Забелин Иван Егорович / Домашний быт русских царей (21)

При множестве искусственных украшений не было отменено и старое украшение вербы съедобными «чиновными» овощами, т. е. какие требовались по установленному чину Действа. Их количество было значительно увеличено. Изюму кафимского потребовалось уже не 13 ф., а целый пуд; орехов грецких употреблено 1000; яблоков 1400 штук, в том числе мелких 800. Нанизывали овощи и скрепляли ветви уже не простыми нитями, а шелковыми шнурками. Вербное дерево сверх того было украшено «пучковою» вербою, т. е. отдельными сучками-деревцами, убранными также листьями, звездами и овощами, которая раздавалась потом властям и царскому синклиту, а наилучшие пучки отсылались в Верх к государю. Все устройство вербы в 1672 г. при польских послах стоило для патриаршей казны 476 руб. с лишком. Изготовленную вербу по-прежнему рабочие заблаговременно отвозили на себе к Лобному месту, где по Спасскому мосту были поставлены и другие шесть верб, по три с каждой стороны, на особых подставах, обитых зеленым сукном. В 1674 г. при шведских послах и иных земель резидентах верба украсилась еще с большею затейливостью и роскошью. Всеми работами руководил тот же дворцовый живописец Ив. Безмин. Иноземка Катерина Иванова при помощи своего зятя Петра Балтуса изготовила: цвет санной круглый большой на железных прутах, 8 р.; 10 цветов санных же на железных прутах, которые поставлены были около вербы на санях, на перилах, а иные у вербных возников (лошадей) на головах, 40 р.; цветов тюльпанов, рож, солничников, гвоздиков, нарцысов и птиц 32 дюжины, да овощей (восковых) помаранцов, лимонов, дуль, яблок, груш, слив 56 ½ дюжин, по 30 алт. за дюжину, 224 места вишен, 42 грезна (гроздия) виноградных тремя цветы виды и 15 тысяч зеленых листов, всего на 166 р. с лишком. Но этого было недостаточно или мастерица не могла всего изготовить, а потому было заказано другому немцу Еремею Иванову 12 дюжин цветов, 28 дюжин овощей, 200 вишен, 15 тысяч листов по цене меньшей против мастерицы, потому что его дело все было хуже, чем дело искусной цветочницы. Подобным образом верба украшалась до конца XVII ст. с бóльшими или меньшими расходами, смотря по обстоятельствам. Дорогие цветочные изделия обыкновенно сохранялись на следующий год, другие возобновлялись к новой вербе. Постоянным делателем этих предметов оставался до конца столетия немец Петр Балтус. Если санная верба устраивалась иногда и с меньшим богатством, зато «пучковая» верба, в том же роде, как и санная, состоявшая из небольшого деревца и назначаемая к подношению во дворец во все комнаты, т. е. каждой особе царского семейства, всегда украшалась с особою нарядностью из листьев, цветов, восковых плодов, а так и из разных съедобных овощей. В последние годы XVII ст. таких верб подавалось во дворец 16.[25] В то время как государь и патриарх выходили из Покровского собора, кресты и образы, по благословению патриарха, возвращались в Успенский собор. Вошед на Лобное место, патриарх подносил государю сначала ваию [26] и потом вербу, простые ветви, у которых черенки были обшиты бархатом. Такие же ваии и вербы патриарх раздавал духовным и светским властям; младшим государевым чинам и народу раздавали митрополиты одну только вербу. «И по раздаянии архидьякон, обратясь на запад, чтет Евангелие к патриарху прямо, и как дойдет до речи: «и посла два от ученик», в то время соборный протопоп с ключарем подходят к патриарху, который благословляет их, вместо дву учеников, по осля идти, и произносит приличный евангельский текст. «Протопоп с ключарем, приняв благословение, пойдут по осля ко уготованному месту, идеже привязана, и пришед, отрешают е; причем боярин патриарший глаголет: что отрешаете осля сие? И ученицы глаголют: Господь требует. И поведут ученицы осля с обе стороны под устцо, и приведут к патриарху к Лобному месту, а патриарши дьяки за ослятем несут сукна, красное да зеленое, и ковер».[27] Потом протопоп и ключарь покрывали осля красным сукном с головы, зеленым позади; а ковер полагали на седалище. По совершении Действа на Лобном месте патриарх, приняв в одну руку Евангелие, а в другую крест, благословлял государя и садился на осля. Шествие, как и прежде, открывалось государевыми младшими чинами, сначала дьяками, потом шли дворяне, стряпчие, стольники по три человека в ряд с ваиями. Все они были в богатых золотных кафтанах, почему и назывались в подобных церемониях золотчиками. За ними везли нарядную вербу. На санях, под деревом, за перилами стояли и пели стихеры цветоносию патриарши певчие поддьяки меньших станиц — мальчики лет двенадцати, в белых одеждах. За вербою следовало духовенство с иконами; потом шли ближние люди, думные дьяки и окольничие в великолепной одежде, с ваиями; далее, государь в большом царском наряде, поддерживаемый под руки ближними людьми, вел осля за конец повода. Средину повода держал и вел осля за государем один из первостепенных бояр. Кроме того, осля вели под устцо два дьяка, государев и патриарший, и патриарший конюший старец. Впереди государя стольники и ближние люди несли: 1) царский жезл, 2) государеву вербу, 3) государеву свечу, 4) царское полотенце (платок). По обе стороны царя шли бояре, окольничие и думные дворяне с ваиями. Патриарх во время шествия осенял народ крестом. За ним шли духовные власти в богатейшем облачении; а подле осляти находились, для оберегания патриарха, его боярин и дьяки. Шествие заключали гости. Во время двоецарствия, в первый год, 1683, осля под патриархом вел и на Действе был один одиннадцатилетний царь Петр Алексеевич. В последующие годы осля водили оба царя включительно до 1693 года, после которого уже не встречается свидетельств о таком шествии. В 1697—1700 гг. в разрядных записях отмечено только, что этого крестного хода и Действа Ваий, против прежнего обыкновения, не было. По всему пути во время этого шествия дети стрельцов, мальчики от 10 до 15 лет, постилали пред государем и патриархом сукна разных цветов, преимущественно красные и зеленые. Сукна были сшиты кусками, по 6 арш. в длину и по 4 арш. в ширину; у каждого куска детей было по шести человек, по три с каждой стороны. Когда одни из них расстилали эти сукна, другие по сукну стлали суконные же однорядки и кафтаны также ярких цветов, красные, зеленые, голубые и т. п. Число стрелецких детей, участвовавших в обряде, не всегда было одинаково и увеличивалось или уменьшалось, смотря по обстоятельствам. Разумеется, великолепие в обстановке обряда более всего зависело от состояния погоды. При царе Михаиле Федоровиче, когда вообще в обрядах было менее пышности, число детей простиралось от 50 до 100. При царе Алексее Михайловиче оно доходило до 800, а при царе Федоре до 1000 человек, из которых 800 стлали сукна, а 200 кафтаны. Все они получали за свой труд в награду те же сукна и кафтаны, которыми устилали путь, но чаще случалось, что им выдавали деньгами по две гривны или по осьми алтын человеку.[28] Таким образом тихо и торжественно шествие вступало в Спасские ворота. В это время начинался общий звон, как в Кремле, так и по всем московским церквам, и продолжался до вступления царя и патриарха в Успенский собор. Церемония останавливалась у западных врат собора, нарядную же вербу ставили у южных дверей. В соборе протодьякон дочитывал Евангелие, после чего патриарх принимал у государя ваию и благословлял его, потом целовал его в десницу; государь, приняв благословение, целовал патриарха в мышцу. Совершив святое действо, царь шествовал во дворец и слушал там в одной из верховых церквей литургию. Между тем патриарх служил литургию в соборе, и по отпуске шествовал к нарядной вербе, говорил над нею обычную молитву и благословлял. После этого ключари отсекали от вербы сук и относили его в алтарь: потом обрезывали ветви и часть их посылали, на серебряных блюдах, в Верх, то есть во дворец к государю, а другую раздавали духовным властям и боярам. Остатки вербы и все украшения саней отдавались стрельцам и народу. Так разделяли вербу, еще не имевшую богатых и затейливых украшений. Преукрашенная верба состояла, как упомянуто, из дерева или особых пучков или суков, представлявших малые деревца, украшенные во всем подобно основному или как его называли санному дереву. Эти то пучковые вербы и снимались с дерева, как его ветви, для посылки во дворец и для раздачи властям. Все остальные блестящие украшения дерева и саней подвергались общему расхищению со стороны стрельцов и простого народа. Так, в 1672 г. после обедни вербу стрельцы изломали всё и листы и цветы и плоды и съедобные овощи расхватали и на санях сукно ободрали. В 1689 г. точно так же эта верба была разнесена стрельцами, «якоже им обычай». Во дворце к тому же дню Цветоносия всегда изготовлялись особые так сказать домашние нарядные роскошно испещренные вербы для государя, царицы и детей. Их утверждали также в маленьких санках, обитых червчатым атласом с золотным галуном или, для детей, в станках на колесах. Так, в 1693 г. марта 20 в хоромы царевичу Алексею Петровичу окольничий Ив. Юр. Леонтьев приказал сделать к неделе Ваия нарядную вербу, против прошлого году, и утвердить на станке, а к станку подделать колесы железные: к той вербе сделано листов зеленых 2000, в том числе 500 листов с одну сторону позолочены, а другие 500 также с одной стороны посеребрены; из ярого воску вощаных фигур сделано: яблок 10 больших, 30 средних, 50 меньших, дуль больших 10, груш средних и малых 40, слив 30, лимонов больших, средних и малых 30, птичек 20, да цветов бумажных 20; сверх того куплено в яблочном ряду 10 яблок отборных наливу, 10 яблок скруту, да в овощном ряду фунт с четвертью смоквей, изюму, винных ягод отборных по 2 ф., рожков полфунта, орехов грецких сто. — 5 апреля верба была подана в хоромы. Подобные вербы наряжались каждый год и подавались во все хоромы. В этом отношении наша древняя верба соответствовала теперешней рождественской елке. В XVI и в начале XVII ст. обряд шествия на осляти совершался несколько иначе. По словам иностранцев (Олеария и др.) и по свидетельству Сказания действенных чинов Успенского собора (1627 г.) [29] шествие на осляти начиналось из Успенского собора и потом возвращалось в Кремль в том же порядке. Точно так шествие на осляти совершалось в начале XVI ст. и в Новгороде «от Софии Премудрости Божией до Иерусалима, також и назад». Мы видели, что во второй половине XVII ст. в Москве на Лобное место совершался только крестный ход, и оттуда уже патриарх ехал на осляти в Успенский собор. Иногда государь не выходил на действо: в таком случае осля под патриархом вел один из знатнейших бояр, которому после государь за это жаловал портище дорогой материи на кафтан. Обряд шествия на осляти распространен был в России и по другим городам, где лицо патриарха заступал архиерей, а лицо царя — воевода. Впоследствии шествие на осляти в городах было отменено соборным определением 1678 г., допустившим, взамен хода, только молебствие и освящение ваий или вербы пред иконою Входа Господня в Иерусалим, которую выносили для этого на уготованное место.[30] С упразднением патриаршества и еще раньше, как упомянуто выше, шествие на осляти было оставлено и в самой Москве. Так как этот праздник был собственно церковный, патриарший, а не государственный или царский, то и праздничный стол в это время бывал только у патриарха, обыкновенно в Крестовой палате. Кроме духовенства, митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов и протопопов, к этому столу приглашались бояре, окольничие, думный дьяк, ведший осля; головы и полуголовы московских стрельцов, бывших во время шествия на «стойке» или параде. Столовые обряды у патриарха были те же, что и у государя. По обыкновению, устраивали три поставца с винами и медами: патриарший, за которым сидел, то есть распоряжался угощением, стольник патриарха; боярский и властелинский, за которыми сидели патриаршие разрядные дьяки. Есть ставили перед патриарха и чашничали его стольники под заведованием крайчего; а перед бояр и перед властей есть ставили и чашничали патриаршие боярские дети, по списку. По окончании стола совершались заздравные чаши государева и патриаршая. Потом патриарх благословлял иконами боярина и дьяка, которые вели осля, и дарил их серебряными кубками, бархатом, атласом, камкою и соболями. Дьяк получал обыкновенно вполовину против боярина. После стола патриарх посылал к государю и ко всему царскому семейству со столами, то есть с полным количеством кушаний, составлявших обед. Патриаршие стольники, под распоряжением патриаршего боярина и разрядного дьяка, несли к государю кубки с винами и различные ествы. Царь, приказав принять эти столы, жаловал боярину две подачи с кубками, а дьяку подачу и достокан (стакан) романеи. Патриарх посылал также со своими боярскими детьми подачи с кубками ко всем светским и духовным властям, которые были в ходу. Всех стрелецких детей, которые стлали путь, патриарх приказывал также кормить и поить доволи (довольно, вволю) и жаловал им из своей казны по две гривны каждому. ——— Пред наступлением Светлого дня государь снова посещал тюрьмы и богадельни, раздавал везде щедрою рукою милостыню нищим и заключенным, освобождал преступников, выкупал неимущих. В среду Страстной недели царь выходил в Успенский собор к «прощению». В тот же день в полночь государь совершал обычный выход для «милостинной раздачи». Приведем опять современную записку о выходе царя Алексея Михайловича. «В 1665 году марта в 22 числе на Страстной неделе в среду в 6 часу ночи (в первом пополуночи) великий государь... изволил идти к митрополитам к Павлу Сарскому и Подонскому, к Паисию Гаскому, к Феодосию Сербскому, да в Чудов монастырь, и жаловал своим государевым жалованьем из своих государских рук милостыню: митрополитам по сту рублев, чудовскому архимандриту Иоакиму 10 рублев. А у митрополитов и в Чудовом монастыре быв, изволил великий государь идти на Земской двор и в больницу к расслабленному, что на дворе у священника Никиты, и на Аглинский и на Тюремный дворы и жаловал своим государевым жалованьем милостынею ж из своих государских рук, а роздано: на Земском дворе 170 челов. по полтине; священнику Никите 70 р., сыну его 5 р. У нево ж священника Никиты нищим и кажненным 30 р. На Аглинском дворе 170 ч., всего 104 р. 16 алт. 4 д.; на Тюремном дворе 673 ч., всего 410 р. 16 алт. 4 д. Да великий же государь жаловал из своих государских рук, идучи от Земского и от Аглинского и от Тюремного дворов, бесщотно; да в тож время у Спасских ворот в застенке раздавал полковник и голова московских стрельцов Артемон Матвеев нищим же, всего роздано бесщотно 367 р. с полтиною». В то же время роздано было и всем стрельцам, которые сопровождали государя и которые стояли на карауле во дворце, по Кремлю и по Китаю-городу, всего 713 человекам, по полтине каждому. Всего роздано было в этот выход 1812 рублей. Такие же выходы совершались в великую пятницу и в субботу. Англичанин Коллинс говорит, что «ежегодно в великую пятницу царь посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает нескольких преступников». В эти же дни государь обходил для прощения и некоторые монастыри, особенно кремлевские; в Вознесенский и в собор Архангельский он всегда заходил проститься у гробов. В субботу после литургии патриарх присылал государю из собора освященные укруги хлеба или целый хлеб и вина фряжские. ——— В навечерии Светлого дня государь слушал полунощницу в Комнате. Со времен царя Алексея Михайловича покоевые палаты государя находились в Теремном дворце; там была и Комната, известная ныне под именем «престольной». По окончании полунощницы в этой Комнате совершался обряд царского лицезрения, который заключался в том, что все высшие дворовые и служилые чины и некоторые чиновники меньших разрядов, по особому благоволению государя, входили в Комнату, чтоб «видеть его великого государя пресветлые очи». Бояре, окольничие и все другие сановники и служилые люди должны были непременно явиться в это время во дворец и сопровождать государя к утрене, а потом к обедне. В числе обвинений на известного князя Хворостинина было и то, что он «к государю на праздник Светлого Воскресенья не поехал, и к заутрени и к обедни не пошол». Но не все только удостаивались милости видеть пресветлые очи государя в Комнате. Туда в это время имели свободный вход, кроме людей ближних или комнатных, бояре и окольничие «не комнатные», думные дворяне, думные дьяки. Чиновники меньших разрядов допускались по особенному соизволению царя, по выбору, и входили в Комнату по распоряжению одного из ближних людей, обыкновенно стольника, который в то время стоял в Комнате у крюка и впускал их по списку, по два человека. Все остальные чиновники вовсе не допускались в Комнату. Стольники с головы, то есть начиная со старшего по служебному списку, государские очи видели и били челом уж на выходе, в сенях перед Переднею (в нынешней трапезной). Все младшие стольники и стряпчие, которые были в золотных кафтанах, били челом государю перед сеньми, на Золотом крыльце и на площади, что перед церковью Всемилостивого Спаса (что за Золотою Решеткою); а у которых золотных кафтанов не было, те дожидались царского выхода на Постельном и на Красном крыльце. Во все места, а особенно в близкие к покоям государя, чиновники допускались по особому пожалованью, которое соответствовало награде за службу. В 1656 г. таким образом были пожалованы за взятье немецкого города Кукуноса рейтарский полковник Веденихт Змеев и голова стрелецкий Ив. Нелидов, которым государь «велел свои очи видеть по праздникам за переградою», на Постельном крыльце. В то время как бояре и прочие чины входили в Комнату, государь сидел в креслах в становом шелковом кафтане, надетом поверх зипуна. Перед ним спальники держали весь наряд, который назначался для выхода к утрене, то есть опашень, кафтан становой, зипун, ожерелье стоячее (воротник), шапку горлатную и колпак, посох индейской (черного дерева). Каждый из входивших в Комнату, узрев пресветлые очи государя, бил челом, то есть кланялся пред ним в землю, и, отдав челобитье, возвращался на свое место. Обряд царского лицезрения оканчивался выходом государя к утрене, всегда в Успенский собор. Государя окружали бояре и окольничие в золотах и в горлатных шапках; перед ним шли стольники, стряпчие, дворяне, дьяки в золотах же и в шапках горлатных. Сам государь также был в золотном опашне с жемчужною нашивкою с каменьями и в горлатной шапке. Все чиновники, которые стояли в сенях и на крыльцах, ударив государю челом, шли до собора впереди, разделясь по три человека в ряд. У собора они останавливались по обе стороны пути, у западных дверей, в решетках, нарочно для того устроенных; а потом, когда государь с высшими чинами проходил в собор, переходили к северным дверям, где и ожидали царского «пришествия — в собор со крестами». Во всю заутреню государь стоял не на своем царском месте, а у правого заднего столпа против патриарха на особом триступенном рундучке, который именовался подножием и был обит червчатым бархатом. После крестного хода вокруг собора государь входил в храм и становился на своем месте у столпа; за ним входили все высшие чины и те из низших, которые были в золотных кафтанах. «А у которых золотных кафтанов не было и те в соборную церковь никто не входили; и для того у церковных дверей поставлены были подполковники стрелецкие, чтоб никаков человек без золотных кафтанов и иных чинов и боярские люди с яицы в церковь не входили, чтоб от того в церкви смятения не было». Таким образом, золотной кафтан в этих случаях принимал значение нынешнего мундира. Без него нельзя было участвовать ни в одном из больших торжеств, ни в одной церемонии, где требовалось особенное великолепие, пышная, блестящая обстановка. Во время заутрени, после хвалитных стихер, государь, по обычаю, прикладывался к евангелию и образам и «творил целование во уста» с патриархом и властями, то есть митрополитами, архиепископами и епископами, а архимандритов, игуменов и протопопа успенского с собором жаловал к руке, причем тем и другим жаловал также красные яица. Бояре, окольничие и все, которые были в соборе, также прикладывались к святыне, подходили к патриарху, целовали его руку и получали либо золоченые, либо красные яица — высшие по три, средние по два, а младшие по одному. Приложившись к иконам и похристосовавшись с духовенством, государь шествовал на свое царское место у южных дверей собора, на котором жаловал к руке и раздавал яица боярам, окольничим, думным дворянам и думным дьякам, крайчему, ближним и приказным людям, стольникам, стряпчим и дворянам московским. При раздаче и приеме яиц находились: приносчик, стольник из ближних людей и десять человек жильцов, которые назывались подносчиками и получали от государя за эту временную обязанность по 10 рублей каждый. Яица государь раздавал гусиные, куриные и деревянные точеные, по три, по два и по одному, смотря по знатности лиц. Эти яйца были расписаны по золоту яркими красками в узор, или цветными травами, «а в травах птицы и звери и люди». Приготовлением таких яиц занимались токари, иконописцы и травщики Оружейной палаты и нередко монахи Троице-Сергиева монастыря. Яица подносились в деревянных блюдах и чашах, обитых серебряною золоченою басмою или бархатом. Бояре и прочие чиновники подходили к царской руке по чину, то есть сообразно степеням той чиновной лестницы, на которой они стояли в родовом и служебном порядке. И чтоб не произошло какого замешательства, нарушения чьей-либо чести, разрядный дьяк приготовлял заранее длинный список всех лиц, которые должны были поздравлять в это время государя, и по этому списку распределял и самый церемониал поздравления. От заутрени из Успенского собора государь шествовал прежде в собор Архангельский, где, соблюдая древний обычай, прикладывался к иконам и св. мощам и христосовался с родителями, то есть поклонялся их гробам. Протопопа же с братиею жаловал к руке и яицами. Из Архангельского собора царь шел в Благовещенский, в котором также прикладывался к образам и мощам. Благовещенский протопоп, как известно, всегда был царским духовником: государь в это время жаловал своего духовника яицами и целовался с ним во уста, а ключарей, священников и весь собор жаловал к руке и яицами. В это время государь посещал иногда монастыри Вознесенский и Чудов и подворья Троицкое и Кирилловское, в которых жаловал к руке и яицами: в Чудове — архимандрита с братиею, в Вознесенском — игуменью с сестрами: а на подворьях — монастырских строителей. Посещение монастырей и подворьев — после заутрени случалось довольно редко; большею частью это происходило на второй день праздника. В Вознесенском монастыре государь так же, как и в Архангельском соборе, поклонялся гробам «родителей», т. е. вообще сродников и предков. Как в соборы, так и в монастыри и на подворья царь ходил в сопровождении всего того чина, который окружал его во время утрени. Из Благовещенского собора государь шел прямо в Верх, то есть во дворец, и жаловал там, в Столовой или Передней, к руке и яицами бояр и других сановников, которые были оставлены во дворце для береженья, то есть охранения царского семейства и дворца, на время государева выхода к утрене. Здесь же поздравляли государя, целовали его руку и получали яица и те сановники, которым, за старостью и болезнью, нельзя было слушать утреню в соборе, а также постельничий, стряпчий с ключом, царицыны стольники и дьяки мастерских государевых палат. Потом в Золотой, а иногда в Столовой, царь принимал патриарха и властей, приходивших славить Христа и поздравлять; отсюда с патриархом и властями, в сопровождении бояр, окольничих и прочих чинов он шествовал к царице, которая и принимала их в своей Золотой палате, окруженная мамами, дворовыми и приезжими боярынями. Государь христосовался с нею, патриарх и власти духовные благословляли царицу иконами и целовали у ней руку. Чины светские, ударив челом, также целовали ее руку. В это время обе руки государыни поддерживали боярыни из близких родственниц. Поздравление царицы происходило иногда и после ранней обедни. Раннюю обедню государь слушал большею частию в одной из дворцовых церквей, вместе с семейством, с царицею и детьми. К поздней государь выходил обыкновенно в Успенский собор, в большом царском наряде, то есть во всех регалиях. Его окружал тот же чин бояр и других сановников; под руки вели ближние бояре. Впереди, как и на выходе к утрене, шли стольники, стряпчие, дворяне и дьяки, «построясь по три человека в ряд»; но в это время они уже не останавливались у дверей, а входили прямо в собор. С царскою стряпнею в это время бывало до 30 человек стряпчих, одетых в богатейшие золотные кафтаны. По окончании обедни, когда патриарх разоблачался, государь прикладывался к св. иконам и к св. мощам чудотворцев, что совершал потом и патриарх и становился у своего патриаршего места. Тогда государевы стольники подносили к нему пасху рушаную (разрезанную на части) да и яйца. Патриарх благословлял государя царя пасхою и яичком и сам кушал вместе с государем и потом подавал боярам и властям и священникам. Пришед от обедни, государь в покоях царицы жаловал к руке и раздавал крашеные яица мамам, верховым боярыням, крайчим, казначеям и постельницам. Потом жаловал своих дворовых людей у крюка (то есть комнатных), наплечных мастеров (портных), шатерных мастеров, иконников, мовных, постельных и столовых истопников и сторожей и вообще всех низших дворовых служителей. Совершая в день Пасхи великолепные церемонии христосованья, при которых все было так торжественно, все горело и блистало золотом и дорогими камнями, государь уделял несколько времени и для других, менее пышных, но зато не менее достопамятных церемоний. Он посещал в этот радостный для всех день городские тюрьмы, больницы и богадельни. «По древнему обыкновению, — говорит Карамзин, — цари в первый день Пасхи между заутрени и обедни ходили в городскую темницу и, сказав преступникам: «Христос воскрес и для вас», дарили каждого из них новою шубою и сверх того, присылали им, чем разговеться». Это свидетельство, основанное на словах иностранцев, вполне подтверждается нашими официальными записками того времени. Так, посещая Вознесенский монастырь, государь нередко заходил оттуда в Каменный Застенок, у Спасских ворот, и жаловал там раненых и нищих. В 1664 году 10 апреля государь пожаловал на Английском дворе пленным полякам, немцам и черкасам, а также и колодникам, всего 427 человекам, каждому: чекмень (род шубы), рубашку и порты и потом приказал накормить их; — «а еств им давать лучшим по части жаркой, да им же и достальным всем по части вареной, по части баранье, по части вечины; а каша из круп грешневых, пироги с яйцы или мясом, что пристойнее; да на человека же купить по хлебу да по калачу двуденежному... а питья: вина лутчим по три чарки, а достальным по две; меду, лутчим, по две кружки, а достальным по кружке». Кроме того, в этот же день государь давал стол на нищую братью в царицыной Золотой палате. В первый же день царица посылала к патриарху от себя и от царевен с перепечами. На другой или на третий день праздника, а чаще всего в среду Светлой недели, государь принимал в Золотой палате, в присутствии всего царского чина, патриарха и духовных властей: митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, приходивших с приносом или с дары. Патриарх благословлял государя образом и золотым крестом, нередко со св. мощами, дарил ему несколько кубков, по портищу бархатов золотных и беззолотных, алтабасу, атласу, камки или других каких материй, потом три сорока соболей и сто золотых. Царице, царевичам были такие же дары, только в меньшем количестве и меньшей ценности. Кроме образа, креста, кубков и бархатов, патриарх подносил царице два сорока соболей и также сто золотых; царевичам по сороку соболей и по пятидесяти золотых; царевнам по сороку соболей и по тридцати золотых. Митрополиты: новгородский, казанский, ростовский и крутицкий; архиепископы: вологодский, суздальский, рязанский, тверской, псковский, смоленский, астраханский, симбирский и коломенский подносили или, за небытием в Москве, присылали со своими стряпчими государю и каждому члену его семейства великоденский мех и великоденское яйцо, т. е. благословляли каждого образом в серебряном окладе и являли мех меду и известное, всегда определенное, количество золотых. Троицкого монастыря келарь подносил государю образ Видение великого чудотворца Сергия, пять братин корельчатых, ложку репчатую, хлеб, мех меду. Царице то же самое и, сверх того, «ставик тройной с сосудцы да пять ложечек». Царевичу и каждой царевне такой же образ, братину корельчатую, ложку репчатую, пять братинок, писанных по золоту; кувшинец, горшочек, писанные также по золоту, ставик тройной, горшочек на блюдечке, три стаканца писаных, пять ложечек яичных, хлеб, мех меду. Разумеется, троицкие монахи, занимавшиеся изделием этих предметов, разнообразили их при всяком приношении. Архимандриты монастырей Чудова, Новоспасского, Симонова, Андроникова, Саввинского; строители Кирилло-Белозерского, Иосифова-Волоколамского, Соловецкого, игумен Никольского на Угреши подносили также образа, писанные на золоте, всегда тех святых, во имя которых были устроены монастыри; кроме того, каждый подносил по меху меда, а некоторые и по ковшу каповому. Золотых не подносили ни из одного монастыря, за исключением Троице-Сергиевского. Но кроме более или менее значительных духовных властей и монастырей, в это время к государю во дворец приходили и вообще все белые власти с образами и из монастырей черные власти также с образами, «да и с хлебы, да и с квасы. А протопопы и попы из соборов приходили со кресты, да из посаду всей Москвы приходили попы и дьяконы со кресты». В одно время с духовенством, к государю являлись с дарами именитый человек Строганов, гости московские, гости из Великого Новгорода, Казани, Астрахани, Сибири, Нижнего Новгорода и Ярославля, а также гостиной и суконной сотен торговые люди. Строганов, как представитель целого края России, подносил обыкновенно государю и царевичу по кубку серебряному, по портищу бархата золотного, по сороку соболей и наконец каждому члену царского семейства известное число золотых. Его приношение, по количеству золотых, превышало дар всех гостей в совокупности и вообще было первым после патриаршего. Гости и торговые люди подносили одни только золотые. Патриарх и каждый из поименованных выше митрополитов, архиепископов, епископов, Троицкий монастырь, именитый человек Строганов, все сословие гостей, торговые сотни, подносили, как упомянуто, всегда определенное, редко изменявшееся количество золотых как царю, так и царице, каждому царевичу и каждой царевне. Например, патриарх, как мы видели, подносил царю и царице по 100 золотых, царевичу 50, царевне 30. Митрополит Новгородский подносил царю 20, царице 10,[31] царевичу 15, царевне 10. Гости — царю 50, царице 30, царевичу 20, царевне 10 и т. д. Разумеется, такое распределение золотых на каждую особу царского семейства соразмерялось с достатком тех мест и лиц, которые делали приношение. Во всяком случае, «принос» этот естественным образом увеличивался по мере приращения царского семейства. В 1628 году, например, когда у царя Михаила Федоровича была одна дочь, царевна Ирина, поднесено всего 216 золотых, а в 1675 году, когда семейство царя Алексея Михайловича состояло из 16 лиц, поднесено 2359 золотых. Этот принос, эти дары были совсем не то, что называлось подарком. Подарок никогда не мог иметь такой определенности в наименовании и цене предметов, какую встречаем в этих дарах. Самые росписи: кому и с каким приносом быть у государя, составлявшиеся каждый год, почти без всякой отмены против прежних, очень хорошо показывают, что это была всегдашняя, освященная обычаем, непременная дань царю, а некоторые отметки в этих росписях вполне подтверждают такое значение этих великоденских приносов. Так, подобные отметки свидетельствуют, что, например, в 1658 г. от Казанского митрополита, подносившего царице всегда 10 золотых, «принято 8, а донять 2 золотых». В 1659 году апреля 6 «принято г. царице и г. царевичу по 8 золотых, а донять по 2 золотых». Мы видели, что дары подносимы были царю только людьми неслужилыми; бояре, окольничие, дворяне и проч., принадлежа собственно к служилой, военной части народа, кроме обычных яиц, ничего не подносили государю. Все это ведет к тому предположению, что первоначальный источник великоденских приношений кроется, может быть, в установлениях урочных даней и даров древней Руси. Обычай приносить дары на Светлой неделе не ограничивался одним двором, но был распространен во всем тогдашнем обществе. И так как для этих даров употреблялись чаще всего золотые, т. е. иноземные червонцы, не имевшие еще тогда у нас значения денег, то, по словам Кильбургера, около Светлого Воскресенья золотые эти поднимались в цене от 3 до 4 процентов, «потому что (говорит он), тогда всякий, имеющий какое дело при дворе и в приказах, подносит начальным людям в сих приказах червонцы в коробочке или в бумажке с обыкновенным поздравлением: Христос воскресе!» Из расходных записок Софийского Новгородского дома за 1548 г. видим, что архиепископ для посылки в Москву золотых с великоденским мехом заранее заботился о покупке их у торговых людей и выписывал их даже изо Пскова. В то время ходили золотые угорские и корабельники (с изображением корабля); первые покупали по 20 алт., а вторые по 36 алт. Архиепископ кроме царя и царицы послал золотые брату его Юрью Васильевичу 10 зол., митрополиту Макарию 10, тверскому и крутицкому владыкам по одному корабельнику; затем боярам, духовнику царя, теще царской Ульяне 6 зол.; всем ближним людям, постельничим, да кто у ествы стоит, женам бояр, дворовым боярыням, дьякам и разным другим лицам, в которых, без сомнения, Софийский дом нуждался или искал, или благодарил за услуги и милости, всем по золотому, так что всего было роздано 103 зол. угорских и 14 зол. корабельников. Этого свидетельства достаточно для того, чтобы составить понятие о великоденской обычной дани, которую собирали с зажиточного духовенства, а равно и с торговых людей, московские бояре, приказные, и вообще влиятельные люди, в XVI и XVII ст. То высокое значение государевой особы, которое выражалось во всех тогдашних придворных обрядах, ни в каком случае не допускало подносить все эти дары лично, непосредственно самим приносителям. Исключения, и то в пользу одних только высших лиц, были очень редки. Обыкновенно при таких случаях назначался поднощик или принощик — стольник из близких государю людей, который и объявлял, то есть представлял ему даривших и их дары. Назначение в принощики сопряжено было с немаловажными по тому времени выгодами и, вероятно, обращалось всегда на людей небогатых. За каждый поднесенный золотой стольник-принощик получал от государя по рублю, а за каждую ширинку (платок), в которых подносимы были золотые — по 5 рублей. В течение всей Светлой недели государь после обедни принимал поздравления от всех служилых, дворовых и всяких чинов людей, жаловал каждого к руке и оделял всех крашеными яйцами. Нередко назначалось особое время для каждого звания. В 1676 году царь Федор Алексеевич в понедельник принимал стольников, стряпчих и дворян московских, во вторник — жильцов или дворян иногородных, в среду — детей боярских, Аптекарского приказа докторов, аптекарей и лекарей; в четверг — подъячих, в пятницу — дворовых людей и подъячих дворцовых, в субботу — «розных чинов людей», то есть всех низших придворных служителей, так что не оставался ни один человек на царском дворце, который бы не был в это время у государевой руки и не зрел бы его «пресветлые очи». Из торговых и посадских людей к царской руке допускались, кроме гостей, сотские и старосты гостиной и суконной сотни, конюшенных и черных слобод и выборные чернослободцы, а также и торговые иноземцы. На раздачу всем крашеных яиц выходило с Светлого дня до Вознесеньев до 37000. При этих поздравлениях случались иногда происшествия, характеризующие некоторые обстоятельства приема и самих поздравителей. В 1670 г. в пятницу на Святой, 8 апреля, государь пожаловал рубль сторожу конюшенной санной казны Ваське Носу, для того, что он розшиб бровь о голову товарища своего, в то время как они были у него в. государя у руки.[32] В числе дворовых людей в эти дни являлись к государю и избранные художники и ремесленники Оружейной палаты со своими работами и художествами, разными подносными делами, которые они заранее готовили, по особому назначению, чтобы представить государю под видом великоденского яйца. Иконописцы подносили своего письма иконы, живописцы полковые знамена и картины; бронные и оружейные мастера — латы, пищали (ружья), карабины, пистоли, ольстры (чушки пистолетные), копья; саадаки, т. е. лубья для лука, и колчаны; стрелы и т. п.; токари: опахала, шахматы, бирки, саки, тавлеи, гребни и деревянные яица, сплошь золоченные или расписанные красками, травами и узорами. В течение Светлой недели государь посещал также городские и загородные московские монастыри, больницы и богадельни и жаловал там всех к руке, раздавал праздничные яйца и милостыню. Крашеные яйца возили в это время за государем тот же принощик — стольник, и десять человек жильцов — поднощиков. Царица вместе с царевичами и царевнами также посещала прежде Архангельский собор, где жаловала протопопа и соборян, а потом «ходила» в Вознесенский и во все женские монастыри, в которые по этому случаю съезжались также и боярыни. Пожаловав всех к руке, царица спрашивала игумений о спасеньи, а боярынь о здоровьи, что почиталось величайшим благоволением. ——— В Троицын день царский выход был также великолепен и отправлялся с таким же торжеством, как и в другие большие праздники. Государь, во всем царском облачении, выходил к обедне в Успенский собор; его сопровождали бояре и все прочие чиновники, в богатейших золотых нарядах. Впереди, в предшествии ближнего боярина, ближние стольники несли на ковре веник (пук цветов) и лист (древесный без стебельков).[33] Когда, после обедни, начиналась троицкая вечерня, соборные ключари подносили государю подобный же лист от патриарха и, смешав с государевым листом и разными травами и цветами, настилали им царское место и кропили гуляфною водкою (розовою водою).[34] Государевым же листом устилали место патриарху и высшим духовным властям, а остальное разносили по всему храму. На этом благовонном листу, во время моления, государь совершал коленопреклонение, что обозначалось в тогдашних записках выражением лежат на листу.[35] При выходе из собора пред государем веник (цветы) нес во дворец один из ближних стольников. ——— Нам должно упомянуть о царском выходе в день Происхождения Честного и Животворящего Креста Господня, 1-го августа, когда бывает крестный ход на воду. Накануне этого дня государь выезжал в Симонов монастырь, где слушал вечерню и в самый праздник заутреню и обедню. Против монастыря, на Москве-реке, устраивалась в это время иордань, подобно как и в день Богоявления. Государь в предшествии крестного хода и в сопровождении бояр и всех сановников выходил «на воду» и, по освящении, торжественно погружался в иордань со всеми боярами. В разрядных записках 1602 года об этом выходе находим следующее известие: «110 года июля 31 ходил государь царь и великий князь Борис Федорович всея Русии на Симанов, и из Симанова к Николе на Угрешу. И августа в 1-й день мочился (погружался в иордань) государь на Симанове; а мовники у государя были боярин Семен Микитичь Годунов, окольничей Степан Степанович Годунов, окольничей Матвей Михаилович Годунов; чашники: князь Юрьи Никитич Трубецкой, князь Иван Семенович Куракин, князь Роман Федорович Троекуров, князь Иван Димитриевич Хворостинин; князь Василий Петрович Тростенский; и мовники были без мест».[36] К тому же времени на царицыной половине изготовлялись из полотна так называемые «Происхожденские» простыни и полавочники. В 1587 г. июля 23 было скроено государю таких простынь 12, длиною от 3 до 9 аршин, да один полавочник длиною 14 арш. Судя по длине большей части этих простынь от 5 до 9 арш., трудно сказать, для какой надобности они употреблялись. Можно полагать, что из длинных простынь устраивались посредством завесов своего рода купальни. Полавочником покрывалась лавка, устроенная для купанья.[37] Государь бывал на этом выходе в обыкновенном ездовом (выездном) платье, но для торжественного погружения во иордани он возлагал на себя кресты с мощами.[38] В конце XVII столетия цари нередко совершали торжественное купанье на иордани в загородных селах, в Коломенском на Москве-реке и в Преображенском на Яузе. ——— 15 августа, в Успеньев день, был праздник у патриарха в Дому Пречистыя Богородицы, т. е. в Успенском соборе, который к этому дню во всех частях устраивался по-праздничному. Недели за две в нем начинали чистить Деисусы и местные иконы (иконостас) и паникадила во всей церкви и лампады, потом ставили свечи, в числе которых пудовые свечи ставились из дворца, как и масло в лампады наливалось тоже из дворца. Надо заметить, что в то время свечи поставлялись во всем иконостасе пред каждою иконою в особых подсвечниках по всем ярусам иконостаса, перед Деисусом, перед праздниками, пророками и праотцами, от верха до низу, так что весь иконостас горел множеством свечей ярким освещением. Вынимались из ризницы драгоценные пелены к иконам и жемчужные покровы на чудотворцевы раки и вся праздничная драгоценная утварь церковная, употреблявшаяся в таких торжественных случаях. За два дня до праздника готовили сено для постилки по всему собору и в алтаре, и в приделах, и на государево и на патриаршее и на царицыно места, мелкое, доброе, которое расстилали накануне праздника до малой вечерни и которое состояло из всяких душистых трав, заготовляемых в царской Аптеке. Сено это перетрясали накрепко, для того, чтобы гад нечистый в нем не объявился. Царские и патриаршее места кроме того кропили и поливали гуляфною водкою (розовою водою) и маслом мятным или кропным для духу. Перед праздником дня за три, иногда за неделю, патриарх посылал к государю Чудовского архимандрита со словом, спросить, где изволит великий государь ему святейшему патриарху звать себя великого государя к празднику Успения Пр. Богородицы и к столу. Государь указывал совершить этот чиновный зов, смотря по обстоятельствам, или во дворце, или в соборе в самый праздник на всенощном, или накануне на малой вечерне. В соборе этот зов происходил следующим порядком: пришедши в собор, государь становился на своем царском месте. Положивши начало службы, патриарх в сопровождении властей подходил к государеву месту, причем государь встречал его, сошедши со своего места. Патриарх сказывал речь, форму которой мы привели выше, «бил челом великому государю, чтобы в. государь пожаловал, на праздник Успения Пресв. Богородицы в Соборной и Апостольской церкви слушать всенощное бдение и заутреню и божественную литургию, а в Дому Пречистыя Богородицы изволил хлеба кушать». Государь ответствовал так: «Что Бог изволит». Затем, отступя от государева места, патриарх обращался к боярам и прочим чинам и также звал их на праздник. Когда зов государя бывал во дворце, то к боярам и другим лицам, а также и к духовным властям патриарх посылал звать их своих служебных дворян. После обедни государь шествовал во дворец, а патриарх в свою Крестовую палату смотреть, достойно ли изготовлен праздничный стол. Помешкав небольшое время и государь с боярами приходил к столу. Государь с патриархом садились за одним столом за разными судками (приборами). Перед государем судки и хлебец и перепечи ставились и ества и питье подавались с государева поставца — все его государево дворцовое, а перед патриархом подавалось все его домовое. Однако во время стола патриарх подносил государю и свои домовые кушанья в три статьи по четыре ествы. Первая статья: щука паровая живая, лещь паровой живой, стерлядь паровая живая, спина белой рыбицы. 2-я статья: оладья тельная живой рыбы, уха щучья живой рыбы, пирог с телом живой рыбы, коровай просыпной с телом живой рыбы. 3-я статья: щука голова живая, полголовы осетрей свежей, тешка белужья. Питье носили с государева поставца государевы стольники — подносили сначала патриарху, а патриарх подносил государю по три кубка с отливом для себя, ренское да романею, да бастр. Государь, накушав, отдавал стольникам, которые, приняв, относили на поставец. Потом те же вина по три кубка стольники подносили патриарху, который, приняв, ставил перед собою и накушав те кубки, посылал к боярам и ко властям. После заморских вин стольники подносили патриарху в нарядных ковшах, золотых с жемчугом и каменьем, красный мед по три ковша. В третью статью подавали в белых (серебряных) ковшах белый мед тем же обычаем. За столом бояре и царский служилый чин сидели в кривом столе со стороны государя, а в другом кривом столе со стороны патриарха сидели белые и черные власти (духовенство) и ниже их гости, а ниже гостей сотские московских черных слобод, т. е. граждане Москвы. Царское семейство, царица, царевичи и царевны не участвовали в подобных пиршествах, поэтому патриарх обыкновенно посылал к ним на дом полный стол. В 1671 г. такой стол был послан к царице Наталии Кирилловне в Преображенское, где тогда пребывала царица. Кушанья несли до Преображенского стрельцы пешие на руках, питья несли патриаршие дети боярские и подъячие, романею, ренское и бастр в кубках, накрыв чарками с запасными кружками для дополнки; мед красный в воронке (сосуд с тонким горлышком), а белый в серебряной кружке. Кроме того, со столом патриарх послал к царице и царевичам и царевнам на 12 блюдах яблоков, по 15 каждой особе. Стол в Преображенском принимали перед царицыными хоромами на крыльце. На другой день после пира государь приходил к патриарху с боярами челом ударить за праздничный стол. [1] В 1668 г. августа 14 царь Алексей «в предпразднество Успению Богородицы был в соборе у малые вечерни и молебного пения слушал; а как на стиховне учали петь стихеры и в то время были в соборной церкви с святынею из Ярославля Спасского монастыря да Толского; из Суздаля Спасского монастыря да Макаревского, что на Унже. Государь изволил святыню принять у своего государева места. Объявлял боярин и оружничей Б. М. Хитрово... 15 августа на литургии, по отпуске был с святынею Симонова монастыря архимандрит и государь изволил святыню принять, а архимандрита пожаловал, указал послать подачу; и старцев и слуг кормить». Когда приезжали со святынею от Троицы или из другого значительного монастыря, обыкновенно сам архимандрит с соборными старцами, государь принимал святыню сам же, благословлялся у архимандрита, жаловал его к руке и угощал всех приезжих обедом. Дворц. Разр. Т. III, с. 831, 1453. [2] История России Соловьева, т. X, с. 359. [3] См. главу V во 2 ч. настоящего сочинения. — Ред. [4] Русская Историческая Библиотека. Том III, с. 1. Древн. Рос. Вивл., XI, 38. [5] Полн. Собр. Зак., № 850. [6] На поле рабочего экземпляра автором замечено: «Д Р. IV, 61.» См. Дворцовые Разряды. Т. IV. СПб, 1855, с. 61. — Ред. [7] Следует читать: государевою. — Ред. [8] Др. Рос. Вивл. X, 8. Русская Истор. Библ. III, 2, 13. [9] Сказание Адольфа Лизека. Журн. Мин. Нар. Просв., 1837, ноябрь. [10] Др. Рос. Вивл. VI, 187. [11] Каждая станица государевых певчих состояла из пяти человек: вершника, нижника, демественника и двух путников. [12] 172 декабря в 25 день на праздник Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, того дни государыне царице и великой княгине Марье Ильичне и государыням царевнам большим и меньшим боярыни челом ударили перепечами: касимовского царевича жена 30 перепечь, сибирского царевича большего жена 30 перепечь, сибирского царевича меньшова жена 30 перепечь, боярина князя Ивана Петровича Пронского жена 30 перепечь, боярина Ивана Васильевича Морозова жена 30 перепечь, боярина Глеба Ивановича Морозова жена 30 перепечь, боярина Михайла Михайловича Салтыкова жена 30 перепечь, боярина Василья Васильевича Бутурлина жена 30 перепечь, боярина Василья Ивановича Стрешнева жена 30 перепечь, боярина князь Федора Юрьевича Хворостинена жена 30 перепечь, боярина Петра Михайловича Солтыкова жена 30 перепечь, стольника князь Ивана Алексеевича Воротынского жена 30 перепечь, стольника князь Юрья Ивановича Ромодановского жена 36 перепечь, стольника Никиты Ивановича Шереметева жена 30 перепечь. [13] Место между Благовещенским и Архангельским соборами было в то время застроено; здесь находился царский Казенный Двор и Казенная палата, Казна. [14] Открыт в 1898 году. — Ред. [15] Чтобы дать понятие, как устраивалось это иорданское место, приведем следующую память из Оружейной палаты в Земский Приказ: 1670 г. декабря 28, государь указал ныне к поставлению ерданной сени ко дню праздника Святого Богоявления, генваря к 6 числу, место устроить и около ердани на воде лед околоть и вычистить и в воду ларь деревянный, починя, опустить и укрепить и во всем против прежнего учинить из Земского Приказу. И тот ларь и сваи с кольцы и конаты посланы из Оружейной палаты в Земский Приказ. [16] Это ведро называлось наливкою. Др. Рос. Вивл., X, с. 175. [17] Древн. Рос. Вивл. XI, 21. [18] Внизу на этой странице (401) в рабочем экземпляре автором замечено: «Вив. VI, 298». См. Древн. Росс. Вивл..., изд. 2, ч. VI, М., 1788, с. 297—299. — Ред. [19] Акты Арх. Эксп. IV, № 124. [20] Др. Рос. Вивл. VI, 301. [21] Вареная пшеница, приправленная медом и сладкими ягодами. В расходной книге митрополита Никона 1652 г. записано, между прочим: марта 5, в пятницу первыя недели Великого поста, куплено в коливо 5 ф. пшена сорочинского, 4 ф. изюму, 2 ф. ягод винных, 2 ф. изюму коринки. Временник Императорского Общества Истории и Древностей Российских, книга 13. [22] Др. Рос. Вивл. Т. XI, 60. [23] Род попоны, которая закрывала и голову лошади и которая и теперь еще употребляется в печальных процессиях. Каптуром назывался женский головной убор вроде шапки, покрывавшей голову и шею. Отсюда капор. [24] Доп. к Актам Истор. V, 122. [25] Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Ч. 1-я, ст. 60—97. [26] Ваии — пальмовые, финиковые ветви, которые для этого случая особо сохранялись в ризнице собора. [27] Древн. Рос. Вивл. XI, 56—66. [28] Здесь в рабочем экземпляре автором замечено: «Подробн. не вошло». — Ред. [29] Др. Рос. Вив. Ч. VI, 222. [30] Акты Арх. Экспедиции. IV, № 223. [31] Замечательно, что точно такой же дар золотыми Новгородский архиепископ присылал государю еще в первой половине XVI ст., именно в 1548 г., когда архиепископ Феодосий послал к празднику государю мех вина бастру да 20 золотых угорских, царице 10 золотых угорских. См. в Известиях Имп. Археолог. Общ., т. III, выпуск 1: «Отрывки из расходных книг Софийского дома», за сохранение которых от невозвратной гибели археологи должны благодарить Куприянова. Мы не согласны только с издателем в чтении текста, где сказано: мех вина баструда, 20 золотых и пр., и полагаем, что правильнее, не ставя запятой, читать: вина бастру да 20 зол. и т. д. Сколько помним, нам ни разу не встречался известный бастр с такою прибавкою — баструд. [32] В 1680 г. февр. 22, в прощеное воскресенье на Масленице, государь принимал в Передней московских дворян, приходивших целовать царскую руку по обряду «прощения». В это время у стряпчего Ильи Тонеева у охобня обрезали пуговицы, по его рассказу, при следующих обстоятельствах: «Шел он к великому государю к руке с своею братьею, с московскими ж чинами; и как с Передних Сеней в Переднюю переступил через порог, и в то время у него у охобня с обеих сторон учали обрезывать пугвицы и с одной стороны, с правой, обрезав, унесли три пугвицы, и на другой стороне, послыша, он ухватил обрезаны три пугвицы, а с полою чуть удержались. И он закричал о том всем вслух, что у него режут пугвицы; и в тот час, не ходя в Переднюю, побежали от него прочь из Передних Сеней два человека в красно-вишневых в худых охобнях; а в лицо он их видел и узнает. А поймать было ему в то время ни которыми делы не мочно, потому что в дверях утеснение было великое, и он, не быв у великого государя у руки, сошел из Передних Сеней за нимиж на Постельное Крыльцо и в то время узнал он из тех людей одного человека, а как его зовут и чей человек, того он не ведал, а сказали ему про него, что он словет Пикин (который потом оказался жилец Петр Пикин)...» [33] Др. Рос. Вивл. XI, 146. [34] В 1679 г. июня 6 посланы патриаршие дети боярские в село Троицкое Голенищева, село Владыкино, — велено взять крестьянских подвод в первом 25, во втором 20 с телеги и с проводники и ехать в домовой (патриар.) лес и насечь ветвия с листвием ото всяких дерев и связать в веники, чтоб на всяком возу было по 200 веников, и привести к Москве к соборной церкви июня в 8 день, на праздник св. Троицы, поутру на первом часу дни. А. М. Ю., № 40. [35] Выходы царей, 441: «...а после обедни слушал государь троицкие вечерни и лежал на листу». [36] Разрядная книга библиотеки И. Н. Царского, № 714, ныне гр. Уварова. [37] Материалы для истории города Москвы, ч. 1-я, ст. 1214 и др. [38] Вот описание этих достопамятных крестов: Кресты с мощми, которые живут на В. Г. Ц. и В. К. Алексее Михаиловиче в. В. и М. и Б. Р. С., как погружается во иердани на Происхождение в день, на Симанове; Крест золот Петра чудотворца, на нем образ Спасов резной стоящей, посторонь образа Преч. Богородицы да Иоанна Богослова, назади архангел Михаил. В голове камень яхонт червчат. Сорочка бархат червчат же. Крест и около креста низано большим жемчугом. Крест золот сканной, в середине Распятие Господне навожено финифтью, посторонь четыре святых резных навожено финифтю, назади мученик Евсегней, посторонь святые; во главе изумруд, да около креста 28 жемчужков, а в середине креста 12 жемчужков, да 8 камушков в гнездах. — Крест золот во главе образ Спаса Нерукотворенного, в середине Распятие Господне чеканное да 2 яхонта лазоревых да 2 лалы. Около креста и главы обнизано жемчюгом кафимским в одно зерно. Назади подпись: мощи святых; у головы в закрепке два зерна жемчужных. Сорочка бархат коришной цвет. Крест и слова низано жемчугом, а тем крестом В. Г. царя и В. К. Алексея Михаиловича в. В. и М. и Б. России С., как он В. Г. был в царевичах, благословила бабка его В. Г-ря, В. Государыня инока Марфа Ивановна. [На поле рабочего экземпляра автором замечено: «А. О. П. Викт. 595 (152а)» и «Образная палата». См. А. Е. Викторов. «Описание записн. кн. и бум. старинных дворцовых приказов», вып. 1, М., 1877, с. 208—211, № 595 (152а). Опись образной палаты 1669 г.; о крестах для погружения во иордани см. на стр. 209. — Ред.]