как бы предугадывая близкую кончину, отец высказал мне свое желание и поручил, после своей смерти, передать для окончательной подготовки к печати как это сочинение, так и другой свой почти оконченный труд, 2-ю часть «Истории города Москвы», Ивану Мемноновичу Тарабрину, ученому секретарю Императорского российского Исторического музея, вполне уверенный в добросовестном, внимательном и точном выполнении этого дела Тарабриным; таково было мнение моего отца. Только через год после его кончины я могла исполнить его желание. Составление инвентаря громадной библиотеки отца и собрания его рукописей, а также передача их и архива в полном его составе в Исторический музей отняли у нас целый год. С глубоким чувством признательности вспоминаю я, с какой трогательной готовностью и как бы с благоговением принял на себя этот труд Иван Мемнонович. Текущие дела Музея, медленная мозаичная работа над дополнениями не давали возможности редактору работать с желаемой скоростью и потому издание этой книги замедлилось. Вполне разделяя мнение моего отца, я также крепко верю в добросовестное, внимательное и точное выполнение вверенного мною по просьбе отца труда и приношу глубокоуважаемому Ивану Мемноновичу Тарабрину мою сердечную благодарность, а также благодарю Императорский российский Исторический музей за предоставление редактору из своих библиотек книг, необходимых для указанных автором дополнений. Мария Забелина. 4 мая 1915 года. ОТ РЕДАКТОРА Нам, как редактору настоящего издания, выпала весьма лестная, но вместе с тем и крайне ответственная, задача приготовить к печати вторую часть «Домашнего быта русских царей в XVI и XVII ст.», этого замечательного сочинения незабвенного историка русской жизни, Ивана Егоровича Забелина. В целом виде эта часть в печати появляется впервые, отдельные же статьи, вошедшие в состав ее, печатались автором еще в 1847 г. на страницах «Московских Ведомостей» (такова глава о родинах, крестинах, именинах в статье автора «Некоторые придворные обряды и обычаи царей московских» — №№ 53, стр. 412—414, 54, стр. 420—422), там же статьей о воспитании автор положил начало предпринятому им тогда описанию «Домашнего быта московских царей в ХVII столетии» (№№ 147, стр. 1135—1136, 148, стр. 1141—1142, 149, стр. 1150—1151, 150, стр. 1158—1160); позже, в переработанном и дополненном виде, эти статьи помещены были автором в «Отечественных Записках» 1854 и 1857 гг. (глава о родинах, крестинах, именинах — 1854, т. XСII, янв., отд. II, стр. 1—28, о воспитании и игрушках — 1854, т. XСIV, июнь, отд. II, стр. 47—82, об образовании — 1854, т. XСVII, декабрь, отд. II, стр. 87—136, о столе — 1857, т. CXIV, сентябрь, отд. I, стр. 7—62); для настоящего издания все эти статьи были вновь переработаны автором, а одна глава — о царской одежде — непосредственно для этого издания и составлена им. Хотя в сохранившемся в бумагах автора перечне глав настоящей книги не указаны главы о детских годах Петра и о дворцовых забавах, но обе они внесены нами согласно желанию автора, вторая из 2 изд. «Домашнего быта русских цариц в XVI и ХVII ст.» (М., 1872, с. 397—502), ввиду указания самого автора на стр. VI изд. 3 указанного сочинения (М., 1901), а первая из I части «Опытов изучения русских древностей и истории» (М., 1872, с. 1—50), на оснований указаний дочери покойного И. Е. Марьи Ивановны Забелиной, сообщившей нам о намерении автора включить и эту статью о детских годах Петра Великого во вторую часть «Домашнего быта русских царей» (ср. желание автора поместить на заглавном листе этой части изображение Петра в детском возрасте, а также см. прим. 1 на стр. 658). О Материалах, помещенных в настоящей книге, мы скажем ниже, что же касается приложенного указателя предметов, упоминаемых в этих Материалах, то он составлен М. И. Забелиной по образцу указателей к Материалам I ч. «Домашнего быта русских царей» и «Домашнего быта русских цариц».* Согласно обещанию автора, данному им в предисловии к 3 изд. I части «Дом. быта русских царей» (М., 1895, с. XXI), к издаваемой второй части прилагаются планы верхнего и нижнего этажей старого кремлевского дворца (1751 года); планы эти воспроизведены цинкографией по снимкам с принадлежащих Историческому музею копий с подлинных планов, хранящихся в Императорском Эрмитаже. К сожалению, в бумагах автора не найдено пока ни обещанных автором более подробных объяснений плана, ни даже описания верхнего и нижнего этажей, подобного описанию среднего этажа, помещенному автором в I ч. 3 изд. «Дом. быта русских царей», хотя на планах обоих этих этажей отдельные части перенумерованы автором, как и на плане изданного им ранее среднего этажа. Изображение царевича Петра Алексеевича, воспроизведенное цинкографией на заглавном листе настоящей книги со снимка, найденного в бумагах автора, представляет собой, вероятно, копию с одного из изображений царевича, имеющихся в рукописях, содержащих в себе «Корень Российских Государей», см. стр. I—II предисловия к изданию СПб. Археологич. Института «Портреты, гербы и печати Большой Государственной Книги 1672 г.» (СПб., 1903); с одного из таких изображений по рукописи Императорской Публичной Библиотеки (Э. Б. 437) сделана в 1903 г. гравюра H. Д. Чечулиным, см. «Галерея Петра Великого в Императорской Публичной Библиотеке» (СПб., 1903), предисл. В. В. Стасова, стр. VII, опис., стр. 1 № 2 и табл. I, самый же портрет Петра Стасов относит ко времени около 1682 или 1683 г. Как мы указали выше, изображение царевича помещается в настоящем издании согласно желанию автора. Приложенный к книге фототипический портрет автора исполнен по фотографии, снятой 17 апреля 1860 г., в пору самой кипучей работы автора над «Домашним бытом русских царей». К этому приблизительно времени относится и издаваемое факсимиле подписи автора. Мы должны теперь несколько слов сказать в оправдание автора, почему он своевременно не закончил и не издал настоящей книги. Причиной тому послужило одно грустное обстоятельство, заставившее автора с болью в сердце надолго прервать любимую им работу по описанию быта русских царей; в нашем распоряжении имеются два показания, одно самого автора от 1872 г., другое Н. Н. Оглоблина от 1879 г., ярко характеризующее то тяжелое душевное состояние, которое переживал автор во время работы над издаваемой теперь второй частью «Домашнего быта русских царей». В предисловии ко 2 изд. I ч. этого сочинения (стр. XIX — XX) мы читаем, между прочим, следующее: «Совсем не то [, что о Моск. Архиве Мин. Юстиции,] мы принуждены сказать теперь об архиве Оружейной палаты, в котором хранится основной и богатый материал для наших изысканий о домашнем быте старинных царей. В прежнее время этот архив был открыт для изыскателя... беспрепятственно и радушно... Прежнему начальству и архивариусам мы обязаны полною возможностью пользоваться материалами этого архива и, конечно, без их просвещенного содействия мы не столько бы успели в своих кропотливых и мелочных изысканиях, на которые уходит так много неблагодарного труда и еще больше времени. Но вот уже несколько лет этот архив передан для приведения в порядок г. Есипову. Можем сказать, что с того времени архив находится у г. Есипова как бы в полной собственности. С того времени в отношении наших изысканий мы стали испытывать постоянные более или менее благовидные затруднения, препятствия и препоны в доступе к этому архиву и переносили их терпеливо в ожидании, что так называемое приведение в порядок когда-либо окончится и архив по-прежнему сделается вполне доступным для изысканий. В этом ожидании мы замедлили и второе издание предлежащей книги, надеясь обработать ее пополнение с новыми подробностями. Однако мы дождались совсем неожиданной развязки. С прошлого года архив Оружейной палаты окончательно закрыт для сторонних изыскателей, на неизвестный срок, по причинам, о которых распространяться было бы излишне... Как бы ни было, но с закрытием для нас архива мы лишились возможности пользоваться в наших исследованиях весьма значительным материалом, особенно по истории домашнего быта царей. Для архивного труженика, посреди тяжелых, кропотливых и по объему труда самых неблагодарных изысканий, у нас к тому же не всегда бывает достаточно одной доброй воли». Приведенные строки говорят о всякого рода препятствиях, чинившихся автору при его работе над переизданием первой части «Дом. быта русских царей», другое свидетельство H. H. Оглоблина уже непосредственно относится ко второй части этого сочинения. Вот что говорит Н. Н. Оглоблин: «Калачов читал в III семестре курс «Архивоведения»... Первая его лекция совпала с одним архивным событием, волновавшим в то время исторические кружки. После лекции Н. В-ч, очень взволнованный и возмущенный, сообщил слушателям только что полученное им письмо известного историка Ивана Егоровича Забелина, который писал, что лишен возможности закончить наполовину уже готовый III том своего обширного труда «Домашний быт царей», так как Г. В. Есипов, заведующий московским дворцовым архивом, запретил ему собирать материалы в этом архиве, собирался сам заняться ими... Калачов громил такое самодурство Есипова, благодаря которому пропадала ценная работа... Мы, слушатели, были поражены возможностию таких безобразных явлений в ученом мире...» (Из воспоминаний слушателя Археологического Института 1-го выпуска (1878—1880 гг.). — Вестник Археологии и Истории, издав. СПб. Археологич. Инстит., вып. ХV. СПб., 1903, стр. 402.) Нет сомнения, что под III т. «Дом. быта царей» здесь разумеется вторая часть этого сочинения; что же касается времени, к которому относится это свидетельство, то это — начало 1879 г., т. к. III семестр, как видно из других мест «Воспоминаний» (стр. 392), приходился как раз на январь-май 1879 г. Мы не знаем, когда Иван Егорович мог вновь приняться за прекращенную было работу по описанию дом. быта русских царей, но мы имеем свидетельство, что в 1901 г. вторая часть этого сочинения им уже готовилась к печати (ср. с. VI изд. 3 «Домашнего быта русских цариц», М., 1901), а в своем духовном завещании от 26 марта 1905 г. (см. брошюру «Памяти Ивана Егоровича Забелина». М., 1911, стр. 4) автор уже определенно говорит: «Точно так же прошу мою дочь напечатать изготовленное мною сочинение «Домашний быт русских царей, часть вторая». И действительно, всматриваясь внимательнее в оставленный автором оригинал этой части, мы убеждаемся, что прерванная им в 70-х годах прошлого столетия работа снова начинает заинтересовывать его в конце 90-х годов того же столетия (ср. ниже, стр. 642 — указание на приобретенный в 1897 г. Историческим музеем большой лицевой сборник, с. 969, прим. 1 — пользование статьями г. Петрова 1896 г. об Азбуковниках и пр.), с наибольшей же энергией отдается автор этой работе в начале 1903 г. (ср. с. 543, прим. 4 и 561, прим. 1 — внимательный просмотр книги С. Н. Кологривова, вышедшей в 1903 г., с. 585, прим. и 982, прим. 1 — поверка данных о детских годах Петра Великого, приведенных Е. Ф. Шмурло в его «Критических заметках по истории Петра Великого», напечатанных в 1901—1902 гг., с. 452, прим. 6 — пользование новым изданием Радзивилловской летописи, появившимся в 1902 г.), в это время, вероятно, написана и вся глава седьмая настоящей книги — о царской одежде, по крайней мере, некоторые страницы этой главы написаны автором на листах, в которые вложен был представленный И. Е. отчет о деятельности Исторического музея за 1902 г., в оригинале же этой главы оказался также лист с отпуском отношения Управления Музея от февраля 1903 г. Приходится удивляться, с каким живым интересом И. Е., будучи 80-летним старцем, спешил просматривать все вновь выходившие издания, в каких он только мог надеяться найти новые и новые материалы для своего сочинения. Мы сами были свидетелями, как автора занимал в последние годы его жизни вопрос о царском обучении — И. Е. убедительно просил, чтобы ему давали для ознакомления все поступавшие в библиотеку Исторического музея книги, так или иначе касавшиеся этого вопроса, да и царского быта вообще. И мы думаем, что если бы продолжилась жизнь И. Е., он многим бы еще воспользовался для своих работ над «Домашним бытом русских царей». Поэтому нам казалось, что мы должны приложить все свои старания, чтобы ни одно из заданий автора, связанных с настоящей работой, не осталось нами не выполненным, в этом нашем намерении мы пользовались всяческим содействием со стороны М. И. Забелиной, вверившей нам в конце 1909 г. работу по приготовлению к печати этой книги. Несмотря, однако, на это, мы не могли избежать некоторых затруднений, отчасти отразившихся и на выполнении намеченной нами задачи. Еще в начале своей работы мы от М. И. получили кроме оригинала настоящей книги также и те материалы, которые, по ее предположению, были намечены автором для использования во второй части «Домашнего быта русских царей». Но по мере хода работы для нас все более и более выяснялось, что полученные нами материалы не исчерпывают всего намеченного автором для этой части, и нам пришлось привлечь к работе новые материалы, найденные в архиве автора, но уже в то время, когда начато было печатание настоящей книги; к счастью, все эти почти материалы относились к главам еще не напечатанным, и только в одном случае нам пришлось из-за этого не в достаточной точности выполнить указание автора (ср. с. 937, прим. 2). Заметим впрочем, что среди новых материалов мы открыли интересную роспись походному платью царя Ивана Грозного и сына его царевича Ивана Ивановича (см. с. 1107, прим. 3); в тексте главы об одежде было только такое замечание автора: «2 кисти стр. 23», оказалось, что здесь имелась в виду эта именно роспись, вполне приготовленная автором к печати. В этих же материалах мы нашли также выписку из столбцов, указанных в прим. 1 на стр. 533; сравнительно с изданным текстом в выписке оказалось четыре случая иных чтений: кинарейка, Фансведин, серебряна, Соломони, в последнем случае, может быть, впрочем, нами была неверно передана рукопись автора. Немало затрудняло нас и приискивание книг, намеченных автором для внесения из них тех или других дополнений, но в этом отношении для нас было большим подспорьем то обстоятельство, что М. И. предоставила в наше распоряжение те печатные книги из библиотеки И. Е., которыми, по ее указанию, мог пользоваться автор в последние годы своей работы над второй ч. «Домашнего быта русских царей», и только благодаря этому, например, нам удалось найти печатный источник, откуда автор внес в главу об одежде один любопытный указ ц. Алексея Михайловича от 6 авг. 1675 г. (см. с. 844, прим. 1). Однако, несмотря на все, казалось бы, благоприятные для нашей работы условия, некоторые задания автора все же остались, к крайнему нашему сожалению, нами или вовсе не выполненными (ср. с. 534, прим., 681, прим. 3), или выполненными лишь отчасти (ср. с. 559, прим. 2; 741, прим. 2; 1032, прим. 9). Встречались нам и иные затруднения, часто, например, автор не указывал определенного места, куда следовало внести то или другое его добавление, нередко также, пользуясь в качестве оригинала оттисками своих ранних статей, он делал исправления то на одном печатном их экземпляре, то на другом, благодаря чему приходилось иногда нам самим делать выбор между тем или другим чтением, наконец, что касается Материалов, помещенных в настоящем издании, то лишь немногие из них были приурочены автором к определенной главе оригинала, большую их часть нам пришлось разместить самим, или согласно найденным в бумагах автора указаниям, или на основании ссылок, сделанных им в оригинале той или другой главы книги. Конечно, не нам судить, насколько близко мы подошли во всех этих случаях к заданиям самого автора, но во всем прочем, за исключением явных описок в рукописи автора или несомненных опечаток в печатных оригиналах (текст IV и V глав нами проверен, между прочим, по первым их изданиям: IV — по 3 кн. «Архива историко-юридич. сведений» Н. Калачова 1861, отд. I, с. 139—180, V — по 1 изд. «Домашнего быта русских цариц». М., 1869), мы всегда держались чтений оригинала, причем все добавленное нами в тексте книги мы заключали в квадратные скобки, а к примечаниям, нам принадлежащим, в отличие от примечаний самого автора, нами добавлялось: — Ред. В заключение мы считаем долгом принести сердечную признательность глубокоуважаемой Марье Ивановне Забелиной, во все продолжительное время нашей работы не оставлявшей нас дорогим нам содействием, мы не можем при этом не засвидетельствовать, и сколько личного труда положено М. И. на осуществление настоящего издания, и мы уверены, что только благодаря постоянной поддержке М. И. эта наша работа и могла быть нами закончена. Не раз мы во время своей работы пользовались также указаниями и помощью наших дорогих сослуживцев по Историческому музею, сердечное им за то спасибо, особенно же признательны мы всему составу библиотеки музея, не отказывавшему нам никогда в выдаче любого количества книг, во множестве требовавшихся нам при долгой нашей работе над настоящим изданием. Иван Тарабрин. 23 апреля 1915 г. ГЛАВА I. РОДИНЫ. КРЕСТИНЫ. ИМЕНИНЫ Родины. — Царское и общественное значение этого события. — Церковные и бытовые порядки по поводу царских родин и крестин. — Торжественные столованья. — Всеобщие дары новорожденному и крещеному. — Церковные и бытовые порядки по поводу царских именин. — Дары в именины, в Велик день, дары вообще.[1] Родины являлись радостным событием не только у царя в дому, но и в общей жизни народа, особенно когда подавал Бог ожидаемого наследника царству. В актах того времени это событие иначе и не называлось, как государскою всемирною радостью, конечно, главным образом с государевой точки зрения. Но и в действительности патриархальные родительские основы нашей старинной жизни очень естественно делали эту государеву радость общею радостью всего русского мира, радостью общенародною. В известном смысле царские родины были событием государственного порядка, возбуждавшим в народе общее внимание к государеву счастию. Мир-народ в известной мере искренно, в известной мере официально, принимал это счастие так же близко к сердцу, как и сам государь-отец. Многочисленные вестники от царя, объявлявшие повсюду, по всем городам и селам, государеву радость, затем повсеместные обычные заботы о дарах для новорожденного дитяти, частию очень добровольных, а частию и вынудительных, — все это служило обозначением, что государева радость водворялась по всем краям государства, что она была всемирна в гражданском смысле. Когда приспевало время, государыня царица весьма часто выходила на богомолье, служила молебны, поднимала к себе в хоромы чудотворные иконы, раздавала милостыню... Подробности по этому предмету помещены в книге «Домашний быт русских цариц», изд. 3-е, с. 300—320. Есть известия, что, когда наступало время родин, царица служила в своих хоромах молебен с водосвятием и садилась на место. Нам неизвестно, какое значение или какой бытовой порядок означал этот обряд, но официальная запись по этому поводу говорит следующее: в 1628 г. марта 30 (следовательно за 18 дней до рождения, апреля 17, царевны Пелагеи Мих.) «у г. царицы Евдокии Лукьяновны в хоромах пели молебен и воду святили, как она, государыня, села на место. И государыня пожаловала крестовым дьяком Ивану Семенову с товарищи, 6 человеком, полтину» (Доп. Дворц. Разр.,[2] с. 501). В 1673 г., августа 14, за 8 дней до рождения, августа 22, царевны Наталии Алексеевны, таким же образом села на место царица Наталья Кирилловна, причем Крестовая комната государыни была наряжена в следующем порядке: «Августа в 14 день, в четверг, за час до света в Крестовой наряжена постеля, вшед в Крестовую на левой стороне у дверей скамья липовая, положено на нее: ковер золотной большой кизылбашской, постеля лебяжья, взголовье лебяжье ж; на нее пуховик — пух чижовой, бумажник да взголовье чижовое, подушка отлас червчат. От стены положено сголовье бумажное, наволоки новые камчатые лученчатые, одеяло отлас золотной, по червчетой земле; гривы и каймы отлас по серебряной земле, испод пупки собольи с пухом. Да в запас положено в ногах одеяло камка кизылбашская по белой земле травки золоты; грива отлас золотной, испод пупки собольи, опушка горностаева. А накрыта постеля — было сукно скорлат червчет, сшито в полтора полотнища. Да в запас приготовлен ковер меншой, золотной кизылбашской, а лежал по указу в Казенной Избе. Лавки наряжены полавошники бархат рытой; взяты полавочники из Истопничей палаты... И того ж дни в пятом часу дни великая государыня царица изволила сесть на место...» Котошихин [3] рассказывает о самом времени родин следующее: «Как приспеет время родитися царевичу, и тогда царица бывает в мыльне, а с нею бабка и иные немногие жены; а как родится и в то время царю учинится ведомо, и посылают по духовника, чтоб дал родильнице и младенцу и бабке и иным при том будучим женам молитву, и нарек тому новорожденному младенцу имя; и как духовник даст молитву, и потом в мыльню входит царь смотрити новорожденного; а не дав молитвы, в мыльню не входят и не выходят никто. А дается новорожденному младенцу имя, от того времени, как родится, счотчи вперед, в восьмой день, которого святого день и ему то ж имя и будет». Так следовало исполнять, по церковным правилам. Но в жизни этот расчет наблюдался не всегда. Наречение имени царевне Ирине Мих. 1627 г. (род. 22 апреля) последовало не на 8, а на 13 день, мая 5-го. — 1652 г. царевне Марфе Алекс. имя наречено на шестой день, 1 сентября. — Царевна Софья Ал. родилась 1657 г. 17 сентября, тем же днем было наречено ей имя Софьи. — Царевна Екатерина Ал. родилась 1658 г. 27 ноября, а имя ей наречено 24-м числом. — Царевич Иван Алекс. родился 1666 г. 27 августа, а имя наречено 29-м августа. — Царевич Петр Алекс. родился 1672 г. 30 мая, а имя наречено на 29 июня. — Царевна Наталья Алекс. родилась 1673 г. 22 августа, а имя наречено на 26 число. Духовник за совершение этой требы, что родильнице молитву говорил и ребенку имя нарек, получал весьма значительный дар. На родинах царевны Ирины Мих. протопоп Максим получил 10 арш. камки кармазину, по рублю аршин, сорок соболей в 50 руб., всего на 60 руб. (Доп. Дворц. Разр., с. 467). На родинах царевны Анны Мих. тот же протопоп Максим получил еще больше, именно: кубок серебрян золочен с кровлею на тыковное дело (в виде тыквы) весом два фунта по 5 p. фунт, 10 аршин камки лазоревой, 10 аршин камки черленой по рублю аршин, сорок соболей в 50 р. всего на 80 руб. Сверх того, он получил тогда же за колыбельную молитву 10 арш. камки черленой в 10 руб., 10 арш. камки адамашки двоеличной по 90 к. аршин и сорок соболей в 20 руб. — всего на 39 руб. То же самое он получил и на рождении царевны Марфы Мих. В точности такой же дар протопоп получил и за колыбельную молитву царевича Алексея Мих. и царевны Марфы Мих. (Доп. Дворц. Разр., с. 580, 626, 697). Эти дары обыкновенно отвозил на подворье (на дом) дьяк государевой Мастерской палаты. После очистительной молитвы государь немедленно посылал свою государскую всемирную радость объявить прежде всего к патриарху, затем, жалуя своею милостию, к властям духовным, потом к боярам, окольничим, думным и ближним людям и к гостям. Если случался в Москве и именитый человек (Строганов), то и он получал царское уведомление. Объявлялась государева радость и всем московским городским и загородным монастырям, и главным образом Троице-Сергиеву монастырю, а впоследствии и Савинскому. К патриарху ходил с этою вестью ближний боярин, к боярам и окольничим — царский постельничий, к думным и ближним людям — дьяк, а к прочим и в монастыри посылали жильцов. Царица, со своей стороны, также посылала известить всех боярынь, жен окольничих и ближних людей, а равно игумений Вознесенского, Новодевичьего и Алексеевского монастырей. В тот же день через несколько часов или, смотря по удобствам времени, на другой день государь выходил в сопровождении уже собравшихся бояр и всех других чинов к торжественному молебну в Успенский собор. При рождении Петра это совершилось через 4 часа после родин; [4] при рождении царевны Феодоры (родилась 1674 года сентября 4, за час до вечера) молебен отправлен в первом часу ночи, т. е. по нашему счету в 7-м часу вечера, следовательно, через два часа после родин. В соборе патриарх с духовными властями, архимандритами, игуменами и соборянами совершал служение, после которого, всем освященным собором, поздравлял государя с новорожденным. Бояре и прочие чины также здравствовали государю, причем один из самых почетнейших говорил ему от лица всего синклита поздравительную речь. В это же самое время, по распоряжению патриарха, молебствовали во всех московских монастырях и приходских церквах со звоном, который продолжался во весь день. После молебна государь посещал Архангельский собор, Чудов и Вознесенский монастыри, Троицкое и Кирилловское подворья и потом шествовал в собор Благовещенский, а оттуда во дворец, в Столовую или Переднюю палату. Если новорожденный был первенцем, и притом сын, то при входе во дворец государь, во изъявление своей радости, спешил прежде всего осыпать милостями отца царицы и вообще ее родственников и близких к ней людей, которые и получали обыкновенно повышения в чинах. Так, при рождении Петра Великого, когда царь Алексей Михайлович из Благовещенского собора вошел в Столовую палату, думные дворяне Кирилло Полуектович Нарышкин, отец царицы,[5] и Артемон Сергеевич Матвеев получили окольничество, а стольники Фед. Полуектович Нарышкин и Авр. Никит. Лопухин — думное дворянство.[6] Изъявив свои милости и благоволение родству царицы, государь в Передней палате для всемирной радости жаловал собравшееся боярство, окольничих и всех дворовых чиновников водкою, различными медами и фряжскими винами, романеею, ренским и др., и главное, чего требовал старый, если не очень и очень древний, обычай, раздавал им всем различные сласти, среди которых первенствующее место принадлежало коврижкам и сладкому взвару, т. е. различным овощам,[7] приготовленным в меду и в патоке, каковы были яблоки, дули, груши и т. п. Между тем в тот самый день, если не в тот же час, и только когда не позволяло время, на другой день с большим поспешением писали от государя грамоты во все значительные города с извещением, что Бог благодатию своею всесильною простил царицу, родила нам сына (или дочь), и с повелением воеводам собрать местных дворян, детей боярских, т. е. мелких помещиков, также приказных и всяких служилых людей и гостей и торговых и всяких жилецких людей (обывателей) и государеву радость им сказать.[8] С своей стороны и духовная власть также поспешала разослать повсюду богомольные грамоты, извещая о государевой радости все монастыри, городские соборы, все посадские и сельские церкви и все обывательское население с наказом, чтобы для всемирной радости повсюду пели молебны со звоном и молили бы Бога соборне и келейне, причем указывались и новые речи в ектениях, как именовать и молить Бога о новорожденном. Вместе с тем, избранным, наиболее богатым монастырям указывалось, чтобы в благословение новорожденному готовили окладные образы, т. е. иконы в окладах. Архимандриты и игумены таких монастырей по обычному порядку должны были самолично привозить свои благословенные иконы, но в иных случаях им разрешалось для дальнего пути самим не ездить, а присылать образа с монастырскими старцами. Точно так же, если не в тот же день, то на другой или на третий день «ходит царь, — говорит Котошихин, — по монастырям, и кормит чернцов и дает милостыню ж, также и в тюрьмы и в богадельни посылают милостыню большую; да из тюрем же виноватых свобождают, кроме самых великих дел». Так, в 1665 году 5-го апреля, в пятом часу ночи (часу в 12 по нашему счету), царь Алексей Михаилович «изволил идти для рождения (3 апреля) сына своего государева государя царевича и великого князя Семиона Алексеевича на двор священника Никиты и на Земской и на Аглинской и на Тюремный дворы и в Стрелецкой Приказ, и в Черную палату и в Богадельню, что у Боровицкого мосту, и жаловал своим Государевым жалованьем милостынею из своих государских рук, а роздано: священнику Никите 50 руб., на его же дворе нищим и кажненым 70 человекам по полтине; на Земском дворе под Приказом колодникам мужеска полу 70 чел., женска полу 15 чел. — по полтине; на Аглинском дворе (пленным) начальным людям 6 чел. по 2 p., шляхте 49 чел. — по рублю; мещаном и драгуном и челяди 109 чел. — по полтине; на Тюремном дворе тюремным сидельцом в польской избе начальным людям и шляхте 60 чел. — по рублю, челядником 6 чел. — по полтине; в Опальной Избе начальным людям и шляхте 48 чел. — по рублю, челядником 13 чел. — по полтине; да русским в Заводной 7 чел. — по рублю, для того, что они великому государю здравствовали с новорожденным сыном его государевым государем царевичем и великим князем Семионом Алексеевичем. А достальным 147, в Барышкине 120, в Холопье 119, в Приказной 4, в женской 53, тюремным сторожем 8 — по полтине человеку. В Стрелецком Приказе колодником 34 чел., в Богадельне, что у Дровяного двора, нищим и увечным старицам 30 ч. — по полтине. Да великий же государь жаловал своим государевым жалованьем из своих государских рук у священника Никиты на дворе расслабленного и, дорогою идучи, нищих бессчетно, а роздано 161 p. 26 алт. 4 д. Да по его же великого государя указу дано стрельцом, которые за ним великим государем ходили на Тюремный и на Аглинской дворы, полковника и головы Артемонова Приказу Матвеева пятидесятникам и рядовым 63 чел. — по рублю, а которые в то время стояли на караулах, Артемонова ж Приказу Матвеева стрельцам: у Куретных Ворот 16 чел., по Кремлю у ворот: у Троицких 9, у Отводной башни 4, у Предтеченских 10, у Боровицкого Мосту 5, у Тайницких 8, в Застенке у ружья 2; по Китаю у Неглиненских Ворот 24, у Никольских 8, у Ильинских 8, у Варварских 8, у Москворецких 12, у Аглинского двора 34, у Тюремного двора 19 — по полтине человеку. (Всего в расходе 1015 рублев 10 алтын)».[9] В 1674 году 4-го сентября, по случаю рождения в этот день царевны Феодоры Алексеевны, царь Алексей Михайлович указал приказным всяких чинов людям: «которые колодники по всех приказах не в больших винах сидят и в правежах не в больших, и тех колодников, для своей всемирной радости, велел свободить».[10] На другой день по этому же случаю государь давал стол на нищую братию. «Великий государь жаловал, для своей государской всемирной радости и для новорожденной дщери своей, государыни царевны и великой княжны Феодоры Алексеевны, кормил у себя в Передней нищую братью и милостынею тож жаловал и с государем царевичем и великим князем Феодором Алексеевичем; а носили ествы и питье, по указу великого государя, перед нищую братью стольники государыни царицы, по списку» (дети ближних людей, не старее 15 лет). На другой же или на третий, а иногда и на четвертый день государь давал обычный чиновный родинный стол патриарху, властям духовным, боярам и прочим чинам. При рождении царя Феодора Ал. 1661 г. этот стол был дан на другой день, 9 июня, быть может по случаю праздника в этот день, в воскресенье, Всех Святых. Вначале эти столы давались на третий или на четвертый день, не откладывая далеко, но случалось по обстоятельствам и промедление. При рождении царевича Ивана Мих. 1633 г. стол был дан на шестой [11] день; при рождении царевича Алексея Алексеевича 1654 г. стол дан на восьмой день; при рождении царевны Софьи Алекс. 17 сентября 1657 г. родинный стол справлялся 1 октября, при рождении царевны Марьи Алекс. 1660 г. генв. 18, стол справлен 5 февраля, при рождении царевны Феодоры 4 сентября 1674 г. стол справлен 1 октября. Родинные столы по большей части давались в Грановитой палате, изредка в Золотой. Число присутствовавших бывало неодинаково, смотря по распоряжению государя, но состав гостей мало изменялся. Первым гостем был патриарх с сопутствовавшими ему духовными властями, митрополитами, архиепископами, епископами, архимандритами и игуменами. Затем следовали бояре, в чиновных столах с обозначением мест, обыкновенно три, иногда два человека, два окольничих, а чаще только один; потом два думных дьяка, постельничий, ясельничий; затем дворяне, число которых не бывало одинаково. У родинного стола царевны Ирины Мих. их было 52 чел., в том числе пятым по списку значился тесть государя, отец царицы, Лукьян Степ. Стрешнев. У родинного стола царевича Алексея Мих. дворян было 99 чел. После дворян следовали дьяки, число которых также бывало различно. У стола царевны Ирины Мих. их было 31 чел., у стола царевича Алексея Мих. 43 чел. Кроме государевых дьяков, у этих столов присутствовали и дьяки патриарха Филарета, 4 чел. Так распределялись гости по официальному списку. Здесь бояре и окольничие, согласно местническим счетам, вписывались по именам, что и означало занимаемое ими место, из-за чего и возникали местнические споры. Такой порядок существовал при царе Михаиле. Царь Алексей Мих. взглянул на родинные столы как на свои семейные празднества и потому всегда указывал гостям-боярам быть без мест, т. е. в списках не поименовывал приглашаемых бояр и, следовательно, не заводил местнических счетов, кому сидеть выше, кому ниже. Однако и в этих случаях сиденье все-таки происходило по старшинству чести каждого лица, в особенности по старшинству приближения к государю. При царе Алексее появились за этими столами чины выше даже и боярских. Это были явившиеся на службе государю татарские царевичи, Касимовский и два Сибирских; к ним присовокуплялся также и пребывавший в Москве царевич Грузинский. По своему царскому достоинству, они занимали места после патриарха выше духовных властей. Само собою разумеется, что этот родинный, как потом и крестинный, столы давались и на Царицыной половине для приезжих и дворовых боярынь, которые иногда также местничались, но обыкновенно по государеву распоряжению сидели все без мест, как это отмечено о крестинном столе царевича Ивана Мих. Вообще на Царицыной половине соблюдался тот же обычный порядок обрядов по случаю родин и крестин, как и у государя, конечно без особой торжественности.[12] ——— После рождения во плоти с благочестивою заботливостию совершалось рождение во Святом Духе, именуемое крещением. «После того, повествует Котошихин, бывают у царя крестины, в который день ни прилучится, смотря по младенцову здоровью. А крестит того младенца патриарх, а восприемник бывает первого Троице-Сергиева монастыря келарь старец, а кума царевна-сестра или свойственная царю и царице». Царь Михаил Фед. крестил своих детей по старому преданию в Чудовом монастыре, чему следовал вначале и царь Алексей Мих., потом не однажды отменявший этот обычай и крестивший в 1654 г. царевича Алексея Ал., в 1657 г. царевну Софью Ал., в 1674 г. царевну Феодору — в Успенском соборе, а царевну Екатерину Ал. в 1658 г., царевну Марью Ал. в 1660 г., царевича Феодора Алексеевича в 1661 г., царевну Феодосию Ал. — в церкви Вмч. Екатерины, что у царицы на Сенях. Царевич Петр Ал. был крещен по старому обычаю в Чудовом монастыре. Крестил и погружал в святую купель обыкновенно государев духовник, Благовещенский протопоп. Но бывали случаи, когда крещение совершал сам патриарх. В 1630 г. царевну Анну Мих. крестил в Чудове патриарх Филарет Никитич; в 1648 г. царевича Дмитрия Ал. крестил в Чудове патриарх Иосиф; в 1654 г. царевича Алексея Алексеевича крестил в Успенском соборе патриарх Никон; в 1674 г. царевну Феодору крестил в Успенском соборе патриарх Иоаким. По какому благочестивому поводу восприемниками бывали лица иноческого чина, неизвестно. При царе Михаиле восприемником его детей был Троицкий келарь Александр Булатников. При царе Алексее Мих. царевича Дмитрия воспринимал Троицкий же архимандрит Андриян, а царевну Феодосию воспринимал Чудовской архимандрит Павел. Но у царевича Петра Алексеевича восприемником был уже царевич Федор Алексеевич, которому в это время было всего 11 лет. Потом царевич Федор воспринимал и новорожденную царевну Феодору в 1674 г. Восприемницами бывали вначале родные царя или царицы, а потом при царе Алексее Мих. постоянно воспринимала его детей царевна Ирина Мих. — Самое царевну Ирину в 1627 г. воспринимала мать царицы Евдокии, жена Лукьяна Степ. Стрешнева, Анна Константиновна. Царя Алексея Мих. воспринимала его бабушка-тетка Ирина Никитична Романова, сестра патриарха Филарета. На руках восприемницы в каптане (род кареты) младенца перевозили к крещенью в Чудов монастырь. Каптану сопровождали с правой стороны боярин Фед. Ив. Шереметев, с левой — отец царицы Л. Ст. Стрешнев. За каптаною следовали 30 боярынь и дворяне большие, т. е. старейшие, 9 чел., и другие дворяне, всего 50 чел. При крещении царевича Ивана Мих. московских дворян было 40 человек. Путь к монастырю кропил св. водою священник от Рождества Богородицы, что у царицы на Сенях. Обратный поезд следовал в том же порядке. Так это происходило при крещении царевичей, в 1629 г. Алексея Мих. и в 1633 г. царевича Ивана Мих. Первый был крещен спустя 12 дней по рождении, второй спустя 16 [13] дней. Крещение происходило в Чудовском храме у Алексея Чудотворца в трапезе, в присутствии самого государя и патриарха. В тот же день справлялся и крестинный стол несколько с меньшею обстановкою торжественности против родинного стола, который, как упомянуто, почти всегда давался в Грановитой палате, а крестинный стол бывал или в Золотой палате, или же в Столовой избе, и только при крещении царевичей Алексея Ал., Федора Ал. и Петра Ал. этот стол был дан также в Грановитой палате. Более подробностей [14] о родинах и крестинах в царском быту сохранилось по случаю рождения в 1674 г. царевны Феодоры Алексеевны, прожившей всего 4 года († 1678 г.). В пополнение предыдущих свидетельств, большею частию отрывочных, приводим рассказ об этих событиях более полный. — Царевна родилась 4 сентября. По какому-то случаю родинный стол справлялся спустя почти месяц, 1 октября, по обычному порядку в Грановитой палате, где за столом присутствовали патриарх, 4 митрополита, 3 архиепископа, 2 епископа, архимандриты, игумены и духовник государя Андрей Савинович. Отдельно от духовного чина сидели царевичи Сибирский и Касимовский, бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки и ближние люди, а ели все без мест. Стол продолжался до 5-го часа ночи, т. е. до десятого по нашему счету. За этим столом, как и за крестинным, первенствующее место между различными кушаньями занимали сладкие коврижки и сладкие взвары, которые поэтому рассылались даже и всем почему-либо не присутствовавшим на обеде, с прибавкою кубков, т. е. вин в кубках, и застольных еств. В тот же день был стол и у царицы в ее Золотой палате, за которым обедали: грузинская царица, жёны Сибирского и двух Касимовских царевичей, жены бояр, 10 чел.; жёны окольничих, 4 чел.; жена думного дворянина, жёны ближних людей, 14 чел.; стольничьи жёны, 7 чел. — У стола самой царицы, кроме двух дворовых боярынь, стояли и принимали ествы и ставили перед нее Великую Государыню ее отец, боярин Кирилло Полуектович Нарышкин да окольничий Артемон Сергеевич Матвеев. А которых боярынь не было у стола, и тем по указу царицы были посланы звары и коврижки, кубки и ествы. То же самое было послано от стола мамам, верховым боярыням и казначеям. Раньше того, перед самым обедом, в Золотой Царицыной палате собрались патриарх и все духовные власти, начиная от митрополитов и оканчивая игуменами, принесшие по старозаветному чину на благословение новорожденной св. иконы, а вместе с иконами и обычные подношения, различные дары, как то: золотые (монета), кубки серебряные и иные сосуды дорогие, аксамиты, бархаты, отласы, объяри, участки (куски тканей) золотые, серебряные и гладкие и неотменные соболи добрые. По какому-то случаю патриарх прибыл во дворец со внутреннего двора. Для особой почести государь встретил его на Постельном крыльце на нижнем рундуке (помосте). В палате патриарх поднес новорожденной золотой крест с жемчугом и с каменьем да 100 золотых. Государь и царица крест у патриарха и благословенные иконы у властей приняли, а патриаршие золотые и властелинские различные дары пожаловали возвратили всем, кто что приносил. После духовенства с подношением были в палате царевичи, бояре, окольничие, думные и ближние люди, а также гости, сотские гостинной и суконной сотен и сотские черных слобод, вообще слободские торговые и из городов посадские люди. Точно так же государь принял дары и тут же пожаловал их обратно всем, кто приносил. Все эти посадские лица также обедали за родинным столом. Вместо дьяков, как бывало при царе Михаиле, теперь обедали полковники солдатских полков и головы стрелецкие всех Приказов. Октября 4,[15] в воскресенье до обедни совершилось крещение царевны в Успенском соборе. Крестил сам патриарх Иоаким. Звать патриарха крестить царевну приходил к нему сам государь. Он же назначил и час, когда быть действу, именно как ударить 2 часа дня (в 7 часов утра), тогда повелел и благовестить в Успенский колокол. В соборе сам государь уряжал особое место для крещения, отделив запонами (завесами) соборную местность у Царицына места, т. е. со стороны северных дверей собора. Перед царскими дверьми, под большим паникадилом, были поставлены два приступа; на них постлано червчатое сукно и поставлена купель, в которую налили студеной и теплой воды и покрыли тафтою. Вне собора перед западными дверьми поставили налой с книгою требником. Здесь патриарх ожидал новорожденного младенца, которого вскоре и принесли его восприемники, царевич Федор Ал. и царевна Ирина Мих. Благословив их, патриарх начал читать по требнику отрицательные молитвы, после чего святейший вошел в собор, а за ним восприемники внесли в храм и младенца и остановились близ купели. По совершении крещения восприемники, царевич и царевна, приняли младенца от купели вместе оба на свои руки. Затем восприемники поднесли патриарху 14 аршин полотна, а сказали святейшему, что «так де ведется». Во время совершения действа из собора были удалены все посторонние лица и духовенство, и певчие, и люди царского синклита. Оставались только патриарший ризничий да в алтаре соборный протопоп. Но присутствовал сам государь в сопровождении своего тестя, боярина Кирилла Полуектовича Нарышкина. После того началась литургия в сослужении духовных властей, которых с патриархом было 5 митрополитов, 3 архиепископа, 2 епископа, Чудовской архимандрит и духовник государя. По окончании служения патриарх со властьми ходили во дворец, где государь жаловал им за крещенье на этот раз весьма богатое даянье: патриарху 1500 золотых, митрополитам по 300 золотых, архиепископам по 200, епископам по 100 золотых, Чудовскому архимандриту 80 руб., духовнику 100 p.; соборянам, протопопу 50 p., протодьякону 40 p., ключарю 30 p., другому 30 p., священникам и дьяконам против их оклада. Крестинного стола в этот день по какому-то случаю не было. Бояр, окольничих, думных дворян и ближних людей государь жаловал только водкою, конечно, с сахарными пряничными закусками. Между тем еще раньше этого государь повелел устроить для своей государевой потехи именно к этому дню, к 4 октября, особое место для трубачей, накрыщиков, сурначей, литаврщиков и набатчиков, т. е. для всего собрания тогдашней Музыки. Октября 3 этой Музыке был смотр и на смотру сказано всем, чтобы они были готовы октября в 4 день. Но затея почему-то не состоялась. Октября 3 приехали было к крестинному столу и со святынею Троице-Сергиева монастыря архимандрит и келарь, но было им указано ехать назад к себе в монастырь. Потом октября 6 государь выехал в село Соколово (по другому свидетельству — в Коломенское) и возвратился в Москву за час до вечера 7 октября. На другой день, 8 октября, был справлен и крестинный стол в Столовой, на котором присутствовали те же лица из духовенства, 2 боярина, окольничий, думный дворянин, головы и полуголовы стрелецкие и гости с именитым человеком Строгановым во главе. После стола, прежде угощения овощами, были патриарху царские дары за литургию, а за крещение другие. Кроме того, государь сам своими руками поднес святейшему алтабас полосат золот и серебрен по рудожелтой земле на саккос для царевны Феодоры. Затем подали овощи и потом были заздравные чаши за государя и за патриарха. В тот же день крестинный стол был справлен и у царицы в Передней ее хором. Подобно родинному столу, и здесь присутствовали те же лица женского пола от боярства и других чинов. ——— Необычною святостию сопровождалось крещение младенца — Ивана Грозного, несомненно в том убеждении, что это был благодатный плод чрева, столько и давно желанный не одним отцом, великим князем Василием Ивановичем, но и всем множеством народа от верхних и до нижних его слоев, так как богодарованный младенец являлся наследником царства, остававшегося долгое время без коренного наследства. Всенародная радость этому рождению была неизреченная. Крещение младенца было совершено 4 сентября 1530 г. в десятый день по рождении [16] в Троицком монастыре у мощей Преп. Сергия, святого заступника и покровителя московских государей. Священнодействовал игумен монастыря Иоасаф, впоследствии возведенный в сан митрополита. Восприемниками от святой купели были состарившиеся в добродетелях молитвенники Даниил Переяславский и столетний старец Касьян, прозванием Босой, от юных лет постничеством жесточайшим удручавший себя, ходивший и зимою в одних сандалейцах лычных и в одной власянице вместо свитки и мантий, но ничем не был вредим от зельной студени (мороза). Его как младенища привезли к действу и два инока поддерживали у действа крещения. Третий старец был от Троицкого монастыря, Иов Курцов.[17] Таковы были святые люди, приемники, крестные отцы знаменитого младенца. Когда они приняли его от купели, игумен внес его в алтарь царскими дверьми и знамена его у святого престола, потом у местных икон, у св. Троицы и у образа Богородицы. Затем сам царь [великий князь] взял новопросвещенное чадо и положил его в честную раку на мощи св. Сергия, со многими слезами моляся и глаголя благодарственные глаголы. Окончив святое действо, государь тотчас отправил младенца в Москву к любимой его матери, а сам в обители братию учреди и напита, с нею же и сам изволил вкусити и потом также возвратился в Москву (Книга Степенная... ч. II, М., 1775, с. 206—208).[18] Первое, что требовалось для новорожденного младенца, кроме очистительной молитвы и наречения имени, это — благословение его крестом от родителей и от других ближайших членов царской семьи. Обыкновенно каждый из них приносил новорожденному в благословение золотой крест, более или менее богато украшенный драгоценными каменьями и жемчугом и, главное, неотменно со св. мощами и различными святыми достопамятностями от святых мест. Особенно такими достопамятностями отличался крест, которым благословил новорожденную царевну Ирину Мих. ее дед патриарх Филарет Никитич: Крест золот с мощми, на нем Распятие Господне литое на кресте в гнездах 4 яхонта лазоревы да изумруд да три бирюски по сторонам, у креста на спнях [19] 4 зерна гурмыцких около креста обнизано жемчюгом середним, а назади у креста подпись: камень горы Синайские, древо Мосеева жезла, земля иердан реки, млеко Пречистыя Богородицы, камень гроба Господня, камень Голгофы горы, иде же Христос распяся, камень идеже преставися Пречистая Богородица, камень святого Сиона, идеже вечеря Господь со ученики, камень горы, идеже Господь постися; камень горы Фафорской, камень Селуямской купели, камень идеже Господь на осля вседе, камень горы идеже Господь пребысть, камень на нем же ангел Господень седе у гроба Господня, камень горы елеонские, мощи святого Иванна Предтечи, камень идеже обретены быша мощи святого апостола Кондрата, мощи мученика Анфима, камень идеже побиен мученик Стефан, мощи мученика Права, мощи мученика Артемия, мощи мученицы Крестины, мощи мученицы Порасковгеи».[20] В других крестах чаще всего обозначаются святыни: Животворящее Древо и Млеко Пресвятыя Богородицы.[21] Родитель царевны, царь Михаил Фед. благословил ее менее содержательным крестом, в котором первое место занимало Животворящее Древо и за ним 6 частиц мощей. Бабушка царевны, Великая инока Марфа Ив. благословила внуку золотым крестом, в котором первое место занимало Млеко Богородицы, а потом также 6 частиц св. мощей. Родительница царевны, царица Евдокея Лукьяновна, вместо креста, благословила новорожденную золотою панагиею, сняв со своего мониста, которая описана следующим образом: «понагея золота на четыре углы в ней яхонт лазорев, на яхонте резь Спасов образ Вседержителя, по полям 2 яхонта червчаты да два изумруда; на переди на главе резь херувим, а на другой стороне резь великомученик Дмитрей, навожено чернью; под главою в закрепке по концом два зерна гурмыцких».[22] В 1628 г. на родинах (17 апреля) царевны Пелагеи государь-отец благословил ее крестом, в котором кроме 8 частиц св. мощей находилась святыня — камень столпа Христова, а в числе мощей — мощи и тело Варвары Христовы мученицы. Дед-патриарх благословил крестом, где находилась святыня: камень горы Голгофы, где изошла кровь Христова; камень Неопалимыя Купины; камень Вефлиомского вертепа, где Христос родися; камень трапезы Аврамли; часть древа дуба Мамврийского и 4 частицы мощей.